Текст книги "Янтарная комната (ЛП)"

Автор книги: Хайнц Конзалик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

– Ротмистр Волтерс?

– Вы уже с ним знакомы? Да, он тоже в этой группе. Руководит отрядом доктор Руннефельд, если я правильно запомнил его имя. Этот Руннефельд, или как там его, имеет особые полномочия от фюрера. Об этом сказано в приказе из ставки фюрера. Этот отряд, как сообщил генерал-полковник фон Кюхлер, должен демонтировать Янтарную комнату. – Фон Хальденберге посмотрел на пол. Наборный паркет из пальмового дерева и палисандра розового и чёрного цветов, вперемешку с сияющими золотом янтарными фрагментами, вызвал у генерала восторг.

– Непостижимо! Какой паркет! Какие же это были мастера, герр Вахтер! У них было время создавать такие произведения, и они не халтурили.

Он вышел из зала, так и не взглянув на Яну, и в коридоре снова задумчиво посмотрел на Вахтера. Видимо, фон Кортте его обо всём проинформировал, потому что генерал вынул из кармана листок и развернул его, помахав в воздухе, одновременно приставляя к левому глазу монокль.

– Чтобы показать вам, какие серьёзные события произойдут в ближайшие дни, я зачитаю этот документ. Это запись в журнале боевых действий 18-й армии, в которую входит мой корпус. Здесь записано следующее: «28 сентября 1941 года, 16:00. Ротмистр Волтерс, которому высшим командованием вермахта поручен учёт произведений искусства в царских дворцах, просит об охране дворца в Пушкине. Он незначительно пострадал от бомбёжек, но может пострадать от неосторожного обращения. Для этого командованию армии поручить службе снабжения предоставить в распоряжение ротмистра Волтерса рабочих и грузовики для эвакуации ценных произведений искусства».

Фон Хальденберге сложил листок.

– Думаю, вам всё ясно? Уже сегодня дворец очистят от армейских подразделений, здесь останется только штаб. Из подразделений снабжения я выделю человек двадцать. Или сколько потребуется. У меня нет только лишних грузовиков, но это мы организуем.

Фон Хальденберге засунул бумагу обратно в карман. Заметив кислую мину Вахтера, он посочувствовал ему, но помощи не предложил. Приказ верховного командования вермахта не обсуждается, потому что за этим приказом стоят Борман и Гитлер. Приказу можно только подчиниться.

– И поскольку дело находится под контролем Гитлера, – добавил он, – вся операция будет проходить под личным наблюдением доктора Руннефельдта, специального представителя Бормана.

– Вы… вы хотите украсть Янтарную комнату… – глухо выдавил Вахтер.

Генерал фон Хальденберге поднял брови и с ужасом посмотрел на него.

– Да что вы такое говорите? – прошептал он. – Не желаю этого слышать! Янтарная комната возвращается домой, в рейх… она принадлежит Фридриху Вильгельму I. Её создали немецкие мастера по янтарю! Именно так надо это рассматривать. И именно так на это смотрит фюрер.

Вахтер кивнул и замолчал. Он подумал о судьбе семьи Вахтеров за прошедшие двести двадцать пять лет, записях своего предка Фридриха Теодора Вахтера: «Король подарил Янтарную комнату царю Петру I! Он, видимо, был пьян. Единственное утешение в том, что мы будем сопровождать комнату до Петербурга. Это нам обещал король. Что с нами будет?» Да, что с нами будет? Что станет с нами без Янтарной комнаты?

– Очень жаль, что приходится вам об этом говорить. – Фон Хальденберге похлопал Вахтера по плечу. Он прекрасно понимал его переживания, но не мог их смягчить. – Здесь вам и генерал фон Кортте не смог бы ничем помочь. Впрочем, кто знает, что с нами будет. Но во всяком случае, Янтарная комната уцелеет. Это должно стать для вас большим утешением.

Вахтер опять молча кивнул. Он подождал, пока генерал уйдёт, и вернулся в Янтарную комнату. Яна испуганно посмотрела на него и, позабыв обо всех предосторожностях, бросилась к нему и обняла.

Он плачет. Михаил Игоревич плачет!

Он вздрагивал, слёзы катились по его щекам.

– Они… они придут… – сказала она, обнимая его.

– Да.

Яна тоже заплакала. Прижавшись друг к другу лбами и обнявшись, как пьяницы, они искали друг у друга утешения и не могли успокоиться.

***

– О нет, нет, опять! Моя голова до сих пор как в тисках. – Доктор Финдлинг взял у ординарца записку от гауляйтера Коха. Его снова приглашали на вечернюю встречу. Предстояла очередная пьянка. – Я отказываюсь. Я болен. У меня грипп. Ты должна пойти туда и извиниться за меня, Марта.

– Я? Одна к Коху? Никогда! – Марта Финдлинг взмахнула руками. – Кох твой друг, и ты должен сам улаживать с ним отношения, Вильгельм.

– Он мне не друг, я тебе уже говорил!

– Но выглядит именно так.

– Если начну огрызаться на Коха, то меня уволят и через сутки отправят на фронт. Это называется боевым испытанием! Кох патологически заносчив и злопамятен. Убедить его может только болезнь.

– Нет! Нет! Нет! С меня хватит и последнего раза! Он облапал мою грудь!

– Я об этом ничего не знаю. Ты мне ничего не говорила! Вот развратник!

– А что бы ты сделал, если бы я тебе рассказала? Ничего! Кох всесилен.

Марта Финдлинг не преувеличивала. Кох был действительно всесилен.

Когда доктор Финдлинг с унылым видом пришёл к Коху, его закадычный друг Бруно Велленшлаг был уже там. На извинения доктора о том, что у него грипп, Кох весело воскликнул:

– Тогда сначала выпейте тройную порцию, доктор! Я так всегда делаю. Полощу горло коньяком, и все бациллы дохнут! А потом, когда я скажу, зачем вас позвал, вы запляшете как негр. Но сначала тройную порцию…

Доктор Финдлинг мужественно выпил большую рюмку коньяка. Кох и Велленшлаг, хоть и не болели гриппом, составили ему компанию. И тогда Кох с видом победившего гладитора сообщил первую радостную новость.

– Я установил контакт с генерал-полковником Кюхлером и с 18-й армией. Они с радостью приняли транспортную колонну Коха, и всё идёт как по маслу. Она доставит боеприпасы и продовольствие на фронт, освободив армейские машины для быстрой передислокации войск, а чтобы не возвращаться порожняком, будет ждать моих указаний.

– Прекрасно, – сказал доктор Финдлинг. Голова у него гудела, а желудок сопротивлялся вторжению большой порции коньяка.

«Гауляйтер, – подумал он, – если меня стошнит на твой ковёр, сам будешь виноват». Что означает сообщение Коха, до него ещё не дошло.

Кох подмигнул своему приятеля Валленшлагу, который сидел развалившись в глубоком кресле.

– Вторая новость, – воодушевлённо воскликнул Кох и потёр руки. – Я был в «Волчьем логове» и разговаривал с Борманом. Объяснил ему, где самое лучшее и безопасное место для хранения Янтарной комнаты, пока она не понадобится фюреру в Линце после окончательной победы. Она должна находиться там, где её создали. Борман понял, что это Кёнигсберг. Здесь, в замке! В ваших руках, доктор Финдлинг!

Финдлинг ошеломлённо смотрел на гауляйтера. Боль в желудке исчезла, голова просветлела, алкоголь улетучился как лёгкий газ.

– Боже мой… – пробормотал он. – У меня… Боже мой…

– При чём здесь Бог? – Кох взмахнул руками, как будто разгонял осиный рой. – Он нам не помогал. Это сделал я! Как и говорил. Я!

– Это великолепно, гауляйтер, – сказал Велленшлаг. Он слишком хорошо знал, насколько Кох тщеславен, и не польстить ему значило бы подписать себе приговор. – Просто великолепно! Теперь все, от Берлина до Берхтесгадена, будут плеваться!

Верный Бруно Велленшлаг зааплодировал, как будто Кох исполнил арию Вагнера.

– Когда? – спросил доктор Финдлинг. Ему надо было сесть. От этой новости у него ослабли колени. – Когда, герр гауляйтер?

– Колонна уже в пути. Восемнадцать грузовиков с лучшими водителями. Из Плексау отправились эксперты спецподразделения «Гамбург» из АА, с поручением фюрера. Ротмистр Волтерс и зондерфюрер Руннефельдт будут руководить операцией. Командир 50– го армейского корпуса генерал фон Хальденберге должен предоставить столько людей, сколько потребуется. Самое позднее через две недели Янтарная комната будет здесь, в замке… – Кох налил себе полный бокал коньяка и выпил залпом. – Что вы на это скажете, доктор Финдлинг?

– Ничего...

– Ничего?

– Мне больше нечего сказать, герр гауляйтер. Я потрясён. – Финдлинг говорил это от чистого сердца. Мысль о том, что через две недели в его музее окажется крупнейшее произведение искусства из янтаря, захватывала дух. – Может, мне съездить в Пушкин?

– Не нужно. Разборкой и транспортировкой будут заниматься военные, поэтому генерал-полковник Кюхлер в этом отказал. А еще из-за Розенберга, который всегда начеку, как чёрт над душой кардинала. Мы будем спойоны, только когда Янтарная комната прибудет в Кёнигсберг, а вы её разгрузите. – Эрих Кох несколько раз прошёлся по комнате взад-вперёд, заложив руки за спину. – Вам надо подумать о том, где вы ее разместите.

– Её можно разместить на третьем этаже южного флигеля, неуверенно предположил доктор Финдлинг. Его сердце только начало биться ровнее. – Когда разберут одну стену, мы можем получить из Пушкина приблизительные размеры.

– А сейчас там что?

– Картинная галерея. Выставлены работы Либермана, Модерзон-Беккер и Коринта.

– Выродившееся еврейское искусство! – буркнул Велленшлаг. – Не искусство, гауляйтер, а комната ужасов.

– Всё выкинуть! – Кох, как кинжалом, ткнул в доктора Финдлинга указательным пальцем. – Почему эта мазня всё ещё здесь? Почему вы ее не сожгли?

– Так ведь и в Доме немецкого искусства в Мюнхене есть зал с картинами и скульптурами вырожденцев. Таково желание фюрера. С целью устрашения и для сопоставления со здоровым народным искусством. Настоящее искусство можно понять только в сравнении с таким уродством.

– Вы правы, доктор Финдлинг, – закивал Кох. – Фюрер в этом разбирается, он ведь сам художник. Тоже рисовал. И как вы поступите с этой еврейской мазнёй?

– Отправлю её в подвал, герр гауляйтер.

Доктор Финдлинг облегчённо вздохнул. Он только что избежал катастрофы. К счастью, ему вовремя пришла в голову мысль о Гитлере. В критических ситуациях надо всегда на него ссылаться, подумал он. Вряд ли можно найти лучшее прикрытие.

Кох резко остановился перед доктором Финдлингом и наклонил голову. При этом у него появлялся двойной подбородок, придавая лицу обманчиво добродушное выражение.

– Вам надо написать статью в газету, доктор, – сказал он. – О возвращении Янтарной комнаты в родной дом.

– Как пожелаете, герр гауляйтер. – Доктор Финдлинг был готов на всё, лишь бы это сокровище оказалось в музее замка. Это величайшее событие в его жизни, мечта, ставшая явью. Он уже мысленно смотрел на нее и гладил янтарную мозаику, фигурки и гирлянды. Неповторимое чувство! У него опять перехватило дыхание. – Только разбирать её нужно осторожно, очень осторожно… с чувством, так сказать.

– Об этом позаботится доктор Руннефельдт. – Гауляйтер Кох упал в кресло и вытянул ноги. Сегодня он был в форме, в широких галифе и в блестящих, будто лакированных сапогах. – Рейхсляйтер Борман не мог порекомендовать никого лучше.

– А потом мы выставим Янтарную комнату для широкой публики?

Доктор Финдлинг протянул Велленшлагу бокал. Теперь алкоголь был для него лекарством – внутри всё горело.

– Почему же нет? – Кох поднял брови. – Именно для этого мы её и забираем! Сначала в Кёнигсберге, потом в Линце… если мне не удастся переубедить фюрера, чтобы она осталась здесь. Как символ «немецкого золота».

Старая истина о том, что вор не должен хвастаться добычей, больше не действовала. Завоеватели гордились разбойничьими набегами, все должны были видеть их добычу и восхищаться. Это воодушевит народ-победитель.

Почёт для грабителей.

Кто ещё сомневается в окончательной победе?

Только пораженцы… Но они казнены.

***

Первого октября маленькая колонна спецподразделения «Гамбург» Министерства иностранных дел прибыла в Пушкин. Дорогу до Екатерининского дворца они уже знали, и колонна остановилась перед парадной лестницей. Все вылезли из машин, разминая закоченевшие после долгой езды спины и ноги. У лестница поставили в аккуратный ряд чемоданы.

– Это они… – сказал Михаил Вахтер.

Вместе с Яной он наблюдал из окна небольшого зала, отделанного бело-голубыми изразцами, который называли «табакеркой». Здесь стоял лишь здоровенный диван в восточном стиле. На нём, как и в соседней спальне, императрица Екатерина II принимала любовников и удовлетворяла ненасытное сладострастие. После страсти следовал перекур, именно потому комнату и прозвали «табакеркой».

– Точно. Это доктор Волтерс, – ответила Яна. – Мне надо спрятаться. Он не должен меня видеть. У него очень странный взгляд.

– Подождём.

Вахтер наблюдал за разгрузкой машин. Из дворца вышел ординарец генерала фон Хальденберге и заговорил с мужчиной в форме офицера СС, на его серебристых погонах галун был уже, чем обычно.

– Это, должно быть, и есть доктор Руннефельдт, – сказал Вахтер и судорожно сжал ладони. – Почему… почему он в форме СС? Я думал, он из Министерства иностранных дел? Яна, это очень плохо…

– Что вы намерены делать, Михаил Игоревич? – Она посмотрела на него тёмными глазами, пытаясь разгадать чувства, но его лицо застыло, как неподвижная маска. – Вы уже ничего не исправите.

– Я буду им помогать, – глухо произнес Вахтер.

– Помогать?

– Помогу снять защитную обшивку. Упаковать… Погрузить…Чтобы не повредить больше ни кусочка. Комната уже и так достаточно испорчена.

– Если вам это позволят…

– Я поговорю с доктором Руннефельдтом. Генерал сказал, что по положению он выше доктора Волтерса. – Он снова посмотрел на машины и на человека в форме СС, который широко расставив ноги и подняв голову рассматривал прекрасный фасад дворца. По выражению его лица было ясно, что увиденное его поразило. – Думаю, с ним можно разговаривать. У него добрый взгляд.

– Но он офицер СС!

– Некоторых тигров можно гладить. – Вахтер отошёл от окна «табакерки». – Пойду их поприветствую. Все должны усвоить, что я неотделим от Янтарной комнаты, как фигурка или розетка.

Вахтер надел куртку, погладил побледневшую Яну по щеке и вышел.

Генерал фон Хальденберге в это время принимал прибывшее подразделение АА, пробежал глазами по их документам и предложил присесть на бесценные, отделанные перламутром китайские стулья.

– Мне о вас уже сообщили из штаба армии, – сказал он. – Но так скоро я вас не ожидал. Вы прилетели на пушечном ядре, как Мюнхаузен?

Доктор Руннефельдт рассмеялся. Доктор Волтерс промолчал. Как человек без чувства юмора, он усмотрел в этой шутке коварный намёк на его звание ротмистра. Сначала фон Кортте, теперь этот Хальденберге… все генералы на одно лицо.

– Каждый день на счету! – сказал он с серьёзным видом. – Пушкин находится во фронтовой зоне, всякое может случиться.

– Очень правильное и своевременное замечание.

Фон Хальденберге предложил им сигареты. Волтерс отказался, а доктор Руннефельдт взял с нескрываемым удовольствием.

– Точно. Там, где стреляют, всякое случается.

Это была явная насмешка над Волтерсом.

– Приступите прямо сейчас?

– С утра, герр генерал.

– Сколько человек вам потребуется?

– Не много. – Доктор Руннефельдт сделал три глубокие затяжки, задержал дыхание и резко выдохнул. – Иначе будут только путаться под ногами. Шесть, самое большее десять человек. Люди с чуткими руками. Работа очень тонкая, нужны люди аккуратные. У вас в армии есть художники?

– Надо проверить. И в лазарете спросить. Наверняка найдутся и художники. Но на это потребуется не один день.

Волтерс хотел спросить, почему на это потребуется не один день, но доктор Руннефельдт его перебил.

– Но мы немедленно снимем со стен Янтарной комнаты фанерные щиты. Для этого не нужны специалисты. – Он покосился в сторону. – Вы что-то хотели сказать, герр ротмистр?

– Нет!

Волтерс задрал угловатый подбородок. Он был оскорблён. Что себе воображает этот зондерфюрер? Зондерфюрер… даже не офицер! Это звание придумали, чтобы сотни штатских могли надеть форму. Оскорбление для офицерства. Для каждого бывшего кадета. И он хочет здесь командовать? Важничает и надувается, как индюк?! Правда, он таскает в кармане приказ фюрера, который даёт ему право проводить одобренную свыше операцию, но не даёт право обращаться с ротмистром, как с пастухом!

Ординарец принёс на подносе кофе и печенье. Серебряные кофейники, изящный мейсенский фарфор, начищенные до блеска серебряные столовые приборы. Имущество императрицы Елизаветы… во дворце полно было такого добра.

Доктор Волтерс взял кофейную ложку и стал пристально ее разглядывать. Потом перевернул чашку вверх дном и увидел скрещенные мечи. Действительно, настоящий Мейсен.

– И кофейники сделаны лучшими петербургскими мастерами по серебру, – насмешливо произнес фон Хальдерберге и приставил к глазу монокль. – Принадлежали ещё царю Петру Великому.

«Это мы тоже заберём, – подумал Волтерс, не обращая внимания на замечание генерала. – Всё заберём: иконы, серебро, коллекции драгоценных камней, люстры из золота, хрусталя и драгоценных камней в роскошных залах. Ничего здесь не оставим. Мой дорогой генерал, я точно знаю, какое огромное богатство находится в Екатерининском дворце. Доктор Руннефельдт не знает этого, вот и хорошо.Несколько самых старых и лучших икон будут потом висеть в моём рабочем кабинете… И мне не будет стыдно».

Услышав слова генерала Хальденберге, он прервал приятные размышления и вернулся в реальность.

– Ординарец проводит вас к герру Вахтеру, – сказал тот.

– Кто такой Вахтер? – удивился доктор Руннефельдт.

– Один сумасшедший, – небрежно махнул рукой доктор Волтерс. – Он ждёт в Янтарной комнате... Уже больше двухсот лет, по его словам. Семейная традиция. Воображает себя ее хозяином. Можно не обращать на него внимания.

– Но всё же я хотел бы с ним познакомиться. – Доктор Руннефельдт поднялся и потушил сигарету в позолоченной пепельнице императора Александра II. – Возможно, он даст нам ценные советы.

– Советы? Служащий музея – все равно что лакей, – надменно заявил Волтерс.

– Я буду рад любому совету. Служащий музея иногда знает о вверенных ему сокровищах больше директора. У меня был один смотритель зала, который обнаружил подделку. Мы, солидные эксперты, приняли её за подлинник и уже собирались подписать акт экспертизы.

Они молча попрощались, фон Хальденберге на короткое время поднёс пальцы ко лбу – не то отдал честь, не то еще что-то. Жест был явно двусмысленным. Дожидаясь ординарца в коридоре, они не разговаривали.

В Янтарной комнате сидел пожилой мужчина. Ординарец молча развернулся и ушёл.

Доктор Руннефельдт протянул руку, а доктор Волтерс демонстративно подошел к открытой янтарной панели и стал ее рассматривать, насвистывая песенку: «Так мы живём, так мы живём, так мы живём всё время…»

– Вы и есть герр Вахтер, верно? – дружелюбно спросил доктор Руннефельдт. – Герр генерал рассказывал о вас. Вы неразлучны с Янтарной комнатой?

– Да, – кивнул Вахтер и поинтересовался: – А вы – доктор Руннефельдт?

– Да.

– Из СС?

– Нет. Почему?.. Ах, это. – Он посмотрел на свою форму. Я руководитель международного отдела государственного музея в Берлине. Фюрер дал мне особое поручение. Я не солдат и не офицер, и до этого не носил форму. Теперь мне придали облик офицера СС и сделали зондерфюрером. – Доктор Руннефельдт пожал плечами. – Только поэтому я в форме.

Доктор Волтерс засвистел громче. Неслыханное дело, возмущался он про себя. Дружеский разговор с каким-то служащим. И его поставили командовать мной, ротмистром! А этот Вахтер! Его проверяли? Кто его проверял? Где его личное дело? Этот субъект может без зазрения совести наговорить что угодно, а на самом деле окажется советским агентом! Двести двадцать пять лет на службе у русских… И за эти годы он сам не стал русским? Кто в это поверит? Если на этого человека нет личного дела, надо как следует ему врезать, и тогда он расскажет всю правду про своё прошлое! Может, когда мы узнаем, кто он такой, у нас глаза на лоб полезут!

– Вы хотите разобрать Янтарную комнату и увезти? – спросил Вахтер. Он немного успокоился. Раз это не офицер СС, может, он не заберет комнату как трофей и она не исчезнет бесследно.

– Да, – ответил доктор Руннефельдт. – Завтра и начнём. Мы разберём комнату на отдельные панели, упакуем в специально приготовленные ящики и перевезём в другое место. Для этого нам выделят восемнадцать грузовиков. – Доктор Руннефельдт посмотрел в спину доктора Волтерса, который всё ещё свистел. Теперь это был парадный марш. – Вы нам поможете, герр Вахтер? – спросил он громко.

– Если это необходимо...

– Если кто и знает Янтарную комнату, как самого себя, так это вы.

– Самого себя я знаю меньше всего, герр доктор.

– Вы правы. Многие в отношении самих себя совершенно слепы.

Это был выстрел в сторону доктора Волтерса. Он понял это сразу, стиснул губы, и свист превратился в шипение.

– И куда вы повезёте комнату? – спросил Вахтер безо всякой надежды.

Однако доктор Руннефельдт откровенно ответил:

– В Кёнигсберг.

Мозг Вахтера лихорадочно заработал. Кёнигсберг. Восточная Пруссия. Янтарная комната останется на востоке! Есть маленькая надежда… поехать в Кёнигсберг вместе с ней. Доктор Руннефельдт не такой человек, который сразу же откажет. С ним можно договориться. Его напряженные отношения с доктором Волтерсом могут оказаться дверцей в будущее.

– Потом, после победы, её разместят в самом большом в мире музее. – Доктор Руннефельдт сделал широкий жест руками. – Янтарная комната будет его основной частью. Музей, который фюрер построит в Линце, станет храмом искусства на тысячу лет…

– Я уже слышал об этом. Линц на Дунае, в Австрии.

– В Остмарке, мой дорогой Вахтер. Но этот нюанс вы не знаете. – Доктор Руннефельдт широко улыбнулся. – Ваша семья всё это время служила русским… Почему вы не обрусели?

– Таково было указание короля Фридриха Вильгельма I. Где бы ни оказалась Янтарная комната, при ней должен находиться Вахтер, который всегда должен оставаться немцем и заботиться о ней.

– И вы теперь последний из Вахтеров?

– Да, – ответил Вахтер после секундной паузы. – Да, герр доктор. Мне не удалось зачать ребёнка. Моя жена умерла очень рано. Я её очень любил и не захотел жениться снова. Я знаю, что совершил ошибку. За двести двадцать пять лет у всех Вахтеров были сыновья, и только я не выполнил указание короля.

Некоторое время он молчал, вспомнив о Николае, который в эту минуту, возможно, находится в Эрмитаже, в Ленинграде. Будет большим счастьем, если он переживет эту убийственную войну. А если нет… тогда он сейчас не соврал. Собрав всё мужество, Вахтер посмотрел доктору Руннефельдту в глаза. Добрые глаза, снова подумалось ему. Но форма офицера СС делает его опасным.

– И поэтому… поэтому у меня к вам просьба, – сказал Вахтер и глубоко вздохнул. – Как у последнего из Вахтеров… Может, я ещё пригожусь? Могу ли я сопровождать комнату в Кёнигсберг?

Доктор Волтерс повернулся на каблуках. Подошвы его сапог заскрипели по наборному паркету.

– Невозможно! – возмущенно рявкнул он. – Что этот человек о себе возомнил?! Пусть охраняет пустой дворец и гоняет здесь крыс, клопов и тараканов.

Он резко замолчал – ему стало ясно, что он совершил крупную и не предвещающую ничего хорошего ошибку.

Доктор Руннефельдт среагировал без промедления.

– Я буду о вас ходатайствовать, герр Вахтер, – сказал он. – Я отвечаю лишь за доставку комнаты в Кёнигсберг. А там всё решает доктор Финдлинг. Между нами – доктор Финдлинг очень приятный человек и прежде всего главный эксперт по янтарю.

– Я могу надеяться?

– Без надежды жизнь была бы бессмысленной.

– А вы… вы возьмёте меня в Кёнигсберг?

– Я ещё не знаю. – Доктор Руннефельдт положил руку на плечо Вахтеру. Этот жест можно было расценить, как молчаливое обещание. – Во всяком случае, приготовьтесь.

Сразу после этого разговора Вахтер вбежал в свою комнату, обнял и расцеловал Яну, и, как молодой и пылкий возлюбленный, закружил её по комнате, сияя от счастья.

– Я поеду с ней, доченька! – воскликнул он. – Поеду в Кёнигсберг… с моей комнатой… Я останусь при ней… пока Николай не вернётся с войны и у вас не родится сын. Возможно, даже лучше, что её увезут из дворца. Она будет спасена и не погибнет от бомб и снарядов. Яна, доченька, судьба нам благоволит!

***

В этот день в книге учёта боевых действий 50-го армейского корпуса дежурный офицер сделал следующую запись:

1.10.1941 г., Красногвардейск.

Для изъятия произведений искусства, находящихся в районе дислокации корпуса, высшим командованием назначены ротмистр доктор Волтерс и зондерфюрер доктор Руннефельдт.

В этот вечер – и это можно понять – Михаил Вахтер впервые за многие годы напился. Последнюю бутылку водки он прятал в спальне императрицы Марии Фёдоровны, в кровати из кленового дерева.

Запись в книге боевых действий 50-го армейского корпуса:

14.10.1941 г., Красногвардейск.

Вывоз под руководством искусствоведа, ротмистра Волтерса, и зондерфюрера доктора Руннефельдта изъятых в Пушкине произведений искусства, в том числе настенных панелей Янтарной комнаты из дворца в Пушкине (Царское Село), в Кёнигсберг.

Прошло две недели, и все это время Михаил Вахтер так много работал, что валился от усталости на походную кровать и три часа беспокойно спал прямо в Янтарной комнате. Походную кровать из спальни Александра I ему принес солдат из тех, что разбирали комнату. До этого кровать стояла в спальне в стиле барокко – довольно спартанское место отдыха царя-воина.

Доктор Руннефельдт требовал, чтобы у его помощников были чувствительные пальцы, и потому происходило всякое.

Например, состоялся примечательный диалог, когда старший фельдфебель построил свою роту, прибывшую в Пушкин с фронта на отдых.

– Всем внимание! – скомандовал фельдфебель Макс Химмерих и оглядел строй. – Среди вас есть люди, связанные с искусством?

Никто не отозвался. Солдаты хорошо знали Химмериха. Если кто-нибудь отзовётся, то может последовать: «Ты кто? Скульптор? Шагом марш в сортир срубать засохшее дерьмо со стен!».

– В чём дело? – проворчал Химмерих. – В моей роте нет ни одного человека, связанного с искусством? Одни невежды? Все, кто имеет отношение к искусству – шаг вперёд!

Немного помедлив, из строя вышли три человека. Фельдфебель Химмерих прищурился. Трое – это уже что-то.

Он подошёл к первому добровольцу и смерил его взглядом. Эти трое не походили на людей искусства, хотя Химмерих и сам не представлял, как они должны выглядеть.

– Вы кто? – проскрипел он.

– Стрелок Эберхард Гнайзл, герр фельдфебель.

– Я спросил, кто вы, – прорычал Химмерих, – а не ваше звание!

– Импрессионист.

– Ага! – Химмерих нахмурился. Импремист? Что это? Наверняка что-то неподходящее.

– Встать в строй! – скомандовал он. Второй «искусствовед» широко улыбнулся, когда фельдфебель шагнул к нему.

– А вы?

– Гончар, герр фельдфебель.

У Химмериха перехватило дыхание.

– Идиот! – заорал он, побагровев. – Делает горшки и называет себя художником!

Третий со смешанным чувством ожидал вопроса фельдфебеля и встал по струнке, когда Химмерих остановился перед ним.

– А вы? Тоже какой-нибудь художник-пачкун?

– Нет, герр фельдфебель. Глазуровщик.

Химмерих оторопел. Он совершенно не знал, относится ли это к искусству, как он себе представлял. Не пианист, не певец, не художник, и даже не маляр. Ну что за свинская рота!

– Встать в строй! – буркнул он и посмотрел на длинный ряд солдат. – Мне нужен человек с чуткими пальцами.

– У меня такие, герр фельдфебель! – раздался голос из середины строя.

– Шаг вперёд!

Из строя вышел ефрейтор.

– Профессия? – спросил Химмерих.

– Портной, герр фельдфебель.

Химмерих громко вздохнул. Портной! Портной без чутких пальцев ни на что не годен! Иначе зачем все портные носят напёрстки? То, что нужно!

– Через полчаса жду в канцелярии с вещами, – с облегчением в голосе сказал Химмерих. – Отправитесь на работу в царский дворец. Рота, разойдись!

Довольный, он широким шагом направился в канцелярию. Всего один человек, но всё же честь роты спасена. Люди искусства встречаются так редко. Чёрт знает, куда их отправляют служить.

Тем временем во дворец из Пушкина прибыли десять человек с чуткими пальцами, их представили доктору Руннефельдту. Надеясь на то, что в армии четко выполняют приказы, он не стал расспрашивать каждого, а собрал всех в Янтарной комнате. С янтарных панелей уже сняли три фанерных щита, и они проявились во всём великолепии. Все восторженно их рассматривали.

– Это Янтарная комната, – тихо произнес один из этого десятка.

Доктор Руннефельдт пристально на него посмотрел.

– Вы о ней знаете?

– Только по фотографиям, но они не передают всего. Эта красота ошеломляет.

– Кто вы по профессии?

– Скульптор, герр зондерфюрер.

– Вот и замечательно. Во время отсутствия ротмистра Волтерса или меня будете старшим. Как вас зовут?

– Людвиг Гронау, герр зондерфюрер.

– Хорошо, Гронау. Будете подчиняться мне. – Он кивнул на Вахтера, который смотрел на скульптора критическим взглядом. – Это герр Вахтер. До сих пор именно он заботился о Янтарной комнате и неотделим от неё. Если у вас будут вопросы, обращайтесь к нему. И ещё: если герр Вахтер что-то предложит, расценивайте это как приказ. Он знает каждый камешек на стенах.

Доктор Волтерс держался теперь в стороне от доктора Руннефельдта. Он целыми днями занимался регистрацией оставшихся в Екатерининском дворце произведений искусства. С каждым часом он волновался всё больше. Количество ценных предметов во дворце превосходило все ожидания. С колотящимся от предвкушения сердцем он снова и снова просматривал длинный список. В нём было записано:

Свыше двухсот произведений искусства, среди которых известные в кругу искусствоведов весенние букеты из позолоченной филиграни и драгоценных камней;

огромная коллекция саксонского (мейсенского) и французского фарфора;

коллекция Екатерины II из пятидесяти икон, некоторые в золотых окладах с драгоценными камнями;

единственная в мире коллекция Петра I, основателя Петербурга. Только в ней одной было шестьсот пятьдесят икон. В коллекции были представлены все школы иконной живописи от зарождения иконописи. Их преподнесли в дар царю церкви и монастыри;

сорок пять потолочных росписей итальянской школы, а под ногами – бесценный паркет.

В роскошных комнатах висели огромные люстры из горного хрусталя и драгоценных камней, а в личных покоях Екатерины II обнаружились уникальные непристойности: резные позолоченные стулья с ножками в виде возбуждённых пенисов, деревянные подвесы для гобеленов в виде мошонок и спинка дивана с изображением вагины.

Доктора Волтерса поразило это изобилие произведений искусства. О них знал и Мюллер-Гиссен, ведь именно он все их зарегистрировал.

– Всё заберу! – пробормотал Волтерс себе под нос. – Всё! Ни один предмет не пострадает.

Конечно, фюрер в своём музее в Линце не будет выставлять резные пенисы, а Гиммлер или Розенберг, или ещё кто-нибудь – ах да, Геринг – их не получат, с восторгом размышлял Волтерс. Это я оставлю себе… ведь я могу это себе позволить. У меня большой дом. Почему бы там не устроить комнату Екатерины? Прекрасные непристойности будут поднимать настроение. И всё это бесценно.