Текст книги "Ненавистная фрау"

Автор книги: Heлe Нойхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Но были и другие зацепки, которые представлялись Боденштайну еще более многообещающими. Это – Фридхельм Дёринг, столь очевидно лгавший. Затем эта стерильно чистая квартира в пентхаусе в «Цауберберге», где сотрудники научно-экспертного отдела не нашли ни единого волоска и ни единого отпечатка пальцев… Между тем имелся мобильный телефон, найденный жильцом «Цауберберга» в воскресенье в подземном гараже и переданный им в администрацию. Техники из лаборатории уже установили, что этот аппарат принадлежал Изабель Керстнер. В голосовой почте обнаружилось несколько интересных сообщений. В двадцать минут девятого нетерпеливый мужской голос в грубой форме просил перезвонить ему, после этого позвонила молодая женщина и сообщила, что она находится в диско-клубе под названием «Чек-ин». Без четверти девять и в половине двенадцатого опять звонил мужчина.

Сейчас уже скоро двенадцать, – сказал он, – и это уже не смешно. Мы с тобой договорились, и это было чертовски важно. Ты ведь знаешь это! Почему не отвечаешь? Позвони мне немедленно!

Бенке связался с провайдером и затребовал профиль перемещения мобильного телефона. Изабель Керстнер имела счет в сберегательной кассе, на котором числилась внушительная сумма – около девяноста тысяч евро, и в последние месяцы на него регулярно поступали солидные наличные платежи. Иногда по несколько тысяч, но зачастую по десять тысяч евро и больше. Загадкой являлся и этот непонятный инструктор Кампманн, видевший женщину незадолго до ее смерти во дворе конноспортивного комплекса. Важно было также выяснить, где находилась маленькая дочь Изабель Керстнер. Объявления во всех региональных газетах и обращение по телевидению пока не дали результатов. Пятилетняя девочка бесследно исчезла.

– Шеф, – открыв дверь, просунул голову в проем Кай Остерманн, – мы только что получили протокол вскрытия.

– Ах да, хорошо. – Боденштайн взял из рук своего коллеги узкую папку и сразу начал читать.

Изабель Керстнер действительно умерла от передозировки пентобарбитала натрия. В ее крови была обнаружена высокая концентрация средства, которое в ветеринарии используется для усыпления животных. Инъекция, сделанная Изабель, должна была вызвать непосредственно смертельное действие. Под ногтями ее пальцев не было обнаружено частиц эпителия или каких-либо веществ, указывающих на то, что между ней и убийцей происходила борьба. За два часа до смерти она ела чизбургер и цыпленка. Состояние ее носовой перегородки позволяло сделать заключение о том, что она часто нюхала кокаин. За несколько часов до смерти у нее была половая связь без предохранения как минимум с одним мужчиной. Об этом свидетельствовали посторонние следы ДНК во влагалище. Их сличили с ДНК Кампманна, но соответствия установить не удалось. На одежде Изабель Керстнер, кроме остатков волокон и отдельных волосков шерсти лошади, были обнаружены следы истирания микроскопических полиэтиленовых частиц. Профессор Кронлаге предположил, что труп был завернут в мусорный мешок. Неудивительно, что в багажнике «Порше» не обнаружилось никаких следов, раз тело женщины засунули в пластиковый мешок. Раскрытие убийства Изабель Керстнер грозило превратиться в затяжное дело, если бы стремление разоблачить преступника не привело к неожиданному успеху в расследовании.

– Остерманн, – обратился старший комиссар и поднял глаза, – охота началась. Я хочу знать поминутно, что Изабель Керстнер делала в день своей смерти. Когда и где она была, с кем и почему. Мы не можем зацикливаться на Керстнере как на возможном убийце. За работу!

Кай Остерманн поправил свои круглые очки и вытянулся в струнку.

– Есть, – улыбнулся он, отдал честь и исчез.

Боденштайн посмотрел ему вслед с легкой улыбкой. К счастью, его коллеги не превратились в отупевших, лишенных воображения людей. Это была действительно хорошая команда.

Вскоре после обеда Боденштайн уехал из комиссариата и решил еще раз поговорить с Фридхельмом Дёрингом. Следовало разузнать, что тот делал в момент совершения преступления. В офисном здании транспортно-экспедиционного агентства Оливер выяснил, что Дёринг уже уехал. Его частный дом оказался роскошным дворцом за коваными воротами. По сравнению с ним даже помпезная вилла матери Козимы выглядела скромным домиком дворника. Камеры слежения охраняли ворота и въезд, а табличка указывала непрошеным гостям на то, что несколько изголодавшихся ротвейлеров только и ждут, чтобы их растерзать. Боденштайн нажал кнопку звонка, но ему сообщили, что господин Дёринг уехал в конно-спортивный комплекс. По причине отсутствия жены он должен был сам выезжать лошадей. Оливер посчитал, что это хорошая возможность самому осмотреть «Гут Вальдхоф», и выехал на своем «БМВ» на трассу В519 по направлению к Хофхайму. Уже смеркалось, когда он вкатился на парковочную площадку. Здесь выстроились в ряд автомобили класса «люкс». Рядом с ярко-желтым открытым джипом стояли две молодые женщины в костюмах для верховой езды и курили. Когда они увидели Боденштайна, их разговор затих, и обе посмотрели на него с любопытством.

– Добрый вечер, – приветливо поздоровался он. – Вы не могли бы мне сказать, где я могу найти господина Дёринга?

– Добрый вечер, – ответила длинноногая блондинка. – Он в манеже.

– Вы друг Фредди? – поинтересовалась шатенка.

– Нет, – улыбнулся Боденштайн, в то время как молодые дамы откровенно его разглядывали. – Меня зовут главный комиссар Боденштайн.

Любопытство на лицах девушек сменилось иронической надменностью.

– О, – блондинка подняла брови, – похоже, родители действительно постарались с вашим именем. Или, может быть, речь идет о профессии?

«Один – ноль», – подумал с усмешкой Боденштайн. Мужчина в нем отметил упругую грудь под обтягивающей белой футболкой и длинные стройные ноги, но полицейский заметил мимолетный взгляд, которым обменялись молодые дамы.

– К счастью, последнее, – сказал он. – Оливер фон Боденштайн.

Надменность в мгновение ока превратилась в живой интерес. Простые полицейские здесь не пользовались большим авторитетом, но приставка «фон» перед именем сотворила чудо.

– Тогда давайте поговорим о редких именах, – ответила блондинка. – Меня зовут Тордис. Вы имеете какое-то отношение к Боденштайнам из замка Боденштайн?

– Да, – удивленно кивнул Оливер. – Это мои отец и брат.

– Я вас никогда там не видела, – произнесла блондинка, – хотя раньше занималась в замке верховой ездой.

– А почему сейчас не занимаетесь?

– Мне хотелось чего-то большего, чем просто бесцельно ездить верхом по территории. А так как они все еще не построили приличный манеж, я перебралась сюда.

Боденштайн знал, что его отец и брат уже несколько лет боролись с администрацией и строительными ведомствами, чтобы снести крохотный конный манеж. Он, к сожалению, охранялся законом о защите исторических памятников, и на строительство современного большого манежа им требовалось разрешение. Но главный комиссар ушел от темы и, собравшись с мыслями, попытался вспомнить, что, собственно, хотел узнать.

– Вы были знакомы с Изабель Керстнер?

– Ах, речь идет об Изабель… – Тордис, казалось, была разочарована. – А я уж думала, что у Фредди рыльце в пушку. Мы с ней немного пересекались, но я здесь, в этом комплексе, не так давно.

– Изабель была симпатичной, – подала голос шатенка по имени Анке Шауер. – Она всегда была по-настоящему крутой, и ей плевать было на то, что о ней думают другие.

– Ее не особенно любили здесь, в конюшне, – посмотрел на собеседниц Боденштайн, – но можете ли вы предположить, что кто-то был бы способен ее убить?

– О, тут точно найдется человек тридцать, которые бы с удовольствием ее удавили, – заявила Тордис. – Как честолюбивые мамаши, так и отвергнутые мужчины.

– Что вы можете сказать о Кампманне? – спросил Боденштайн.

Молодые женщины переглянулись и покачали головой.

– К нему это не относится, – сказала Тордис. – Изабель была для него важна. Он был ей благодарен, что торговля лошадями действительно идет успешно и его кошелек пополняется. Господин Кампманн поддерживает прекрасные отношения с людьми, которые ему выгодны.

– Однако это звучит довольно цинично.

Тордис развела руками.

– Кампманны не в моем вкусе, – добавила она. – Они распределяют свои симпатии очень откровенно.

– Но это не совсем так, – защитила Анке Шауер инструктора и его жену. – Кампманн и Сюзанна действительно симпатичные люди.

– Симпатичные, – презрительно фыркнула Тордис. – Ты тоже в личной зависимости. Естественно, он будет с тобой любезничать. Твой отец купил у него уже двух дорогих лошадей.

Анке Шауер, похоже, не понравилась критика инструктора и его жены. Боденштайн заметил, что Тордис в течение всего времени не спускала с него глаз. Ее изучающие взгляды как-то по-особенному и даже неприятно сбивали его с толку. Мерещились ли ему призраки из прошлого или она действительно немного напоминала Инку Ханзен?

– Я видела Изабель в последний раз в субботу, во второй половине дня, – сказала Тордис, когда Боденштайн уже подумал, что не услышит больше ничего, кроме историй, не представляющих большого интереса. – После конюшни я поехала в «Макдоналдс» в Швальбах. Там я случайно увидела ее. Она стояла на парковочной площадке и разговаривала с каким-то типом. То есть… – Она запнулась, на секунду задумалась и положила указательный палец на кончик носа. – Собственно говоря, они скорее ссорились. Мужчина схватил ее за плечо. Пока я выходила из машины, он исчез.

– Что это был за мужчина? – Боденштайн поздравил себя с принятым им самим решением поехать в «Гут Вальдхоф». Наконец он узнал хоть что-то о последних часах недолгой жизни Изабель Керстнер.

– Понятия не имею. Я его как следует не разглядела. Автомобиль, правда, был необычным. Старый кабриолет «Мерседес-Пагода» 280 SL, семидесятого года выпуска, золотистого цвета. Начальная буква на государственном номере – «G»… У меня слабость к старым автомобилям, – с улыбкой пояснила.

– В котором часу это было? – поинтересовался Боденштайн.

– Примерно в половине четвертого. – Тордис посмотрела Боденштайну прямо в глаза. – Изабель была в очень веселом расположении духа. Она бросилась мне на шею и сказала что-то вроде: «Заходи как-нибудь ко мне, я пошлю тебе эсэмэску».

– Заходи? – спросил Боденштайн. – Куда?

– Не имею представления. – Тордис пожала плечами. – Изабель часто говорила какую-нибудь чепуху, я не придавала этому значения.

Боденштайн осознавал, что пристально смотрит на нее, и старался придать своему голосу деловой оттенок, когда расспрашивал обеих девушек об окружении Изабель. Анке Шауер сказала, что у Изабель было очень много знакомых. По крайней мере, у нее никогда не возникало проблем, если она хотела познакомиться с мужчинами; скорее, проблемы появлялись, когда ей надо было от них избавиться. Кто купил ей «Порше», не знала ни Анке, ни Тордис.

– Недавно Изабель сообщила, что скоро у нее отпадет надобность ограничивать себя в расходах, так как она затеяла супердело, которое обеспечит ей роскошную жизнь, – вспомнила Анке Шауер. – Она скрывала какую-то тайну.

– Когда это было? – насторожился Боденштайн.

– Пару недель назад. – Анке призадумалась, наморщив лоб. – Примерно в конце июля. Тогда она все время разъезжала с этим Филиппом.

– С Филиппом? – переспросил Боденштайн.

– Мерзкий такой тип, – сказала Тордис. – Примерно лет тридцать – тридцать пять, темные волосы, зачесанные назад и уложенные гелем, костюм и темные зеркальные очки.

– И шикарный автомобиль, – добавила Анке Шауер. – Изабель утверждала, что он кинопродюсер. Пару раз она притаскивала его сюда, чтобы устроить шоу.

Боденштайн поблагодарил обеих дам за информацию и дал им свою визитную карточку.

– Позвоните мне, если вспомните что-то еще, что могло бы нам помочь.

Шатенка кивнула и убрала визитную карточку, а Тордис внимательно стала ее изучать.

– Только в этом случае? – спросила она и подняла голову.

– Простите?

– Я имею в виду, я вам могу позвонить, если что-то вспомню об Изабель, или просто так – тоже? – Тордис опять смотрела на него вызывающе и с легкой издевкой.

Боденштайн ответил на ее взгляд. Инка Ханзен в молодости с короткими волосами. Невероятное сходство!

– Меня интересует только расследование дела. – Он улыбнулся подчеркнуто холодно. – Приятного вечера.

Оливер пересек двор – при этом ему казалось, что он чувствует спиной взгляд Тордис, – и вошел в конюшню с торца. В проходе царили оживление и суматоха. Лошади, привязанные к стержням решетки боксов, были вычищены, оседланы или только что расседланы. Несколько лошадей находились в светлом шестидесятиметровом манеже. Фридхельм Дёринг сидел на резвом гнедом жеребце. Наметанным глазом знатока лошадей Боденштайн определил, что Дёринг хороший наездник. Он не давал своей лошади сбить себя с толку неправильными скачками.

– Извините, – раздался голос за спиной Боденштайна, – могу я вам чем-то помочь?

На мужчине были светлые бриджи для верховой езды и рабочая обувь. Его лоб украшал пластырь. Мужчина осмотрел Боденштайна с головы до ног. Похоже, присутствие посторонних в этой конюшне не приветствуется.

– Мне нужен господин Дёринг, – сообщил Боденштайн, – спасибо.

В этот момент Фридхельм Дёринг прогалопировал мимо двери и посмотрел на Боденштайна. На его лице промелькнуло удивленное выражение, и он осадил свою лошадь.

– Добрый вечер, господин главный комиссар! – крикнул он, и все посетители манежа невольно, кто заметно, а кто слегка, повернулись в сторону Боденштайна.

В глазах мужчины в светлых бриджах читалось неудовольствие. Боденштайн догадался, что это, вероятно, инструктор Кампманн.

– Добрый вечер, господин Дёринг, – ответил Боденштайн.

– Вы ко мне? – Фридхельм резко натянул поводья, потому что лошадь сделала пугающий скачок в сторону.

– Да, но я подожду.

Боденштайн наблюдал за тем, что происходило в манеже, но мысли его крутились вокруг молодой женщины по имени Тордис и уходили в далекое прошлое. Он спрашивал себя, был бы у него шанс с Инкой, если бы Ингвар Руландт годом раньше уехал из Руппертсхайна, чтобы сделать карьеру жокея в большом мире. Догадывалась ли Инка, насколько он в нее влюблен? Вероятно, нет. Еще с малых лет Оливер умел хорошо скрывать сильные чувства. Для Инки он всегда был только старшим братом Квентина, не более. Боденштайн покачал головой и переключился на то, что происходило в манеже.

Инструктор Кампманн стоял теперь в центре и давал инструкции какой-то женщине. Его взгляд постоянно возвращался в ту точку, где стоял Боденштайн, и, казалось, ему абсолютно не по душе вновь видеть рядом с собой полицейского. Дёринг, напротив, выглядел совершенно невозмутимым. Он перекинул через круп своей лошади попону и ехал шагом с длинным поводом. При этом он непринужденно болтал с другой наездницей, которая только начала заниматься верховой ездой. Или он стреляный воробей, или привык общаться с государственными службами. Когда он наконец выскочил из седла и повел свою лошадь в конюшню, Боденштайн последовал за ним.

– Красивый жеребец, – кивнул он Дёрингу. – Это конкурная лошадь?

– Да, и в самом деле хорошая, – подтвердил тот с гордой улыбкой и провел рукой по влажным от пота волосам.

Боденштайну приходилось признать, что Фридхельм Дёринг обладал ярко выраженной мужской внешностью. Рейтузы для верховой езды были неприлично узкими, и, как у балеруна, под серой тканью отчетливо вырисовывалось его мужское достоинство. Светлые глаза под тяжелыми веками выдавали внутреннюю жестокость, прикрытую изысканностью. Но Дёринг умело маскировал это очаровательной улыбкой и подкупающими манерами. Многие женщины любят мужчин с привлекательной, но несколько грубой внешностью. Но почему к их числу не относится Анна Лена Дёринг?

– Я купил его на аукционе, когда ему было два года, – похвастался Дёринг с нескрываемой гордостью. – Вы разбираетесь в лошадях?

– Немного, – подтвердил Боденштайн. – Раньше я сам занимался верховой ездой, но сейчас у меня, к сожалению, нет на это времени.

– Конная полиция, да? – Дёринг панибратски подмигнул.

– Нет, это было до того, как я начал работать в полиции, – возразил Оливер, не отвечая юмором на замечание, явно отпущенное в качестве шутки.

Дёринг одарил его оценивающим взглядом, снял с лошади теплоизолирующую попону и повел в денник.

– Вы каждый день выезжаете ваших лошадей? – поинтересовался Боденштайн.

– Нет. – Дёринг сдвинул дверь денника и снял свою куртку, которая висела на крючке перед боксом. – Обычно это делает моя жена, но она сейчас в отъезде.

Он говорил совершенно спокойно и невозмутимо, и если бы старший комиссар не видел утром Анну Лену Дёринг с ее обезображенным лицом, он бы тоже не сомневался в его словах.

– Ваших лошадей лечит муж Изабель Керстнер, не так ли?

– Да, – Дёринг накинул куртку, – он действительно хороший ветеринар, но как мужчина он был Изабель не пара.

– Почему вы так думаете?

Дёринг вдруг ухмыльнулся, и на его загорелом лице обнажились очень белые зубы.

– Давайте выпьем пива. Потом я расскажу вам об Изабель все, что вы хотите знать.

Доктор Михаэль Керстнер стоял рядом с мерином сивой масти и обследовал тот участок груди животного, где он в минувшую субботу наложил шов из шестидесяти стежков.

– Ну как? – озабоченно спросила Анна Лена Дёринг.

– Внешне абсолютно нормально, – ответил Керстнер, – воспаления нет. Если нам повезет, в дальнейшем это не скажется на движении.

Анна Лена Дёринг погладила лошадь, которая спокойно позволяла производить с собой все эти действия. В этот момент открылись ворота во двор. Керстнер и Анна Лена Дёринг обернулись.

– Миха! – На напряженном лице Георга Риттендорфа появилось выражение облегчения. – Слава богу, ты снова здесь! Я так переживал.

Риттендорф крепко обнял своего друга.

– Все позади, – ответил Керстнер.

Анна Лена Дёринг закашлялась, и только сейчас, казалось, Риттендорф осознал, что они не одни.

– Анна! – испуганно воскликнул он. – Что с тобой?

– Это Фридхельм. – Ее лицо перекосилось. – В субботу.

– Свинья! – Риттендорф покачал головой. – Ты должна на него заявить.

– Это ничего не даст. – Анна Лена Дёринг погладила нос своей лошади.

– Но так больше не может продолжаться! Что скажет на это Флори?

– Он уже несколько лет говорит, что я должна развестись с Фридхельмом, – вздохнула она, – и сейчас я это сделаю. Фридхельм не знает, где я.

– Что известно на данный момент полиции? – обратился Риттендорф к своему другу.

– Не имею понятия, – развел руками Керстнер. – Мне это тоже безразлично. Я ничуть не был шокирован, когда они сообщили мне, что она умерла.

– Я понимаю. – Риттендорф резко выдохнул дым своей сигареты. – За все то, что она сделала тебе и другим, она это заслужила. – Он сжал кулаки с внезапной ожесточенностью. – Я всегда не мог ее терпеть, даже несмотря на то, что она была сестрой Валентина.

– Я знаю. – Керстнер удрученно кивнул. – Это было настоящим кошмаром, но он все еще продолжается.

– Почему ты так считаешь? Изабель больше нет, и ты свободен.

– Но я не знаю, что она сделала с Мари. – Керстнер резко отвернулся. В его глазах стояли слезы. – В субботу она была здесь и требовала, чтобы я согласился на быстрый развод. Правда, при условии, что я откажусь от родительских прав на Мари. Она сказала, что девочка уже за границей и если я сейчас же не подпишу соответствующие бумаги, то больше никогда ее не увижу.

Георг Риттендорф удивленно посмотрел на друга.

– Я сказал ей, что она должна отдать мне Мари, но она меня высмеяла и заявила, что я сам мог бы сделать ребенка, если непременно хочу его иметь. – По голосу Керстнера чувствовалось, что он с трудом владеет собой. – Теперь она умерла, и я никогда не узнаю, где Мари и что с ней.

Анна Лена Дёринг взяла Керстнера за руку.

– Наверняка можно выяснить, куда Изабель отправила Мари. Где-то ведь она должна была побывать. Должен быть кто-то, кто помог ей увезти Мари, кто-то, кто… – Она запнулась и как будто онемела.

– Что с тобой? – тихо спросил Михаэль Керстнер.

– Я должна вернуться к Фридхельму, – глухо произнесла Анна Лена.

– Ты сошла с ума! – Керстнер схватил ее за руку. – Он тебя чуть не убил!

– Это наверняка Фридхельм помог Изабель отправить Мари за границу. – Женщина посмотрела на него. – Он знает, как это можно организовать.

– Нет-нет, – Керстнер покачал головой, словно внезапно отрезвев, – это полный бред. Ты не вернешься к нему только из желания мне помочь. Об этом не может быть и речи. Я поговорю об этом с полицией.

– С полицией? – Анна Лена Дёринг презрительно фыркнула. – Что они сделают? Ты знаешь, что такое торговля людьми? Грузовики и контейнеры Фридхельма колесят по всему миру. И ты думаешь, он загружает их только аргентинской говядиной и компьютерами? Он считает, что я ни о чем не догадываюсь, но я знаю довольно много. Для таких людей это мелочь – доставить куда-нибудь пятилетнего ребенка.

– Я за тебя боюсь. – Керстнер положил руку ей на плечо. – Не может быть и речи о том, чтобы ты подвергалась опасности. Мы найдем для тебя надежное укрытие, и ты останешься там до тех пор, пока это ничтожество не согласится на развод.

Фридхельм Дёринг оказался чрезвычайно любопытным рассказчиком. Через два часа, проведенных за стойкой бара конноспортивного комплекса, где Дёринг выпил пять кружек пльзеньского пива и три рюмки двойной порции водки, Боденштайн спросил себя, не налгала ли ему, чего доброго, Анна Лена Дёринг. Ее супруг произвел на него совершенно нормальное и даже приятное впечатление. Он искренне признался, что Изабель ему нравилась, потому что в постели для нее не существовало запретов, и его не смущало, что, кроме него, у нее были еще и другие любовники.

– А что же ваша жена? – спросил Боденштайн и заметил, как в глазах Дёринга появилась настороженность. – Знала ли она о вас и Изабель?

– Она знает, что я предоставил Изабель «купол», – подтвердил Дёринг, – но мы никогда об этом не говорили. Я люблю свою жену. Только она находит удовольствие в иных вещах, нежели я.

Женщина за стойкой без напоминания принесла очередную кружку пльзеньского, когда посуда Дёринга опустела, и Боденштайн решил оставаться здесь до тех пор, пока у его собеседника не проявятся первые признаки опьянения. Он уже имел опыт общения с любителями выпить и часто удивлялся, как алкоголь может изменить человека. Возможно, успешный, изворотливый предприниматель Фридхельм Дёринг относился как раз к людям такого сорта.

– Что вы можете сказать о муже Изабель? Знал ли Керстнер о ваших отношениях? – спросил Боденштайн.

– Не думаю, – ответил Дёринг. – Он был доволен тем, что Изабель с ребенком была с ним. По крайней мере, официально. Между ними вообще не было ничего общего. Он не был героем ее романа.

– Как вы думаете, Керстнер мог убить свою жену? – Боденштайн задал вопрос любезным тоном, но при этом внимательно следил за лицом Дёринга.

– Кто знает, на что может оказаться способен человек, – ответил тот после короткого колебания. Вертикальная складка неудовольствия неожиданно появилась между его бровями. – В конце концов, она подло бросила его, а мужчине тяжело с этим справиться.

Боденштайн сделал вид, что размышляет над ответом. Последнее высказывание Дёринга относилось скорее к его личной ситуации. В этот момент на улице перед окном с ревом пронесся спортивный автомобиль. Чуть позже в бар вошел бледный стройный мужчина в черной кожаной куртке. Все, кто находился в баре, преувеличенно любезно его поприветствовали.

– Кто это? – поинтересовался Боденштайн, хотя он сразу узнал Ганса Петера Ягоду.

– Владелец конюшни. – Дёринг повернулся на своем высоком табурете.

Ягода направился прямо к нему после того, как поздоровался с другими, улыбаясь ни к чему не обязывающей улыбкой.

– Фредди, – Ягода положил руку на плечо Дёринга, – мне надо с тобой поговорить.

Его лицо было напряженным. Казалось, он не в восторге от того, что увидел Дёринга в обществе незнакомца.

– Разреши представить тебе, – чуть торопливо прервал мужчину Дёринг, – главный комиссар Боденштайн из уголовной полиции Хофхайма. Господин Боденштайн, Ганс Петер Ягода, владелец этого прекрасного конноспортивного комплекса.

Ягода принужденно улыбнулся. Рядом с полным жизненных сил и загорелым Дёрингом он выглядел бесцветным.

– Что-нибудь выпьешь с нами? – спросил Фридхельм, который в отличие от Ягоды был совершенно расслаблен. Прежде чем Ягода успел открыть рог, он махнул официанту и заказал кружку пльзеньского пива.

Ягода производил впечатление нервного человека с отсутствующим взглядом. Он, похоже, не собирался садиться. Его глаза блуждали, и когда запищал его мобильный телефон, он просто повернулся и вышел, не думая извиняться. Дёринга это не возмутило. Через несколько минут Ягода появился вновь и, оставаясь у двери, сделал ему знак.

– Я сейчас вернусь, – сказал Дёринг и встал.

Мужчины остановились около стеклянной двери бара. Боденштайн мог видеть, как Ягода взволнованно в чем-то убеждает Дёринга. Он размахивал руками и делал суетливые движения, затем резко повернулся и вышел. Его пиво осталось нетронутым. Дёринг возвратился назад, схватил полную кружку и сделал большой глоток. Две женщины, сидевшие за угловым столиком вместе с другими молодыми людьми, оплатили свои напитки и встали.

– Вы уже уходите? – спросил Дёринг, когда они проходили мимо, и протянул руку.

– Ты же оставил нас на весь вечер в одиночестве. – Приятная брюнетка лет сорока с готовностью взяла его за руку и бросила на Боденштайна вызывающий взгляд. – Вы со своим другом напустили на себя такую таинственность…

– Главный комиссар Боденштайн ищет убийцу Изабель, – поведал Дёринг.

– О! – Приятная брюнетка хихикнула. – Он подозревает тебя?

Дёринг громко засмеялся в ответ на якобы удачную шутку, но при деланой веселости глаза его оставались холодными.

– Скажи, Фредди, – обратилась другая женщина, с седыми волосами, подстриженными «под мальчика», – ты можешь передать Анне Лене, что в выходные мне понадобится мой прицеп? Она брала его у меня в субботу.

На секунду приветливая улыбка исчезла с лица Дёринга, и Боденштайну показалось, что в светлых глазах мужчины промелькнула искра гнева.

– Разумеется, – сказал он непринужденно. – Она завтра возвращается и обязательно привезет его.

Женщины попрощались и ушли.

– Куда уехала ваша жена? – спросил Боденштайн и посмотрел Дёрингу в глаза. – Она уже знает, что Изабель Керстнер умерла?

Дёринг и бровью не повел.

– Она в Париже у подруги, – спокойно солгал он. Жена очень близко к сердцу приняла историю с лошадью. Я не уверен, что ей известно об этом.

Хотя Боденштайн знал, что Фридхельм лжет почем зря, он не мог не восторгаться актерским талантом Дёринга.

– Ведь брат вашей жены известный адвокат по уголовным делам. У вас с ним хорошие отношения?

– О да! – Дёрингу опять подали очередную кружку пльзеньского. – У меня хорошие отношения с семьей моей жены.

Очередная циничная ложь. Речь Дёринга после седьмой кружки пива и пятой рюмки водки постепенно становилась все менее отчетливой, и идеальный литературный немецкий, на котором он до сего времени изъяснялся, приобрел легкий гессенский акцент. От выпитого алкоголя лицо Дёринга покраснело и глаза заблестели. Боденштайн бросил взгляд на часы.

– Уже одиннадцать! – Он сделал вид, что удивлен. – Да, это был приятный вечер. У меня к вам еще только один вопрос, господин Дёринг.

– Смелее! – Фридхельм принялся за свой восьмой бокал пива и сделал призывный жест.

– Некоторые люди здесь, в конюшне, утверждают, что вы в прошлую субботу жестоко избили свою жену. Это правда?

Дёринг резко поставил свой бокал на стойку. Между его бровями опять возникла вертикальная складка, и он встал.

– Кто же несет такое дерьмо? – грубо спросил он.

– Многие, – неопределенно ответил Боденштайн.

– Что за глупости! – Дёринг раздраженно покачал головой.

– Нам изложили совсем иную версию субботних событий. А именно то, что сначала вы избили лошадь, а потом – вашу жену.

Фридхельм густо покраснел, и Боденштайн сразу понял, что Анна Лена не лгала. Перемена, которая произошла с мужчиной на его глазах, была ужасающей. Возникало ощущение, будто внезапно другой человек вселился в его тело.

– Вот ведь как получается, – прошептал он и, прищурившись, просверлил Боденштайна гневным взглядом, – усесться здесь и строить из себя невинную овечку… Ну да, знаю я вас, приятели. Полицейские ищейки все одинаковые. А если даже и так! Что я делаю со своей женой, это мое личное дело!

– Значит, вы в самом деле ее избили? – упорствовал Боденштайн.

– Я влепил ей оплеуху, потому что она совсем спятила и устроила истерику, – прорычал Дёринг так неожиданно, что Боденштайн невольно вздрогнул. – Она испортила мне мою лучшую лошадь, а потом еще и накричала на меня, глупая овца!

Все голоса в баре стихли, и Боденштайн отметил украдкой брошенные взгляды немногочисленной публики.

– Эй! – Дёринг вскочил и крепко ухватился за спинку стула. – Кто из вас, придурков, наговорил полицейским ищейкам про меня этого дерьма? Ну давайте, колитесь, вы, трусы!

От его хладнокровия и светского шарма не осталось и следа, и из образованного дружелюбного собеседника он внезапно превратился в грязного жестокого типа. Под тонким поверхностным слоем изысканного поведения прятался брутальный простолюдин, которым он и был на самом деле.

– Успокойтесь, господин Дёринг, – сказал Боденштайн. – Что вы делали после несчастья с лошадью?

Дёринг обернулся. Он уперся руками в бока и выдвинул подбородок вперед, что сделало его похожим на готового к бою бульдога. Оливер оставался спокойным.

– Вы можете это вспомнить?

– Да, я могу, – ответил Дёринг. – Отсюда я поехал домой, так как у меня на вечер имелось приглашение. В начале девятого я был там. У меня есть свидетели.

– А на период времени между вашим отъездом из конюшни и приездом туда тоже есть свидетели? – любезно спросил Боденштайн. Внешняя вывеска Дёринга, представлявшая собой высокомерие и самоуверенность, начала давать трещины. – Господин Дёринг, – продолжил главный комиссар, – когда вы в последний раз видели фрау Керстнер или разговаривали с ней?

– Я больше не скажу ни слова, – ответил Дёринг ледяным тоном.

– Это ваше право. – Боденштайн поднялся и положил на стойку десять евро. – Я прошу вас завтра утром в девять часов приехать в комиссариат.

– А зачем, позвольте спросить? – Вопрос звучал угрожающе.

– Пожалуйста. – На лице Боденштайна появилась равнодушная улыбка. – Я пытаюсь реконструировать весь день смерти Изабель Керстнер. В день своей смерти у нее был половой контакт как минимум с одним мужчиной. Завтра утром я сделаю заявку на судебное распоряжение о проведении ДНК-пробы.

Фридхельм Дёринг бросил на него уничижительный взгляд.