Текст книги "Ненавистная фрау"

Автор книги: Heлe Нойхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

– Мы должны выяснить, куда он поехал, – предложила Пия, – и срочно узнать, где жила Изабель Керстнер после расставания с мужем. Кроме того, я почти уверена, что среди ее знакомых было немало людей, имевших мотив для убийства.

– Почему вы так считаете? – Главный комиссар поднял глаза от еще совсем тоненькой папки с делом.

– Супруги Кампманн поведали, что Изабель Керстнер была довольно милая клиентка, пользующаяся любовью среди таких же, как она, посетителей конюшни, – ответила Пия, – но владелец конноспортивного комплекса дал ей совершенно иную характеристику. И довольно негативную.

– Хм… – Боденштайн закрыл папку с делом. – Хотел бы я знать, кто звонил Керстнеру в воскресенье вечером. Уверен, это был тот же самый человек, с которым он разговаривал вчера.

– Кстати, шеф, вам о чем-нибудь говорит имя Ганс Петер Ягода? Он владелец этого конноспортивного комплекса.

– Ягода? – Боденштайн на минуту задумался, затем на его лице появилось удивленное выражение. – Тот самый Ганс Петер Ягода?

– Именно.

– Можно узнать, о ком речь? – вмешался Остерманн.

– Ганс Петер Ягода во времена Нового рынка был очень крупным бизнесменом, – пояснила Пия. – Его фирма относилась к так называемым shooting stars[7]7
  Shooting star (англ.) – метеорит. В переносном значении – человек, сделавший головокружительную карьеру, или бурно развивающаяся компания.


[Закрыть]. Стоимость его акций поднялась до пятисот евро. «ЯгоФарм» достигала пиковых значений.

– Ключевое слово – «достигала», – возразил Боденштайн. – На сегодняшний день фирма уже давно утратила свою значимость, если вообще еще существует.

– В деньгах он, кажется, в любом случае не испытывает недостатка, – сказала Пия. – Он ездит на «Феррари», да и комплекс оборудован самыми изысканными и дорогими материалами. Даже инструктор по верховой езде имеет «Порше Кайенн».

– Самое главное для нас сейчас – личность человека, с которым Керстнер разговаривал по телефону в субботу вечером. – Боденштайн поднялся. – Так что за работу, коллеги!

Ножки стула заерзали по линолеуму, и сотрудники, тихо переговариваясь, направились на свои рабочие места. Боденштайн задержал Пию:

– Брат Изабель Керстнер держит аптеку в Бад-Зодене. Как вам это?

– Аптекарь? Это интересно.

– Я тоже так считаю.

– Аптекари тоже, в конце концов, имеют доступ к смертоносным медикаментам, – заметила Пия. – Не только ветеринары.

– Я тоже об этом подумал, – кивнул Боденштайн, – и поэтому мы должны с ним немедленно поговорить.

Аптека «Лёвен» располагалась на Кёнигштайнерштрассе напротив вокзала в Бад-Зодене. После некоторых поисков Пия нашла парковочное место перед рынком Шлекер-Маркт. Вместе с Боденштайном они вошли в торговый зал аптеки около половины седьмого и сообщили одной из ассистенток, что хотели бы поговорить с ее шефом.

– Вы по записи? – строго посмотрела на них пожилая женщина. – Для визита клиентской фирмы уже достаточно поздно.

Оливер протянул свое служебное удостоверение и подкупающе улыбнулся.

– Мы из уголовной полиции, – приветливо сказал он. – По личному делу. Мы были бы очень признательны, если бы вы смогли нас записать.

Пия с интересом отметила, какое чудесное превращение произошло с очерствелой дамой под воздействием улыбки ее шефа.

– О… да… – Ассистентка покраснела и смущенно улыбнулась. – Одну минуту.

Она оказалась настолько сбита с толку, что, развернувшись, нечаянно столкнулась с коллегой, после чего быстро исчезла в соседнем помещении.

Боденштайн тем временем критически рассматривал себя в стекле витрины.

– Разве я похож на коммерческого агента? – прошептал он.

Пия оглядела его с ног до головы.

– Я еще ни разу не встречала коммерческого агента в костюме от «Бриони», – сухо возразила она.

Боденштайн поднял брови, но появление доктора Валентина Хельфриха помешало ему ответить. Пия, видевшая безупречную красоту погибшей молодой девушки, была ошеломлена тем, насколько невзрачным оказался ее брат. Это был коренастый мужчина с непримечательным лицом, гладкими волосами пепельного цвета и в старомодных роговых очках.

– Вы, наверное, пришли по поводу Изабель? – спросил он после того, как Боденштайн представился и представил свою коллегу.

– Да, верно, – кивнул старший комиссар.

– Пройдемте. – Доктор Хельфрих открыл вращающуюся дверь рядом с торговой стойкой и дал знак следовать за ним во внутреннее помещение аптеки.

Они шли по коридору, где, уложенная штабелями, размещалась пустая тара, затем вошли в кабинет, оборудованный по старинке, с деревянными полками до потолка. Аптекарские флаконы из темного стекла с надписями на латинском языке, толстые книги в кожаных переплетах, на столике – сложная, но тоже устаревшая аппаратура, наводившая на мысль о химических лабораториях начала прошлого века. Единственными предметами, которые указывали на то, что на дворе две тысячи пятый год, были современный плоский монитор и факс.

– Садитесь. – Хельфрих указал на стулья и сел за свой письменный стол. – Я узнал от Георга Риттендорфа, что Изабель умерла, – произнес он чуть погодя, подождав, пока его посетители усядутся. – Я до сих нор потрясен.

– Вы были близки с вашей сестрой? – спросила Пия.

– Нет, не очень, – покачал головой Хельфрих. – В глазах Изабель я был скучным обывателем, да и я мало понимал ее образ жизни. Разница в возрасте между нами тоже была достаточно большой. После четырех выкидышей у матери Изабель была желанным ребенком. Родители баловали ее беспредельно.

– Вы ревновали? – продолжала Пия.

– Нет. Я ни в чем не знал отказа. Мои родители были великодушны.

Доктор Валентин Хельфрих откинулся назад. Он выглядел задумчивым.

– Что вам не нравилось в поведении сестры? – поинтересовался Боденштайн.

– Она была круглой эгоисткой, – ответил Хельфрих. – И я не мог смотреть на то, как бесцеремонно она обращалась с другими людьми.

– А как она обращалась с другими людьми? – уточнила Пия.

– Ей было на всех плевать. – Хельфрих пожал плечами. – Она интересовалась людьми лишь настолько, насколько они могли быть ей полезны. Изабель бывала очень язвительной. Больше всех от нее страдал мой зять.

– Почему она вообще вышла за него замуж?

На этот раз Хельфрих ответил не сразу.

– Я не знаю. Изабель никогда не думала о последствиях, когда во что-то ввязывалась. Возможно, в тот момент она находила это забавным. Миха ведь ее по-настоящему боготворил.

– Доктор Керстнер расстался со своей невестой из-за Изабель? – заметил Боденштайн.

– Да, – кивнул Хельфрих. – Они с Мони были вместе со студенческих времен. Оба ветеринары, вместе работали в США. На юбилее моего отца – ему исполнилось шестьдесят пять – Миха встретился с Изабель, и она так вскружила ему голову, что он…

– Что? – спросила Пия, и Хельфрих вздохнул.

– Через два месяца после того события Мони ушла от Михаэля, потому что Изабель ждала ребенка. Это все объясняет.

– И как развивались события дальше?

– Как развивались дальше? – Хельфрих поджал губы. – Свадьба. Ребенок. Наши родители были счастливы и облегченно вздохнули, но ненадолго. Вскоре после рождения Мари Изабель опять «отправилась на охоту».

– Где сейчас находится девочка? – осведомилась Пия.

– Это вопрос не ко мне.

– Где жила ваша сестра после того, как ушла от мужа?

Хельфрих выпрямился.

– Даже предположить не могу. Как говорится, у нас нет тесной связи. Она редко у нас появлялась.

– Вам известно, что незадолго до смерти ваша сестра сделала аборт? – Боденштайн приберег эту новость под конец.

– Аборт? – Хельфрих повторил слово несколько растерянно. – Нет, я и понятия об этом не имел. Но это было уже не в первый раз.

– Вы действительно опечалены смертью вашей сестры? – спросила Пия.

Лицо доктора Валентина Хельфриха мгновенно стало непроницаемым.

– Нет, – ответил он, к ее удивлению. – Скорее, я опечален тем, что она так бездарно растратила свою жизнь.

Вторник, 30 августа 2005 года

Пия во второй раз поехала в «Гут Вальдхоф», а Боденштайн отправился в офис. Расследуемые дела редко затрагивали его чувства, но в этот раз все было иначе. Может, это связано с неожиданной встречей с прошлым, в котором он поставил точку? Оливер полночи не спал и думал об Инке Ханзен. Ему было неприятно, что в связи с арестом Керстнера у нее возникли проблемы, и он спрашивал себя, почему доктор так странно себя ведет. На данный момент Боденштайну еще слишком мало известно об окружении Изабель, чтобы понять, за какие рычаги дергать, но он не сомневался, что вскоре ситуация изменится. Работа сотрудника уголовной полиции редко бывает привлекательной, как это изображает телевидение. Напротив, в большинстве случаев она изнурительна и неприятна. Но до чего захватывает дух, когда путем сбора и оценки информации буквально на твоих глазах вырисовывается картина, которая, если повезет, выявит облик преступника! Бывший шеф Боденштайна однажды сказал: «Чтобы быть хорошим полицейским, нужно уметь думать как преступник». И в чем-то он прав. Способность в определенной жизненной ситуации поставить себя на место абсолютно незнакомого до сего времени человека весьма важна. Боденштайн невольно опять вернулся мыслями к Инке Ханзен.

Ты знаешь, где меня найти… Может, ему следует еще раз поехать в клинику и за чашкой кофе попытаться выудить из старой знакомой побольше информации о частной жизни Керстнера? Нет, это ерунда. Причина, по которой он опять хотел увидеть Инку, не имела к Керстнеру и его делу никакого отношения.

В дверь постучали, и Боденштайн очнулся от своих размышлений.

– Войдите! – крикнул он.

Дверь открылась, в кабинет вошла женщина, и Оливер, пренебрегая всеми правилами приличий, уставился на нее. Было сложно сказать, красавица она или дурнушка, так как ее лицо, покрытое гематомами, сильно распухло. На левой скуле виднелся свежий шов, кожа вокруг раны имела фиолетовый оттенок.

– Главный комиссар Боденштайн? – спросила она тихим голосом.

– Да, это я. – Оливер вышел из-за письменного стола, когда женщина неожиданно закачалась и едва не упала на колени. Стараясь сохранять хладнокровие, он подхватил ее и усадил на один из стульев.

Пия пересекла парковочную площадку. Машин тут было больше, чем при первом ее визите. Перед этим в комиссариате она объяснила Бенке, почему вчера согласилась поехать на вскрытие – процедуру, к которой он испытывает жгучую неприязнь. Он не должен считать ее лизоблюдкой, желающей снискать расположение шефа. В то время как другие коллеги из отдела были с ней приветливы, Бенке относился к Пии холодно, почти враждебно. Возможно, теперь ситуация изменится, по крайней мере он ее поблагодарил. Теперь Пия шла по направлению к открытому манежу.

В это утро на фрау Кампманн были узкие белые джинсы, кофта с лайкрой и леопардовым рисунком. Золотые украшения – те же, что и накануне, а волосы по-прежнему изощренно зачесаны наверх. Сама Пия, как правило, стягивала волосы в обычный «конский хвост» и, кроме подводки для глаз, не использовала никакой косметики. Очевидно, фрау Кампманн требуется немало времени по утрам, чтобы выглядеть подобным образом. Она сидела с двумя женщинами под тентом за столиком, расположенным на газоне позади манежа. Перед ними стояли чашки с кофе, кофейник и тарелка со свежими круассанами.

– Ал-ло-о! – проговорила Пия притворно-елейным голосом, делая ударение на втором слоге.

Фрау Кампманн тут же вскочила и взмахом руки указала на садовые стулья, словно экзальтированная хозяйка на аристократической вечеринке:

– Хотите кофе? Или, может быть, что-то еще? Пожалуйста, садитесь же!

– Спасибо, очень любезно с вашей стороны, – поблагодарила Пия, – но мне бы хотелось переговорить с вашим мужем.

– О, мой муж очень занят! – На лице жены инструктора по верховой езде появилась гримаса сожаления.

Пия спросила себя, всегда ли эта дама ведет себя так неестественно, и представилась обеим собеседницам фрау Кампманн. На их лицах было написано нескрываемое любопытство. Совершенно определенно, новость о смерти Изабель Керстнер со скоростью света распространилась по всему комплексу. Сабина Ноймейер и Рената Гросс – обеим было едва за пятьдесят – имели дочерей подросткового возраста и держали здесь лошадей, с которыми занимались их дочки. Пия нашла их имена в списке, днем раньше распечатанном для нее фрау Кампманн.

– Что вы можете сказать мне об Изабель Керстнер? – спросила Пия и отметила быстрый взгляд, которым обменялись дамы.

В этот момент из конюшни вышел Кампманн, ведя за уздечку лошадь. Его сопровождала полноватая дама в клетчатых бриджах. Она крепко ухватила повод, когда Кампманн, встав на край цветочной кадки, вскочил в седло. Пия кивнула ему. Мужчина ответил на ее приветствие с невыразительной миной на лице и поскакал на манеж.

– Я не так много общалась с Изабель, – сдержанно ответила фрау Ноймейер. – Она была прекрасной наездницей – это все, что я знаю.

Полноватая дама в клетчатых бриджах стояла с фрау Кампманн у изгороди манежа и делала вид, что наблюдает за тем, как инструктор выезжает лошадь, то есть приучает ее к упряжи. В действительности же она с любопытством поглядывала на беседующих женщин.

– Да, это я уже слышала. – Пия откинулась назад. – Но ваша дочь наверняка тоже хорошая наездница. Вы купили для нее выездковую лошадь. Как ее зовут?

– Конэссёр[8]8
  Connaisseur (фр.) – знаток.


[Закрыть], – ответила Ноймейер. – Да, верно. Мы купили ее у господина Кампманна для нашей дочери.

– Понятно, – кивнула Пия. – И она делает такие же успехи, какие делала Изабель?

Фрау Ноймейер замялась. Казалось, ей тяжело раскрывать перед незнакомым человеком неприятную правду.

– Они обе еще в такой стадии… они… им только предстоит привыкнуть друг к другу, – уклонилась она от ответа.

– Это означает, что ваша дочь не достигла таких же успехов, как Изабель Керстнер? – Пия беспощадно ворошила открытую рану бедной женщины.

– Нет. – Фрау Ноймейер одарила Пию ядовитым взглядом и решительно раздавила сигарету в пепельнице. – С какой стати я хожу вокруг да около? Изабель была чудовищем. Она всегда притворялась чуткой, слушала, вытаращив глаза, только для того, чтобы доложить Кампманну обо всем, что узнала. Она была мастером устраивать подлости. Мы купили лошадь у Кампманна после того, как Изабель успешно представила ее на нескольких соревнованиях, но у нашей дочери с ней потом не сложилось. Патриция просто переоценила лошадь. Когда я однажды сказала Изабель о том, что Кампманн продал нам лошадь с дефектами, она тут же ему это передала. С тех пор у нас с Кампманном напряженные отношения. У Изабель был острый язык и ужасный характер. В конюшне ее терпеть никто не мог.

– Она всегда думала только о своей выгоде, – вмешалась фрау Гросс. Она также купила своей дочери дорогую выездковую лошадь, чтобы таким образом воплотить в жизнь собственные честолюбивые, но так и не сбывшиеся сокровенные мечты. Однако, как и Патриция Ноймейер, дочь фрау Гросс долго не могла достичь таких же успехов, как Изабель Керстнер.

– Почему? – спросила Пия.

– Она знала, с кем надо устанавливать добрые отношения, – пренебрежительно ответила фрау Гросс. – Если она хотела чего-то добиться, то умела быть притворно любезной.

– Чего же она хотела добиться? – поинтересовалась Пия. – У нее же все было: лошадь, красивая машина, муж…

Фрау Гросс презрительно фыркнула:

– О том, что у нее есть муж, мы узнали через полгода после ее появления здесь. Она так бессовестно вела себя, что было даже неловко.

– Правда?

– Иногда мы задавались вопросом, где находимся – в конноспортивном комплексе или на показе мод. И дело не в том, что она занималась в бикини! – Фрау Гросс засмеялась. – Она страдала нимфоманией. А потом однажды получила резкий отпор. Я не могу утверждать, что мне ее будет очень не хватать.

Фрау Кампманн между тем испарилась, а инструктор ездил верхом по противоположной стороне большого манежа. Время от времени он посматривал на беседующих, и Пия подумала, что Кампманн скорее предпочтет перемахнуть на лошади через ограждение манежа, нежели пройти мимо нее. Полная женщина уселась рядом с фрау Ноймейер и Гросс. У фрау Пейден было аж три лошади в этой конюшне. Всех их она купила у инструктора Кампманна, и всех трех он обучал лично. Фрау Пейден тоже не выносила Изабель Керстнер, и Пия догадывалась о причинах. Несложно представить, какое впечатление производила на этих дам красивая, стройная Изабель.

– Хоть с кем-то в конюшне Изабель была в дружеских отношениях? – спросила Пия. – Фрау Кампманн поведала нам, что ее здесь любили.

– «Любили»?.. Неверное выражение, – сказала фрау Ноймейер. – Скорее, боялись. Никто с ней не связывался. Она была на короткой ноге с Кампманном и супругами Ягода, а с ними никто не хотел обострять отношения.

– Что вы имеете в виду, утверждая, что она была с ними «на короткой ноге»? – поинтересовалась Пия.

– Как – что? – Фрау Ноймейер пожала плечами. – Она, в конце концов, ездила на лошадях, которых Кампманн по заказу «Гут Вальдхоф» приобретал для перепродажи. Он тренировал Изабель и ездил с ней на соревнования.

– Он, между прочим, позволял себе это только с ней, – язвительно заметила фрау Пейден, удостоверившись, что Кампманн находится на достаточном расстоянии, чтобы не слышать их разговор. – Мы купили у него трех лошадей, но он ни разу не ездил с нашей дочерью на соревнования.

Пия отметила недоброжелательность, которая прозвучала в этих словах. Очевидно, что и этот элитный комплекс ничем не отличается от других конюшен. Ей был вполне знаком феномен, когда клиенты женского пола, часто превосходящие числом клиентов-мужчин, отчаянно, изо всех сил пытались добиться расположения единственного инструктора, ревностно наблюдая друг за другом и оговаривая коллег. Пренебрегая всем, они думали лишь о своем собственном престиже и собственной выгоде.

– Чем объясняется тот факт, что господин Кампманн больше занимался с Изабель Керстнер, чем с другими клиентами? – заинтересованно спросила Пия. – Вы намекаете на то, что между ними что-то было?

– Конечно, между ними что-то было, – подтвердила фрау Гросс, и две другие дамы не стали оспаривать это утверждение. – Кампманн и Изабель – родственные души, которые нашли друг друга. Обоих интересовали только деньги и личная выгода.

Оказывается, Кампманн не пользовался столь безупречной репутацией среди клиентов комплекса «Гут Вальдхоф», как Пие представлялось поначалу.

Боденштайн усадил молодую женщину на один из стульев.

– Простите, пожалуйста, – невнятно пробормотала та.

– Принести что-нибудь попить? – озабоченно спросил Боденштайн.

Женщина покачала головой. Только сейчас главный комиссар рассмотрел раны и ушибы на ее лице, которое при нормальных обстоятельствах, пожалуй, было бы достаточно симпатичным.

– Что с вами случилось? – спросил он. – Несчастный случай?

– Это мелочи, – женщина скривила лицо, затем расправила плечи. – Меня зовут Анна Лена Дёринг. Я пришла сказать вам, что в субботу вечером с половины седьмого до четырех утра мы были вместе с господином доктором Керстнером.

Боденштайн поднялся. Это тот самый человек, которого он искал и которого Керстнер хотел защитить!

За окнами раздался вой полицейской сирены, постепенно удаляющийся. Женщина сидела совершенно прямо на самом краю стула, ее руки лежали на коленях. У нее были большие голубые глаза, потемневшие от переживаний и страха.

– Миха не мог убить свою жену. – Из-за распухших губ ее голос звучал невнятно. – В течение всего времени, о котором идет речь, я была у него.

– В каких отношениях вы с господином доктором Керстнером?

– Мы знаем друг друга уже достаточно давно, и мы близкие друзья. Он друг моего брата, и, кроме того, в нашей конюшне находятся почти все его лошади и лошади его коллеги.

– У вас есть собственная конюшня?

– Нет. Мы держим четырех лошадей в конюшне «Гут Вальдхоф».

Боденштайн мысленно пробежал список имен, копию которого ему накануне дала Пия, но не припомнил, чтобы ему попадалась фамилия Дёринг.

– Расскажите, как вы провели прошлую субботу, – попросил он женщину. Видя напряжение и страх в ее глазах, главный комиссар терялся в догадках, что же случилось с ее лицом.

– Во второй половине дня мы с мужем были на турнире, – начала Анна Лена Дёринг и какое-то время смотрела в пустоту, пытаясь вызвать в памяти хронологию событий. – Мой муж занимается конкуром. Каролус – наш лучший конь – в этот день не преодолел яму с водой и выбыл из соревнований на самом важном виде прыжков. Муж был очень раздосадован. Мы вернулись с турнира, в конюшне он выгрузил еще оседланную лошадь из грузовика и ездил по конкурному полю верхом, чтобы потренировать преодоление препятствий с водой. Муж отхлестал лошадь, и это было ужасно. Каролус после этого продолжал прыгать, но упал и получил повреждение…

Она неожиданно замолчала и зарыдала, но спустя пару секунд вновь взяла себя в руки.

– Он сломал себе ногу. Когда мой муж понял, что произошло, он совсем разбушевался. Он стащил с грузовика Арагона, нашу другую лошадь, которую я еще даже не успела распутать. Я потребовала, чтобы он прекратил, и тогда его гнев перешел на меня.

– Это муж вас так отделал? – недоверчиво спросил Боденштайн. – Вы не шутите? Тогда вы должны на него заявить!

– Заявить? – Анна Лена Дёринг скорчила гримасу. – Вы его не знаете. Он бы меня убил.

Боденштайн по-настоящему пришел в ужас. Удивительно, но поступки людей все еще могли его шокировать.

– Потом муж сел в автомобиль и уехал, – продолжила Анна Лена Дёринг, – и я позвонила на мобильник Михе… я имею в виду – доктору Керстнеру. Было примерно четверть седьмого, и я попросила его немедленно приехать в конюшню. Он заметил, что я совершенно растеряна, и обещал тотчас же выехать. Через двадцать минут он уже был на месте.

Она сделала короткую паузу, и ее стала бить дрожь.

– Каролуса пришлось усыплять прямо во дворе. У него был открытый перелом на правой ноге под запястным суставом спереди. Все было в крови. Ужас… – Ее губы задрожали, а глаза наполнились слезами.

Боденштайн едва мог понять, что она говорит, но Анна Лена Дёринг, казалось, этого не замечала. Каролуса пришлось усыплять прямо во дворе… Таким образом, стало ясно, что Керстнер привез с собой медикамент, которым можно было произвести усыпление. Эти мысли вихрем пронеслись у него в голове. Вслух же он спросил Анну Лену, находился ли кто-то еще в тот вечер в конюшне, кроме нее, ее мужа и ветеринара.

– Несчастный случай на площадке наверняка видел кто-то еще. – Женщина подняла смущенный взгляд. – Я даже не знаю, видела ли я Кампманна.

Она обхватила обеими руками плечи, как будто ей было холодно.

– Доктор Керстнер хотел сразу отвезти меня в больницу, но я настояла на том, чтобы сначала он обследовал Арагона. Мы прицепили фургон для перевозки лошадей к его автомобилю и поехали в клинику. Прибыли туда примерно в половине восьмого. И только после того, как был обследован Арагон, отправились в больницу.

– В котором часу это было?

– Думаю, примерно в десять или в половине одиннадцатого. Миха оставался там, пока мне оказывали первую помощь, а потом пошел вместе со мной в палату. – Она провела рукой по волосам.

– Простите, пожалуйста, за мой вопрос, фрау Дёринг… – Боденштайн закашлялся. – Между вами и господином доктором Керстнером существуют близкие отношения?

– Нет, – покачала головой Анна Лена Дёринг. – Мы просто хорошие друзья, все-таки нашему знакомству уже много лет. Мы оба не очень счастливы в браке. Как-то мы об этом беседовали и обнаружили, что имеем схожие… гм… проблемы. Уже примерно полтора года регулярно перезваниваемся и выкладываем друг другу все как на духу, если случается что-то особенно неприятное. – Анна Лена то ли засмеялась, то ли всхлипнула. – Довольно жалкая картина, не правда ли? Две побитые собаки утешают друг друга.

Боденштайн задумчиво посмотрел на женщину, и хотя он изо всех сил сопротивлялся своим мыслям, ему пришло в голову, что эти два отчаявшихся и разочарованных человека имели не только мотив, но и достаточно времени и возможностей, чтобы в минувший субботний вечер расправиться с Изабель Керстнер. От ветеринарной клиники до смотровой башни на вершине Атцельберг рукой подать.

– Вас видел кто-нибудь в клинике? – спросил он.

Женщина подняла голову, и ее взгляд остановился.

– Вы имеете в виду алиби на алиби?

– Примерно так. – Старший комиссар улыбнулся, выражая сожаление.

– Кроме нас, там никого не было, – сказала фрау. – Может быть, кто-то из соседей видел, как мы выгружали Арагона. Мы довольно долго возились с ним во дворе.

Это несложно выяснить.

– Вы отпустите сейчас доктора Керстнера? – спросила Анна Лена.

– Мы должны проверить ваши показания, – сдержанно возразил Боденштайн. – В любом случае было очень любезно с вашей стороны прийти сюда, чтобы снять вину с господина доктора Керстнера. До сего момента он не хотел нам называть ваше имя.

На лице фрау Дёринг появилось выражение безнадежности.

– На это тоже есть свои причины, – глухо ответила она. – Мой муж до сих пор не знает, где я. Я к нему больше не вернусь.

Когда Боденштайн провожал ее до выхода, он решил нанести визит этому господину Дёрингу.

В строгом коридоре на пластиковых стульях оранжевого цвета сидели Керстнер и его адвокат. Увидев фрау Дёринг, доктор Клэзинг вскочил.

– Анна! – воскликнул он удивленно. – А ты что здесь делаешь?

Боденштайн перевел растерянный взгляд с фрау Дёринг на адвоката Керстнера.

– Привет, Флори, – поприветствовала адвоката Анна Лена.

– Вы знакомы? – поинтересовался Боденштайн.

– Конечно, – подтвердил доктор Клэзинг. – Анна моя сестра.

Это объясняло, почему так быстро возник Клэзинг. Они с Керстнером были друзьями. Анна Лена смотрела мимо своего брата, ее взгляд был устремлен на Керстнера, который также поднялся. Их глаза встретились.

– Снимите с него наручники, – обратился Боденштайн к чиновнику, сопровождавшему Керстнера из следственной тюрьмы в комиссариат.

Керстнер не сводил глаз с лица Анны Лены Дёринг, пока полицейский снимал наручники. Она попыталась ему улыбнуться, но вдруг из ее глаз хлынули долго сдерживаемые слезы. Она отчаянно рыдала, когда он обнял ее и крепко прижал к себе, пряча лицо в ее волосах.

Инструктор по верховой езде Кампманн все еще был очень занят. В невыносимо разогретом манеже он гонял на корде лошадь.

Пия прогуливалась по просторному конноспортивному комплексу, дожидаясь, когда он освободится. Фрау Кампманн пронеслась мимо на серебристом внедорожнике. Выезжая из комплекса, она с сияющей улыбкой приветливо махнула ей рукой, как старому другу семьи. Складывалось впечатление, будто она чем-то сильно взволнована. В верхней части комплекса Пия увидела двух молодых женщин. Одна сидела на скамейке на солнцепеке, другая с помощью водяного шланга мыла ноги своей лошади. В этот момент у Пии запищал мобильник. Пришло смс-сообщение от ее зятя Ральфа, которому она еще накануне вечером отправила письмо по электронной почте. Ральф был не менее успешен, чем его старший брат Хеннинг, хотя совершенно в другой сфере. У него была венчурная компания, на современном немецком называемая также «Ventura Capitalist», и в прошлом он заработал состояние, обеспечивая управление и финансирование так называемых start-ups[9]9
  Start-ups (англ.) – компании, недавно появившиеся на рынке.


[Закрыть].

Пия просила его найти информацию о компании «ЯгоФарм АО», а также о ее владельце и управляющем Гансе Петере Ягоде.

Прелестная невестка, – писал он, и Пия ухмыльнулась, – я в Нью-Йорке, пришлю информацию, как только вернусь. Кое-что сообщаю сразу: есть данные, что Я. обанкротился и у него большие неприятности. Только не покупай никаких акций! Пока, Р.Х.

Информативно. И именно то, что сказал Боденштайн. У бывшей биржевой звезды Ягоды, похоже, дела уже давно идут не так успешно, как еще пару лет назад.

Пия подошла к двум молодым дамам и представилась. Одной из них было чуть больше двадцати; очень короткие светлые волосы, мелкие, где-то андрогинные черты лица и необычное имя – Тордис. Она излучала самоуверенность и высокомерие девушки из богатой семьи, у которой нет абсолютно никаких дел и которая запросто может посвятить верховой езде утро вторника. Анке Шауер была невысокого роста, с темными волосами и довольно симпатичным лицом, правда, с не совсем чистой кожей. При взгляде на нее также складывалось впечатление, что она по профессии дочь своих родителей. В этой шикарной конюшне, где стоимость аренды одного бокса в месяц составляла более четырехсот евро, она держала сразу двух лошадей. И оплачивал это наверняка богатый папочка. Обе молодые женщины рассказали, что были знакомы с Изабель и иногда по вечерам куда-нибудь вместе ходили.

– Почему вас все это интересует? – Анке Шауер щелчком стряхнула пепел с сигареты.

– Мы ищем убийцу Изабель, – ответила Пия, – поэтому я бы хотела больше узнать о ее окружении, друзьях и знакомых. Пока нам известно лишь то, что здесь, в конюшне, она не пользовалась особой любовью. С чем это было связано?

– Изабель была супернаездницей. Кроме того, она великолепно выглядела.

Тордис развязала чумбур у своей лошади.

– Могу себе представить, как эти кошелки, с которыми вы беседовали, разобрали ее по косточкам. Их дочери разъезжают на лошадях, которых Кампманн всучил им за большие деньги, и все еще имеют самые низкие результаты, в то время как Изабель на тех же самых лошадях выигрывала турниры по выездке класса «М».

Казалось, ее это забавляло, угадывалась даже нотка ехидства.

– Кроме того, они опасались за своих мужей. – Анке Шауер захихикала.

– А что, была причина опасаться? – спросила Пия.

– Надуманная. – Тордис одарила ее снисходительным взглядом. – Но дам не устраивало, что у их мужей пересыхало во рту, когда Изабель просто проходила мимо.

– Находила ли Изабель общий язык с фрау Кампманн? – поинтересовалась Пия. – Ведь ее муж регулярно сопровождал Изабель на турниры и тренировал ее.

– Я не думаю, что Сюзанна беспокоилась по этому поводу, – ответила Анке Шауер. – Мы ужинали вместе в комплексе, летом делали что-нибудь на гриле или пили шампанское. Если бы Сюзанна не любила Изабель, вряд ли бы она с ней долго общалась.

– Или же общалась вопреки всему, – заметила Пия и поймала критический взгляд Анке.

Тордис ухмыльнулась и подняла брови.

– Чепуха, – решительно возразила Шауер и покачала головой. – Кампманн и Изабель – такого быть не может!

Пия не была столь уверена.

– Вы знаете, где проживала Изабель после того, как ушла от своего мужа?

– Да, разумеется, – кивнула Анке. – Она снимала у одного знакомого мегакрутой пентхаус в Руппертсхайне.

– В «Цауберберге», – добавила Торис. – Я там была однажды. Шикарно, на собственном лифте – прямо в квартиру!

«Ага, – быстро сопоставила Пия, – квартира в “Цауберберге”, ветеринарная клиника в Руппертсхайне… Труп был найден на расстоянии всего пары километров».

– А кому принадлежала эта квартира?

Этого обе дамы, разумеется, тоже не знали. Тордис бросила взгляд на часы.

– Я должна быть в час в офисе, – заявила она, к удивлению Пии, которая предполагала, что та вообще не работает, – а перед этим еще отвести лошадь в выгон.