Текст книги "Ненавистная фрау"

Автор книги: Heлe Нойхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Боденштайн и Пия чокнулись.

– Новая Гвинея, Монголия, Таджикистан, Суматра. – Он вздохнул и криво улыбнулся. – Невероятно.

– Это наверняка интересные и волнительные рассказы, – вздохнула Пия.

– Не для меня, – возразил Боденштайн. – Я, скорее, простой обыватель, и мне привычнее рутина. Для Козимы же это смерти подобно. Лоренц пошел по ее стопам. Он сейчас как раз стажируется на телевидении и уже пару раз был вместе с матерью в экспедиции. У Розали, скорее, мои интересы. В следующем году она заканчивает школу и хочет поступать на юридический.

– А я совершенно не знаю, каковы мои предпочтения. Раньше я всегда хотела посмотреть большой мир, потом два семестра отучилась на юридическом и поняла, что это не мое. В двадцать два года я поступила в полицию, и мне это очень нравится.

– Вы ведь семь лет не работали. Почему? – осведомился Боденштайн. Он осознавал, что вторгается в очень личную сферу жизни своей коллеги, но любопытство взяло верх.

– Так захотел мой муж. – Пия гладила Багиру за ушами. – Он хотел иметь домашнего сверчка для дома и плиты.

– Но это все не про вас. – Боденштайн внимательно посмотрел на нее.

– Мне потребовалось довольно много времени, чтобы самой это понять, – не задумываясь сказала Пия. – Но сейчас у меня все в порядке.

– Остерманн должен завтра заняться этим Морисом. Я хочу знать, кто этот человек и где мы его можем найти. Кроме того, он должен выяснить, какие рейсы из Бордо были в эту пятницу. Может быть, в списке пассажиров будет какая-нибудь ссылка на ребенка.

– У Дёринга рыльце в пушку, и его жене это известно. – Пия закурила сигарету. – Но она не хочет ничего говорить, так как опасается своего мужа.

– И не напрасно, сказал бы я. Дёринг умеет внушать страх. – Боденштайн откинулся назад. – Хотя мы и нарыли массу вещей, которые, без сомнения, являются противоправными и даже криминальными, но, к сожалению, расследование нашего дела вряд ли продвинулось хотя бы на миллиметр.

Пятница, 2 сентября 2005 года

Первый визит в это утро Боденштайн нанес старшему прокурору. Он намеревался добиться получения ордера на арест Ганса Петера Ягоды, прежде чем предъявить ему видеофильмы и записи телефонных разговоров. Прокурор колебался, пока Оливер не пояснил, что в деле замешан его высокопоставленный коллега и в связи с этим история обрела совсем иную силу действия.

– Если Ягода узнает, что нам известно, – сказал он, – то он не будет молча ожидать наших дальнейших действий. Я пока не в курсе, как все это связано, но уверен, что Ягода шантажом, с помощью этих фильмов сексуальной направленности, хотел расчистить себе путь. В отношении его фирмы началось следствие, но внезапно все заявления были отозваны.

Это было непросто, но Боденштайну все же удалось убедить прокурора, что Ягода, находясь на свободе, может существенно помешать расследованию.

Записи, которые Изабель Керстнер делала в своей записной книжке, выглядели как короткий дневник. Очевидно, для определенных имен она изобрела условные обозначения, так как книжка была полна постоянно повторяющихся символов, завитков и комбинаций букв. Ее телефонная книга была практически не зашифрована, при этом она, правда, часто опускала имена или фамилии. Старший прокурор Гарденбах фигурировал как «Гарди». Изабель записала номера его служебного и мобильного телефона. За последние полгода она встречалась с ним девять раз. К сожалению, записи прекратились за четыре дня до ее смерти, так что непонятно, знала ли она о встречах, как это было с Ягодой в субботу вечером, заранее или все происходило неожиданно. Из компании «Телеком» тем временем были получены полные выписки со счета ее мобильного телефона, осталось дождаться еще профиля перемещения телефона. Легко дешифровывались денежные суммы, которые Изабель Керстнер педантично записывала. В пятницу, девятнадцатого августа, она получила от Кампманна три тысячи евро, а в июле ее вознаграждение от некоего «$» в целом составило двадцать четыре тысячи евро. Вскоре удалось выяснить, что обозначение «$» относилось к Гансу Петеру Ягоде, так как именно от него регулярно начиная с апреля поступало большинство наиболее крупных платежей.

– В период с марта до середины августа она получила от Ягоды семьдесят восемь тысяч евро, – сообщил Андреас Хассе после сложения всех зафиксированных платежей.

– И ей этого было недостаточно, – заметил Венке. – Такая алчная маленькая дрянь!

– Во всяком случае, она сразу же купила себе «Порше», – сказал Хассе. – Мелочь, учитывая заработок.

Боденштайн слушал вполуха и одновременно перебирал фотографии, которые они обнаружили в тайнике под полом. Он рассматривал старые снимки, где Изабель была еще ребенком. На них были изображены мужчина лет пятидесяти в роговых очках, привлекательная женщина, полноватый молодой человек и маленькая девочка. На обороте детским неразборчивым почерком было написано: «Папа, мама, Валентин и я – 1981». Были фотографии лошадей с Изабель и без нее, старые и новые фотографии смеющихся людей, инструктора по верховой езде Кампманна, запечатленного с очень важным видом, и другая его фотография в кругу захмелевшей от пива компании в баре комплекса; фотографии доктора Керстнера, который с гордой улыбкой держит на руках светловолосого маленького ребенка, и целая серия нерезких крупнозернистых черно-белых фотографий, на которых были изображены полная женщина и мужчина в костюме и с галстуком. На нижнем поле фотографий дата – «19 апреля 1997 г.». Внезапно Боденштайн вздрогнул, как будто его ударило электрическим током.

– У нас есть лупа? – взволнованно спросил он.

– Где-то была. – Катрин Фахингер вскочила и через минуту вернулась с увеличительным стеклом.

– Что там? – поинтересовалась Пия.

Не ответив, Боденштайн склонился над черно-белыми фотографиями, которые он разложил перед собой на поверхности стола, и напряженно исследовал их с помощью лупы. Затем он выпрямился.

– Вы узнаете этого мужчину? – спросил он своих сотрудников, передвинув снимки по столу ближе к ним.

Пия, Остерманн, Бенке, Хассе и Катрин Фахингер стали рассматривать фотографии.

– Это Гарденбах, – сразу определил Франк Бенке.

Боденштайн медленно кивнул:

– Но кто эта женщина? И как эти фотографии попали к Изабель?

– Позвольте узнать, что это за фотографии? – осторожно спросил Бенке.

– Я еще точно не знаю, – ответил главный комиссар.

В этот момент вошел курьер из суда и принес ордер на арест.

– Пойдемте, фрау Кирххоф, – сказал Боденштайн. – Сейчас мы навестим нашего друга Ганса Петера Ягоду.

Ягоды не было в офисе, но дама в приемной, более осведомленная, чем та, что была накануне, сообщила, что в первой половине дня его можно застать дома, в Кронберге. Дом Ганса Петера Ягоды оказался, как ни странно, обычным бунгало с четырехскатной крышей и коваными решетками на окнах. Правда, располагался он на достаточно большом участке земли, который имел размеры поля для гольфа и был столь же тщательно ухожен. Входную дверь открыла женщина лет тридцати пяти. Ростом почти с Боденштайна, она была не просто полная, а скорее жирная. В молодости она, вероятно, считалась привлекательной, но теперь контуры ее лица заплыли слоем жира. На ней были клетчатые бриджи для верховой езды и напоминающая палатку темно-зеленая рубашка поло с надписью «Гут Вальдхоф». Ее блестящие темные волосы были заплетены в косу. Боденштайн сразу вспомнил о презрительных комментариях на кассете с автоответчика Изабель Керстнер. Ягода сказал о своей жене «жирная курица», и Изабель сразу же назвала ее «моржом».

– Вы фрау Ягода? – вежливо спросил Боденштайн. Когда она кивнула, он представился и представил ей Пию Кирххоф. Женщина смерила Пию пронизывающим взглядом с ног до головы, а на Боденштайна, напротив, взглянула лишь мельком, без малейшего интереса.

– Мы бы хотели поговорить с вашим мужем. Он дома?

– Зачем он вам нужен?

– Нам необходимо поговорить именно с ним. – Боденштайн не собирался раскрывать ей свои карты.

– Подождите здесь. – Фрау Ягода наконец отступила назад. – Я позову его.

Она оставила дверь открытой, повернулась и тяжело зашагала в глубину дома.

– Настоящая валькирия, – заметил пораженный Боденштайн.

– Нечто гротескное, – пробормотала Пия, представив хрупкого Ганса Петера Ягоду рядом с этим подобием женщины.

Боденштайн с любопытством рассматривал интерьер. Стены из бутового камня и мощные деревянные балки производили впечатление сельского дома, с которым совсем не сочетались светлый пол из гранита и тонкие провода низковольтного галогенового освещения. Мебель в деревенском стиле мать Боденштайна уничижительно обозначила бы как «гельзенкирхенское барокко», хотя она стоила явно недешево.

Через несколько минут появился Ягода. Сегодня на нем был не тонкий джемпер, а пропитанная потом серая футболка с белыми спортивными брюками.

– Доброе утро, – поздоровался он. – Чем обязан?

Его жена со свирепым выражением лица возвышалась за ним, как гора плоти. Она была выше своего мужа на целую голову.

– Мы бы хотели поговорить без свидетелей, господин Ягода, – сказал Боденштайн.

– Конечно, – кивнул тот. – Пройдемте в мой кабинет.

Они были вынуждены протиснуться мимо фрау Ягоды, так как она не сделала ни единого движения, чтобы посторониться. Совершенно очевидно, ей не понравилось, что ее проигнорировали. Кабинет находился на тыльной стороне дома, и из него через панорамные окна открывался потрясающий вид на Таунус.

– Итак, – Ягода движением руки указал на два кресла и сам уселся за старомодный письменный стол из дуба, – что случилось?

– Вы знаете человека по имени Морис Браульт? – спросил Боденштайн и положил ногу на ногу.

– А я должен его знать?

– Предположительно, да. Вы упоминали его имя в разговоре с Изабель Керстнер.

На лице Ягоды не дрогнул ни один мускул. Он мог бы прекрасно справиться с ролью игрока в покер.

– Ах да. Морис… Его фамилии я не знаю, – сообщил он. – Что с ним?

– Мы бы хотели выяснить, кто он и какое отношение вы к нему имеете.

– Морис – француз или бельгиец. Он деловой партнер Дёринга.

– А как вы с ним связаны? – спросила Пия.

– Морис раньше владел пакетом акций «ЯгоФарм».

– Раньше. – Пия кивнула. – С каких пор он им больше не владеет?

– Какое это имеет значение?

– Когда мы вчера приходили к вам, – сказал Боденштайн, не ответив на прозвучавший вопрос, – то видели господина Кампманна, управляющего вашего комплекса, выходящим из здания фирмы. Что он там делал?

– Наша бухгалтерия занимается также расчетами конноспортивного комплекса, – ответил Ягода без запинки. – Поэтому он бывает в фирме по необходимости.

– В костюме и галстуке? Может быть, у него есть еще другая должность, кроме инструктора по верховой езде?

Ягода посмотрел на Боденштайна непонимающим взглядом, но в его глазах появилось настороженное выражение.

– Почему вы так думаете?

– В прошлом он не случайно время от времени осуществлял для вас нелегальные подставные продажи ваших предъявительских акций.

– Я думал, вы занимаетесь расследованием смерти Изабель Керстнер. – Лицо Ягоды внезапно стало напряженным. – Что за вопросы вы задаете?

Взгляд Боденштайна упал на телевизор, стоявший в мебельной стенке позади письменного стола Ягоды.

– Вы можете об этом поразмышлять. У вас здесь нет случайно DVD-плеера? Мы хотели бы продемонстрировать вам один фильм.

– Пожалуйста. – Ягода пожал плечами и встал, чтобы включить телевизор и DVD-плеер.

Пия вставила диск и нажала клавишу «play». Ганс Петер Ягода смотрел фильм без явного волнения, но положение его корпуса говорило об очевидной испытываемой неловкости.

– Вы знаете кого-нибудь из этих господ? – спросил Боденштайн. – Фрау Керстнер должна быть вам очень хорошо знакома.

– Откуда у вас этот фильм? – спросил Ягода хриплым голосом.

– Это к делу не относится. – Пия поставила другой диск. На экране появилось лицо Изабель.

Сегодня воскресенье, шестое августа две тысячи пятого года, – раздался ее голос. – Ровно девятнадцать тринадцать.

Ягода побледнел, его взгляд прилип к экрану, и, пока Пия проматывала диск вперед, она и Боденштайн заметили, что Ягода нервно проглотил слюну. Маленькие капельки пота выступили у него на лбу, пальцы теребили шариковую ручку. Часть фильма была просмотрена без комментариев.

– Разве вы не знали о существовании этого видео? – тихо спросил Боденштайн.

Ответа не последовало.

– Вы действительно каким-то образом… гм… хотели оказать влияние на ваших клиентов и деловых партнеров с помощью такого рода компрометирующих роликов?

Молчание.

– Это вы в поисках этого DVD-диска устроили обыск в квартире фрау Керстнер, а затем, когда квартира уже была опечатана прокуратурой, вывезли оттуда всю мебель?

– Выключите, – прошептал Ягода сдавленным голосом и отвернулся. Он так сильно вспотел, что у него под мышками на серой футболке образовались темные пятна.

– Вы лгали, утверждая, что никогда не спали с Изабель Керстнер, – сказала Пия. – Почему вы не сообщили правду?

Боденштайн положил диктофон на стол и включил его.

…Я хочу еще раз увидеть тебя сегодня вечером, – раздался голос Ягоды. – Я весь день думаю только о тебе.

Я сегодня не могу, – возразила Изабель. – Я занята.

Да ладно, моя сладкая. Ты мне нужна! Меня воротит от моей старухи, этой жирной курицы. Ты сводишь меня с ума.

Боденштайн выключил диктофон. Ягода, дрожа, ловил воздух, затем закусил губу и закрыл глаза.

– Фрау Керстнер имела неделикатную привычку записывать телефонные разговоры на свой автоответчик, – усмехнулась Пия. – Мы охотно представим вам и другие диски. В них речь идет о деньгах и об этом Морисе, который, как мы предполагаем, продавал для вас акции, так как вы не могли этого делать, будучи председателем правления «ЯгоФарм». Изабель спрятала кассеты вместе со своей записной книжкой под половицей паркета в своей квартире. Почему она это сделала? Она хотела таким образом оказывать на вас давление? Может быть, она пришла к такой идее, так как вы шантажировали ваших деловых партнеров с помощью сексуальных фильмов?

– Я на это ничего не скажу. – Ягода вновь открыл глаза. – Я бы хотел поговорить со своим адвокатом.

– Это ваше право, – кивнул Боденштайн. – Но позже. А сейчас вы поедете с нами.

– Это почему же? – Ягода, казалось, был ошеломлен.

– Фрау Керстнер шесть дней назад умерла насильственной смертью, – напомнил ему Боденштайн и достал из внутреннего кармана своего пиджака ордер на арест. – После всего, что мы услышали и увидели на этих дисках, нам представляется, что вы имеете какое-то отношение к ее смерти.

И Боденштайн предъявил Ягоде ордер.

– Но вы не можете меня арестовать! – внезапно выкрикнул тот. Его лицо стало смертельно бледным. – Вы знаете, какие катастрофические последствия это будет иметь для моего бизнеса?

– Для разнообразия вы могли бы также поговорить с нами начистоту, – предложил Боденштайн, – и ответить на наши вопросы. Что, например, связывало вас с прокурором Гарденбахом?

Ягода на пару секунд задумался, затем покачал головой.

– Я не скажу больше ни слова, – заявил он.

– Хорошо. – Оливер поднялся. – Возьмите с собой какие-то вещи. Может случиться так, что некоторое время вам придется ночевать за государственный счет.

Боденштайн приехал домой ранним вечером. Он размышлял о том, как же случилось, что такой честолюбивый и умный человек, как Гарденбах, мог впутаться в столь банальное дело, как любовная связь на стороне. Он думал о Ягоде, который во второй половине дня, проконсультировавшись со своим адвокатом, заявил, что по предъявляемым ему обвинениям не скажет ни единого слова. На вопрос о том, что связывало главного прокурора Гарденбаха с Изабель Керстнер, он также промолчал, как и на неоднократно высказанное Боденштайном предположение о том, что Изабель его шантажировала. Несмотря на резкий протест со стороны его адвоката, Ягода был помещен в следственную тюрьму. Там он должен был находиться до утра и поразмышлять о том, не лучше ли было бы сотрудничать с полицией. Бенке и Остерманн дожидались ордера на обыск в офисе «ЯгоФарм» и в частном доме Ягоды.

Боденштайн не думал, что Ягода самостоятельно осуществил убийство Изабель Керстнер. Вероятно, он его организовал, когда понял, что с лояльностью молодой женщины дело обстоит плохо. Главный комиссар был почти уверен, что она шантажировала Ягоду, но чего она при этом хотела? Еще больше денег? В любом случае она поставила Ягоду в безвыходное положение, если он пошел на то, чтобы от нее избавиться. Но где и как подстерег убийца свою жертву? Ездила ли она еще раз домой после посещения ветеринарной клиники своего мужа и конноспортивного комплекса? Была ли у нее еще какая-нибудь встреча? У Ягоды в субботу вечером она точно не появлялась, и последний телефонный контакт, который значился на телефонном счете ее мобильного телефона, был с ветеринарной клиникой в семнадцать шестнадцать. Разговор продолжался пару секунд. Скорее всего, она выясняла, на месте ли ее муж. Кто был мистический мужчина в машине ее умершего отца, с которым она ссорилась на парковочной площадке «Макдоналдса»? Казалось просто невероятным, что кто-то специально украл автомобиль отца Изабель, чтобы на нем приехать к ней…

Внезапно Боденштайна озарила одна мысль, и он спросил себя, почему он раньше до этого не додумался.

Судя по количеству автомобилей, припаркованных на площадке перед комплексом «Гут Вальдхоф», этим ранним вечером пятницы там еще было достаточно оживленно. Боденштайн увидел канареечного цвета джип, тот самый, к которому прислонилась молодая женщина по имени Тордис, когда они беседовали на днях. Он припарковал свой «БМВ» на единственном свободном месте и не спеша пошел к конюшне, в которой, однако, не было ни души, как и в манеже. Боденштайн обошел манеж и ощутил запах жареного мяса и древесного угля. На газоне между манежем и плацем для верховой езды был установлен большой поворотный гриль. На скамейках и садовых стульях, под большими деревьями, расположились владельцы лошадей. Они пребывали в прекрасном расположении духа, беззаботно смеялись и болтали, наслаждаясь теплым осенним вечером. Казалось, они и представления не имели об аресте Ягоды. Роберт Кампманн стоял у гриля. Улыбка мгновенно исчезла с его лица, едва он увидел Боденштайна. Он поднял двухрожковую вилку для мяса, которой переворачивал стейки, как оружие, словно ждал нападения с применением физической силы.

– Добрый день, господин Кампманн, – усмехнулся Боденштайн. – Я не хочу вам мешать. Я ищу Тордис.

Инструктор по верховой езде неуверенно посмотрел на него, затем обернулся.

– Тордис! – крикнул он и махнул своей вилкой.

Боденштайн почувствовал, как при аппетитном аромате жареных стейков и колбасок сжался его желудок. Он точно выпил сегодня уже пятнадцать чашек кофе, но еще ничего не ел.

Светловолосая девушка появилась с тарелкой в руке. Когда Боденштайн посмотрел на Тордис, на ее лице промелькнула удивленная улыбка. Он тотчас опять вспомнил об Инке Ханзен.

– Добрый вечер, – поздоровалась она. – Что же вас привело сюда?

– Я хотел бы вас кое о чем спросить, – ответил Боденштайн. – Найдется секунда времени?

– Разумеется, даже две секунды.

Разговоры на лужайке стихли. Все с любопытством смотрели в их сторону.

– Давайте пройдем к конюшне, – предложил Боденштайн.

– О’кей, – кивнула Тордис, поставив свою тарелку на стол рядом с грилем. – Не сожгите мой стейк, господин Кампманн, – шутливо сказала она, но у того, кажется, пропало всякое чувство юмора, если он вообще таковым обладал. В ответ он даже не улыбнулся.

– Что случилось? – с любопытством спросила Тордис, когда они оказались в пустом дворе перед манежем.

Боденштайн внимательно разглядывал ее лицо. Если при первой встрече в сумерках на парковочной площадке он запомнил девушку просто как достаточно симпатичную, то сейчас, при угасающих, но ярких лучах осеннего солнца, он заметил блестящие светлые глаза с густыми ресницами, выраженные скулы и прелестные веснушки на очаровательном вздернутом носике. На ней была ярко-красная футболка без рукавов, которая лишь едва прикрывала пупок, и обтягивающие «вареные» джинсы. На какой-то момент Боденштайн забыл причину своего визита.

– Вы помните наш разговор о том мужчине в кабриолете «Мерседес», которого вы видели, когда он разговаривал с Изабель на парковочной площадке «Макдоналдса»? – спросил он наконец и, когда Тордис кивнула, протянул ей смятую фотографию. Это был один из снимков, обнаруженных в записной книжке Изабель. Девушка быстро посмотрела на снимок и, задумавшись, скорчила гримасу.

– Я видела этого человека мельком, – сказала она через некоторое время и подняла глаза, – но, возможно, это был действительно он. Это брат Изабель?

– Я полагаю, что да, – кивнул Боденштайн. – Фотографии, конечно, уже года два.

– Может быть, у Михи Керстнера есть более свежая фотография шурина? – предположила Тордис.

– Хорошая идея, – улыбнулся Боденштайн. – Я его спрошу.

Тордис засунула руки в задние карманы своих узких джинсов и наклонила голову набок.

– Вы не хотите что-нибудь съесть или выпить? – предложила она.

– Спасибо, но я не хочу испортить вечеринку своим присутствием, – отказался Боденштайн, хотя это было заманчивое предложение. У него потекли слюнки при одной лишь мысли о сочном стейке со сливочным маслом и пряными травами.

В этот момент во двор въехал черный «БМВ Туринг» и направился прямо в их сторону. Они чуть посторонились.

Дама, сидевшая за рулем, была стройной шатенкой чуть за сорок, в бриджах для верховой езды и сапогах. Она остановилась перед самой лужайкой, вышла из машины и крикнула:

– Привет, Тордис!

– Привет, Бабси! – ответила Тордис. – Тебя уже заждались.

– Я побывала в трех супермаркетах, пока нашла то, что нужно. – Женщина открыла багажник, достала четыре ящика с маленькими упаковками сливок и понесла их на площадку для гриля. Там ее встретили громкими аплодисментами.

Боденштайн посмотрел на машину, и ему кое-что пришло в голову.

– Кто эта женщина? – поинтересовался он.

– Барбара Конрэди, – ответила Тордис. – А что?

– У нее тоже здесь находится лошадь?

– Две.

– Она случайно не покупала недавно лошадь у господина Кампманна?

– Покупала, – ответила Тордис с еще большим любопытством. – Правда, ей изрядно не повезло. Лошадь парализовало, как только она ее приобрела.

Боденштайн задумался. По описанию женщина походила на ту, которая приезжала к Изабель Керстнер на прошлой неделе в субботу, сразу после обеда, и беседовала с ней на парковочной площадке. Что она хотела?

Если эта дуреха заставит своего старика раскошелиться, я позабочусь о том, чтобы лошадь никогда не дошла до турнира…

Постепенно Боденштайн начал понимать, что проделывали инструктор Кампманн и Изабель Керстнер. Кампманн продавал лошадей своим клиентам, которые ему слепо доверяли, по цене, которая значительно превосходила действительную стоимость товара. Изабель, прекрасная наездница, привлекала людей, демонстрируя лучшие качества лошади, и когда сделка осуществлялась, она получала от Кампманна соответствующую сумму. Инструктор делал все возможное, чтобы покупатели не сразу заметили, какие недостатки имеют столь дорого приобретенные лошади, и зарабатывал еще дополнительно на аренде боксов, объездке и занятиях. Это были ловкие и одновременно очень коварные махинации.

– Часто Кампманн продает лошадей людям здесь, в конюшне? – спросил Боденштайн.

– Да, – подтвердила Тордис. – Почти все клиенты купили своих лошадей у него. Я, правда, никогда не стала бы этого делать.

– Так-так. А почему?

– Потому что я не хочу, чтобы он обвел меня вокруг пальца, – откровенно поведала Тордис. – Здесь, конечно, нельзя говорить об этом вслух – это было бы оскорблением его величества, но я твердо убеждена, что все лошади, которых он покупает, имеют некую проблему, которую он скрывает.

– Проблему? – переспросил Боденштайн.

– Да, – кивнула она. – Или они больны, или вышел их срок.

Это было как раз то выражение, которое Кампманн употребил в разговоре с Изабель Керстнер.

– Вышел срок… – повторил Боденштайн. – Это означает, что они не способны принимать участие в турнирах?

– Верно.

Позади манежа кто-то звал Тордис.

– Думаю, мой стейк готов, – предположила она. – Вы пойдете со мной? Вы ведь можете съесть стейк, не рассматривая это как подкуп, не правда ли?

– В другой раз – с удовольствием. – Оливер не поддался искушению и улыбнулся. – Спасибо за информацию.

На ночном столике Боденштайна настойчиво пищал мобильный телефон. Спросонья он с трудом нащупал выключатель и телефон и бросил взгляд на часы. Это могла быть только Козима.

– Да? – пробормотал он.

Но это была не Козима, а Пия Кирххоф.

– Я вас разбудила? – спросила она.

– Да. – Боденштайн опять закрыл глаза и откинулся назад. – Сейчас половина третьего ночи.

– О, в самом деле? – Голос Пии звучал очень бодро и довольно взволнованно. – Послушайте, шеф, я знаю, что за женщина изображена вместе с Гарденбахом на этих черно-белых фотографиях. Это Марианна Ягода.

Боденштайн открыл глаза и зажмурился от света.

– И это пришло вам в голову в половине третьего ночи?

– Марианна Ягода девятнадцатого апреля тысяча девятьсот девяносто седьмого года встречалась с прокурором Гарденбахом, – продолжала Пия. – Четвертого апреля, то есть за пятнадцать дней до этого, ее родители погибли при пожаре на их вилле во Франкфурте. При расследовании, которое вели специалисты Управления уголовной полиции земли, выяснилось, что это мог быть поджог. Поэтому дело было передано в прокуратуру Франкфурта.

Теперь Боденштайн чувствовал себя по меньшей мере столь же бодрым, как и его коллега.

– Догадайтесь с трех раз, кто тогда был ответственным прокурором.

– Гарденбах? – предположил Боденштайн.

– Точно. – Пия казалась очень довольной. – Дальнейшее расследование не велось. Дело было закрыто. Через год прокурор Гарденбах купил прекрасный домик в Хофхайме.

– На что вы намекаете?

– Марианна Ягода подкупила Гарденбаха.

– Почему вы так решили?

– Когда Марианна вышла замуж, – сказала Пия, – возник семейный скандал, так как папа Дрешер не признал своего зятя. В течение нескольких лет Марианна и ее родители не имели никаких контактов. В начале девяносто седьмого года планы Ганса Петера Ягоды по выпуску акций на биржу перешли в горячую фазу: все, чего ему недоставало, – это необходимый стартовый капитал. И затем – как ловко! – умирают родители Марианны, и она в одно мгновение становится миллионершей.

Боденштайну потребовалась пара секунд, чтобы переварить информацию.

– Откуда вам все это стало известно? – спросил он.

– Ночные интенсивные информационные поиски, – скромно ответила Пия, – и хорошие отношения с тонким знатоком высшего общества Франкфурта. Дрешеры были щедрыми хозяевами и покровителями искусства. Собственно говоря, семейное состояние должно было быть вложено в фонды поддержки искусства, но прежде, чем Дрешер дал соответствующие распоряжения, он приказал долго жить.

Некоторое время Боденштайн обдумывал услышанное.

– Вы не сможете все это доказать, – усомнился он. – Здесь возможны различные случайности.

– Кроме меня, у кого-то уже были подобные подозрения, – сказала Пия. – На обратной стороне фотографии стоит печать детективного агентства «Штайн», которое, к сожалению, больше не существует, так как господин Штайн в мае девяносто седьмого года погиб в автомобильной катастрофе. Это, конечно, на самом деле может быть случайностью.

– А где вы сейчас?

– В офисе.

– Я буду через двадцать минут.