Текст книги "Янтарная комната (ЛП)"

Автор книги: Хайнц Конзалик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

– Поступайте с ней, как пожелаете.

– Непостижимо. Я никогда этого не забуду, Фридрих Вильгельм.

– Не забудьте о Передней Померании, она мне дороже сотни Янтарных комнат, Пётр.

Они покинули угловую комнату и спустились в большой зал, где их ждали гости, приглашённые на праздничный обед. На лестнице король остановился и дёрнул царя за рукав.

– Там стоит одна женщина, от которой у меня мурашки по коже! – сказал он. – Посмотрите на эту полную ожидания красавицу. Вы уже чмокаете в предвкушении удовольствия. Кто она?

Взгляд Фридриха Вильгельма остановился на даме с глубоким декольте и пышным бюстом, в длинном завитом парке и сверкающем шёлковом платье. Она стояла рядом с князем Нетяевым. Фридрих показал на неё пальцем, и все посмотрели на красавицу. Царь широко улыбнулся, его усы заплясали над верхней губой.

– Это Наталья Емельяновна, – сказал он непринуждённо. – Моя фаворитка во время поездок. Я знаю, что вы об этом думаете, кузен, но не только желудок тоскует о еде и напитках, не только душа ищет интересную беседу, но и у сердца есть свои требования. В постели Наталья просто огонь.

– Мой отец сошёл бы с ума. – Король грузно шагнул на последнюю ступеньку лестницы. – Я разрешаю вашей Наталье сидеть за моим столом, раз она вас сопровождает.

Начался праздничный обед, о котором в берлинском дворце помнили ещё долго.

Царь сел справа, рядом с Софией Доротеей, фаворитка Наталья – слева от него, а король должен был сесть рядом с ней. Но Фридрих Вильгельм изменил порядок, занял стул рядом с Фикхен, а графу фон Булову приказал сесть с «белыми шарами», как он назвал декольте Газенковой. Как на эту замену отреагирует Пётр, ему было безразлично.

Он был хозяином дома, а дом короля Пруссии – обитель нравственности, без девиц лёгкого поведения, без любителей мальчиков и скользких подхалимов. Рядом с Фикхен, на подушках сидел кронпринц Фридрих, чтобы он мог видеть уставленный яствами стол. Вдоль стен выстроились лакеи, в глубине зала оркестр тихо играл музыку Генделя, Скарлатти и Шютца. При дворе знали, что на официальных обедах царь любит музыкальное сопровождение.

Пётр I имел прекрасный аппетит. Как и ожидалось, он мог не обратить внимания на салфетку из тонкого шелка, с ножом и вилкой обращался очень неловко, пролил соус и облизывал пальцы. Когда на его жилет брызнул сок из жаркого, он не смутился, а просто потер его большим пальцем и сунул палец в рот.

– Превосходный вкус, мадам, – сказал он Софии Доротее. – Фазан нежный, как женская грудь. Откусишь и чувствуешь во рту блаженство.

Он произнёс это так громко, что услышали все сидящие за столом. Принцесса Вильгельмина опустила голову и захихикала. Она сидела достаточно далеко от отца, иначе Фридрих Вильгельм ударил бы её через стол тростью.

Однако король всё-таки рассердился на слова царя, их можно было произнести в мужской компании, а не при дамах. Фридрих Вильгельм не привык сдерживать свой гнев и находил кого-нибудь, на ком можно отыграться. Его взгляд остановился на лакее, стоявшем у стены напротив него и прислуживал генералу Одоевскому. Бокал генерала был пуст, и это оказалось достаточным поводом, чтобы наказать лакея.

Когда царь садился за стол, его удивило, что рядом с приборами короля на столе лежат два пистолета, он даже хотел спросить, не боится ли король покушения во время еды. Теперь Петр с пораженно увидел, как король подскочил, схватил пистолет, вскинул его и прицелился в побледневшего и задрожавшего лакея.

– Подлец! – заорал Фридрих Вильгельм. – Не видит пустой бокал. Спит стоя.

Прогремел выстрел, но из ствола вылетела не пуля, а облако грубых кристалликов соли. Они попали бедному лакею прямо в лицо, оцарапав кожу. Он отвернулся, выбежал из зала и уже за дверью зарыдал.

Царь довольно оглядел сидящих за столом. Когда Фридрих Вильгельм сел и положил пистолет рядом с тарелкой, русские гости были поражены, а пруссаки не показывали эмоций и равнодушно продолжали есть. Им это знакомо, догадался Пётр. Одна из многих причуд прусского короля – надо взять её на заметку.

Князь Нетяев и генерал Одоевский обменялись быстрыми взглядами. Царь опять кое-чему научился, как делает это всегда и везде: он валил деревья, пилил доски, вырезал по слоновой кости, ковал подковы и выдёргивал зубы. Потом, в Петербурге, он вдруг начнет стрелять солью и будет радоваться при виде скачущих лакеев и пажей. Господи, защити Россию, ведь в пистолет может быть заряжена и пуля вместо соли.

После десерта король встал, и обед закончился. Дамы присели перед царем в низком книксене и покинули зал, мужчины остались и под предводительством короля перешли в курительную комнату, где их ждали коньяк, пиво и венгерское красное вино.

По знаку Петра в зале осталась его фаворитка Наталья Емельяновна, и взгляды всех мужчин остановились на её глубоком декольте. Фридрих Вильгельм выпятил нижнюю губу. Такому гостю не скажешь, что девице лёгкого поведения не место в кругу мужчин при дворе прусского короля.

– Ваш выстрел солью был впечатляющим, – сказал Пётр и засмеялся. Он обнял фаворитку за стройную талию и без стеснения шлёпнул её по заднице. – Это показывает вашу власть над людьми, вашу независимость и силу. У меня тоже есть жест, который всем понятен. Смотрите-ка, дорогие друзья…

Он схватил со стола серебряное блюдо, поднял его, обхватил обеими руками и начал закручивать – без какого-либо усилия, как бумагу. Газенкова захлопала, король, не отрывая глаз, смотрел на согнутое блюдо, и царь протянул ему эту серебряную трубку, как скипетр.

– На память, – улыбнулся он. – Теперь вы понимаете, почему малышка Наталья всегда со мной? Куда мне девать столько сил?

Он и впрямь как сибирский крестьянин, подумал Фридрих Вильгельм. А я наоборот, достойный глава семейства. Чёрт возьми, он грубее меня. Теперь это поняла даже Фикхен. Это утешает…

– Теперь к трубкам и коньяку, – скомандовал повеселевший Фридрих Вильгельм. Двое слуг распахнули двери в курительную комнату. – Позволим себе насладиться, дорогие господа, после этого будет смотр войск.

В декоративном парке построился Первый батальон Первого гвардейского полка. Гренадеры ждали короля и его гостя, царя из России. Для этого парада они тренировались неделями, унтер-офицеры и фельдфебели ругались и лупили солдат тростями, если они не шли строго по прямой или сбивались с ритма строевого шага, когда повороты вялыми, а боевые упражнения выглядели как игры с детским деревянным оружием. Командир гвардейцев, полковник фон Раммштайн, каждый день инспектировал войско и в течение часа наблюдал за муштрой.

Всё получалось превосходно, но он никогда не был доволен. Командир не должен быть довольным, от этого солдаты становятся безответственными и ленивыми. Следуя этому девизу, фон Раммштайн кричал на офицеров, они орали на фельдфебелей, а те ревели на гренадеров, как быки на бойне, и лупили их.

Теперь Первый батальон стоял на огромном строевом плацу в декоративном парке и ждал царя и короля. Эта демонстрация прусской военной подготовки была настолько важным мероприятием, что главный реформатор прусского войска, ещё в 1713 году произведённый королём Фрдрихом I в фельдмаршалы и этим поднятый на высшую ступень прусского общества, за день до приезда царя в Берлин лично провёл специальную проверку.

– Речь идёт не только о репутации! – сказал при этом старина Дессауер полковнику Раммштайну. – Мы должны произвести впечатление, что непобедимы. И что всё принадлежит нам – стоит только захотеть. Каждый должен исполнить свой долг. И с радостью. От этого зависит всё.

Полковник Раммштайн ответил:

– Вы правы, герр фельдмаршал!

Он намеревался передать это изречение Дессауера офицерам как новый девиз.

Леопольд фон Ангальт-Дессау ввел в армию много нового. Печально известная и пользующаяся дурной славой прусская муштра была его работой.

В армии всё должно подчиняться порядку, так он обосновывал муштру. От приказов командиров до передвижения ровным и парадным шагом и калибра оружия. Строевая подготовка – это когда солдаты стоят в шеренгах, как части единого механизма, и в этом надо упражняться, всегда и без устали, до тех пор, пока солдат не станет настоящим военным.

Краеугольный камень такой армии с полным подчинением и марширующими солдатами был заложен. Солдат не должен думать, только подчиняться. Он всего лишь корм для молоха войны.

Уже в 1698 году Дессауер сделал важное изобретение. Для оружия, которое заряжалось порохом и свинцовыми пулями со стороны дула, использовался деревянный шомпол, и часто во время боя он ломался. Тогда солдаты не могли стрелять. Когда Дессауер это подметил, его озарила простая до гениальности идея, ведь многие гениальные идеи просты. Он изобрёл металлический шомпол. Он не ломался, позволял быстрее заряжать оружие и повысил скорострельность.

«Хорошо стрелять, быстро заряжать, неустрашимость и смелое нападение – это и есть настоящая солдатская жизнь», – говорил Дессауер войску, и оно день за днём упражнялось, солдат ругали и погоняли палками.

Старина Дессауер проверил всё, что должны были показать царю, и одобрительно кивнул полковнику Раммштайну.

– Это произведёт впечатление, – сказал он. – Я доволен. Думаю, король тоже будет доволен.

Фельдфебелю Гансу Гоппелю он приказал приблизиться. Это был широкоплечий, усатый парень родом из Восточной Пруссии, внушающий страх всем новобранцам, которые попадали в его руки. Из его легких вырывался поразительный рык. Кроме того, он во всем был впереди, никогда не уставал и орал на всех обессилевших:

– Что я могу, то и вы сможете, канальи! Нужно только захотеть!

Закон старины Дессауера.

– Завтра вы показываете с двенадцатью специально отобранными гренадёрами особое представление? – спросил Дессауер, когда Ганс Гоппель вытянулся перед ним по струнке. – Будете демонстрировать ближний бой?

– Так приказано! – браво отрапортовал Гоппель. – Нападение и уничтожение противника всеми видами оружия.

– Будьте внимательнее, фельдфебель! – Дессауер предупредительно поднял руку. – Не показывайте царю слишком многое из нашей тактики. Иначе он её скопирует. Покажите только пару маневров: атака, удар, укол. Этого достаточно. Непобедим тот, чьё оружие неизвестно. Всего хорошего, фельдфебель.

Трудно придумать более высокую честь. Престиж Ганса Гоппеля вырос настолько, что он даже испугался.

Появление генерала Иоганна фон Швайница, армейского инспектора, свидетельствовало о приближении короля и царя. По рядам Первого батальона прокатилась короткое нервное движение, потом гренадеры, все – ростом не ниже метра девяносто, в высоких, как башни, киверах, делавших их ещё выше, застыли, как статуи с гигантскими телами и головами, от вида которых всякий нормальный человек придёт в ужас, ощутив рядом с ними свою незначительность.

Король прошёл по строевому плацу, а сбоку от него (гренадёры, увидевшие это искоса, не могли поверить) шагал раскачивающейся походкой моряка, которые всегда вместо земли под ногами чувствуют море, двухметровый гигант вроде них, без парика и шёлковой одежды, в грубых штанах и башмаках, зато его зоркий взгляд проникал прямо в душу.

Пётр остановился перед Первым батальоном и посмотрел на Фридриха Вильгельма сверху вниз. За ними, отступив на два шага, остановились сопровождающие: старина Дессауер, генерал-лейтенант фон Грумбков, генерал фон Швейниц, генерал фон Ренкендорфф, барон фон Пёллнитц, князь Нетяев, генерал Одоевский и карлик Левон Усков. Перед таким сборищем гигантов он должен был чувствовать себя жуком.

– Поздравляю, – сказал царь. – Я никогда не видел такого войска. Везде о них говорят, во всех странах, а теперь я вижу это собственными глазами. Какого роста самый низкий?

– Метр девяносто, ваше величество, – сказал генерал фон Швайниц.

– Отличный рост! – Царь обернулся. – Я мог бы тоже у вас служить, Фридрих Вильгельм.

– Вс бы я сразу произвел в фельдфебели! – Король засмеялся и показал тростью на неподвижную шеренгу в мундирах. – Пройдёмте вдоль шеренги, дорогой друг.

Их величества пошли вдоль строя, и полковник фон Раммштайн скомандовал звонким, пронзительным голосом:

– Внимание! На крааа-ул!

Ряд гигантов вздрогнул, ружья взметнулись в воздух, попали точно в левую руку на уровне груди, раздался один громкий хлопок. Руки остановились на одной высоте, приклады, стволы, макушки киверов и носки башмаков выровнены. Линия не могла быть ровнее. Старина Дессауер, стоявший позади короля, довольно кивнул. Это наверняка поразит царя! Вот она, прусская основательность.

Полковник Раммштайн отдал приказ, поставил длинное офицерское ружье со штыком на землю перед царём и отдал честь. Офицеры, стоявшие перед своими подразделениями с ружьями, поставленными на землю, сдернули левой рукой с голов высокие кивера и остались в белых париках.

Фридрих Вильгельм гордо шагал вдоль строя, совершенно забыв о госте. Он находился на вершина блаженства. Пройти вдоль строя гренадеров, посмотреть каждому в лицо и дать каждому почувствовать: я ваш отец, я всех вас люблю, мерзавцы и канальи!

В конце строя король встрепенулся. Он ткнул тростью в землю и поднял сияющий взгляд на царя.

– Как они выглядят, так и воюют! – сказал он с гордостью. – Они вам продемонстрируют, что против них нет оружия. Всему, что умеет моя гвардия, обучена и остальная армия.

В то время как внизу, на плацу, начался показ боевых действий, наверху, на четвёртом этаже, у углового окна Янтарной комнаты стояли двое мужчин и наблюдали за происходящим. Один из них носил простой, длинный синий сюртук, второй – в ливрее дворецкого.

– Неужели то, что вы услышали, правда? – спросил человек в сюртуке и посмотрел вниз на царя, сидящего в широком кресле и наблюдающего за манёврами двенадцати гренадёров под командованием фельдфебеля Гоппеля. Они демонстрировали атаку и захват вражеских укреплений.

– Из первых рук, Вахтер. Королева сама сказала это генеральше фон Кнобельсдорфф: «Представляете, король подарил Янтарную комнату царю». Я стоял в метре от них и хорошо всё слышал.

– Король не мог подарить Янтарную комнату. – Голос Вахтера дрожал.

– Почему же не мог… Она принадлежит ему.

– Подарить её России… Для Пруссии она будет навек потеряна. Он не должен этого делать.

– Король вправе сделать всё… Кто ему помешает? – придворный Карл Урбан схватил Вахтера за руку. – Я решил сразу сообщить вам об этом, чтобы вы не рухнули в обморок от ужаса, когда об этом скажет сам король.

– Вы настоящий друг, Урбан. – Вахтер опять посмотрел на царя, тот захлопал в ладоши, когда гренадёры Гоппеля продемонстрировали, как саблей срубить голову противнику. – Я поговорю с королём.

– Поговорите? Вы хотите стать калекой после побоев палкой, Вахтер? Подарок обратно не заберешь! Лучше молчите, Вахтер. Примите это, как волю Господа. Король найдёт вам другое место. Есть еще много других дел. Прошу вас, это судьба, склонитесь перед ней…

Вахтер резко кивнул и опустил голову, как будто она отяжелела. Потом он похлопал Карла Урбана по плечу, повернулся, бросил блуждающий взгляд на залитую солнцем Янтарную комнату и не поднимая головы вышел.

Царь, ставший другом короля и восхищенный армией Фридриха, путешествовал еще долго. Как раз когда он рассказывал об этом чуде в Париже, в квартиру Фридриха Теодора Вахтера пришёл слуга и передал приказ короля срочно к нему явиться.

Вахтер выглянул в окно. Наступили сумерки, королевская семья обычно в это время уже закончила ужин. Теперь король сидит за бумагами, подсчитывает военные расходы, читает доклады счётных палат и делает пометки на полях. Он был неутомимым тружеником и лично занимался всем: от торговых пошлин до возделывания заболоченных земель, от военной формы солдат до мира в домах граждан. Иногда он появлялся с неизменной буковой тростью посреди семейной ссоры, если во время поездок по Берлину слышал ругань.

– Когда? – удивлённо спросил Вахтер.

– Немедленно.

Вахтер надел синий сюртук, жена протянула ему каштановый парик. В глубине комнаты, у канделябра с шестью свечами, их десятилетний сын Юлиус читал школьный учебник.

– Чего король от тебя хочет? – озабоченно спросила Адель Вахтер. – В такой-то час? Может быть, Урбан, этот подхалим, который советовал тебе помалкивать, передал королю твои слова? Тогда тебе,Фриц, наверняка грозят побои. Может, он бросит тебя в тюрьму или отправит в солдаты… Почему ты не промолчал?

– Посмотрим, Дайхен. – Он поцеловал жену, застегнул сюртук и последовал за лакеем в кабинет короля.

Когда Вахтера впустили в кабинет, Фридрих Вильгельм действительно работал, сгорбившись над длинным списком. Человеку такого низкого чина полагалось дожидаться у двери. Король поднял голову и посмотрел на него.

– Подойди ближе, – сказал он спокойно. Тон был, как всегда, приказным, но без гнева. – Подойди ко мне. Ещё ближе… Ты что, боишься?

– Нет, ваше величество.

– Это ты правильно сказал. Короля Пруссии не надо бояться, его надо любить. Даже когда ты почувствуешь на спине палку, это для твоего же блага. Ты знаешь, что я подарил Янтарную комнату царю? Тебе уже передали?

– Да, ваше величество.

– И что же, Вахтер?

– Это для меня горе, ваше величество.

– Ты не понимаешь, в чём дело, потому что ты ничего не знаешь о политике. Да и не должен знать того, чего не можешь понять. Вахтер, ты ведь хранитель Янтарной комнаты? Я помню, ты два раза мне докладывал.

– Три раза, ваше величество.

– Не учи меня, каналья! – Фридрих Вильгельм нахмурился. – И давно ты присматриваешь за Янтарной комнатой?

– С 1707 года, ваше величество. Цокольные и настенные панели были закончены, дальнейшие работы производили мастера по янтарю Эрнст Шахт и Готфрид Туров из Данцига. Отец вашего величества, Фридрих I, назначил меня пожизненно хранителем Янтарной комнаты. – Вахтер замолчал, а потом тихо добавил: – Прошло только двенадцать лет.

– Ты думаешь, каналья, что я не умею считать? – Король ударил кулаком по столу. – Теперь Янтарная комната отправляется в Петербург. Что означает пожизненно, Вахтер? Твоя жизнь теперь связана только с ней?

– Почти, ваше величество. У меня сердце разрывается от того, что Янтарная комната уезжает в Россию.

Фридрих Вильгельм замолчал и долго буравил его взглядом.

«Сейчас он решает как со мной поступить, – подумал Вахтер. Палка, тюрьма, отправка в солдаты или просто объявит вне закона. Как это всегда бывает… Ведь моя жизнь ничего не стоит». Король неожиданно заговорил, и Вахтер вздрогнул.

– Ты верный слуга королю и короне. Я доволен тобой. Поверь, я избавляюсь от Янтарной комнаты с такой же охотой, как от глистов. Повторю ещё раз: ты ничего не понимаешь в политике. Речь идёт о величии Пруссии. Я не хочу, чтобы меня называли, как отца – королём в Пруссии, я хочу быть королём Пруссии. А для этого мне не хватает Передней Померании, которая находится под шведами. Она должна принадлежать Пруссии! Тебе ясно, Вахтер?

– Да, ваше величество. Договор с русским царём…

– Хватит болтать! – Король энергично взмахнул рукой. – А что касается тебя.... Ты жил ради Янтарной комнаты, так оно и останется. Вахтер, ты поедешь с Янтарной комнатой в Петербург и и будешь находиться при ней до самой смерти. Я напишу об этом царю. У тебя есть сын?

– Да, ваше величество. – Вахтер почувствовал комок в горле и не смог произнести ни слова. В Петербург… с Янтарной комнатой к царю… Я останусь там. Только бы сердце не выскочило из груди… Мы покинем Берлин и будем жить в Петербурге, этом восточном Версале. – Юлиусу десять лет, ваше величество.

– А твоей жене?

– Будет тридцать один.

– А тебе?

– Уже сорок три.

– И только один ребёнок? Вахтер, ты крепкий мужчина, жена молодая – и только один сын?! Не разочаровывай меня, когда будешь жить в Петербурге, сделай своей жене ещё несколько детей, ещё сыновей. Один не может служить гарантией, он может умереть. Я даю тебе задание, потому что, несмотря ни на что, любил своего отца. Вахтер, поклянись мне, подними руку и поклянись именем Господа…

Король поднялся со стула и вытянул три пальца вверх. Выглядело это так торжественно, что Вахтер опустился на колени и тоже поднял пальцы.

– Клянись перед Богом, – начал король, как проповедник в церкви, – что ты никогда не оставишь Янтарную комнату и будешь её оберегать, как собственный глаз и собственного ребенка, будешь хранить её от всех опасностей не щадя своей жизни и заботиться о ней до конца своих дней. И твой сын примет на себя эту обязанность по наследству, и его сын, из поколения в поколение и во все времена до конца света, пока жива Янтарная комната.

– Клянусь, ваше величество. – Вахтер опустил голову и руку. По его щекам текли слезы.

– Не будь бабой! – воскликнул Фридрих Вильгельм и шлёпнул Вахтера по опущенному лбу. – Мужчины не плачут. Впрочем, ты можешь сказать, что плачешь от счастья.

– Я плачу от счастья, ваше величество.

– Тогда быстрее проваливай отсюда, пока тебя не догнала палка. Завтра тебе выплатят сто талеров. В Петербурге ты должен выглядеть не как пугало, а как доверенное лицо короля Пруссии. Ты будешь представлять нашу страну, почти посол. Тебе ясно? И горе тому из твоих потомков, кто забудет о моём поручении. Через сто или двести лет… моё проклятье их покарает! Ты, Вахтер, с сегодняшнего дня и навеки веков получил обязанность производить на свет сыновей и заботиться о Янтарной комнате. А теперь иди, я и так слишком долго с тобой болтал.

– Позвольте задать один вопрос, ваше величество.

– Какой?

– Когда комнату разберут и отправят в Петербург?

– В этом году, Вахтер. Или в январе следующего. Так что поспеши… ты и так достаточно бездельничал. Не провоцируй меня, а не то накажу.

Вахтер низко поклонился, вытер слёзы и вышел из кабинета. Король с довольным видом вернулся за стол, сел на простую деревянную табуретку и потянулся за трубкой.

Разборка Янтарной комнаты потребовала больше времени, чем предполагал король – нужно было снять со стен тяжёлые резные панели, орнаменты, фигурки, скульптуры и мозаики. Комнату могли разбирать только специалисты, которых в Берлине не оказалось. Вахтер запросил мастеров из Данцига и Кёнигсберга, три раза ссорился с королём, а тот ругался, что все эти поездки, питание и жалованье стоят очень дорого, и если бы он знал об этом заранее, то оторвал бы чёртову солнечную комнату от стен хорошим зарядом пороха. А когда Вахтер осмелился сказать ему, что это «дорогой подарок», то почувствовал на своей шкуре буковую трость. Но боли он не почувствовал, ее пересилила радость от того, что он это сказал.

Три раза король поднимался на четвёртый этаж, останавливался около двери и критическим взглядом наблюдал, как мастера из Кёнигсберга осторожно разбирают Янтарную комнату. На бережную разборку каждой янтарной панели уходило полдня. Миллиметр за миллиметром её отделяли от деревянной основы, которую уже проела плесенью, она крошилась и пришла в негодность.Снятые со стен детали снова укладывалось на массивные, пропитанные маслом деревянные панели. По словам Вахтера, они сохранятся сотни лет.

– Для этого к комнате и приставили Вахтеров! – сказал Фридрих Вильгельм. – И горе тем из них, кто забудет свои обязательства! Даже через пятьсот лет! Когда ты закончить, мезавец?!

– Не знаю, ваше величество. Не в этом году.

– Жена не забеременела?

– Пока трудно сказать...

– Но ты спишь с ней?

– Как приказало ваше величество.

– Продолжай в том же духе, заботься о Янтарной комнате и делай детей. Вахтер, ты должен показать свои старания, одними обещаниями не отделаешься.

За три дня до Рождества Адель Вахтер забеременела. Акушерка это подтвердила. Фридрих Теодор Вахтер немедленно сообщил об этом королю.

– Теперь молись, чтобы родился мальчик, – сказал король. – Если будет девочка, продолжай стараться, Вахтер. Пока не будет двух мальчиков в запасе!

– Мне это нетрудно.

– Я надеюсь! – рассмеялся Фридрих Вильгельм. – Настоящий мужчина вынослив, как волк зимой.

Адель Вахтер была не так довольна. Не тем, что ей ещё несколько раз придётся стать матерью, а тем, что он охотнее бы исполняла пожелание короля в Берлине. Но в Петербурге? У русских? У этих дикарей, какими все их считают? Которые едят сырой лук и пукают за столом, зимой спят на кирпичных печках и там же, рядом с детьми, делают новых детей. Алёша, подвинься к стене, маме надо ноги пошире раздвинуть… О господи, теперь придется так жить всегда?! Неужели это необходимо?

А Вахтер рассказал о своей клятве и под конец решительно произнес:

– Да, это необходимо, Дайхен. На земле повсюду живут разные люди, белые или мавры, узкоглазые или с плоскими носами, но пока мы остаёмся людьми, нас везде будут любить и принимать по-братски. Петербург – самый красивый город после Парижа. Он станет нашей родиной, родиной всех наших потомков, до тех пор пока там будет находиться Янтарная комната. Давай смотреть на это так, как будто нам крупно повезло. Ты научишься любить русских, а следующие семь лет ты в любом случае будешь рожать.

К Рождеству король выделил Вахтеру ещё двести талеров, невиданное богатство для простого человека, который мог позволить себе только жидкий суп, тушёные овощи, в воскресенье кусочек мяса и иногда, как на этот святой праздник, тощего гуся или старого жёсткого петуха. Двести талеров для Петербурга, чтобы купить одежду и мебель. Боже милостивый, какая забота!

Ход работ по разборке Янтарной комнаты уже можно было оценить. Вахтер обязался самое позднее до 20 января 1717 года подготовить для упаковки все ценные предметы. Сколотили огромные ящики, приготовили опилки и даже гусиный пух, чтобы доставить эту драгоценность в Петербург неповреждённой.

– Пока всё идёт прекрасно, – сказал король Вахтеру. – Ты проделал хорошую работу. Теперь позаботься о перевозке. Я тебе обещаю, если мне сообщат, что в Петербург доставили обломки, я сяду в карету, найду тебя в России и прибью.

– Я не отвечаю за перевозку, ваше величество.

– Отвечаешь, Вахтер! Тебе нужен приказ? Ты его получишь. Все будут тебе подчиняться. На заставы, через которые проедет обоз, будет передан приказ, чтобы тебе оказывали всяческую помощь. Ты теперь доволен, мерзавец?

– Очень доволен, ваше величество.

– Я напишу царю, он сейчас в Голландии, что в конце января ты прибудешь с комнатой в Мемель, и там Пруссия официально передаст её России. Правильно?

– Да, ваше величество. – Вахтер, который уже несколько недель размышлял над картой, чтобы добраться до Мемеля лучшей дорогой, задумчиво подбирал каждое слово. – Мне нужен корабль.

– С ума сошёл? Зачем тебе корабль?

– По воде до Мемеля самый удобный и безопасный путь. Всё время вдоль берега, без хлопот и забот из-за разбитых дорог, непроходимых лесов, перекрытых мостов, сломанных колёс, повреждений от бури и снега, обморожения и других мучений. От Мемеля дорогу определят русские.

Фридрих Вильгельм сердито взглянул на Вахтера.

– Хочешь получить корабль? Ты что, Вахтер, хочешь разорить своего короля? Прусские дороги славятся хорошим состоянием. Сам царь их похвалил. А для тебя они недостаточно хороши, да?!

– Речь идёт о сохранении Янтарной комнаты, ваше величество. Я отвечаю за неё головой и не хотел бы потерять.

– Ясно, Вахтер. Я подумаю, что можно сделать.

***

17 января 1717 года царь Пётр I написал письмо своей супруге Екатерине из Амстердама.

«Дорогая Екатерина!

Помимо множества новостей, о которых уже сообщалось, посещение Берлине доставило мне огромную радость. Король Пруссии подарил мне Янтарный кабинет, подобного больше нет во всём мире. Я хочу установить его в Петербурге, в Зимнем дворце на Неве. Он тебе понравится, это удивительная красота».

А в Петербург он направил приказ:

В конце января направить в Мемель специальную миссию под командованием оберхофмаршала. Там ему следует принять колонну повозок короля Пруссии, главный там Фридрих Теодор Вахтер из Берлина, и доставить груз в целости и сохранности, с величайшими предосторожностями в мой город. Разгрузить в Зимнем дворце и ждать моего возвращения из Голландии. Охранять днём и ночью.

Это была гонка со временем. Разборку Янтарной комнаты почти закончили, резьбу и мозаику прикрепили на новые деревянные панели, готовые ящики стояли в столярной мастерской, из Щецина до Мемеля комнату собирались доставить на корабле с вместительным трюмом, но началась зима с метелями и морозами, так что Вахтер сказал королю:

– Ваше величество, я не осмеливаюсь при такой погоде отправлять повозки в Щецин.

Фридрих Вильгельм принял это к сведению.

– Видишь, как беспомощен человек против природы. Подожди до лучших времен, – ответил он с пониманием. – Как твоя нога?

Вахтер пожал плечами. По пути в столярную мастерскую он подскользнулся на льду и упал так неудачно, что сломал левую ногу. Его лечил военный врач гвардейцев, перед которым дрожали даже гренадеры. Он зажал ногу между двумя дощечками и наложил повязку. Теперь Вахтер везде ковылял с костылём, часто с гримасой боли на лице. Врач сказал, что он, возможно, навсегда останется хромым, потому что перелом был очень сложным, кости срослись неправильно и левая нога стала короче правой.

– Терпимо, ваше величество, – ответил Вахтер.

– Радуйся, что у тебя не одна нога, как у многих моих солдат после сражения. Это не помешает тебе следить за Янтарной комнатой, да и детей делают не ногами! Ты настоящий мужчина.

Адель Вахтер в это время занималась покупками. Она уже упаковала все вещи, но осталось еще семьдесят талеров Их сын Юлиус изучал карты, гравюры и описания Петербурга и России и дрался со сверстниками, которые уже обзывали его «русским». Адель чувствовала себя неважно, её часто тошнило, вынашивание второго ребёнка доставляло ей много хлопот. Она ела много яблок и вишню в сахарном сиропе, и акушерка, женщина опытная, внимательно посмотрела на неё и сказала: «Будет девочка. Точно девочка. Видно по лицу».

Наступил апрель.

Живот жены Вахтера округлился, её положение стало заметным, а Вахтер уже ковылял без костылей и шины. Он и правда стал немного прихрамывать, но был доволен своим состоянием. Доктор заявил ему: «У вас хорошие кости. И здоровая кожа. Вы поправились раньше, чем я думал».

Когда через двор берлинского дворца проскрипела колонна повозок, стояла чудесная весенняя погода. В восемнадцать массивных ящиков в опилки и пух были уложены янтарные панели, орнаменты, фигурки, маски, карнизы и цоколи.

Самый ценный груз, который когда-либо перемещался из одной страны в другую. Восемнадцать повозок сопровождали две кареты с домашней утварью Вахтеров, там же сидели Адель Вахтер, её сын Юлиус и пёс Мориц, живущий в семье уже шесть лет, удивительная помесь шпица, левретки и легавой с умными голубыми глазами и коричневыми пятнами на белой шерсти. Все знали о подвиге пса – во время строевых занятий он цапнул фельдфебеля Ганса Гоппеля за правую икру. Гоппелю стоило большого труда удержаться и не разрубить его саблей пополам.