Текст книги "Янтарная комната (ЛП)"

Автор книги: Хайнц Конзалик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

– Я выполняю задание! Отведите меня к генералу. Немедленно! Через два дня немцы займут Пушкин. Их артиллерия уже обстреливает город. Я всё объясню. Этот красноармеец, – она кивнула на Золотвина, – обнаружил меня случайно. Мне нужно к генералу!

– Мне лучше знать, что тебе нужно! – в голосе Вехова прозвучали стальные нотки. – Повернись! И закрой рот! Для меня шпион – не человек.

Генерал Виталий Зиновьев разговаривал по телефону с Пушкиным. Майор и другие искусствоведы докладывали, что в городе уже слышны выстрелы, а самолёты бомбят Екатерининский дворец, имеются значительные повреждения. Возможности разобрать и спасти Янтарную комнату нет никакой.

– Мы должны сегодня же покинуть Пушкин, – сказал майор сдавленным голосом. По телефону Зиновьев слышал взрывы гранат. Донесений с фронта не поступало, такое впечатление, что там все посходили из ума. – Фашисты неудержимо продвигаются вперёд. Прямо на Пушкин должна выдвинуться дивизия СС.

– Да знаю я! – Зиновьев бросил взгляд на развернутую на столе карту. Его ставка располагалась в небольшом дворце, в царские времена принадлежавшем богатому боярину, князю Владимиру Николаевичу Чепикову. Генерал знал, что придется оставить этот район самое большее через три дня. Штаб был готов к эвакуации. Генерал Попов, во главе срочно стягиваемых двенадцати дивизий оборонявший город, ждал его в Ленинграде. От Жукова поступил приказ о немедленном отступлении: для обороны города каждый человек на счету. Но организованное отступление стало бы своего рода небольшой победой, если бы в обозе дивизии на десяти грузовиках удалось отправить в Ленинград Янтарную комнату.

– К вам движется колонна грузовиков, товарищ майор.

– Слишком поздно, товарищ генерал.

– Никогда не поздно, – рявкнул Зиновьев. Прозвучало, как крик души. – Пушкин покинете за пять минут до вступления в город немецких войск.

– Мы не можем. Чтобы как следует разобрать комнату, требуется минимум для три или четыре. У нас нет для этого времени. Через три часа мы покинем Екатерининский дворец. У меня сердце обливается кровью, товарищ генерал, но этим я не могу остановить немцев.

Зиновьев положил трубку. Вошел его адъютант Ковалёв и доложил о посетителе.

– Девица какая-то, – сказал он и покачал головой. – На ней немецкая шинель и форма сестры Красного креста. Нашли в лесу, в землянке, говорит по-русски и требует, чтобы с ней поговорил генерал.

– Шпионка, Игорь Иванович? – генерал Зиновьев прижал подбородок к воротнику кителя. – Зачем её привели? Где она?

– Ждёт за дверью.

– Расстрелять!

– Поговорили бы вы с ней сначала, товарищ генерал. Она знает, что её ждёт, но…

– Ладно, пусть войдёт.

Там, в лесу, незадолго до того, как младший лейтенант Вехов хотел выстрелом разнести голову девушки, произошло нечто неожиданное. Шпионка лишь сказала: «Речь идёт о Янтарной комнате», и это короткое предложение полностью изменило ситуацию. Вехов опустил пистолет и несколько раз сглотнул, будто в горле пересохло. Потом покосился на Золотвина и других красноармейцев, столпившихся вокруг в ожидании казни, и решил не показывать слабости и прежде всего сострадания.

– Ну ладно! – хрипло сказал он. – Какая разница – сейчас или через пару часов? Тебя всё равно расстреляют! Золотвин и Никитин, доставьте её к командующему.

Он даже рискнул и выделил в их распоряжение грузовик, хотя за такое генерал Зиновьев мог и устроить нагоняй. Янтарная комната – эти слова подействовали, как заклинание. Если и правда шпионка как-то связана с Янтарной комнатой, то Зиновьев должен её выслушать, а потом решить, как с ней поступить.

– Если вздумаешь сбежать… – решил предупредить он, но девушка лишь покачала головой.

Рана на ее голове перестала кровоточить, на лбу запеклась красная корка.

– С какой стати мне бежать, товарищ?

– Я тебе не товарищ, шлюха! – выругался Вехов. – Ты вообще знаешь, что такое товарищ?! Это – честь! Не марай мою честь…

После этих слов он ударил девушку с такой силой, что ее голова мотнулась в сторону, и Золотвину показалось, будто она оторвётся от шеи. Показав этим ударом свою подлинную сущность, Вехов развернулся и подошёл к лежащей на боку машине со сломанной осью, приняв решение ехать в Пушкин. Эти восемь машин уже никому не были там нужны, но младший лейтенант Вехов об этом еще не знал.

Он приказал запустить моторы, сел в кабину первого грузовика, и после длинного гудка колонна двинулась в путь.

Вехов не знал о том неприятном факте, что едет прямо навстречу наступающим немецким частям.

Дверь рабочего кабинета Зиновьева открылась, адъютант Ковалёв кивнул, и девушка вошла. Выглядела она в точности так же, какой ее нашел Вехов – платье не стало чище.

Зиновьев презрительно поморщился и жестом велел ей не подходить ближе. Ему почудился запах плесени и гнили, но больше всего поразил вид этой девицы: шинель, платье сестры Красного креста, сальные космы волос, лицо с широкими скулами, ноги в толстых чулках и крепких ботинках. «Интересно, как она будет выглядеть, если её отмыть? – подумал он. – Снять с неё это кошмарное платье, причесать, может даже подкрасить? Наверняка из-под этой грязи появилась бы красавица».

– Что дальше? – спросил он не слишком дружелюбно. – Хотите сделать признание? Вы понимаете по-русски?

– Это мой родной язык. – Девушка посмотрела на Ковалёва. – Могу я снять шинель? Здесь очень жарко. Я её надела, потому что в землянке было холодно.

– Ты сотрудничаешь с немцами, верно?! – холодно спросил Зиновьев. – И хотела перейти к фашистам!

– Я хотела дождаться, пока они пройдут. Немцы будут здесь через пару дней…

– А, ты хорошо информирована. – Генерал повернулся к адъютанту. – Она хотела дождаться, пока они пройдут. Ещё один способ перейти на сторону противника.

Он снова посмотрел на девушку.

– И почему в таком случае ты здесь? Надеешься, что я тебя пожалею? Это глупо, ведь ты враг народа.

– Меня зовут Яна Петровна Роговская.

– Имя настоящее?

– Настоящее. Моего отца звали Пётр Борисович Роговский.

Генерал коротко, еле заметно вздрогнул. Он наклонился над столом и снова внимательно осмотрел девушку сверху донизу. «Маловероятно, – подумал он. – Это наверняка наглая ложь».

– Роговский? Эксперт по живописи девятнадцатого столетия в Эрмитаже?

– Да, это мой отец. – Она сняла шинель, бросила её на пол и стояла теперь перед Зиновьевым в одежде немецкой медсестры. Без грязной, бесформенной шинели она выглядела по-другому, даже в заляпанном платье. У неё была хорошая фигура со стройными бёдрами и отчётливо обозначенными выпуклостями под платьем и нагрудником передника. – Три месяца назад он умер от сердечного приступа. Не смог пережить нападения немцев на нашу страну.

Генерал Зиновьев сложил руки над картой Ленинграда и окрестностей. Конечно, он знал Роговского, и раза три виделся и разговаривал с известным специалистом. Один раз – когда он благоговейно сидел перед картиной Тициана, второй раз – в зале импрессионистов, а последний – перед Леонардо да Винчи. Они разговаривали о картинах и их гениальных мастерах. Разве в такой беседе может зайти речь о дочери по имени Яна?

– Продолжай, – сказал Зиновьев чуть мягче. – Чего дочь Роговского хочет от немцев?

– Я собираюсь выйти замуж за Николая Вахтеровского.

– Мне это имя ни о чём не говорит.

– Это сын Михаила Игоревича Вахтеровского.

– Я его не знаю.

– Его настоящее имя Михаил Вахтер. Он смотритель Янтарной комнаты в Пушкине.

Зиновьев подался вперёд и навис над картой, как для прыжка, под глазом дернулась мышца.

– Присматривал за Янтарной комнатой? – Голос генерала прозвучал громче обычного, и Ковалёв обратил на это внимание.

– Я должна всё вам рассказать, товарищ генерал.

Яна огляделась. У неё вдруг подогнулись колени, и она едва устояла на ногах.

«Он поверил мне, – подумала она, схватившись за Ковалёва. – Меня не расстреляют, я выживу и выполню свой долг».

Генерал, письменный стол, окна, лепнина на стенах и потолке закружились перед ее глазами. Прежде чем Зиновьев успел среагировать, она отпустила Ковалёва, потянулась к стоящему рядом позолоченному креслу, обтянутому красной парчой, и рухнула в него.

– Это длинная история, – сказала она, стараясь, несмотря на слабость, говорить отчётливо. – Наследие, которому уже двести двадцать пять лет.

– Рассказывайте, Яна Петровна. – Зиновьев подал знак Ковалёву. – Принеси водки и чего-нибудь закусить, быстро.

Ковалёв кивнул, развернулся кругом и вышел. «Что происходит? – задумался он, когда подозвал ординарца и передал ему поручение генерала. – Почему вдруг всё изменилось? Она была в немецкой шинели, пряталась в землянке. Да будь она хоть дочкой Сталина, если она перебежала к врагу, её нужно расстрелять».

– По нашему плану я должна была переждать немцев, – сказала Яна и прислонилась головой к обтянутой шелком спинке. – Николай уехал в Ленинград, чтобы защищать город. Ему двадцать три года…

– А вам, Яна?

– Девятнадцать. Мы познакомились два года назад, когда Николай с отцом осматривали в Эрмитаже янтарный шкаф. Мы сразу полюбили друг друга, и папа тут же согласился, когда узнал, кто такой Михаил Вахтер, отец Николая. Год мы прожили вместе в Пушкине, в боковом флигеле Екатерининского дворца, там со времён императрицы Елизаветы живёт семья Вахтеровских, такую фамилию они носят уже двести двадцать пять лет.

Она закрыла глаза. То, что её не расстреляют, потрясло Яну больше всего. Ей хотелось заплакать, но только дрожь во всем теле выдавала её состояние.

– А тут вдруг немцы оказались под Пушкиным. Отец Николая это предполагал, был уверен, уже когда немцы захватили озеро Ильмень и Новгород, прошли Лугу и повернули у Волхова на Ленинград. «Они не пощадят Пушкин, – сказал он тогда. – Утащат Янтарную комнату, и никто не узнает, куда она подевалась. Мы потеряем ее навсегда. Почему ее не вывозят?» Он звонил и трижды ездил в Ленинград, но там все были заняты спасением ценностей Эрмитажа и других музеев, которые прятали в подвалах Исаакиевского собора. Когда они приехали в Пушкин, было уже поздно. Немцы двигались быстрее. Успели вывезти только картины, скульптуры, мебель, книги, ковры и фарфор. На Янтарную комнату времени не осталось.

– Я знаю, – Зиновьев с нетерпением посмотрел на дверь. Где водка и еда? Это же не так сложно, принести что-нибудь съестное. – Я разговаривал об этом с маршалом Жуковым. Ему нужны люди, чтобы стрелять, а не спасать произведения искусства. Возможно, он прав, наверняка прав. Надо выстоять и отразить нападение немцев.

– Точно так же говорил отец Николая. – Яна справилась со слабостью, уже спокойно вдохнула и посмотрела на Зиновьева. – И тогда мы разработали план. Если немцы убьют Михаила Игоревича, некому станет присматривать за Янтарной комнатой. Кто всегда был бы рядом, сопровождал бы её в пути и не спускал глаз с немецких грабителей. Этим человеком могла бы стать только я... переодевшись немецкой медсестрой. Кто будет проверять медсестру? Я могла бы везде пройти, не вызывая подозрений. Таков и был наш план: я бы переждала продвижение немцев, укрывшись в землянке, а когда они уйдут дальше, пришла бы в Пушкин, как будто отстала от своей части. Потом вернулась бы к Янтарной комнате и не спускала с неё глаз. Это хороший план, товарищ генерал?

Она вздохнула и увидела, что ординарец принёс поднос с водкой, чаем и печеньем, а Ковалёв уже накрывает круглый стол в противоположном углу комнаты.

– Михаил Игоревич объяснил, что форму Красного креста и немецкую шинель добыл где-то под Лугой после нашего наступления. Потом мы поехали в лес, выкопали землянку, и я осталась там ждать. «Только четыре дня, Яночка, – сказал он мне, – а может, и меньше. Благослови тебя Господь, доченька. Если мы больше не увидимся, а Николай выживет в войне, будь ему хорошей женой. И никогда не упускай из виду Янтарную комнату, куда бы её ни увезли. Медсестра может везде пройти». Вот так всё и было, но потом меня обнаружил красноармеец Золотвин и отвёл к младшему лейтенанту Вехову. Он хотел расстрелять меня, как шпионку. – Яна окинула голодным взглядом накрытый стол. Чай дымился, а от выпечки пахло корицей и мёдом. Рот наполнился слюной. – Вы мне верите, товарищ генерал?

– Я вам верю, Яна. – Голос Зиновьева стал добрее и спокойнее. – Поешьте и выпейте немного, а потом расскажете про семью Вахтеров или Вахтеровских.

Так прошёл долгий день и долгая ночь. На следующее утро штаб дивизии тронулся в путь, а скромный дворец так и остался уныло стоять посреди парка. Колонны солдат спешно двинулись в сторону Ленинграда.

Яна на велосипеде вернулась в лес и опять спряталась в землянке.

Немецкие войска находились в девяти километрах.

Спецподразделение младшего лейтенанта Вехова, последняя надежда генерала Зиновьева, которому предстояло спасти хотя бы самые ценные части Янтарной комнаты, например, настенные панно, отправилось в Пушкин слишком поздно. Точнее сказать, младший лейтенант вообще не доехал до Пушкина. Восемь грузовиков с красными звёздами на бортах беззаботно въехали прямо к немецким войскам, навстречу Первой танковой дивизии.

Она стояла на окраине Пушкина. Самолёты бомбили дорогу, расчищая путь, и иногда попадали в большой зал Екатерининского дворца. От великолепного зала чудесной работы архитектора Растрелли больше ничего не осталось. Сильно пострадали и смежные помещения… Янтарная комната, защищённая от осколков деревянными панелями, сохранилась.

Увидев едущие навстречу немецкие танки, Вехов не думал ни о сопротивлении, ни о побеге. Приняв решение оставить машину со сломанной осью в лесу и отправить шпионку на грузовике с Золотвиным к генералу, он в глубине души ощутил, что для него война вот-вот закончится. У него было только одно горячее и искреннее желание: не попасть в руки СС. Рассказы о них вызывали ужас.

И вот это произошло, но лучше уж немецкий танк, а не СС. Вехов остановил колонну, вылез из кабины первого грузовика, остальные красноармейцы последовали примеру командира. Когда он поднял руки вверх, они поступили так же и остались стоять возле машин. На их лицах был написан страх, сердца колотились от неизвестности и надежды, что немцы будут обращаться с ними по-человечески, и они выживут в плену. Садисты и жестокие люди встречаются у каждого народа, но не все немцы такие.

– Ребята, – крикнул Вехов своим солдатам, вытянув руки к небу. – Кончилась для нас война. Ничего не поделаешь. Я бы охотно защищал вместе с вами Родину. Но это судьба, ребята. Против судьбы не попрешь. Сохраним хотя бы мужество в плену… мы всё-таки гвардейцы.

Рядом остановился первый немецкий танк, и Вехов с болью в груди подумал: «Сейчас они нас раздавят. Расплющат гусеницами. Может, броситься в лес? Они нас перестреляют, но всё же лучше, чем погибнуть под гусеницами».

Однако он остался стоять, сжав зубы и прищурив глаза. Когда надвигающаяся смерть с грохотом и скрежетом тормозов остановилась рядом и из люка высунулась голова командира, молодого лейтенанта, Вехов сделал глубокий вдох и ещё раз поблагодарил судьбу. «Спасибо, – сказал он беззвучно, – спасибо, судьба. Теперь я знаю, что чувствуешь, когда смотришь в глаза смерти. Я никогда этого не забуду, если выживу. Никогда».

Танкистам нет дела до пленных. Куда их девать? Взять с собой невозможно. Отправить назад под охраной нескольких солдат тоже нельзя – в экипаже танка нет лишних людей, каждый на своём месте и выполняет определённую задачу. Пока молодой лейтенант вылезал из башни, сзади подбежал какой-то штатский. Вехов посчитал его русским. Он был в кепке, мешковатом костюме, грубых ботинках и широкой синей рубахе навыпуск. Так наряжаются многие крестьяне по воскресеньям.

Вехов нахмурился и злобно посмотрел на соотечественника, но поднятые руки не опустил. Русский, которому было около шестидесяти лет, остановился в ожидании рядом с офицером. Немцы взяли его в качестве переводчика, потому что Степан Фёдорович Пивоянов – так его звали – понимал их язык. С 1927 по 1932 год он работал в одном имении в Восточной Пруссии и научился там не только говорить по-немецки, но и ругаться. Крестьяне Восточной Пруссии славились своей грубостью.

Вехов засопел и едва удержался от плевка в Пивоянова. Ведь тот сотрудничает с врагами, едет вместе с захватчиками, переводит, когда прикажут, предаёт Родину, братьев, матерей, отцов и сестёр только ради того, чтобы беззаботно жрать у немцев и, возможно, даже разжиться трофеями. Вот свинья! Предал всех. Вехов вспомнил о грязной шпионке из землянки и вздохнул.

– Ну, говори, крыса поганая, чего надо этому фашисту, – проворчал Вехов и посмотрел на лейтенанта так безобидно, как будто произнёс дружеское приветствие.

Лейтенант, конечно, ничего не понял, кроме одного слова – фашист. Это слово интернациональное. Он расставил ноги и сунул большие пальцы за ремень.

– Если он ещё раз произнесёт слово фашист, я засуну ему нос в задницу, – сказал лейтенант. – Давай, переведи!

Пивоянов выполнил приказ и перевёл эти слова на русский. Вехов разозлился, но сдержался.

– Переведи, – продолжил лейтенант. – Они теперь пленники и должны двигаться по дороге на юг. Немецкая пехота следует за нами в трёх километрах. У них и отметитесь. Убегать нет смысла, мы всё равно вас найдём. И не переодевайтесь в гражданскую одежду! Тогда вас примут за партизан и сразу расстреляют. А в форме, может, и выживете.

Пивянов старательно это перевёл. Вехов опустил руки и облизнул губы.

– А ты пойдешь с нами? – спросил он переводчика.

– Нет, я должен ехать с ними дальше.

– Жаль! Очень жаль! Мы бы тебя охотно повесили.

– Что он сказал? – подозрительно спросил молодой лейтенант.

– Он выполнит приказ, господин офицер. – Пивоянову вдруг захотелось побыстрее опять оказаться под защитой танкистов. – Его отряд пойдёт к вашей пехоте.

– Хорошо.

Офицер подал знак. Подошли трое танкистов с гранатами в руках. Вехов бесстрастно наблюдал, как они подняли капоты грузовиков, а потом быстро выпустили их и отскочили. Гранаты взорвались с глухим звуком. Капоты взлетели вверх, в воздухе закружились куски двигателей, а три машины загорелись. Солдаты Вехова бросились на землю и откатились на обочину. Седьмая машина горела с оглушительным треском, и на Вехова пыхнуло жаром.

Лейтенант снова подал знак.

– По местам! – скомандовал он танкистам.

Пивоянов опустил голову и пристально посмотрел на Вехова.

– Я тоже пленный, – сказал он, как будто извиняясь. – Они могут сделать со мной всё, что угодно. Мне что, застрелиться? У меня чудесная жена, девять детишек, три сыночка сейчас обороняют Ленинград. А мне что делать? Я уже старик, товарищ. Вот ты – другое дело. Считай, тебе повезло. Попадёшь в лагерь, там тебя будут кормить, а делать ничего не надо. Да тебе можно позавидовать.

– Пошёл к чёрту! – сказал Вехов и презрительно скривился. – Ты даже плевка не стоишь. Жаль, что я даже не могу на тебя нассать… Отличная советская моча, как раз для тебя.

Он отошёл на обочину и мрачно наблюдал, как немецкие танкисты залезли на свои стальные чудовища, закрыли люки, а Пивоянов вскарабкался на последнюю машину, где занял место рядом с пушкой. Потом загрохотали мощные моторы, танки тронулись с места и смели с дороги взорванные грузовики, окончательно уничтожив кузова. Когда Пивоянов проезжал мимо Вехова на последнем танке, их взгляды встретились. Во взгляде Вехова было столько ненависти, что Пивоянову хотелось зареветь от стыда. Но в нем не умирала надежда снова увидеть своих детей, прежде всего тех троих, что в окопах и блиндажах под Ленинградом ждали немцев, не желая сдавать город.

Вехов собрал свой отряд. Немецкие танки скрылись в лесу, слышался лишь грохот гусениц. С обеих сторон дороги полыхали грузовики, и у Вехова заныло сердце.

– Товарищи, – сказал он тихо и серьёзно. – Вы всё слышали. Немецкая пехота идет за танками и через час будет здесь. У нас достаточно времени, чтобы определиться. Кто хочет, может убежать и спрятаться. Свое задание мы больше выполнить не можем. Каждый волен поступать, как знает.

– Сбежать – хорошая мысль. – Сержант Емельян Зотов нерешительно потёр лоб обеими руками. – Но если нас найдут, то расстреляют. Как партизан. Наверняка. Командир, а как поступишь ты?

Вехов для себя уже всё решил.

– Пойду навстречу фашистам, – ответил он. – Живой русский, даже в плену, лучше, чем мёртвый герой. Наступит время и для мести. Я буду ждать.

– Тогда мы с тобой, дружище – Сержант Зотов ударил кулаком об кулак. – Это верно: лучше выжить, чем превратиться в гниющий труп. Возможно, когда-нибудь мы увидим Пивоянова и припомним ему работу на немцев. Он живёт где-то неподалеку. Будет легко найти предателя, с его-то девятью детьми. Тогда он заплатит по счёту. Пошли, ребята!

Бросив оружие, отряд во главе с Веховым отправился навстречу немецкой пехоте. Минут через сорок пять солдаты вышли из леса и оказались у широкого картофельного поля, над которым с карканьем кружилась стая ворон. Бледное солнце вытягивало из борозд влагу от последнего дождя.

Когда им повстречался первый открытый автомобиль марки «Фольксваген» в зелёную и коричневую полосу, Вехов поднял руки и остановился.

Машина притормозила, водитель наставил на них автомат, а на дорогу спрыгнули два офицера с пистолетами в руках.

– Руки вверх! – приказал Вехов, и как в балете, солдаты быстро подняли руки. Немецкий майор громко рассмеялся и опустил пистолет.

– Редко теперь встретишь героев, – сказал он второму офицеру, капитану. – Посмотрите только на эти физиономии! Если так пойдёт и дальше, через пару дней будем купаться в Неве.

Как и в случае с лейтенантом-танкистом, Вехов понял только одно слово. Но этого хватило.

Нева. Её рукава и каналы, пересекающие Ленинград, Северную Венецию. Он вспомнил неповторимо прекрасные мосты и мостики, дворцы прежних князей и царских любимцев, Зимний дворец, Адмиралтейство, церкви и соборы, Невский проспект, Эрмитаж, гранитные набережные с широкими лестничными спусками до самой воды, украшенные каменными львами, сфинксами, огромными вазами и постаментами с шарами. Представил Мраморный дворец, площадь Декабристов, очаровательную улицу Зодчего Росси с украшенными колоннами домами, где в 1738 году была основана русская балетная школа, Кировский театр, в котором пел легендарный бас Фёдор Шаляпин, а Чайковский впервые поставил балет «Лебединое озеро». Ленинград и Нева с их запечатлённой в камне красотой – гордость столетий. А сейчас какой-то немецкий офицер говорит о Неве, и это может означать только то, что он хочет завоевать город на Неве. Матушка Россия, защити себя.

– Вы никогда не войдёте в город! – сказал Вехов. – Никогда, пока в нём бьётся хоть одно сердце.

– Что сказал этот клоун? – Капитан бросил презрительный взгляд на Вехова.

– Не имею понятия. – Майор махнул рукой подъехавшей второй машине. – Забирайте их. Установите, из какого подразделения.

Из второй машины вышел фельдфебель и энергично махнул Вехову.

– Давай! – рявкнул он. – Нечего стоять тут размазней! Бегом, бегом!

Потом он выкрикнул на ломаном русском, чтобы его поняли наверняка:

– Дафай! Дафай! Бьешать!

Тяжело дыша, отряд Вехова с поднятыми руками побежал мимо колонны пехоты, пока кто-то не крикнул: «Стой!».

Теперь они стали пленными, для них война закончилась. Возможно, они смогут её пережить, но сейчас по их грязным лицам текли слёзы, а к горлу подкатил ком.

***

Из немецкой военной сводки:

Воскресенье, 14 сентября 1941 года.

На востоке в результате успешно проведённой операции наступление продолжилось.

После того как немецкие войска, несмотря на ожесточенное сопротивление противника, прорвали оборону русских под Ленинградом, кольцо вокруг города смыкается.

Понедельник, 15 сентября 1941 года.

На востоке продолжаются наступательные операции.

Несмотря на мощные оборонительные сооружения войска вплотную приблизились к Ленинграду. Поддержанные тяжёлыми танками контратаки противника окончательно провалились.

***

Михаил Вахтер вылез из надёжного подвала глубиной в два этажа и пробирался через обломки и кучи камней. Кругом валялась разбитая мебель, с потолка свисали куски штукатурки, а в полу образовались огромные трещины. С колотящимся от волнения сердцем он добрался до зала под названием Янтарная комната.

Она выдержала бомбардировки без повреждений. Как только немецкие самолёты улетали, женщины, которых набрали по всему городу, выходили из подвала, чтобы продолжить спасение бесценных произведений искусства. В халатах, спрятав волосы под платки, они лихорадочно работали, прислушиваясь, не летит ли на город новая волна смерти.

Об эвакуации оставшихся в Екатерининском дворце произведений искусства уже нечего было и думать. Первая танковая дивизия стояла в нескольких километрах от Царского села и готовилась к решительному наступлению. Полицейская дивизия СС развернулась в северной части Пушкина, ее головные танки стреляли по городу. Уже ничего нельзя было спасти, только защитить сокровища от разрушения.

Женщины засыпали наборный паркет толстым слоем песка, наполняли большие китайские вазы водой, закрывали картоном обтянутые шёлком и парчой стены, натягивали матерчатые чехлы на историческую мебель, завешивали полки и шкафы неповторимой царской библиотеки. Советские офицеры при отступлении ненадолго остановившиеся в некоторых залах для поддержания телефонной связи с войсками, суетливо бегали между комнатами и выходом, готовые в любой момент запрыгнуть в ожидавшие их у крыльца машины и вернуться в Ленинград.

Тяжело вздохнув, Михаил Вахтер прислонился к закрытой деревянными щитами стенной панели Янтарной комнаты и посмотрел на женщин, разравнивающих песок на прекрасном полу.

Завтра. Или послезавтра. Не позже. И здесь появятся немецкие солдаты, будут глазеть на потолочные фрески и отдерут деревянные щиты, посмотреть, что под ними. Они будут молча стоять перед этим янтарным великолепием, возможно, на мгновение даже замрут от восторга, но потом начнётся грабёж, и в результате прекраснейший зал, которым до этого восхищался весь мир, будет уничтожен.

Вахтер был мужчиной среднего роста, немного тучным в неполные пятьдесят пять лет, с тёмно-русыми волосами без проседи. Он носил бело-голубую полосатую рубашку с закатанными до локтей рукавами. Когда он говорил по-немецки, звуки выходили четкими, как у многих уроженцев восточных областей, у которых вторым родным языком был русский.

Увлекшись осмотром потолочных фресок, он вздрогнул, когда кто-то спросил по-русски:

– Вы действительно хотите здесь остаться, Михаил Игоревич?

Вахтер молча кивнул. Перед ним стоял полковник Николай Михайлович Лимонов, командир бригады, прикрывающей отступление советских войск из Пушкина в Ленинград. Его бойцов уже списали со счетов – часть, укомплектованную лишь противотанковыми гранатами и ружьями, сильно потрепало в тяжёлых оборонительных боях против немецких танков. Люди против машин. Но все они знали, что только эта жертва может спасти город. Каждый день, каждый час был на счету. Сотни тысяч людей рыли в Ленинграде траншеи и противотанковые рвы, строили бункеры и огневые позиции для артиллерии, три оборонительных круга, которые должны были остановить немцев.

Пятнадцатого сентября 1941 года люди напряженно смотрели вверх и молча молили небеса послать дождь. Раньше обычного. Не нужно ждать до октября. От дождей дороги станут непроезжими, повозки застрянут в глубокой трясине, и танки на широких гусеницах будут только месить грязь и вязнуть. Тогда они остановятся, агрессор не сможет приблизиться к Ленинграду, а после дождей придёт зима, задуют метели и заморозят немецкую армию, которой придётся бороться с непобедимым противником – природой. Ленинград будет спасён… Пошли нам дождь, Господи, отвори облака, дай немцам напиться! Сейчас, пожалуйста, сейчас, а не в октябре. Помоги нам, Господи!

– Я должен, товарищ полковник, – ответил Вахтер и отошёл от стены. – Я должен остаться с Янтарной комнатой.

– Вас расстреляют без колебания.

– Почему? Я могу напомнить, что тоже немец.

– На службе у русских?

– Многие немцы в прошлые столетия служили царям. Генералы, адмиралы, исследователи, философы, врачи и политические советники были немцами… как и мои предки. В 1716 году мой предок Фридрих Теодор Вахтер приехал в Санкт-Петербург вместе с Янтарной комнатой. С тех пор Вахтеры всегда были рдом с ней, следили за ней и оберегали. Но кроме этого задачи у них была и другая – произвести на свет сына. Так это наследие передавалось из поколения в поколение.

– И вы верите, Михаил Игоревич, что и вы, и Янтарная комната уцелеете? Это иллюзия. Вы будете последним Вахтеровским.

– Нет, Николай Михайлович. У меня есть сын. – Вахтер произнес это с гордостью. Традиция производить на свет сыновей ни разу не нарушалась, ее свято чтили. – Он сейчас в Ленинграде, охраняет произведения искусства, которые мы сумели эвакуировать, и будет участвовать в обороне города. Я горжусь им. Даже если меня расстреляют, рядом с Янтарной комнатой всё равно останется Вахтер.

Полковник Лимонов прислушался. Вдалеке грохотала артиллерийская канонада. Ему показалось, что пол под ногами слегка дрожит.

– Завтра немцы будут во дворце. – Лимонов разозлился на себя. Конечно, пол во дворце не дрожал, ему померещилось. Нервы! И у командира бригады есть нервы, только нужно уметь их контролировать. – Как вы поступите, Михаил Игоревич?

– Представлюсь командиру немецких войск. Уверен, он будет жить здесь, во дворце. Нет более красивого места в Пушкине. И буду просить, умолять защитить Янтарную комнату от вандализма.

– Вандализма? Вы правда хотите так сказать? Вахтеровский, вас будут избивать до тех пор, пока вы не пролепечете: «Немецкий солдат – не вандал». Вы никогда не служили в армии?

– Никогда. Мы, Вахтеровские, всегда находились на особом положении. Кто же будет заботиться о Янтарной комнате? Царь Петр Первый выдал нам собственноручно подписанный документ с печатью позволяющий членам семьи всегда находится рядом с Янтарной комнатой. Он висит под стеклом в моей квартире, его признавал каждый правитель России… даже Ленин и Сталин. Нет, я не был солдатом, как и никто из Вахтеров. Дело всей нашей жизни – Янтарная комната.

– Интересная история у семьи Вахтеровских. Рассказывайте дальше, Михаил Игоревич.

– Для этого у нас мало времени. Я должен спасать Янтарную комнату. Попозже, товарищ полковник.

– Вы верите в то, что сможете рассказать попозже?

– Можно ли жить без веры в будущее? – Михаил Игоревич вздрогнул. Где-то совсем рядом раздался такой мощный взрыв, что задребезжали оконные стёкла. – Вы возвращаетесь в Ленинград, товарищ полковник?

– Да.

Лимонов уставился вдаль с каменным лицом. Уже этой ночью его штаб должен эвакуироваться и оставить Екатерининский дворец.