Текст книги "Ненавистная фрау"

Автор книги: Heлe Нойхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

В приемную вошел темноволосый мужчина в круглых очках в роговой оправе.

– Георг, – обратилась к нему Сильвия Вагнер, – с тобой хочет поговорить уголовная полиция.

Боденштайн кивнул компаньону Керстнера.

– Здравствуйте. – Тот с любопытством взглянул на Боденштайна. – Без проблем.

Доктору Георгу Риттендорфу, как и Керстнеру, набежало примерно сорок – сорок пять лет. У него было узкое дружелюбное лицо. Как и Боденштайн, доктор был высокого роста. В его густых темных волосах пробивались первые седые прядки, а голубые глаза за толстыми линзами очков смотрели настороженно и выжидательно. Судя по всему, он обладал здоровой самоуверенностью: в нем не ощущалось нервозности, охватывающей практически любого человека, который не каждый день имеет дело с полицией.

– Давайте пройдем в кабинет, – предложил он. – Хотите кофе?

– С удовольствием. – Боденштайн проследовал за ним и сел за стол, за которым накануне Керстнер услышал новость о смерти своей жены.

Риттендорф хлопотал у кофе-машины.

– Вы знаете, что случилось с женой вашего коллеги?

– Да, – кивнул Риттендорф. – Ужасная новость. Но я не могу сказать, что очень опечален. Ни для кого не секрет, что мы с Изабель терпеть друг друга не могли.

– Вы можете предположить, что кто-то мог иметь мотив для ее убийства? – спросил Боденштайн.

– Конечно. – Риттендорф пренебрежительно фыркнул. – Я, например.

– Вот как? Почему? – Боденштайн внимательно посмотрел на высокого темноволосого мужчину и попытался понять, что тот собой представляет. Интеллектом он наделен, это не вызывает сомнения.

– Эта женщина превратила жизнь моего друга в ад. Я с трудом мог выносить ее, как и она меня.

Взгляд Боденштайна блуждал по кабинету и задержался на гербе, висящем на стене между разнообразными дипломами и фотографиями в рамках. Переплетенные между собой две буквы образовывали перекрещенные мечи.

– Студенческое сообщество? – спросил он и прищурился, чтобы разглядеть фразу на латинском языке, помещенную на гербе.

– Да, – Риттенберг обернулся, – это герб. В университете мы с Михой входили в одно и то же студенческое сообщество. Мы поддерживаем его до сих пор, это так называемая «Команда ветеранов».

– «Fortes fortuna adiuvat», – прочитал Боденештайн. В свое время он учился в классической гимназии и еще не совсем утратил познания в латыни. – «Удача благоприятствует храбрым».

– Точно. – Риттендорф усмехнулся и поставил перед Боденштайном чашку с кофе. – Молоко? Сахар?

– Нет, спасибо. – Оливер благодарно кивнул и сделал глоток кофе. – Расскажите мне немного о клинике.

Доктор также сел за стол и закурил сигарету. Он поморщился, когда дым попал ему в глаза.

– Вам это действительно интересно? Может быть, вы просто зададите мне вопросы о Михе?

– Хорошо. – Старший комиссар искренне улыбнулся. – Обойдемся без окольных путей. Как давно вы знаете доктора Керстнера?

– С первого семестра в университете, – ответил Риттендорф. – Почти двадцать четыре года.

– И вы не только коллеги и деловые партнеры?

– Нет, мы друзья. Близкие друзья. – Риттендорф затянулся своим «Голуазом», и его лицо приняло чуть ироничное выражение. – И единомышленники по студенческому сообществу.

– С какого времени вы являетесь совладельцем этой клиники?

– Уже пять лет, – ответил Риттендорф.

– Вы вложили немалую сумму денег в расширение и реорганизацию клиники, – констатировал Боденштайн.

– Да. – Риттендорф чуть улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз, которые, как и прежде, смотрели настороженно. – Но это окупится.

– И из-за проблем с деньгами разрушился брак доктора Керстнера, – заметил Боденштайн.

В ясных голубых глазах ветеринара мелькнуло что-то неопределенное. Георг скривил узкий рот.

– Там нечему было разрушаться, – саркастически сказал он. – Изабель лгала с самого начала, все время обманывала Миху. И знала, что я вижу ее насквозь.

– Почему вы так думаете?

– Послушайте, – Риттендорф подался вперед, – наверное, вам лучше спросить об этом его самого.

– Но я спрашиваю вас, – дружески улыбнулся Боденштайн.

– В жизни каждого человека, который был достаточно легкомысленным, чтобы связаться с ней, Изабель оставляла свой разрушительный след, – пояснил Риттендорф. – Она была расчетлива и думала только о собственной выгоде. Летом, прежде чем вцепиться в Миху, она крутила роман с нашим близким другом. Его жена должна была вот-вот родить, но это ее не волновало. Когда он ей надоел, Изабель сообщила ему об этом, и он повесился в новом, еще не отделанном доме, который строил для своей семьи. – Риттендорф замолчал и покачал головой.

– Вы терпеть не могли Изабель, – констатировал Боденштайн.

– Это неверное слово, – холодно усмехнулся Риттендорф. – Я ее ненавидел.

В этот момент дверь открылась, и в дверном проеме появился Керстнер. Риттендорф вскочил:

– Тебе не следует сегодня работать, Миха. Мы с Инкой справимся.

Боденштайн отметил искреннюю заботу и расположение в поведении Риттендорфа.

– Нет, надо, – возразил Керстнер. – Иначе я свихнусь.

– А, это опять вы, – кивнул профессор, когда прокурор Хайденфельд с зеленым лицом вошел в прозекторскую. – Мы медленно вникаем в детали. Постепенно милое дитя выдает нам некоторые тайны.

– Вот как? – Голос Хайденфельда был усталым.

– Совсем недавно она сделала аборт, – сказал профессор. – Думаю, недели три-четыре назад. Но это не так интересно, как тот факт, что девушка умерла отнюдь не из-за падения с высоты.

– В самом деле? – удивленно спросил Хайденфельд.

– Да, она умерла до этого, – подтвердил Кронлаге. Он поднял правую руку погибшей. – Посмотрите сюда, – попросил доктор, и Хайденфельд заставил себя взглянуть только на руку, а не на выпотрошенное тело. – На суставах кистей, предплечьях и плечах имеются гематомы. С ней довольно грубо обращались. Но самое интересное – это относительно свежий укол в вену на правой руке.

Он снова опустил руку мертвой девушки.

– Я отважусь предположить, что этот укол имеет какое-то отношение к смерти женщины. Кто-то насильно сделал ей инъекцию.

– В отношении нее многократно составлялся протокол за нарушение закона о наркотических средствах, – подбросила Пия информацию для размышлений. – Не могла она сама себе что-нибудь вколоть?

– Нет, это анатомически невозможно, – возразил профессор. – Женщина была правша. Если ты, будучи правшой, сама себе делаешь укол, то вряд ли будешь это делать левой рукой в правую, не так ли? Кроме того, невозможно самому себе сделать укол под таким углом, как это было сделано в данном случае.

– А что ей ввели? – спросил прокурор. – Это можно установить?

– Мы проводим токсикологический скрининг, – ответил профессор Кронлаге. – С помощью такого экспресс-теста мы можем идентифицировать около трех тысяч различных веществ. И если мое подозрение подтвердится, мы в самое ближайшее время узнаем, не умерла ли она от яда.

– Ага, – кивнул прокурор Хайденфельд. – О’кей.

Кронлаге то и дело бормотал медицинские термины в свой микрофон и одновременно рассекал скальпелем внутреннюю поверхность правого плеча трупа.

– Такого рода неумело сделанная инъекция, – поучал он, – вызывает гематому, правда, у живого человека. У нашей погибшей имеются только кровоподтеки, так как она умерла вскоре после инъекции.

Пия довольно кивнула. Это было однозначным доказательством того, что ее теория верна. Это не самоубийство и не несчастный случай, а убийство.

Боденштайн взглянул на доктора Керстнера. Тот был лишь бледной тенью самого себя, если сравнивать с фото, висевшим на стене в приемной.

– Могу я задать вам еще пару вопросов?

– Да, конечно. – Керстнер сел на стул, на котором до этого сидел его коллега. У него был отсутствующий взгляд, и Боденштайн в какой-то момент заподозрил, что мужчина принял успокоительное средство.

– На какие деньги ваша жена приобрела «Порше»? – спросил он.

Во дворе раздался цокот копыт. Боденштайн бросил быстрый взгляд в окно. Две молодые женщины выгружали лошадь сивой масти из прицепа, пожилой мужчина водил по кругу гнедую лошадь, которая постоянно нервозно приплясывала и пронзительно ржала. Керстнер, казалось, ничего этого не замечал. Возможно, для него это были просто повседневные звуки. Он достал сигарету из пачки, оставленной Риттендорфом на столе, повертел ее в пальцах, погруженный в свои мысли, и наконец зажал губами. «Этими руками, – пронеслось у Боденштайна в голове, – он выполняет сложнейшие операции. Не убил ли он ими же свою жену?»

– Я тоже впервые увидел машину в субботу, – сказал Керстнер с оттенком горечи. – Вероятно, ей дал деньги один из ее… любовников. Она всегда меня обманывала. Только я слишком долго не хотел знать правду.

– Расскажите поподробнее о вашей жене и вашем браке, – попросил Боденштайн, но опять прошла почти минута, прежде чем Керстнер ответил.

– Что здесь рассказывать? – пожал он плечами. – Изабель меня никогда не любила. Сегодня я вынужден себе признаться, хотя унизительно осознавать это, что я был не чем иным, как средством для достижения цели. Я знал ее еще маленьким ребенком. Изабель была сестрой моего друга Валентина. Когда я вновь ее увидел, вернувшись из Америки, она была уже в положении и пыталась срочно решить свои проблемы. Я оказался как нельзя кстати.

Керстнер раздавил сигарету в пепельнице и тут же закурил следующую.

– Она вышла за меня замуж из чистого расчета. Не то чтобы она меня ненавидела, я был ей просто абсолютно безразличен. И это причиняло мне боль.

На улице возникла суматоха: пронзительное ржание лошади, резкий стук копыт, громкие голоса, хлопанье ворот. Но Керстнер даже не моргнул. Он ни разу не поднял голову и, казалось, внутренне находился где-то далеко отсюда. Большим и указательным пальцами левой руки он потер глаза.

– Пару недель назад между нами разгорелась ссора, и Изабель заявила, что я вообще не отец нашей дочери. – Голос Керстнера дрожал. Прошло несколько секунд, прежде чем он взял себя в руки. – Это был конец. С тех пор я ее больше не видел. До последней субботы.

Боденштайн почувствовал сострадание к сидящему напротив человеку и спросил себя, как можно справиться с таким унижением. В силу своей профессии он поневоле постоянно заглядывал в глубины человеческой души. Втайне Оливер нередко с пониманием относился к преступнику, которого безнадежность ситуации толкала на отчаянный поступок. Если Керстнер убил свою жену, что представлялось Боденштайну все более реальным, то это, вероятнее всего, было сделано в состоянии аффекта. Тяжесть многолетнего страдания стала настолько невыносимой, что это должно было привести к трагедии.

– Что жена хотела от вас в субботу? – спросил он.

Керстнер на секунду закрыл глаза, потом открыл их и пожал плечами. На какое-то мгновение наступила полная тишина, которую внезапно прервало жужжание мобильного телефона. Боденштайн недовольно взял трубку.

– Я не могу сейчас говорить, – проговорил он в телефон.

– Но это важно! – кричала Пия Кирххоф. – Нам теперь известно, отчего умерла женщина. Кронлаге обнаружил на сгибе правой руки ранку от инъекции. При экспресс-анализе крови и мочи выяснилось, что она умерла от смертельной дозы барбитурата. Точнее сказать, речь идет о пентобарбитале натрия.

Боденштайн бросил на Керстнера быстрый взгляд, но тот сидел с отрешенным видом.

– Это точно?

– Да, – подтвердила Пия. – Триаж-экспресс-тест достаточно надежен. Керстнер имеет доступ к пентобарбиталу. Это составная часть лекарственных средств, которые используются в ветеринарии для усыпления животных.

– Что насчет времени смерти? – осведомился Боденштайн.

– Доктор определил совершенно точно. Он считает, что смерть наступила в субботу вечером, между половиной восьмого и половиной девятого. Ах да, кое-что еще: незадолго до этого Изабель Керстнер сделала аборт.

– Все ясно, – лаконично ответил Боденштайн. – Увидимся позже.

Он взглянул на Керстнера. Доктор, погрузившись в раздумья, пристально смотрел перед собой на столешницу. Действительно ли все так просто? Этот человек убил свою жену, которая в течение нескольких лет лгала и изменяла ему, смертельным медикаментом, когда вновь увидел ее субботним вечером? Были факты, подтверждающие данную версию, но существовали и иные обстоятельства, свидетельствовавшие о его невиновности.

Почему Керстнер рассказывал эту компрометирующую историю? В известной степени он сам преподнес Боденштайну мотив убийства на серебряном блюдечке! Кажущиеся простыми решения вселяли в Оливера недоверие.

– Доктор Керстнер, – сказал он, – по последней информации, ваша супруга скончалась не в результате падения с башни.

– Простите? – Мужчина вскинул голову. Замешательство и непонимание в его взгляде были неподдельными, насколько мог судить Боденштайн.

– Вас удивит, если я скажу, что ваша жена умерла от смертельной инъекции в вену?

– От смертельной инъекции… – повторил Керстнер. Он покачал головой, но затем, похоже, осознал услышанное. – И теперь вы думаете, что я имею к этому какое-то отношение?

– Я вообще ничего не думаю, – деловито возразил Боденштайн, – но настало время сообщить мне, зачем ваша жена приезжала к вам и что вы делали в субботу вечером между девятнадцатью и двадцатью тремя часами. Где вы были в период времени, когда ваша жена, согласно протоколу вскрытия, умерла?

Керстнер медлил с ответом.

– Я говорил с ней совсем недолго. Потом мне позвонили. Было десять минут седьмого. Я это знаю точно, потому что посмотрел на часы в моем автомобиле. Я сразу уехал, это вам могут подтвердить мои коллеги.

– Вы уехали до того, как отбыла ваша жена?

– Да.

– О’кей, – кивнул Боденштайн. – Тогда скажите, пожалуйста, кто вам звонил и куда вы поехали? Сколько были в пути, где находились в течение вечера и кто может это подтвердить?

– В данный момент ничего не могу сказать, – сказал Керстнер. – Извините.

– Мне жаль, – Боденштайн поднялся, – но я должен просить вас поехать со мной.

– Я… арестован?

– Да. Предварительно. Я задерживаю вас по подозрению в убийстве вашей жены.

Керстнер тоже встал. Его лицо было бледным, но спокойным.

– Могу я еще раз быстро позвонить?

Боденштайн пожал плечами, что означало «вообще-то нет».

– Ради бога. Но недолго.

Доктор взял мобильный телефон и набрал номер.

– Это я, – заговорил он, не понижая голос. – Меня арестовала полиция. Они думают, это я убил Изабель… Нет-нет, все нормально. О’кей, позвони своему брату… И, пожалуйста, поезжай к своим родителям… если тебя отпустят. Я был бы спокоен, зная, что ты в безопасности… Да нет, наверняка недолго. Они выяснят, кто это был в действительности. Хорошо. Ну пока.

– С кем вы разговаривали? – спросил Боденштайн.

– С одной знакомой. – Керстнер отключил телефон и подал его Боденштайну.

– Возможно, эта знакомая могла бы чем-то помочь, чтобы снять с вас подозрение в убийстве вашей жены?

– Возможно.

– Послушайте, доктор! – Оливер обычно хорошо владел собой, но сейчас он постепенно начинал выходить из себя. – Это не веселое времяпрепровождение! Если есть кто-то, кто может обеспечить вам алиби на субботний вечер, вы должны немедленно принять меры, чтобы этого добиться!

Керстнер покачал головой.

– Я не могу, – сказал он. – Вы сами поймете почему.

– Надеюсь, – со вздохом ответил Боденштайн.

Во время следующего допроса в комиссариате Хофхайма Керстнер был нем как рыба, поэтому Боденштайн спустя полчаса отправил его во Франкфурт, где он должен был находиться в одиночной камере до принятия решения судьей по проверке законности содержания под стражей. Тем временем Бенке получил первые результаты лабораторных исследований «Порше». Почти все отпечатки пальцев в автомобиле принадлежали Изабель Керстнер, но со стороны места пассажира было обнаружено множество незнакомых отпечатков, а на обивке подголовника найден короткий темно-русый волос, который не удалось идентифицировать. Остерманн выяснил через Интернет, что Изабель Керстнер в прошлом довольно часто принимала участие в конноспортивных соревнованиях за общество «Гут Вальдхоф», штаб-квартира которого находилась в одноименном частном конноспортивном комплексе между Келькхаймом и Лидербахом.

– Что-нибудь известно о местонахождении ребенка? – спросил Боденштайн.

– Нет, – доложила Катрин Фахингер. – В детском саду девочка была в последний раз восемнадцатого августа, и в этот же день ее также в последний раз видела и няня, которая всегда сидела с ребенком. В тот вечер из детского сада ее забрала Изабель Керстнер.

– В таком случае мы должны немедленно объявить девочку в розыск, – сказал Боденштайн. – Этим займетесь вы, фрау Фахингер. Достаньте свежее фото ребенка.

– Нам необходимо получить постановление на обыск в ветеринарной клинике, – вмешался Бенке.

Боденштайн посмотрел на него и невольно подумал об Инке Ханзен. Он не хотел создавать ей ненужных проблем.

– Какова летальная доза пентобарбитала натрия для человека? – спросил он. – Я думаю, очень небольшая. Мне представляется очень сомнительной возможность того, что мы сможем там что-то обнаружить с помощью определения состава медикамента или накладных.

Бенке пожал плечами.

– Фрау Кирххоф, – обратился Боденштайн к Пие, – поезжайте в эту конюшню в Келькхайме. Полагаю, Изабель Керстнер проводила там немало времени. Попытайтесь побольше разузнать о ней.

«Гут Вальдхоф» располагался позади промышленной зоны, на краю поля между Келькхайм-Мюнстером и Лидербахом. Пия остановила свой автомобиль на безупречно вымощенной парковочной площадке и вышла из машины. Здесь было припарковано несколько автомобилей, на другой стороне аккуратно один за другим выстроились прицепы для перевозки лошадей. Пия с интересом огляделась вокруг. Она приезжала сюда однажды много лет назад, когда навещала подругу, поместившую сюда свою лошадь, но тогда все выглядело совершенно иначе. От метровой высоты сорняков, грязных дорог и куч конского навоза не осталось и следа. Кто-то, по-видимому, инвестировал сюда массу денег и сил и из обедневшей сельской усадьбы создал великолепный конноспортивный комплекс. Вокруг были разбиты ухоженные газоны с цветочными клумбами и рододендронами, также имелись большое конкурное поле с разнообразными препятствиями и манеж для соревнований. В длинной конюшне были прорезаны внешние окна, из которых лошади могли высовывать свои любопытные морды.

Пия прошла через парковочную площадку и увидела загорелого бритоголового молодого человека, двигавшего перед собой тачку с сеном. На нем были узкие джинсы и зеленая рубашка поло с надписью золотистого цвета «Гут Вальдхоф», под которой обозначились хорошо натренированные бицепсы. «Изменившийся в целом облик двора положительно сказался и на внешнем виде персонала», – весело подумала Пия.

– Добрый день, – обратилась она к парню. – Кто директор этого комплекса и где я могу его найти?

Тот смерил Пию оценивающим взглядом, не останавливая при этом тачку.

– Директор у нас Кампманн. Он наверху, в доме, – сказал он с явным иностранным акцентом. – Все понятно?

– Все понятно, – улыбнулась Пия. – Спасибо за информацию.

Жилой дом оказался все тем же незатейливым одноэтажным зданием с плоской крышей, что и раньше. Правда, было приложено немало усилий, чтобы придать лоск безликой заурядной постройке. Во двор выходил великолепный зимний сад, где между пальмами в горшках и лимонными деревцами вокруг массивного деревянного стола уютно расположились группами кожаные стулья. Дом был недавно выкрашен охрой, как и все здания комплекса. Напротив жилого здания находилась еще одна, новая секция конюшни, и у привязной штанги дремали две лошади с влажными лоснящимися шкурами. Обе наездницы, на вид лет сорока, сидели в зимнем саду с распахнутыми дверьми. Они пили шампанское из бумажных стаканчиков и ждали, когда их лошади обсохнут на горячем августовском солнце.

Пия кивнула женщинам и прошла к дому, перед которым был припаркован серебристый «Порше Кайенн». Как раз в тот момент, когда она собиралась нажать кнопку звонка, дверь открылась. На улицу вышел мужчина с темно-русыми волосами, в джинсах и ярко-голубой рубашке с короткими рукавами. За ним шли платиновая блондинка с чересчур темным солярийным загаром и два угрюмых тинейджера в широких брюках и кроссовках. Все четверо, не здороваясь, проследовали мимо Пии к автомобилю. На вид мужчине было под пятьдесят. Судя по всему, раньше он был достаточно привлекателен, но теперь его покрасневшее лицо, выдававшее излишнюю любовь к алкоголю и обильной еде, выглядело дряблым и одутловатым. Женщине было лет на десять меньше. Весь ее внешний вид говорил о том, что она всеми силами стремилась выглядеть моложе своих лет. Зачесанные кверху волосы казались слишком светлыми, чтобы быть натуральными. На женщине были облегающие бежевые брюки и такой же узкий пуловер бирюзового цвета с немыслимо глубоким вырезом. Кроме того, она с ног до головы была увешана различными украшениями.

– Добрый день, – поздоровалась Пия. – Вы господин Кампманн?

– Да, это я, – холодно ответил мужчина и остановился.

Пия заметила пластырь над его правой бровью и довольно свежий кровоподтек под глазом.

– Моя фамилия Кирххоф. – Она достала удостоверение. – Уголовная полиция Хофхайма. У меня к вам несколько вопросов.

– Мы как раз собрались уезжать. – Кампманн посмотрел на часы, чтобы продемонстрировать, что у него нет ни времени, ни желания задерживаться дольше, чем это необходимо. – У меня сегодня выходной.

– Это не займет много времени, – заверила Пия.

– Конечно, у нас есть время, чтобы ответить на пару вопросов, – вмешалась блондинка и дружески улыбнулась, чтобы скрасить невежливое поведение своего мужа.

Пие показалось, что того это не очень устраивало, однако Кампманн с кислой миной развел руками, повернулся на каблуках и направился назад к входной двери. Он привел Пию в современно оборудованный офис и встал посередине комнаты. Его жена стояла рядом с ним.

– Итак, – Кампманн не желал прикладывать ни малейших усилий, чтобы казаться приветливым, – о чем идет речь?

– В воскресенье утром был обнаружен труп Изабель Керстнер, – сообщила Пия. – Я предполагаю, что вы были с ней знакомы.

– О господи! – воскликнули оба супруга одновременно, и на их лицах отразилось изумление.

– По последней информации, она стала жертвой насильственного преступления, – добавила Пия.

– Насильственное преступление? – недоверчиво повторила фрау Кампманн и испуганно раскрыла глаза. – Это ужасно!

Кампманн, казалось, был в некотором шоке, но когда его жена, ища поддержки, хотела взять его за руку, он сунул обе ладони в карманы джинсов.

– Нам стало известно, что фрау Керстнер держала лошадь в этой конюшне, – поведала Пия. – Стало быть, вы оба наверняка хорошо ее знали.

– Да, конечно, мы хорошо ее знали, – робко прошептала фрау Кампманн. – Она была милой девушкой. Мы ее очень любили, правда, Роберт?

Взгляд Пии переместился на Кампманна.

– Да, это правда. – Мужчина упорно избегал встречаться с ней глазами.

На какое-то мгновение Пие показалось, что она уловила на его лице выражение отчаяния, которое, однако, быстро сменилось застывшей маской.

– Не так давно фрау Керстнер рассталась со своим мужем, – сказала Пия, – а при вскрытии было установлено, что примерно три недели назад она делала операцию по прерыванию беременности. Вам что-то известно об этом?

Супружеская пара обменялась удивленными взглядами.

– Нет, – ответил Кампманн. – Я об этом ничего не знал.

– Я тоже. – Его жена пристально посмотрела на Пию своими слишком близко посаженными глазами, и у Кирххоф возникло смутное подозрение, что она лжет.

Понять Роберта Кампманна было невозможно; лишь его осанка и то, как он скрестил на груди руки, выдавали испытываемую им неловкость.

– Не могли бы вы предоставить мне список лиц, которые держат в конюшне своих лошадей? – попросила Пия. – И, может быть, вы могли бы также сказать, с кем фрау Керстнер была в дружеских отношениях или часто общалась?

Фрау Кампманн села за письменный стол, включила компьютер и начала медленно стучать по клавиатуре. При этом она рассказывала, что Изабель Керстнер была отличной и успешной наездницей по выездке. Нет, врагов у нее не было. За исключением мелкой ревности среди наездников, что совершенно естественно, с ней никогда не было никаких проблем. Пия заметила дорогие часы на запястье фрау Кампманн – «Брайтлинг» с бриллиантами – и тяжелое золотое украшение марки «Булгари». Неплохо для жены инструктора по верховой езде. Так же как и впечатляющий дорогой внедорожник перед домом. Пия взяла список, поблагодарила за информацию и покинула супругов Кампманн. У последних, похоже, исчезло желание куда-либо ехать: пока Пия шла к своему автомобилю, намереваясь позвонить Боденштайну, она заметила, что фрау Кампманн позвала обоих детей домой.

На территории конноспортивного комплекса не происходило ничего особенного. Обе женщины занимались своими лошадями, и Пия встретила только двух девушек, которые рассказали ей, что Изабель была женой ветеринара доктора Керстнера и у нее была шикарная лошадь для выездки, на которой она успешно выступала на соревнованиях. Кроме того, есть лошади, принадлежащие конноспортивному комплексу «Гут Вальдхоф» и подлежащие продаже. Они обучены и участвуют в соревнованиях.

Как раз в тот момент, когда Пия собиралась сесть в автомобиль, чтобы ехать назад в комиссариат, на парковочную площадку конноспортивного комплекса влетел итальянский спортивный автомобиль канареечного цвета и с ревом остановился рядом с ее запыленным «Ниссаном Патролом». Из автомобиля вышел бледный худой мужчина и направился к ней.

– Добрый день, – поздоровался он. – Вы из полиции?

– Да, – кивнула Пия. – Пия Кирххоф, уголовная полиция Хофхайма, отдел К-2.

– Ганс Петер Ягода. – Мужчина с серьезным видом протянул Пие руку. – Я владелец этого комплекса. Господин Кампманн, мой управляющий, позвонил и рассказал, что случилось. Я потрясен.

Пия рассматривала мужчину. Он был ей как будто знаком: седые волосы с обозначившейся лысиной, розовая рубашка фирмы «Ральф Лорен» и светлый льняной костюм.

– Кампманн сказал, Изабель была убита. – Ягода продемонстрировал умеренную озабоченность в связи с насильственной смертью малознакомой особы.

– В данный момент мы придерживаемся этой версии, – подтвердила Пия и стала размышлять, где она уже однажды слышала фамилию Ягода. «ЯгоФарм»! Пару лет назад он со своей фирмой был одним из наиболее крупных предпринимателей на Новом рынке[6]6
  Новый рынок – особый сегмент Франкфуртской фондовой биржи, созданный специально для компаний так называемых «новых отраслей» в 1990-х гг. Во второй половине 2000-х гг. прекратил свое существование в связи с мировым кризисом.


[Закрыть].

– У вас замечательный конноспортивный комплекс, – улыбнулась Пия. – Сколько лошадей здесь содержится?

Смена темы, кажется, на какой-то момент сбила Ягоду с толку.

– Около семидесяти, – ответил он. – Могу я предложить вам что-нибудь выпить?

– С удовольствием, – кивнула Пия и не спеша пошла рядом с Ягодой вверх, к зимнему саду, в котором автомат, тихонько жужжа, выдавал испытывающим жажду наездникам холодные как лед напитки.

– Когда мы с женой семь лет назад купили это хозяйство, – Ягода открыл автомат сбоку, – это была всего лишь обедневшая сельская усадьба. Мы вложили немало средств, и сейчас «Гут Вальдхоф» стал одним из красивейших конноспортивных комплексов во всей Рейн-Майнской области. Что вы будете пить?

– Пожалуй, колу-лайт. Вы сами тоже занимаетесь верховой ездой?

– Раньше время от времени занимался. Но сейчас не позволяет работа. Комплекс, собственно говоря, скорее, хобби моей жены.

Пия бросила взгляд на информационный стенд, висевший при входе в зимний сад. План выстилки загона, рекламные листовки фирмы, специализирующейся на продукции для конного спорта, объявление о том, что сервисная служба по очистке потолков приедет в четверг.

– Что вы можете сказать об Изабель Керстнер? – спросила Пия.

Ягода на мгновение задумался.

– Она была одной из самых красивых женщин, которых я когда-либо видел, – ответил он. – Несомненно, Изабель имела все данные, чтобы стать фотомоделью или кинозвездой. Я всегда себя спрашивал, как она умудрилась выйти замуж за ветеринара.

Он сказал это без какой-либо надменности или даже насмешки.

– У нее была прекрасная лошадь, и сама она была способной наездницей. Ее появление здесь стало причиной для серьезного беспокойства. Отважусь утверждать, что Изабель одна своей внешностью вскружила голову тем немногочисленным мужчинам, которые сюда приходят.

– Вам тоже? – Пия внимательно посмотрела на своего визави.

– О нет, я счастливо женат, – возразил Ягода и засмеялся, как будто она удачно пошутила.

– Хотя другие удачно женатые мужчины не прочь завести любовную интрижку с красивой женщиной.

Ягода убедительно помотал головой:

– Я очень люблю свою жену. И ради мимолетного приключения никогда не стал бы ставить на карту свой брак. А на что-то большее, чем кратковременная интрижка, Изабель не могла рассчитывать.

– Что вы хотите этим сказать?

Ганс Петер Ягода бросил на нее проницательный взгляд, затем допил минеральную воду и поставил пустую бутылку в ящик рядом с автоматом.

– Изабель Керстнер была женщиной легкого поведения, – сказал он, – не более того.

Большим сюрпризом для Боденштайна и его коллег стало появление адвоката Керстнера. Доктор Флориан Клэзинг был одним из самых успешных и популярных защитников по уголовным делам во Франкфурте, если не во всей Германии. Он выигрывал сенсационные и абсолютно безнадежные дела и в следственных органах относился к категории адвокатов, которых больше всего опасались. Ему было за сорок; умный, хитрый, агрессивный и очень нестандартно мыслящий. Он специализировался на процессе доказывания с помощью косвенных улик, в котором обвиняемый не имел практически никаких шансов. Удивительным было не только то, что. Керстнеру в течение нескольких часов удалось затащить этого безумно занятого человека в комиссариат Хофхайма. Еще больше поражало, что Клэзинг, вопреки своей укоренившейся привычке, вел себя необычно кротко. Никаких громких слов, никаких угроз прессой – ничего. Беспрекословно принял тот факт, что судья отклонил ходатайство о возможности освободить задержанного из-под стражи под денежный залог.

– Что-то здесь нечисто, – заметила Пия, когда Боденштайн рассказал ей об этом.

– Полагаю, Керстнер кого-то покрывает. Почему – я не знаю. Мы должны как можно скорее собрать информацию об окружении Изабель Керстнер. И об окружении ее мужа.

– Керстнер покинул клинику раньше своей жены, но, возможно, потом он ее где-то подкараулил или позвонил ей и договорился о встрече, – рассуждал Франк Бенке. – Для ветеринара это не проблема – сделать кому-то инъекцию.

– Точно, – увлекся Остерманн этой теорией. – Его коллеги дают правдивые показания в отношении того, что он уехал раньше своей жены. Они полагают, что это и есть его алиби.

– Я в это не верю, – покачал головой Боденштайн.