Текст книги "Янтарная комната (ЛП)"

Автор книги: Хайнц Конзалик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Вахтер наклонился к царю, поцеловал его руки, заглянул в его серо-зелёные глаза и в их глубине увидел смерть.

Когда Вахтер открыл дверь, мимо него в комнату вбежали Екатерина и Меншиков. Потом прошли врачи. Никто даже словом не обмолвился с Вахтером, он молча стоял у двери и смотрел на них.

«Волки устремились к своей жертве, – подумал он. – Падальщики собираются в стаю. Слишком долго умирает царь. По чуть-чуть, час за часом, и это длится слишком долго. Бедный царь, ты прав, когда спросил: что же будет с Россией?»

Он вышел и направился наверх, в Янтарную комнату. Достав из ящика с инструментами маленький молоток, тонкий резец, щипцы, острый нож, он посмотрел на головку ангела на четвёртой панели и начал осторожно её отделять.

Царь не получил ангела. В тот же день, вечером, он снова кричал от боли, исповедался и принял причастие. Он взял Екатерину за руку и застонал:

– Как тяжело. Как тяжело. Как-будто дом давит на грудь… Катериночка, сними с моей груди этот дом.

Он промучился ещё три дня, и врачи не могли ему помочь. Они знали только одно: мочевой пузырь воспален, нижняя часть живота заполнена гноем, пузырь стал твёрдым, как каменный замок, и больше не пропускал ни капли. Царь гнил изнутри, но он мог ещё говорить и в минуты облегчения диктовал, раздавал помилования и прощения, неоднократно причащался.

Что будет после меня с Россией?

26 января, когда в Петербурге были открыты все церкви и тысячи людей молились за царя, звонили колокола и взывали о помощи Господа, у царя началась такая судорога, что он чуть не упал с кровати, но Екатерина и её дочь Анна крепко держали его. В это время во дворце собрались все министры, сенаторы, генералы и знатные горожане, чтобы услышать сообщение о смерти царя. Меншиков, Толстой и Бутурлин сидели в соседней комнате и хладнокровно обсуждали, кто будет наследником Петра I. Им не должен стать Пётр, сын казнённого цесаревича Алексея, хотя по закону – это его право. Трон займёт Екатерина, вдова Петра I. Она гарантировала, что все фавориты останутся при дворе.

В ночь на 28 января дыхание царя стало хриплым и тяжёлым. Изо рта потекла слюна, лицо перекосила ужасная гримаса. Тело билось в конвульсиях, но царь еще сопротивлялся этому: император, великан, медведь. Его воля вставала на дыбы, и он продолжал бороться против непобедимого врага. Исповедник Феофан Прокопьевич осенил его крестом и сказал:

– Я надеюсь, что Бог простит тебе все грехи за те добрые дела, которые ты сделал для своего народа.

Екатерина молилась и плакала, а Меншиков, Бутурлин и Апраксин готовили новую тронную речь для императрицы.

28 января 1725 года Пётр I приподнялся, глубоко вздохнул и упал назад на подушку. Его искажённое лицо расслабилось.

Царь умер в шестом часу утра.

Екатерина упала на колени перед его постелью, сложила руки в молитве и громко закричала, так что услышали бы и на небе:

– О Господи, прошу тебя, открой врата рая, забери его великую душу!

Умер не только царь, умерла целая эпоха.

Меншиков вышел из комнаты, чтобы известить ожидающих о смерти бессмертного. Он прошёл мимо Вахтера, который уже три дня стоял у двери, ожидая, что царь ещё раз найдёт в себе силы и позовёт его. На бархатной подушечке лежала головка янтарного ангела. Вахтер держал подушку в руках с таким почтением, как будто на ней лежала корона Российской империи.

Царь умер. Да здравствует царица Екатерина I!

Господи, что будет с Россией после меня...

Часть третья

Кёнигсберг, 1945 год

Действующие лица:

Михаил Вахтер, хранитель Янтарной комнаты

Доктор Вильгельм Финдлинг, директор музея

Марта, его жена

Эрих Кох, гауляйтер Восточной Пруссии

Петер Хассельманн, штабс-ефрейтор, водитель грузовика вермахта

Йозеф Зельх, унтер-офицер, водитель грузовика вермахта

Яна Петровна Роговская

Доктор Йорг Панкратц, штабс-врач в Кёнигсберге

Фрида Вильгельми, старшая медсестра

Ганс Лейзер, капитан

Сильвия Ааренлунд, шведская студентка

Бруно Велленшлаг, руководитель администрации

...

10 января 1945 года выдалось хмурым, пасмурным и туманным. Снег прекратился, пронизывающий ледяной ветер с востока успокоился, превратив Восточную Пруссию, Кёнигсберг и залив Фрише-Хафф в обледенелый причудливый ландшафт. По дорогам на запад – в Эльбинг, Алленштайн, Ортельсбург и Данциг – потянулись первые обозы беженцев, затёртые между двигающимися с фронта и на фронт, в неизвестное будущее, армейскими колоннами. Только бы прочь отсюда, безразлично куда, только бы в безопасное место, только бы выжить, убежать от уничтожения.

На телеги и тачки люди грузили всё самое необходимое: постельные принадлежности и одеяла, кастрюли и посуду, стулья и столы, дедушкины напольные часы или ковёр, мешки с капустой и картошкой, дрова и торфяные брикеты, старую плиту и бельё, одежду, обувь и другие ценные вещи, нужные для жизни или особенно близкие сердцу. Среди ящиков и мешков, мебели и прочего хлама сидели люди, закутанные от холода в одеяла или шали, со впалыми глазами, голодные, но живущие надеждой, что доберутся до безопасного запада Германии. Женщины и дети, старики и младенцы. У кого не было повозки или лошади, шли пешком, привязав тележки веревкой к поясу. В ход пошли даже детские коляски, в которых везли скарб через заснеженную страну. Тысячная, бесконечная, тёмная вереница людей, гонимых страхом по загруженным дорогам.

На границе Восточной Пруссии стояли советские войска. Все еще ждали того великого дня, когда немецкие войска развернутся для зимнего наступления. Со всех сторон на Германию двигались войска американцев, англичан, французов и русских. Из великой Германии страна превратилась в мешок, который с каждым днём затягивался всё туже. Геббельс провозгласил тотальную войну, войну до полного уничтожения. Всех мужчин с пятнадцати лет, не задействованных на важных для войны предприятиях, призвали в народное ополчение, фольксштурм, жалкое подобие армии, они своими телами должны были образовать вал перед натиском вражеских дивизий.

Плохо вооруженные, они подбадривали себя лишь лозунгами, из которых каждый мог понять лишь одно: наступает конец, рейх надо защитить. Война обрушилась на Германию. Многие города после воздушных налётов и бомбардировок были разрушены. Люди жили в подвалах и среди руин, в развалинах домов или бункерах. И всё же для беженцев из Восточной Пруссии разбомблённый запад стал последним спасением, последней возможностью выкарабкаться и выжить.

В главной ставке Гитлер, как всегда при обсуждении положения дел на фронтах, стоял у длинного стола, склонившись над картой, и внимательно рассматривал новые линии фронтов. Генерал-фельдмаршал Кейтель, генерал-полковник Йодль и генерал-полковник Гейнц Гудериан докладывали о последних событиях на фронте. После покушения, устроенного 20 июля 1944 года графом фон Штауффенбергом, Гитлер сильно осунулся, превратился в развалину, всё чаще с ним случались нервные припадки, день ото дня он становился всё менее разговорчивым. Чем ближе фронт со всех сторон подходил к Германии, тем больше он походил на человека, находящегося на краю гибели. Сейчас он выслушал доклад Гудериана, не проронив ни слова.

Всё выглядело безнадёжно. Наступление генерал-фельдмаршала фон Рундштедта в Арденнах остановилось; в Венгрии продвигались вперёд русские; в Италии наступали британцы. С 10 января 1944 года, после захвата Риги советской армией, вся группа армий «Север» попала в окружение; у границы Восточной Пруссии полукругом стояли три фронта Красной армии, готовые к наступлению; бомбардировщики американцев и англичан почти беспрепятственно летали над рейхом и систематически разрушали города, мосты, железные дороги и фабрики. Число погибших от бомб насчитывало сотни тысяч.

Гитлер молчал. О чем он сейчас думал? О беженцах среди снежной пурги, о невозможности сдержать силы противника, о бессмысленных жертвах сотен тысяч солдат? О том, что он сам сбежал? Любимую главную ставку «Волчье логово» у Ратенбурга в Восточной Пруссии ему пришлось оставить – Красная армия подошла слишком близко. Теперь его ставка расположилась в Цигенберге под Фракфуртом, он слышал вой сирен, когда бомбардировщики союзников крушили и жгли в огне города Германии. О чём он думал?

Гудериан быстро это заметил, закончил доклад, достал из папки список и серьёзно посмотрел на Гитлера.

– Мой фюрер, – сказал он решительно. – Для понимания ситуации необходимо сравнить новое соотношение сил. У меня здесь самые свежие данные…

– Меня не интересует числа! – Гитлер бросил короткий взгляд на Гудериана. – Зачем они мне?

– Мой фюрер, мы должны решить, на какой фронт двинуть резервы. Арденнская операция стоила нам много сил и средств, боеприпасы на исходе, горючее отсутствует, и многие танки бездействуют, из-за воздушных налётов нет возможности обеспечить снабжение. Мы должны точно определить...

– Мы?! – перебил его Гитлер. Его голос стал громче, резче, истеричнее. – Мы? Кто это – мы? Вы, Гудериан?!

Гудериан оставался спокойным.

– В соответствии с самыми свежими данными будет ошибкой перебрасывать войска с Восточного фронта на Западный.

– Ошибкой?! – Голос Гитлера зазвенел еще громче. – Вы обвиняете в ошибке меня?! Кейтель, вы слышали?! – Затем последовал приступ бешенства, которого все боялись и против которого больше не имело смысла бороться. – Не учите меня, Гудериан! – закричал Гитлер. – Я пять лет руковожу немецкими войсками на поле боя и за это время получил такой практический опыт, который господа из Генштаба никогда не получат. Я в курсе всего лучше вас!

Бывший ефрейтор расшумелся,и генералы опустили головы. Лишь на Гудериана это не произвело впечатления. Он подождал, когда Гитлер умолкнет, чтобы набрать в лёгкие новую порцию воздуха, и спокойно продолжил читать бумагу:

– Из абвера, из отдела иностранных армий востока, получено сообщение, что русские в середине января готовят общее наступление по трём направлениям: на Восточную Пруссию, на Вислу и на Украину. То есть по общему фронту нашей группы войск «Центр» и «А». Русские по пехоте превосходят наши войска в одиннадцать раз, по танкам – в семь раз и в двадцать раз по артиллерии… – Гудериан сделал небольшую паузу, чтобы обратить внимание на следующее предложение, – а превосходство русской авиации не подлежит сомнению! – Это был пинок в сторону рейхмаршала Геринга, но он на этом совещании не присутствовал. – В цифрах, мой фюрер, положение выглядит следующим образом: на Восточном фронте протяжённостью тысячу двести километров, от Балтийского моря до озера Балатон в Венгрии, в нашем распоряжении имеется сто сорок пять дивизий, боевых групп и бригад, к этому можно добавить шестнадцать подвижных подразделений, двенадцать танковых дивизий и триста восемнадцать танков, шестьсот шестнадцать артиллеристских орудий и семьсот девяносто три противотанковых пушки. В районе группы «А», как сообщает генерал-полковник Гарпе, на фронте протяжённостью семьсот километров на один километр приходится сто тридцать семь пехотинцев. Красная армия может на километр фронта выставить полторы тысячи пехотинцев. Резервы генерал-полковника Гарпе состоят лишь из четырёх танковых дивизий, одной мотопехотной дивизии и одной механизированной боевой группы в составе бригады. Это остатки разбитой Десятой танковой дивизии.

Гудериан замолчал и посмотрел на Гитлера. Лицо фюрера было безучастным и неподвижным, похожим на маску. Опираясь на обе руки, он неотрывно смотрел на лежащую перед ним карту, как будто ничего не слышал, его мысли витали где-то далеко. Он стоял молча и неподвижно. Гудериан нанёс последний удар.

– Мой фюрер, абвер в связи с этим сообщает: нашим ослабленным подразделениям со стороны советского Восточного фронта противостоят пятьдесят пять хорошо оснащённых армий, шесть танковых армий, тридцать пять танковых и механизированных корпусов и шесть миллионов двести восемьдесят девять тысяч солдат. Шесть миллионов, фюрер! Советские подразделения имеют в своём распоряжении сто пятнацадцать тысяч орудий, пятнадцать тысяч танков и самоходных орудий, сто пятьдесят восемь тысяч автомобилей. Количество реактивных установок «Катюша», которые у нас называют «Сталинским оргáном», не указано...

Имя Сталина вывело Гитлера из прострации. Его голова вздрогнула, откинулась назад, он поднял руки и прижал их к груди.

– Цифры! – закричал он. – Цифры! Ничего, кроме цифр. Немецкий солдат в десять раз сильнее русского! У нас есть «Тигры», «Пантеры» и «Королевские тигры». У нас есть новая штурмовая винтовка 44, лучшие автоматы в мире – МГ-42. Есть штурмовые орудия и героизм немецкого солдата, который знает, что должен защитить свою страну, жену и детей, матерей, отцов и будущее рейха! А что такое цифры?! И вообще, откуда вы их взяли, Гудериан?!

– Из отдела абвера «Иностранные армии востока», мой фюрер. Сообщение составлено генералом Геленом!

– Гелен! Гелен! Опять этот нытик! Жонглирует своими утопиями! Я скажу вам, как отношусь к этим цифрам: это самый большой обман со времён Чингисхана! Как можно обращать внимание на эту глупость? Принимать за правду? И Гелен попадает на этом впросак! А я, Гудериан, не попадаю! Но скажите, что вы предлагаете?

– Освободить Курляндию и открыть котёл, в котором находится группа армий «Север», создать оборонительные рубежи в районе Литцманнштадта и Гогензальца, усилить Восточный фронт от Восточной Пруссии до Украины, перебросив туда подразделения из Норвегии и Западного фронта, спрямить дугу фронта между Радомом и Кильце. Советское наступление имеет целью взять в клещи и окружить Восточную Пруссию, Польшу и Померанию.

– Это сказал Гелен?! – закричал Гитлер.

– Об этом говорит обстановка, мой фюрер.

– Нет! Нет! Нет! – Гитлер топнул сапогом, его лицо задрожало, а глаза заполыхали яростью, но генералы к этому уже привыкли. Только Кейтель сердито посмотрел на Гудериана. – Вы все не знаете правду! Восточный фронт держится! На Западном фронте нужно сделать заслон! На Западном! Ни один солдат не сдвинется с Западного фронта! Я что, единственный, кто правильно оценивает обстановку?!

– Как прикажете, мой фюрер. – Гудериан положил документы в папку, отдал честь нацистским приветствием и вышел. Он был единственным начальником Генерального штаба, который осмеливался говорить Гитлеру правду.

Сообщение вермахта от 10 января 1945 года было коротким:

«На Восточном фронте важных событий не произошло».

Такой была обстановка, когда Яна Петровна вышла из городской больницы, чтобы встретиться с Михаилом Вахтером. Старшей медсестре Вильгельми она сказала, что хочет ещё раз посмотреть фильм Файта Харлана «Кольберг» с несравненным Хорстом Каспаром в роли Гнейзенау и актёром Генрихом Георге.

Вахтер теперь жил в подвале вытянутого северного флигеля Кёнигсбергского замка, рядом с подвальными помещениями ресторана «Кровавый суд». Эти помещения арендовал винный оптовый торговец Давид Шиндельмайсер, перестроил их и ресторан прославился во всей Европе. Раньше подвалы служили рыцарскому ордену тюрьмой, судом, камерой пыток и местом казни, о чём и напоминало название «Кровавый суд». Шиндельмайсер превратил их в ресторан, которому отдавало предпочтение восточнопрусское дворянство, у помещиков здесь были постоянные комнаты, со всех стран сюда приезжали путешественники, чтобы с тихим ужасом поесть и выпить в этих подвалах, где когда-то люди кричали от пыток, когда на дыбе им вырывали суставы. Гауляйтер Кох с удовольствием заходил в «Кровавый суд», пил крепкое красное вино и произносил напыщенные речи.

Замок Кёнигсберг… больше не существовал.

Всё началось с того, что весной 1944 года на третьем этаже произошёл пожар. Там Кох вместе с генерал-фельдмаршалом фон Кюхлером открыл выставку антисоветской пропаганды. Образ славянского «недочеловека» должен прочно укорениться в головах немцев. И хотя замок днём и ночью охраняли солдатаы, а при нём даже имелась пожарная часть, проверяющая все внутренние помещения замка, неизвестному противнику нацизма удалось сразу после открытия выставки сжечь её.

Кох бушевал. Он сразу позаботился о том, чтобы охрану немедленно отправили на фронт, вызвал к себе директора музея доктора Финдлинга, Михаила Вахтера и коменданта города.

– Это безобразие! – кричал Кох. – На моих глазах в охраняемом замке резвятся террористы! Но клянусь, теперь будем разговаривать другим тоном! Теперь они спляшут под мою дудку!

После часа ругани комендант удручённо вышел из кабинета гауляйтера. Доктор Финдлинг и Вахтер остались и ждали, пока Кох погасит свой гнев хорошим глотком коньяка.

Пожар, начавшийся на третьем этаже, не повредил собрание картин и Янтарную комнату этажом выше. Когда Кох, сразу после пожара вместе с Финдлингом и Вахтером осматривал эти помещения, то увидел лишь белый налёт на стенах. Вахтер во время пожара, как всегда, находился в Янтарной комнате, надышался дымом и теперь сильно кашлял.

– Этот налёт можно легко стереть, гауляйтер, – сказал он и потёр рукавом мозаику. – Это следы от дыма. Как нам повезло.

– Ничего страшного не произошло, – успокаивал доктор Финдлинг Коха по пути на четвёртый этаж, и облегчённо вздохнул, только войдя в комнату. – Но не надо всё время полагаться на удачу. Не знаю, кто это сказал, но он прав: удача – продажная девка!

– Возможно, это сказал я! – усмехнулся Кох. – На что вы намекаете, доктор Финдлинг?

– Германия после наступлений перешла к обороне…

– Финдлинг, не надейтесь на то, что я постоянно буду пропускать мимо ушей ваши слова. – Кох по-дружески, но неодобрительно посмотрел на доктора Финдлинга. – На войне всегда так: то наступают, то отступают. И так до окончательной победы! Вспомните Фридриха Великого. После поражения под Кунерсдорфом все полагали, что Пруссии пришёл конец. А что потом? Лейтен! И Пруссия стала сильнее прежнего! Почему? Потому что Фридрих никогда не сдавался! Вот и наш фюрер… он никогда не сдаётся. Поражения делают его ещё сильнее, и у нас будет свой Лейтен и окончательная победа!

– Тем не менее, гауляйтер, воздушные налёты с Запада могут распространиться и на Восточную Пруссию, – осторожно произнёс Финдлинг.

– Если появятся самолеты, мы их будем сбивать.

– Но несмотря на это, они будут сбрасывать бомбы. А если бомба попадёт в замок, в этот флигель на четвёртом этаже…

Кох пристально посмотрел на Финдлинга. Он сразу всё понял и представил весь ущерб, который нанесло бы такое попадание. Вахтер вдруг оцепенел, у него сдавило горло.

– Янтарная комната, – тихо произнёс Кох. – И все картины. Безвозвратно.

– Если мы их не спасём, гауляйтер.

– Что вы предлагаете, Финдлинг?

– Я мог бы снова разобрать Янтарную комнату, уложить в ящики и поместить их в безопасном подвале южного флигеля. После окончательной победы... – Финдлинг сделал многозначительную паузу, – после окончательной победы её можно легко установить обратно, если ее не перевезут в Линц, в музей фюрера.

– Она останется здесь! – Кох ткнул указательным пальцем в пол. – Здесь, в Кёнигсберге. Я буду за неё драться с Борманом и Гитлером. – Он посмотрел вокруг, повернулся кругом, в его глазах вспыхнула гордость. – Будем разбирать, Финдлинг?

– Да. Все настенные панели сейчас закреплены так, что их легко снять. Гирлянды и цоколи тоже. Разборка в Пушкине была значительно труднее. Растрелли прикрепил их к стене очень прочно.

Кох повернулся и показал пальцем на Вахтера.

– А вы какого мнения, Вахтер? Вы ведь и сами уже как будто кусок янтаря… Может, и вас поместить в подвал?

– Чтобы уцелеть… конечно, господин гауляйтер.

– Так мы и сделаем. Доктор Финдлинг, приказываю переместить Янтарную комнату в безопасное место, которое вы считаете самым подходящим.

Это было правильно решение.

Все великолепные настенные панели, резьба, цоколи, фигуры, маски, мозаику, головы ангелов и фризы поспешно сняли и упаковали в двадцать пять ящиков. Ответственность за работы возложили на Вахтера, он смотрел за тем, чтобы ничего не повредили. Доктор Финддлинг каждый день приходил в зал и подолгу рассматривал сокровища. Однажды он сказал:

– Повреждения, который нанесли комнате наши войска, мы подремонтировали, Михаил. – Он уже привык обращаться к Вахтеру по имени, хотя и на «вы», и эта близость показывала, какого высокого мнения он о Вахтере и как сплотила их общая любовь к Янтарной комнате. – Вы знаете, как нас взбесил этот, скажем откровенно, вандализм немецких солдат. Это позор. Но кое-что не выходит у меня из головы, и мы, как ни странно, никогда об этом не говорили: на четвёртой панели отсутствует головка ангела. Припоминаете, Михаил? И когда я рассматривал под лупой старые фотографии, то увидел, что это пустое место было всегда. Никто не пытался вырезать новую голову ангела и поставить её на место. Ни вы, Михаил, ни ваш отец. У вас есть этому объяснение?

– Её никогда не заменяли, доктор. И когда я увидел, что вы вырезали голову ангела и поставили её на это место, я ничего не сказал, потому что меня как будто парализовало.

– Михаил! Что с вами?! – Доктор Финдлинг тревожно посмотрел на Вахтера. – Вы сильно побледнели.

– Это маленькое пустое место на четвёртой панели – наша реликвия. Для нас, Вахтеров, и только для нас. Мой предок Фридрих Теодор Вахтер, первый хранитель Янтарной комнаты, снял головку ангела, чтобы положить её в гроб Петра Великого. Это произошло 28 января 1725 года в Санкт-Петербурге. Таким было последние желание царя: положить кусочек янтаря из комнаты ему на грудь и уйти с ним в вечность. Царь умер прежде, чем мой предок принёс ему эту головку. Через два дня после смерти царя он закопал её на берегу Невы, в том месте, где Петр I любил смотреть на свой прекрасный город.

Вахтер опустил голову, а доктор Финдлинг был потрясён. Они молчали довольно долго, пока доктор Финдлинг не произнёс:

– Михаил, этого никто не знал. Обещаю, что когда мы снова установим Янтарную комнату, я уберу копию головки ангела. «Пятно царя», назовём его так, должно остаться.

– Спасибо. – Вахтер вытер глаза рукой. – Спасибо, доктор Финдлинг. Вы один из немногих, кто это понимает.

Насколько своевременным оказался демонтаж Янтарной комнаты, стало понятно в ночь с 29 на 30 августа 1944 года.

Бомбардировщики англо-американских Воздушных сил появились в небе над Кёнигсбергом. Началась страшная бомбардировка. Город полыхал, зенитные пушки и ночные истребители напрасно пытались противостоять налёту. С ночного неба лились смерть и разрушение. Фугасные бомбы, авиационные мины, зажигательные бомбы и фосфорные бомбы превратили город в горящий ад. Утром 30 августа 1944 года старого Кёнигсберга больше не стало.

Замок рыцарского ордена, гордость города, за одну ночь был почти полностью разрушен. От него остались лишь дымящиеся руины, осыпающиеся стены, развалившиеся башни и флигели… замок Кёнигсберга превратился в кучу почерневших, обуглившихся и неровных обломков.

В сообщении вермахта звучало:

«30.08.1944 г.

Ночью британская авиация, снова нарушив государственную территорию Швеции, провела массированные налёты на города Штеттин и Кёнигсберг.

Силы противовоздушной обороны сбили восемьдесят два четырёхмоторных бомбардировщика».

И всё. Несколько общих фраз об уничтожении города, о страданиях тысяч людей, смерти женщин, детей и стариков, об истерзанных телах и о людях, задохнувшихся в подвалах, сожжённых или умерших от разрыва лёгких.

Гауляйтер Кох выбрался из надёжного бункера и приказал немедленно ехать в замок, к южному флигелю, полностью разрушенному. Он искал Финдлинга с Вахтером и нашёл их во дворе замка в окружении солдат и поляков, пригнанных на принудительные работы.

– Янтарная комната! – воскликнул Кох, как только вышел из машины. – Что с Янтарной комнатой, Финдлинг? Скажите мне правду!

Город ещё горел, дома обваливались, спасательные команды искали среди развалин выживших. В больницах, школах и спортзалах лежали стонущие и умирающие, а врачи и санитары, медсёстры и добровольцы боролись за каждую жизнь.

– Она уцелела, гауляйтер. – Доктор Финдлинг с перемазанным сажей лицом кивнул Коху. – Подвалы выдержали.

– Это ваша заслуга, Финдлинг! Я этого никогда не забуду. – Кох помедлил, потом протянул Финдлингу обе руки. – Я благодарен вам.

– Янтарная комната – часть моей души, гауляйтер.

Финдлинг повернулся к Вахтеру. Польские рабочие как раз подняли из подвала первый ящик, сопровождаемые криком Вахтера:

– Осторожно! Повыше! Больше влево, ребята! Левее…

– Что вы собираетесь делать? – громко спросил Кох.

– Я приказал перенести ящики в северный флигель, гауляйтер. Там надёжнее. Хотя подвалы южного флигеля достаточно глубокие, но своды северного флигеля крепче. Подвалы рядом с «Кровавым судом» – самые надёжные во всём замке. Их не пробьют ни фугасы, ни мины. И там не произойдет пожар.

– Делайте, что считаете правильным, Финдлинг. – Кох посмотрел на первый ящик, который теперь стоял на усеянном обломками дворе замка. – Я доверяю вам самое ценное сокровище в мире. После окончательной победы я представлю вас фюреру… он будет вам очень благодарен.

Кох попрощался, сел в машину и уехал назад в горящий город. В ставку фюрера он отправил сообщение: «Прошу сообщить фюреру и рейхсляйтеру Борману, что Янтарная комната цела».

Само собой разумеется, что Вахтер после переезда Янтарной комнаты под своды северного флигеля тоже перебрался туда. Его прежняя квартира была разрушена до основания, он не нашёл там ничего, кроме маленькой, трехстворчатой латунной иконы для поездок, которую царь Пётр I в 1720 году подарил своему тайному другу Фридриху Теодору Вахтеру.

С тех пор она передавалась из поколения поколению по наследству и устанавливалась в красном углу на деревянную полочку, где также висело распятие. Юлиус Вахтер, сын Фридриха, врач и хранитель Янтарной комнаты во время правления трёх цариц – Анны, Елизаветы и Екатерины II, выгравировал на обратной стороне иконы: «Пусть благословение освещает и хранит всех нас, пока на этой земле день будет сменяться ночью. 20 мая 1766 года, во время правления великой Екатерины».

Благословение осталось… Вахтер нашёл икону под обломками шкафа, закрытую лоскутами одежды, как будто её туда положила рука Бога.

Комната в подвале была надёжным укрытием от бомб, но холодной. Толстые стены пахли затхлостью столетий. Вахтер притащил три нагревателя, широкую кровать с толстым пуховым одеялом, стол, четыре стула, умывальник, шкаф, зеркало, печку на углях, для которой четыре дня делал отверстие в стене, чтобы установить вытяжную трубу, несколько кастрюль, посуду и столовые приборы, несколько стаканов, ковёр из кокосового волокна, подвесную лампу и две настольные. Всё это ему выдали со склада снабжения, но только потому, что он предъявлял записку гауляйтера: «Михаилу Вахтеру предоставлять всяческую помощь».

Когда польские рабочие привезли на тележке диван, это стало настоящим праздником. Как и диваны в миллионах немецких комнат, она была обита зелёным плюшем и имела резную спинку. Это был подарок от Бруно Велленшлага, друга Коха, который не только возглавлял администрацию района, но и отвечал за распределение мебели среди пострадавшего от бомбёжки населения. Вместе с диваном Велленшлаг прислал также две картины для украшения комнаты. Одну – известный портрет Гитлера, где фюрер, в форме и плаще с поднятым воротником, уверенным взглядом смотрит в будущее, а вторую – репродукция картины Менцеля: концерт для флейты с оркестром в Сан-Суси.

Sans souci… – беззаботность. Какая горькая ирония!

«Куда же её повесить? – спрашивал себя Вахтер, стоя перед большим портретом фюрера. – Туда, на стену? Он тогда всегда будет перед глазами, день и ночь, при каждом движении, во время любой работы? Он завладеет всей комнатой. Куда же его?»

Манцеля он повесил над диваном. Фюрера прибил снаружи на дверь. Когда доктор Финдлинг первый раз посетил его в подвале и с сарказмом спросил: «Здесь главная ставка фюрера?», Вахтер ответил:

– Мне доставляет удовольствие смотреть на него снаружи. Остальные должны думать, что я его последователь. Каждому своё…

В этот день, 10 января 1945 года, Вахтера навестила Яна.

Счастливая, радостная, ликуя до небес и готовая обнять весь мир, она вбежала в подвал, бросилась Вахтеру на шею, поцеловала и закружилась с ним по комнате. Целый день она работала в больнице, писала списки и отчёты, заполняла формуляры и вместе со старшей сестрой Фридой Вильгельми делала обход отделения. Пишущей машинкой она овладела в совершенстве, печатала быстро, даже не глядя на клавиши. Когда она набирала письма или сообщения, то строчила, как из пулемёта.

Фрида, эта гора мяса с человеческим лицом, так привыкла к своей материнской роли, что полюбила Яну, как родную дочь. Вся ее материнская любовь, которую она никому не могла передать, излилась на Яну. После того как шустрый доктор Ганс Филлип прижал Яну в чулане и порвал на ней платье, Фрида бушевала, как гром, и позаботилась о том, чтобы из Кёнигсберга его перевели в Эльбинг. После угрозы всё бросить и уехать с «доченькой» в Берлин руководству больницы ничего другого не оставалось. Это произошло в 1943 году, и с тех пор больше никто к Яне не приставал. Даже начальник отдела кадров молчал, что она единственная медсестра без документов. По сути, она была фантомом, которого учитывали в платёжной ведомости.

В 1943 году у Яны появилась подруга по имени Сильвия Ааренлунд, родом из Швеции. Она изучала в Уппсале истории искусства, прежде всего её интересовало восточноазиатское. В 1943 году она, гражданка нейтральной страны, прибыла в Кёнигсберг, чтобы продолжить обучение в университете как вольнослушательница.

Первый раз Яна и Сильвия встретились в замке, в картинной галерее, а потом в Янтарной комнате, которую доктор Финдлинг тогда открыл для свободного посещения. Яна обратила внимание на то, что эта блондинка осматривает Янтарную комнату не как все посетители, двигаясь вдоль стен. Она часто останавливалась, внимательно рассматривала отдельные мозаики и даже садилась на стул. Вахтер, сопровождавший группу школьников с учителем, рассказывал им историю Янтарной комнаты и не обратил на неё внимания. Он лишь удивился, заметив боковым зрением, что Яна разговаривает с какой-то молодой посетительницей.

– Вас заинтересовала комната? – спросила Яна девушку.

На хорошем немецком Сильвия ответила:

– Она мной завладела. Вы понимаете, о чем я? Я не просто очарована этим неповторимым произведением искусства… это слишком слабо сказано. Она… она проникла мне в сердце.

– Со мной происходит то же самое. Иногда эта красота меня ошеломляет.

– Вы медсестра, судя по вашей одежде?

– Да. Я работаю в местной больнице.

– Вы родом из Прибалтики? Ваш немецкий резковат.