Текст книги "Янтарная комната (ЛП)"

Автор книги: Хайнц Конзалик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

Сильверман понял обе руки, как будто Вахтер направил на него оружие.

– Пожалуйста, убедитесь сами, – произнёс он с горечью. – Я не прячу её в кармане.

– Но вы её видели, капитан.

– Кто вам это сказал?

– Мы собирали информацию. Иначе как бы мы вышли на вас?

Сильверман поверил в этот блеф. Он опустил руки и с удивлением уставился на Яну, которая сказала:

– Мы проследили путь двадцати ящиков из Кёнигсберга через Берлин, Веймар, Фридрихрод и замок Райнзардбрунн. Оттуда Янтарную комнату увезли на грузовиках с красными крестами и со швейцарскими номерами.

– Это верно. – Сильверман слепо лез в ловушку. – Когда мы исследовали калийные рудники под Меркерсом, я стоял перед этими ящиками.

Впервые Вахтер и Яна услышали про Меркерс. Никто им об этом не говорил, были лишь намёки. Как-то в Заальфельде один американский офицер проговорился: «Здесь, в Тюрингии, находятся сокровища в миллионы долларов». Но где именно, он промолчал.

Меркерс. Где это? Калийный рудник…

Ни Вахтер, ни Яна не показали, как их взволновало это сообщение. Они лишь кивнули Сильверману и сделали вид, будто уже всё знали. Капитан выглянул из окна. Тёплое весеннее солнце сияло над парком, дорожками, кустами, цветниками и каменными скульптурами замка Киссхайм. Настоящий спокойный день под необъятным голубым небом.

– Значит, вы знаете, где Янтарная комната? – спросил Вахтер.

– Конечно.

Вахтер вздрогнул, как от удара током.

– Где?

– Она растворилась в воздухе. – Голос Сильвермана дрогнул от волнения при воспоминаниях. – Она просто исчезла…

– Этого не может быть, – воскликнула Яна. – Двадцать больших ящиков… это же несколько грузовиков!

– Ровно три армейских грузовика. По приказу Эйзенхауэра все найденные в рудниках Кайзерод художественные ценности и мешки с золотом отправили двумя транспортными колоннами во Франкфурт. 14-го и 17-го апреля. Под усиленной охраной. Тем не менее, 16-го апреля из первой колонны исчезли три грузовика с Янтарной комнатой. Грузовики и одного из водителей, Ноя Ролингса, позже нашли. Водитель был застрелен. На его груди была вырезана свастика. Исходя из этого, мы сделали вывод, что грузовики похитил немецкий Вервольфом.

– А другие водители? – спросил Вахтер.

– Они нигде не всплыли и, возможно, их скелеты когда-нибудь случайно обнаружат в лесу. – Сильверман повернулся к ним. – Вы ищите Янтарную комнату по поручению советского правительства. Я сам поставил перед собой эту задачу. Мы должны объединить усилия… Мой рапорт об увольнении из УСС уже лежит на столе в Вашингтоне. Видимо, там меня считают сумасшедшим.

– Мы тоже сумасшедшие, капитан, – с сарказмом отозвался Вахтер. – Только так можно это выдержать. У меня к вам один неприятный вопрос: возможно ли, что кто-то сознательно позволил Янтарной комнате исчезнуть, чтобы потом тайно вывезти её в США?

– И кто же? Господин Вахтер, вы обвиняете офицеров США в краже произведений искусства?

– Это был глупый вопрос, – быстро ответил Вахтер. – Я слышал, что в шахтах Граслебена было спрятано свыше шести тысяч ящиков с художественными ценностями, половину вскрыли еще до того, как Граслебен перешёл к англичанам. Американцы, контрразведка и военнослужащие армии США.

– Мне ничего об этом неизвестно, – натянуто произнёс Сильверман. – Всё это из-за спешки.

– А в Меркесе не могло случиться то же самое?

– Нет. Я сам смотрел за порядком. Двадцать ящиков такого размера не могли исчезнуть незаметно.

– Нужно снова начать поиски в Меркесе, капитан.

– Тогда вам надо спешить. – Сильверман откинулся на спинку кресла. Он поджал губы, показывая, что считает это нелепым. – В связи с решением союзников о разделении Германии на зоны оккупации, генерал Эйзенхауэр приказал эвакуировать войска из Саксонии и Тюрингии и передать это области Советам.

– Что? – воскликнул Вахтер, но не от страха, а от радости. – Наши солдаты разместятся в Тюрингии?

– Вы же называли себя немцем? – удивился Сильверман.

– И Меркес будет советским? – спросила Яна.

– Нет... его займут советские войска. Это большая разница. Мы остаёмся в Баварии, но это не значит, что она будет американской. Бавария остаётся немецкой. Никто не знает, как всё это будет выглядеть в ближайшие несколько лет.

– Раз в Меркесе будут стоять советские войска, мы сможем работать там без помех. – Вахтер на мгновение закрыл глаза. Германии, которую он знал по изображению на карте, больше не было. Она была разгромлена и разделена. По улицам Берлина, родине его предков, маршировали советские войска. – Это радует. Советское командование поможет нам в поисках Янтарной комнаты.

– Американское тоже, – немного обиженно произнес Сильверман. – Но ни ваши власти, ни наши не волшебники и не смогут вернуть Янтарную комнату. – Сильверман наклонился вперёд. – Да и что вы хотите найти в Меркерсе? Там ничего нет, шахты пусты. Три грузовика исчезли в Альсфельде. В Гессене.

– В Альсфельде… – протянул Вахтер. – Это совершенно новый след. О Гессене никто не говорил. Все теоретические пути перемещения двадцати ящиков из Рейнхардбрунна указывали на Геттинген, Западную Саксонию или Мекленбург (где Янтарная комната была бы поближе к Берлину) и на южное направление, прежде всего на «Альпийскую крепость» и на Австрию. Но Гессен никто не предполагал. – Таким образом, появился ещё один след...

– Называйте, как хотите. Поиски велись там несколько недель.

– Могло случиться так, что ящики из Альсфельда увезли дальше на юг или северо-запад?

– Всё может быть, – пожал плечами Сильверман. – Мир велик, но чует мое сердце, Янтарная комната где-то здесь, в Германии.

– Тогда мы её найдём! – с полной уверенностью сказал Вахтер. – Капитан Сильверман, мы можем заниматься поисками вместе?

– Я сам хотел это предложить. – Сильверман поднялся со стула. – Я займусь поисками, когда уволюсь из УСС и армии. Нужно дождаться ответа из Вашингтона. – Он махнул в сторону окна, на парк замка Кисснайм. – Не хотите подождать меня здесь? В замке достаточно места. Разве здесь не прекрасно? Зальцбург по ту сторону крепости, панорама с видом на горы, озёра Зальцкаммергута у порога. Я бы с удовольствием здесь поселился. Вы знаете, что я немецкий еврей?

– Догадался, капитан.

– Двенадцать лет я тосковал по Германии. По кошмарной Германии! Четырнадцать моих родственников погибли в Бухенвальде, Флоссенбюрге и Маутхаузене. Их застрелили, замучили до смерти, отравили в газовых камерах, использовали как подопытных в медицинских исследованиях. И всё же я тосковал, представляете?

– Да. Яночка и я … мы тоже тоскуем по Пушкину, но только с Янтарной комнатой.

– Возможно, я и правда останусь здесь, в Австрии. Может, пригожусь здесь, в Зальцбурге, как искусствовед. Здесь каждый камень дышит искусством. – Сильверман покачал головой и с грустью улыбнулся. – Планы… Только что закончилась самая страшная война всех времён, а мы уже строим планы. Планы. Что готовит будущее, господин Вахтер?

– У меня есть только одна цель: Янтарная комната.

– Даже если вы из-за этого превратитесь в вечного скитальца?

– Даже если так, капитан, – сказал Вахтер почти торжественно. – На всё воля Божья!

Увольнение капитана Сильвермана затянулось. Так просто из секретной службы уйти невозможно, в особенности потому, что Сильверман слишком много знал и возглавлял спецподразделение «Орион», разыскивающее произведения искусства и культурного наследия Германской империи. Он также возглавлял тайное подразделение «Т», которое после анализа секретных докладов, разыскивало не только спрятанные сокровища, архивы и библиотеки, но и скрывающихся под чужими именами военных преступников. Разве подобный человек может уйти вот так просто?

Капитана Сильвермана вызвали в Вашингтон. Третьего августа он улетел в Америку. Как сообщали – чтобы отчитаться. Но он-то знал, что для допроса. Вахтер и Яна пробыли в замке Киссхайм до июля. Они двинулись на стареньком «Адлере» в сторону границы американской и советской зон по автобану Мюнхен–Берлин, который так любил Гитлер, и на американском посту предъявили паспорта. Лейтенант кивнул, с американской небрежностью бросил короткий взгляд на фото в паспортах, сравнивая их с людьми, и освободил дорогу.

На советской стороне они сначала вызвали недоверие, особенно когда Яна воскликнула по-русски: «Здравствуйте, товарищи!» Их привели в кабинет, где молодой старший лейтенант сидел перед радиоприёмником и благоговейно слушал арию из оперы «Евгений Онегин». Лейтенант неохотно приглушил звук. Следующей шла увертюра к опере «Руслан и Людмила».

– Откуда? Куда? – неприветливо спросил он.

– Из Зальцбурга в Берлин, товарищ старший лейтенант, – ответил Вахтер по-русски.

– Зачем?

– Вот, прочитайте…

Вахтер развернул бумагу на четырёх языках и положил её на стол перед офицером. Подействовал документ поразительно. Старший лейтенант быстро взглянул на множество печатей, сразу же выключил радио, с удивлением уставился на Вахтера и Яна и склонился над документом. Сработала чудодейственная сила печатей. Чем больше печатей на бумаге, тем уважительнее относятся к ней русские. Каждое учреждение ставит свою печать, и чем их больше, тем значительнее предъявитель.

– Добро пожаловать, товарищи, – произнёс старший лейтенант, прочитав документ. – Конечно, вы можете передвигаться свободно, куда пожелаете. Вы ищете Янтарную комнату? Я слышал о ней. В армейской газете было написано, что её украли фашисты. Но собаки украли не всё, правда, товарищи? Мы ведь её вернем?

– Трудно сказать. – Вахтер взял документ, сложил его и убрал в карман. – Мы можем ехать дальше?

– Куда хотите, товарищи. – Старший лейтенант по-юношески рассмеялся. – Отсюда хоть до самой Сибири.

– Может, попозже, – сухо ответил Вахтер. – Мы были бы рады на своей старой машине доехать от Берлина до Ленинграда.

– Вам надо в Ленинград, товарищи? Это долгий путь.

– Мы добрались сюда от Ленинграда и теперь должны вернуться. Вернее сказать, нам надо в Пушкин.

– Тогда счастливого пути, товарищи. – Старший лейтенант пожал Яне и Вахтеру руки. Он обратил внимание на изношенное платье Яны. Люди с таким количеством печатей на бумаге должны выглядеть иначе. – А кто вам, собственно говоря, помогает?

– Например вы, товарищ старший лейтенант. – улыбнулась Яна. – Нам нужен бензин, машинное масло, хлеб, колбаса, масло, тушёнка, огурцы, лук.

– Копчёная осетрина и икра из Азовского моря…

– Было бы ток неплохо, товарищ.

– Я выпишу удостоверение, – сказал старший лейтенант, его лицо приняло серьёзный вид. – Предъявите его коменданту Заальфельда. Он выдаст вам продовольственные карточки, по которым вы можете покупать продукты или питаться в открытых гостиницах и ресторанах, если такие встретятся.

– Было бы практичнее питаться в воинских частях Красной Армии.

– Попробуйте, товарищи. – Старший лейтенант смущённо улыбнулся. – Вы прибыли с американской стороны и, наверное, избалованы, верно? У наших союзников еды в десять раз больше, чем у нас. – Он пожал плечами. – Но кашу или капусту вы получите. Побыстрее отвыкайт от своих привычек, товарищи. От жирной пищи человек быстро дегенерирует.

Они находились в пути две недели, спали в казармах или в полевых лагерях Красной Армии, питались с офицерами и рассказывали им о Янтарной комнате. В Берлине, в Главном управлении советской администрации, они получили новую одежду. После того как Вахтер выступил с лекцией о городе Пушкин, Екатерининском дворце и Янтарной комнате в офицерской столовой Карлсхорста, им предоставили другую трофейную машину марки «хорьх» – шикарный автомобиль с советскими военными номерами. В документе прибавилось ещё несколько печатей и красовались имена четырёх генералов и одного маршала Советского Союза. С таким снаряжением они продолжили путь в Пушкин.

Они ещё раз посетили Кёнигсберг, почти пустой, разрушенный город с разбомблённым портом и остовами затонувших кораблей, с сожжённым замком и руинами крепостных стен. Ещё раз Вахтер спустился в подвал «Кровавого суда», где рядом с Янтарной комнатой он пережил все бомбежки. На внешней стороне двери до сих пор висел портрет Гитлера, правда, его лицо и часть ниже пояса были разрезаны. В подвале остались стол, стулья и кровать, но матрац и постельное белье отсутствовали, а посуду со столовыми приборами и печку кто-то забрал. С января по апрель 1945 года в Кёнигсберге стоял страшный холод. Трудно было поверить, что прошло всего полгода с того январского дня, когда колонна машин под командованием капитана Лейзера покинула город.

Яна заехала в больницу. Здание было повреждено незначительно, на проходной у ворот сидел какой-то старик, незнакомые немецкие и советские медсёстры спешили по переходам, в коридоре ей встретились новые врачи, которые вопросительно смотрели на неё, и, наконец, она вошла в комнату Фриды. Здесь ничего не изменилось: тот же широкий письменный стол, столик для пишущей машинки вместе с самой машинкой, деревянные шкафы для документов, потёртости на линолеумном полу. Не было только Фриды. Вместо неё в том же широком, сделанном специально для Фриды кресле, сидела другая старшая сестра, а за пишущей машинкой трудилась худенькая, бледная девушка с лицом, как у мышки.

– Что вы хотите? – спросила старшая сестра, когда Яна вошла в комнату и молча осмотрелась.

– Ничего.

– Это что-то новенькое.

Девушка за пишущей машинкой подняла голову и смущённо улыбнулась.

– Где старшая сестра Фрида Вильгельми?

– Не знаю. Я знаю о ней только по подписям в документах. Когда я начала здесь работать, её уже не было. Где она? Понятия не имею.

– Когда вы начали здесь работать?

– С 15 апреля… через шесть дней после капитуляции Кёнигсберга.

– А доктор Панкратц?

– Второго апреля погиб при бомбёжке.

– А про Фриду ничего неизвестно?

– Ничего. Я ничего не знаю. А вы кто?

– Я сидела вон там… – она показала на место за пишущей машинкой, – а потом... меня перевели.

– Очень жаль, – старшая сестра пожала плечами. – Тогда в Кёнигсберге пропала без вести куча народа, многих похоронили неопознанными. Советские войска непрерывно обстреливали город. Кто в это время оказывался на улице, становился безымянным трупом. Это был ад.

– Спасибо, – Яна кивнула старшей сестре. В горле пересохло и запершило. – Слава богу, всё закончилось.прошло.

Она вышла из кабинета Фриды, в вестибюле прислонилась к стене и заплакала. Никто не останавливался и не задавал вопросы. Все в Кёнигсберге имели причины для слёз – ведь Кёнигсберга больше не было.

Третьего августа, когда капитан Сильверман вылетел в Вашингтон, они добрались до Пушкина. Перед ними лежало широкое, обрамленное высокими деревьями крыльцо Екатерининского дворца. Разрушенные фасады, обвалившиеся крыши, разломанные стены.

– Боже мой, – прошептал Вахтер и молитвенно сложил руки. – Боже мой...

В единственном более-менее уцелевшем парадном зале разместилось подразделение Красной Армии для охраны Екатерининского дворца. Хотя было объявлено о том, что каждый, кто вынесет что-нибудь из дворца, будет расстрелян как мародер, мелкие и неприметные сокровища не были в безопасности. Серебряная ложка с чеканкой, ручной серебряный подсвечник, китайская фарфоровая тарелка, вазочка, ассирийское стекло, золотая табакерка… многие вещицы можно спрятать в карманах брюк или унести под шапкой.

После разрушения дворца и отступления из Пушкина немецких войск 15 января 1944 года жительницы города очистили дворец от обломков. Сапёры Красной Армии прочесали дворец и парки в поисках неразорвавшихся снарядов, спрятанных гранат и взрывчатки. Комиссия искусствоведов осмотрела дворцы бывшего Царского села и установила, что немцы основательно и со знанием дела их разграбили. Всё, что не переместили в безопасное место в Ленинград, исчезло или было разбито.

Лишь немногие вещи были повреждены незначительно и подлежали реставрации.

Но на это тогда не нашлось времени. Да и в 1945 году, после победы. Нужно было в первую очередь восстановить разрушенные города и деревни, поднять сельское хозяйство и промышленность, подсчитать, какие страна понесла потери, и вложить миллиарды рублей, чтобы сожжённая земля снова покрылась цветами. Искусство могло подождать. Голодный не получит удовольствия, рассматривая картины Рафаэля. Сначала надо построить жильё, а для дворцов достаточно того, что наступил долгожданный мир. Тем не менее, в Екатерининском дворце навели порядок, и по некоторым залам можно было пройти. Некоторые из них снова обставили спасённой мебелью. Женщин из Пушкина привлекали к наведению порядка, они заботились о том, чтобы чистота во дворце напоминала о прежнем его блеске, а зимние морозы ничего больше не уничтожили. Смотритель наблюдал за всем работами и сортировал обломки, которые можно ещё использовать при восстановлении дворца.

Вахтер и Яна долго смотрели на разрушенный фасад, сидя в машине, и молчали, потрясённые увиденным.

Война превратила Европу в руины, культурные ценности многих веков были уничтожены снарядами и бомбами, сожжены или преднамеренно взорваны – но служило ли это утешением для Вахтера? Здесь был его Екатерининский дворец, его город Пушкин и когда-то – его Янтарная комната. Почти двести тридцать лет прожили Вахтеры в этих местах, здесь они рождались и умирали. Цари и царицы приходили и уходили, их души возносились под звон колоколов и песнопения священников и монахов, а некоторые погибли от чужой руки. Распутин, удивительный монах, проводил в Царском селе свои пьяные оргии и любовные пирушки, и даже два раза сидел в Янтарной комнате перед цесаревичем и прикосновением руки останавливал приступ кровотечения у маленького Алексея.

Бывал во дворце и Троцкий, Потрясенный Ленин назвал Янтарную комнату святыней русского народа. Сталин сидел на стуле посреди комнаты и терпеливо, вопреки привычке, слушал рассказ Вахтера о Янтарном кабинете, прежде всего об оргиях Екатерины Великой, которая запиралась здесь с любовниками, чтобы в блеске «солнечного камня» получать особенное наслаждение. Вахтер всегда был на месте, всегда пользовался доверием, и даже Распутин осенил крестом Георгия Людвиговича Вахтеровского, после чего тот никогда не болел и в возрасте мирно скончался во сне в возрасте ста одного года.

Разве не имел право Вахтер уронить слезу, глядя на развалины дворца?

Так и сидели они молча в машине. Яна положила руку на плечо Вахтера и дала ему время успокоиться. От крыльца с колоннами к ним медленно направился майор. Его фуражка была сдвинута на затылок, китель расстёгнут, ворот рубашки открыт. Сюда редко приезжали проверяющие, а если в Екатерининский дворец заглядывал кто-то из высокого командования, то об этом сообщали заранее, можно было успеть привести себя в порядок. День выдался жарким. В августе в Ленинграде можно сгореть, а летом 1945 – особенно. Майор посмотрел на огромный «хорьх», на армейские номера и на сидевших в машине двух гражданских: пожилого мужчину и красивую женщину с высокими скулами и слегка раскосыми глазами. Он сдвинул фуражку на лоб, чтобы выглядеть официальнее, и подошёл к опущенному стеклу дверцы.

– У товарищей есть вопросы? – спросил он и с интересом посмотрел на Яну.

Вахтер кивнул, открыл дверцу и вышел. Яна сделала то же самое с другой стороны. Вахтер глубо вдохнул и с выдохом освободился от потрясения.

– Я уже бывал во дворце, – сказал он. – Могу я его осмотреть?

– Вы его видели? Вы расстроитесь.

– Я уже расстроился, товарищ майор.

– Я не видел этот дворец, пока сюда не приехал. Но многие посетители вспоминают, каким он был, и очень расстроены увиденным. Что вы хотите увидеть? Не всё ещё доступно для осмотра. В некоторых местах сохранилась опасность обрушения. Здесь почти ничего не осталось. В основном все ценности в Ленинграде, их вернут, когда восстановят дворец.

– Я знаю. – Вахтер посмотрел на ту часть здания, которую он знал лучше всего. – Мне хотелось бы посмотреть Янтарную комнату.

– Её нет, товарищ. Украли фашисты! Говорят, это был самый красивый зал.

– Нет ничего прекраснее. Настоящее чудо. Небо, солнце, вся красота мира, море света из янтаря. Люди, товарищ майор, которые оказывались в ее стенах, молитвенно складывали руки в благоговении. – Вахтер глубоко вздохнул. – Я хотел бы её увидеть… её голые стены.

– Спросите у смотрителя.

Вахтер вздрогнул, как от укола. Яна тоже была расстроена и поняла причину растерянности Вахтера. Она подошла к нему и обняла за плечи.

– У смотрителя? – переспросил Вахтер. – Здесь снова есть смотритель?

– Назначен центральным отделом управления дворцами. – Майор заметил на лице посетителя растерянность и с улыбкой махнул рукой: – Это хороший, приятный человек, товарищ. Он не откажет вам в осмотре пустой комнаты. Он уже навёл порядок во дворце. Бригаду штукатуров и каменщиков держит под постоянным контролем. Без него, – поморщился майор, – здесь всё было бы, как год назад.

– Пойдём, дочка. – Вахтер снова посмотрел на окна бывшей Янтарной комнаты. Стёкла и рамы заменили, так что комнату заливал солнечный свет. Вахтеру показалось, что новый смотритель тоже любит Янтарную комнату и обустраивает её в первую очередь. Когда они вошли во дворец, и майор остался позади, Вахтер сказал Яне:

– Не будем говорить новому смотрителю, кто мы такие, Яночка. Пусть он рассказывает нам о Янтарной комнате, а когда закончит, я ему скажу: «Товарищ, вы говорите неправду и забыли то-то и то-то. Раньше здесь работал Михаил Вахтер и знал значительно больше… Вот будет смеху».

– И после этого вы признаетесь, кто вы такой?

– Нет, Яночка. Сначала мы доберемся до Ленинграда и поищем людей, которые что-нибудь знают о Николае. Возможно, кто-нибудь покажет его могилу, и мы положим на нее цветы.

– Думаете, он всё-таки погиб?

– Последние новости пришли семь месяцев назад. Друзья Сильвии сообщили из Ленинграда. Правда ли это? Почему оттуда не было больше ни звука? Я уже примирился с судьбой и с тем, что остался последним из Вахтеров. – Он посмотрел на часть сохранившейся широкой лестницы, ведущей в Янтарную комнату. – Теперь настало время попрощаться после двухсот тридцати лет верной службы. – Он глубоко вздохнул, чтобы придать твёрдости голосу. – Как думаешь, новый смотритель живет в нашей квартире? Могу ли я его попросить показать её?

– Мы его об этом спросим. Конечно же, он вас поймёт. Но тогда вы должны ему признаться. Что делать чужому человеку в комнате смотрителя?

– Ты как всегда права, Яночка. Надо подумать, хорошенько подумать.

Они медленно поднялись по широкой лестнице, как будто хотели проститься с каждой ступенькой. Затем остановились перед главной дверью Янтарной комнаты, которую доктор Финдлинг в 1941 году посчитал недостающей и приказал снять. Теперь вместо неё висела простая дощатая дверь со старой щеколдой и без замка. Что здесь закрывать? Голые стены? Что можно украсть из пустой комнаты?

Несмотря на это, Вахтер с явным почтением надавил на щеколду и открыл дверь. Яна пропустила его вперед, а сама задержалась на секунду у порога, едва дыша от волнения.

Вахтер остановился посреди комнаты, руки за спину, как делал десятки лет один или с группой посетителей. Он стоял так, будто на стенах блестела янтарная мозаика, как будто сверкали цоколи и панели, гирлянды и резные головы, ангелы и маски, венецианские зеркала и картины в рамах.

Ценный наборный паркет из различных пород дерева со вставками из перламутра, возможно, самый красивый пол в мире, в основном сохранился, за исключением нескольких повреждённых мест. Новый смотритель или кто-то другой посыпал пол свежими древесными опилками. Носком ботинка Вахтер очистил маленький участок и был счастлив снова увидеть этот пол под своими ногами. Потолочные фрески также остались на месте и не имели следов повреждений. Он сразу заметил, что они были заботливо вымыты и очищены от пыли. Отсутствовали лишь панели, исчезнувшие двадцать ящиков с янтарным чудом. Он, Михаил Вахтер, мог бы снова здесь стоять и на русском либо на немецком объявить: «Дорогие товарищи! Уважаемые дамы и господа! То, что вы здесь видите, вы больше не увидите нигде в мире: Янтарная комната… пойманное золото солнца...»

Нет, он никогда этого не произнесет. Янтарную комнату украли, а новый смотритель забрал наследие Вахтеров. Всё закончилось: и прошлое, и история. В этот миг Вахтер понял, что он стал стариком. Человеком из прошлого.

Ему осталось только одно – поиски Янтарной комнаты.

Он медленно развернулся, закрыл глаза и мысленно представил настенные панели, как они висели здесь двести тридцать лет. Он даже увидел щель, которую сделал Фёдор Фёдорович, его прадед и первый смотритель Янтарной комнаты, когда 25 января 1725 года выломал из панели головку ангела, чтобы она вместе с Петром Великим отправилась в вечность.

И тут у Яны перехватило дыхание. Она не слышала шагов на лестнице и не заметила, как распахнулась дверь и кто-то вошёл. Она ошеломленно прислонилась к стене, царапая ногтями крошащуюся штукатурку. В дверях прозвучал возглас. Громкий, разрывающий сердце возглас, от которого в её жилах застыла кровь.

– Отец! Отец! О Боже – отец!

Вахтер замер и покачнулся. Стоящий в дверях человек устремился к нему, обхватил, прижал, крепко обнял, зарылся лицом в шею и опять воскликнул:

– Отец! Отец!

И за этим возгласом наконец последовал дрожащий крик старика:

– Николай! Колька! Колька! Сынок… Сынок…

Вахтер обмяк, но руки сына его удержали, он плакал, плакал, опустившись на колени, молитвенно сложил руки и воздел их к небу, слёзы катились по его лицу, текли по дрожащим губам, он хотел что-нибудь сказать, назвать сына по имени или поблагодарить Господа. Он смотрел на сына, на его повзрослевшее лицо, на короткую бороду, на белокурые волосы и голубые глаза, доставшиеся ему от матери. Его сын, его жив, не в могиле, он видит его, чувствует его руки, его дыхание. Они стояли друг перед другом на коленях на посыпанном опилками полу, крепко обнявшись, и обнимались, не находя других слов, кроме как «сынок» и «отец»…

Они всё стояли на коленях, когда Николай дрожащим голосом спросил:

– Отец, что с Яной? Ты что-нибудь слышал о ней?

Только сейчас Вахтер вспомнил, что Яна стоит за открытой дверной створкой, поднял руку и молча показал через плечо Николая. В это мгновение она оттолкнулась от стены и воскликнула дрожащим голосом:

– Николай, любимый, моя душа!

Она подбежала к нему, раскрыв объятья, и упала ему на грудь.

– Вот теперь окончательно наступил мир, – произнёс Вахтер и снова почувствовал силу в голосе. Он погладил Яну и Николая по головам, удивляясь, что его сердце ещё не взорвалось. – Теперь мы снова вместе.

– Давайте выпьем. – Николай обнял Яну и отца. – Я нашёл в подвале двадцать бутылок вина. Представьте себе. Ты будешь доволен, папа. Там стол и стулья, и твой любимый диван. Всё как прежде, если не смотреть в окно.

Вахтер во второй раз положил голову на плечо сына.

– Ты… ты теперь новый смотритель? – хрипло спросил он.

– Само собой разумеется, отец. Комната принадлежит Вахтерам! Разве может быть по-другому? Я вернулся сразу после освобождения Пушкина. Навёл порядок и везде спрашивал о вас. Все сообщали, что вы считаетесь пропавшими без вести. Но я всё же надеялся…

– Мой смелый сыночек… – Вахтер сжал губы, чтобы снова не дать волю слезам. Потом он сказал, как бы упрекая самого себя: – Я потерял Янтарную комнату. Я был с ней, пока не начался воздушный налёт. Он нас разделил, и где она сейчас, я не знаю.

– Его тогда ранило в плечо, Коля. Я доставила Михаила Игоревича в лазарет, иначе он бы умер. – Яна посмотрела на Николая, ожидая его мнения. – Может, мне надо было остаться с комнатой? Жизнь Михаила Игоревича была для меня дороже. Это моя вина.

– Ты всё сделала правильно, Яночка.

– А эти стены, – Вахтер сделал широкий жест рукой, – останутся голыми! Но есть один след, лишь один след, сыночек…

– Мы всё соберём, отец. Мы найдём Янтарную комнату. Пойдёмте, выпьем… У меня в горле пересохло. Мы выплакали всю воду.

Обнявшись за плечи, они пошли во флигель смотрителя. Здесь всё было по-прежнему: перед диваном стояла табуретка, на которую клал свои усталые ноги Вахтер, когда возвращался после обхода дворца.

– Дома, – сказал он, снял пиджак, сел на диван, вытянул ноги и положил их на табуретку. – Дети, я дома. Сейчас бы мне мою трубочку…

– Она тоже здесь. – Николай засмеялся, достал из шкафа старую изогнутую трубку и протянул её Вахтеру. – Только табак, папа, стал крепче.

Летний вечер в Пушкине… солнце, как красный шар, погрузилось в парк.

***

Самые лучшие планы может поменять случай.

Нельзя вытянуть из моря полную сеть рыбы, если там нет косяка; нельзя ласкать любимую женщину, если она этого не хочет; нельзя построить дом, если нет участка, на котором он должен стоять, нельзя искать в Германии Янтарную комнату, прочёсывая страну вдоль и поперёк, если государственные учреждения заняты другими, более важными делами.

В Москве создали специальную комиссию по возвращению разграбленных культурных ценностей, её филиал располагался в Ленинграде, была собрана гора документов, но она мало что делала в разрушенной стране, которую необходимо восстановить. Немцы были побеждены, они голодали, расчищали руины городов, но учреждения работали, в страну возвращалась воля к жизни. Была основана Демократическая партия, появились такие имена, как Аденауэр, Шумахер, Хундхаммер и Хойс, жизнь снова возвращалась в разрушенную Германию... Тогда как у одного из победителей, России, остались чудовищные раны, нанесённые разрушительной войной, и они не могли затянуться так быстро. Материальные и людские потери, только убитых свыше двенадцати миллионов человек, были слишком велики, а страна оказалась в изоляции, поскольку вчерашние боевые друзья стали политическими врагами.

Две общественные системы – социализм и капитализм – снова столкнулись друг с другом. Союзники в войне с гитлеровской Германией – да, но никакого совместного сосуществования с коммунизмом. Между Востоком и Западом опустился занавес, железный занавес, и Россия осталась одна на своей выжженной земле.

Михаил Вахтер, Николай и Яна ездили в Ленинград, их встретили, как героев. Бесчисленные рукопожатия с директорами музеев, депутатами городского Совета и партийными работниками, про Вахтера написали в газете, поместив его фотографию и цитату: «Я никогда не прекращу поиски Янтарной комнаты!» Однако так же быстро, как ветер сдувает пыль, о Вахтере и его короткой славе забыли.

В ленинградском отделении спецкомиссии внимательно выслушали рассказ Вахтера, составили протокол и нарисовали на карте Германии предположительный путь Янтарной комнаты: от Кёнигсберга до Берлина, от Берлина до замка Райнхардбрунн, от замка до шахты «Кайзерода» возле Меркерса в Тюрингии, от Меркерса, возможно, на Франкфурт, а дальше, около Альсфельда, след теряется. Имя Фреда Сильвермана было подчёркнуто красным карандашом, как самого важного свидетеля.