Текст книги "Нарушитель сделки"

Автор книги: Харлан Кобен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

«Первые дни». Это когда Майрон учился на втором курсе Университета Дьюка. Не слишком приятные воспоминания. Его отец был заядлым игроком и все время продувался. Накануне матча против университета штата Джорджия, когда Майрон вернулся в свою комнату в общежитии, он застал там отца в обществе двух громил Германа Эйка. Бандиты пригрозили отрезать отцу палец, если команда Джорджии проиграет с разницей больше чем в десять очков. Отец плакал. Никогда прежде Майрон не видел его в слезах. За последние сорок секунд матча он сделал три неточные передачи, и в итоге команда Университета Дьюка выиграла с разрывом всего в десять очков.

Впоследствии отец и сын никогда не говорили об этом.

– Почему этот мальчишка, этот Чез Ландре, так важен для тебя, Майрон?

– Думаю, его стоит спасти.

– Спасти от чего?

– Он еще ребенок, Герман, а Фрэнк берет его в тиски. Я хочу положить этому конец.

Герман улыбнулся и поменял клюшки. Немного поупражнявшись, он наконец взял ту клюшку, которой мяч загоняют в лунку.

– Ты все такой же крестоносец, а, Майрон?

– Едва ли. Просто пытаюсь выручить ребенка.

– И самого себя.

– Ну хорошо, будь по-твоему. И себя тоже.

Только теперь Майрон заметил, что Герман обут в туфли для гольфа. Господи Иисусе. Большинству игроков гольф служит дурацким суррогатом спорта. Лишь для ничтожного меньшинства он становится наваждением и превращается в образ жизни. Третьего не дано.

– Не думаю, что мне удастся удержать Фрэнка, – сказал Герман, изучая прореху в ковре. – Он настроен очень решительно.

– Тут ты главный, – ответил Майрон. – Это всем известно.

– Но Фрэнк – мой брат. Я могу наступить ему на ногу только в случае крайней необходимости. Не думаю, что сейчас как раз такой случай.

– Что с ним сделал Фрэнк?

– Прошу прощения?

– Как ему удалось запугать мальчишку?

– А… – Герман опять сменил клюшку, взяв на сей раз деревянную. – Похитил его сестру. Кажется, близняшку.

У Майрона опять свело желудок. Верно говорят: ощущение не из приятных.

– Она не пострадала?

– Не стоит беспокоиться, – проговорил Герман, словно отвечая на глупый вопрос. – Пока Ландре ведет себя прилично, ей не причинят вреда.

– Когда ее отпустят?

– Через двое суток. Вроде хотят убедиться, что контракт обрел законную силу, а Ландре не передумал.

– Чего ты хочешь, Герман? Сколько стоит обезопасить меня от Фрэнка?

Герман натянул перчатки и осторожно занес клюшку, пристально следя за своими руками.

– Я уже старик, Майрон. Богатый старик. Что ты можешь мне дать?

В этот момент впервые за все время разговора пошевелился Уин. Он подался вперед и сказал:

– Вы слишком выворачиваете клюшку при замахе, мистер Эйк. Попробуйте чуть больше согнуть запястья и перехватите немного правее.

Неожиданная смена темы сбила с толку и Майрона, и Германа, и громил. Герман взглянул на Уина.

– Прошу прощения, не расслышал вашего имени.

– Уиндзор Хорн Локвуд Третий.

– Ах, так вы и есть бессмертный Уин? Я представлял вас совсем другим. – Герман перехватил клюшку. – Непривычное ощущение.

– Через несколько недель это пройдет, – заверил его Уин. – Вы часто играете?

– При любой возможности. Для меня это больше чем игра. Это…

– Священное таинство, – закончил за него Уин.

Глаза Германа загорелись.

– Вот именно. А вы-то сами играете, мистер Локвуд?

– Да.

– Но для вас это просто забава, верно?

– Верно, – согласился Уин. – Куда вы ходите?

– Таким игрокам, как я, нелегко найти хорошую площадку. Я вступил в клуб «Святой Антоний», что в Уэстчестере. Вы там бывали?

– Нет.

– Площадка – так себе. Восемнадцать лунок, как и положено, только вот больно каменистая. Там нужна ловкость горного козла.

Майрон любил байки про гольф. Да и кому они не нравятся?

– Никак не могу понять одну вещь, – проговорил он, подыгрывая Уину. – Почему ты, Герман, при всей твоей… хм… влиятельности не можешь сам выбрать себе площадку?

Герман и Уин взглянули на него как на голозадого мусульманина, пришедшего к мессе в Ватикане.

– Извините его, – сказал Уин. – Майрон ничего не смыслит в гольфе. Он не отличит стальную клюшку от палки, с какой ходят слепые.

Герман расхохотался, громилы последовали его примеру. Только Майрон не принял участия в общем веселье.

– Все я смыслю, – заявил он. – Гольф – это когда горстка парней в дурацких костюмах покупает большой участок земли, чтобы гонять по нему мячи, размахивая палками.

Сказав это, Майрон залился смехом, но его никто не поддержал. Как известно, любители гольфа начисто лишены чувства юмора.

Герман засунул клюшку в сумку.

– Еще никто не попадал на поле для гольфа за деньги или при помощи грубой силы и угроз, – сказал он. – Я слишком уважаю традиции этой игры, чтобы прибегать к столь недостойным средствам. Это все равно что приставить пистолет к голове священника и потребовать место на передней скамье.

– Святотатство, – в тон ему вторил Уин.

– Вот именно. Так не поступит ни один истинный любитель гольфа.

– Надо, чтобы человека пригласили, – ввернул Уин.

– Совершенно верно. Ведь на хорошей площадке играешь с благоговейным трепетом. Хотелось бы мне быть приглашенным на какое-нибудь из лучших полей мира. Это моя мечта. Но видать, не судьба.

– А если вас пригласят не на одну такую площадку, а на две? – спросил Уин.

– На две… – Герман вдруг умолк, его зрачки на миг расширились, но в следующий момент взгляд затуманился. Казалось, Герман боится, что его разыгрывают. – Что вы хотите этим сказать?

Уин указал на картину, висевшую на стене слева.

– Гольф-клуб «Мерион», – ответил он, а затем протянул руку в сторону дальней стены, на которой тоже висела картина. – А это – «Сосновая долина».

– Ну и что?

– Полагаю, вы о них наслышаны.

– Наслышан? – эхом отозвался Герман. – Это две лучшие площадки восточного побережья, обе принадлежат к числу самых престижных в мире. Назовите номер любой лунки на одной из этих площадок. Ну, давайте.

– Шестая на «Мерион».

Герман залился румянцем, как ребенок рождественским утром.

– Почему-то все считают эту лунку едва ли не самой легкой на свете. Но первый удар надо выполнять с колышка почти вслепую, да еще мяч там быстро теряет скорость. Поставьте колышек в ямку, потом подрежьте к центру, держась подальше от ограничительной линии, которая будет справа. Берите либо среднюю, либо длинную металлическую клюшку и гоните мяч к площадке вокруг лунки, только не забивайте его слишком высоко на склон и не давайте свалиться в ямки, которых полно слева и справа.

Уин улыбнулся:

– Очень впечатляюще.

Герман фыркнул:

– Только не говорите, что вы играли в «Мерионе» или «Сосновой долине», мистер Локвуд. – В голосе Эйка слышались странные нотки. Это был даже не благоговейный ужас, а нечто большее.

– Я член обоих этих клубов.

Герман задохнулся. Майрону подумалось, что он вот-вот осенит себя крестным знамением и скажет «чур меня».

– Член обоих этих клубов? – недоверчиво переспросил Герман.

– В «Мерионе» мне дают три очка форы, а в «Сосновой долине» – пять, – продолжал Уин. – Хотелось бы видеть вас на этих площадках в качестве моего гостя в субботу и воскресенье. Попробуем пройти семьдесят две лунки за день, по тридцать шесть на каждой площадке. Начнем в пять утра, если, конечно, это не рановато для вас.

Герман покачал головой, и Майрону показалось, что в его глазах блестят слезы.

– Нет, не рановато, – с трудом выговорил он.

– В ближайшие выходные вам удобно? – уточнил Уин.

Герман снял телефонную трубку.

– Отпустите девчонку, – произнес он. – Контракт теряет силу. Всякий, кто тронет Майрона Болитара, тотчас простится с жизнью.

Глава 31

Уин и Майрон отправились в свой офис. После побоев у Майрона болело все тело, но кости остались в целости, и он был твердо намерен продолжать борьбу до победного конца. Такой уж он был человек. Отчаянный храбрец.

– Ну и видок у вас, – заметила Эсперанса.

– Ты придаешь слишком большое значение внешности. – Майрон бросил ей фотографию Адама Калвера. – Покажи своей подружке Люси, может, она его узнает.

Эсперанса вскинула руку в шутливом салюте:

– Яволь, герр коммандант.

«Герои Хогана» был ее любимым старым фильмом. Майрон терпеть не мог этот фильм, и ему всегда хотелось оказаться в студии в тот миг, когда честолюбивый сопляк режиссер говорит: «Слушайте, у меня есть сюжет для комедии положений! Место действия, – лагерь для военнопленных в нацистской Германии. Обхохочешься».

– Звонков было много?

– Можно сказать, миллион. Главным образом из редакций газет. Хотели, чтобы вы рассказали о контракте Кристиана. – Эсперанса улыбнулась. – Отличная работа.

– Благодарю.

– Скажите, – спросила Эсперанса, постукивая карандашом по губе, – а этот Отто Берк, часом, не холостяк?

Майрон в ужасе воззрился на нее.

– А тебе-то что за дело?

– Он довольно хорош собой.

Майрона опять затошнило.

– Норовишь выпросить у меня прибавку к жалованью? Пожалуйста, скажи, что это так.

Эсперанса кокетливо улыбнулась, но промолчала. Майрон отправился в свой кабинет.

– Погодите, – остановила она его. – Прямо перед вашим приходом поступило весьма странное сообщение.

– От кого?

– Какая-то женщина по имени Мадлен. Фамилию не назвала. Голос томный.

Деканша. Хмм…

– Номер оставила?

Эсперанса кивнула и протянула Майрону бумажку.

– Не забывайте, что презерватив – друг человека.

– Спасибо, матушка.

– Кстати, ваша мать звонила уже дважды, а один раз и отец сподобился. Полагаю, они беспокоятся за вас.

Майрон вошел в кабинет, свое маленькое святилище. Ему здесь нравилось. Почти все переговоры и важные встречи он проводил в комнате для совещаний, оформленной совершенно стандартно, и это давало ему возможность украсить свой кабинет по собственному вкусу. Слева из окон, разумеется, открывался вид на Манхэттен. Стену за письменным столом сплошь покрывали афиши бродвейских мюзиклов: «Скрипач на крыше», «Пижамная игра», «Как преуспеть в бизнесе без особых стараний», «Человек из Ла-Манчи», «Отверженные», «Хористки», «Вестсайдская история», «Призрак оперы».

На другой стене висели кадры из кинофильмов: Хамфри Богарт и Ингрид Бергман в «Касабланке», Вуди Аллен и Дайана Китон в «Энни Холл», Кэтрин Хепберн и Спенсер Трейси в «Ребре Адама», братья Маркс в «Ночи в опере», Адам Уэст и Берт Уорд в «Бэтмене» – телевизионном, где Берджесс Мередит играл Пингвина, а Сезар Ромеро – Шута. Золотой век телевидения.

И наконец, на последней стене располагались фотопортреты клиентов Майрона. Через несколько дней здесь появится и снимок Кристиана Стила в синей футболке «Титанов».

Майрон набрал номер Мадлен Гордон и нарвался на автоответчик. Зазвучал ее бархатистый голос. Услышав его снова, Майрон почувствовал сухость в горле и положил трубку. У него не было никакого желания оставлять сообщение. Его блуждающий взгляд уперся в часы на дальней стене. Они были сделаны в форме громадных наручных часов, а посреди циферблата красовалась эмблема «Бостон селтикс». Стрелки показывали половину четвертого.

Он еще успеет наведаться в университетский городок. Мадлен ему не нужна, а вот с деканом встретиться весьма желательно, и лучше застать его врасплох.

Подойдя к столу Эсперансы, Майрон сказал:

– Я ненадолго уеду. Если буду нужен, звони в машину.

– Вы что, хромаете? – спросила девушка.

– Самую малость. Громилы Эйка намяли мне бока.

– О! Что ж, до встречи.

– Болит ужасно, но терпеть можно.

– Угу.

– Только не устраивай сцен.

– В глубине души я хотела бы умереть, – ответила Эсперанса.

– Пожалуйста, попробуй связаться с Чезом Ландре. Скажи ему, что нам надо поговорить.

– Хорошо.

Майрон спустился в гараж и сел в свою машину. Уин был настоящим автомобильным маньяком и обожал свой зеленый «ягуар», Майрон же ездил на синем «форде-таурусе» и не считал себя заядлым автомобилистом. Машина доставляла его из пункта А в пункт Б, вот и все. Она не служила ему символом общественного положения, и он не относился к ней ни как ко второму дому, ни как к любимому чаду.

Путь был недолог. Майрон проехал по туннелю Линкольна, миновал знаменитый мотель «Йорк» и длинный щит с надписью: «11 долларов 99 центов в час, 95 долларов в неделю. Комнаты с зеркальными стенами. Теперь мы выдаем простыни!» Женщина в будочке, которой он уплатил пошлину, выказала редкостное дружелюбие, она даже почти взглянула на Майрона, бросая ему сдачу.

Набрав из машины номер домашнего телефона, он заверил мать, что жив-здоров. Мать велела позвонить отцу, поскольку тот волновался куда сильнее, чем она. Позвонив отцу, Майрон заверил и его, что жив-здоров. Отец просил позвонить матери, поскольку она волнуется куда сильнее, чем он. Связь работала просто превосходно. Вот в чем секрет счастливых браков.

В пути Майрон размышлял о Кэти Калвер, об Адаме Калвере и о Нэнси Сират. Он пытался нащупать связывающие их тонкие нити, но тех либо не существовало вовсе, либо, в самом лучшем случае, они были эфемерны, как паутинки. Майрон проникся убеждением, что одна из этих ниточек – Фред Никлер, его величество похабный печатник. Ведь фотография не могла попасть в «Укус» сама. Похоже, Фред проводит какую-то хитрую операцию и знает больше, чем говорит. Сейчас Уин копается в прошлом Фреда. Может, что и выкопает.

Спустя полчаса Майрон прибыл в университетский городок, где сегодня было особенно безлюдно. На лужайках – ни души. Машин – раз-два и обчелся. Он остановился перед домом декана и постучал в дверь. Ее открыла Мадлен (Майрону по-прежнему нравилось это имя); она улыбнулась, увидев, кто пришел, и чуть склонила голову набок, явно довольная его визитом.

– Привет, Майрон.

– Привет, – ответил он, решив выбрать льстиво-вкрадчивый тон.

Мадлен Гордон была облачена в тенниску и короткую белую юбку. Ну и ножки! А тенниска, как заметил Майрон, была полупрозрачной. Наблюдательность – важнейшее свойство настоящего мастера сыска. От Мадлен не скрылось, что прозрачность тенниски не осталась без внимания, но это, похоже, не очень смутило ее.

– Извините за вторжение, – проговорил Майрон.

– Никакого вторжения, – ответила Мадлен. – Я как раз собиралась принять душ.

Ну и ну.

– Ваш супруг дома?

Она сложила руки на груди, точнее, под грудями.

– Ушел несколько часов назад. Вам передали мое сообщение?

Майрон кивнул.

– Не угодно ли войти?

– Миссис Робинсон, вы хотите обольстить меня? – спросил он.

– Прошу прошения?

– Это из «Выпускника».

– О! – Мадлен облизнула губы. У нее был очень соблазнительный ротик. Обычно мужчины не обращают внимания на губы; куда чаще они говорят о носах, подбородках, скулах. Но только не Майрон. – Наверное, мне следовало бы оскорбиться, – продолжала она. – Ведь я не такая уж старуха в сравнении с вами, Майрон.

– Хорошее замечание. Беру эту цитату обратно.

– Итак, повторяю вопрос: не угодно ли войти?

– Конечно, – ответил Майрон, считая, что сразил ее остроумием. Ну что она могла противопоставить такой блестящей находчивости?

Женщина юркнула в дом, и возникший вакуум, казалось, втянул Майрона внутрь следом за ней. В доме было довольно мило. Наверняка здесь часто собирались теплые компании. Слева располагалась просторная комната без двери. Тусклые светильники, персидские ковры, бюсты каких-то длинноволосых завитых французов, большие напольные часы, старинные портреты ученых мужей строгого обличья.

– Может быть, присядете? – предложила Мадлен.

– Благодарю.

«Томный». Именно это слово употребила Эсперанса, говоря о ее голосе. В самую точку. И не только голос, но и глаза Мадлен, ее поступь, ее повадка – все в ней было томным.

– Выпьете? – спросила она.

Майрон заметил, что себе Мадлен уже налила.

– Да, конечно. То же, что и вы.

– Водка с тоником.

– Превосходно, – ответил Майрон, хотя вкус водки был ему ненавистен.

Мадлен смешала питье, и Майрон принялся потягивать его, стараясь не морщиться. Правда, он не знал, насколько успешны его потуги. Женщина села рядом.

– Я еще никогда не заходила так далеко, – сказала она.

– Правда?

– Все дело в том, что меня очень влечет к вам. Вот почему в числе прочих причин мне так нравилось смотреть вашу игру. Вы действительно хороши собой, но вас наверняка уже воротит от этих признаний.

– Не уверен, что тут подходит слово «воротит».

Мадлен закинула ногу на ногу. Она делала это не так красиво, как Джессика, но все равно посмотреть стоило.

– Вчера, когда вы пришли к нам, мне захотелось воспользоваться возможностью. Я решила плюнуть на осторожность, и будь что будет.

Майрон не смог сдержать улыбку.

– Понимаю.

Мадлен встала и протянула ему руку.

– Ну как насчет душа?

– Э… а может, сначала поговорим?

По ее лицу пробежала тень, и оно приняло озадаченное выражение.

– Что-нибудь не так?

– Вы ведь замужем, – с наигранным смущением произнес Майрон.

– И это вас беспокоит? Вообще-то нет.

– Да, полагаю, что так.

– Просто восхитительно, – заметила она.

– Благодарю.

– И глупо.

– Благодарю.

Мадлен рассмеялась.

– Вообще это довольно мило. Но мы с деканом Гордоном называем наш брак «частично свободным».

Хмм.

– А вы можете немножко завести меня?

– Завести?

– Ну, чтобы я не чувствовал себя так неловко.

Она снова села. Белая юбочка задралась, и создавалось впечатление, будто ее нет вовсе. Ножки были очень аппетитные. Да, пожалуй, это самое точное слово.

– Прежде я никогда никого не заводила.

– Это понятно. Просто мне интересно.

Мадлен вскинула брови:

– Что?

– Может быть, для начала скажете, что значит «частично свободный брак»?

Она вздохнула.

– Мой муж и я стали близкими друзьями еще в раннем детстве. Наши родители каждое лето вместе отдыхали в Хайэннис-Порт. Мы оба были из «благополучных семей». – Произнеся эти слова, она подняла руку и начертала в воздухе маленькие кавычки. – И думали, что этого будет достаточно. Но нет.

– Почему бы тогда не развестись?

Она с удивлением воззрилась на него:

– И зачем я вам все это рассказываю?

– Мои честные голубые глаза оказывают гипнотическое воздействие.

– Возможно.

Майрон напустил на себя застенчивый вид. Ну и лицемер.

– Мой муж имеет отношение к политике. Когда-то он был послом, а теперь метит в президенты университета. Если мы разведемся…

– Конец всему, – договорил за нее Майрон.

– Вот именно. Даже в наши дни малейший намек на скандал может погубить карьеру и изменить все течение жизни. Кроме того, мы с Харрисоном и поныне остаемся добрыми друзьями. Можно сказать, лучшими друзьями. Просто нам обоим нужны внешние раздражители. Но разумеется, в меру.

– В меру?

– Приблизительно раз в два месяца, – ответила она.

– А как вы это определили? – спросил Майрон. – Может, какой-то новый алгоритм?

Она улыбнулась:

– Мы часто обсуждали этот вопрос. В рамках переговоров. Раз в месяц, наверное, было бы слишком жирно, а раз в семестр – маловато.

Майрон кивнул. «Тотошка, мы уже не в Канзасе».

– И мы непременно пользуемся презервативами, – добавила Мадлен. – Это предусмотрено соглашением.

– Понимаю.

– У вас есть презерватив?

– Вы хотите спросить, в презервативе ли я сейчас?

Она опять улыбнулась.

– У меня наверху завалялись несколько штук.

– Можно еще один вопрос?

– Если это необходимо.

– Откуда вам с мужем знать, что ни один из вас не превышает… означенной квоты?

– Это очень просто, – ответила Мадлен. – Мы все друг другу рассказываем. Это только добавляет остроты отношениям.

Мадлен и впрямь была со странностями, но в глазах Майрона это делало ее еще привлекательнее.

– А бывает, что ваш муж забавляется со студентками?

Она подалась вперед и положила руку ему на колено. Ее ладонь ползла все выше.

– Ну, это вас заводит?

– Да. – Майрон не очень удачно изобразил вымученную улыбку. По глазам Мадлен было видно, что она не верит его лицедейству.

Женщина убрала руку и спросила:

– Что вам нужно, Майрон?

– Нужно?

– Я чувствую, что вы меня используете, но совсем не тем способом, о котором я мечтала.

О Господи.

– Я просто пытаюсь завестись.

– Не думаю, Майрон. – Женщина пытливо оглядела его. – Перестаньте врать хоть ненадолго. Мы ляжем в постель или нет?

– Нет, – ответил он. – Не ляжем.

– Мне еще никто не отказывал.

– А я еще ни разу не отказывался от такого рода предложений, – ответил Майрон. – А если подумать, то и не получал их.

– Причина в том, что я замужем?

– Нет.

– У вас есть кто-то еще?

– Хуже. Я болтаюсь на крючке и не знаю, куда свалюсь. Дело нешуточное, и я просто в смятении.

– Очень мило.

Он снова состроил смущенную физиономию.

– Если у вас ничего не получится… – сказала она.

– Я вернусь к вам.

Она поцеловала его так страстно, что Майрона пробрало аж до пальцев ног. Поцелуй был что надо.

– Это только увертюра, – предупредила Мадлен.

«Дожить бы до второго действия», – подумал Майрон и сказал:

– Мне необходимо поговорить с вашим мужем. Вы знаете, когда он вернется?

– Не скоро. Но сейчас он в своем кабинете на другом краю университетского городка. Он там один. Вам придется стучать погромче, чтобы он услышал.

Майрон встал.

– Спасибо.

– Майрон.

– Да?

– Обмениваясь рассказами о наших похождениях, мы с Харрисоном никогда не называем имен. Я не знаю, забавляется ли он со студентками, но очень в этом сомневаюсь.

– А как насчет Кэти Калвер?

Она вздрогнула, ее лицо сделалось каменным.

– Думаю, вам пора, Майрон.

– Честные синие глаза, – ответил он. – Смотрите в мои честные синие глаза.

– Только не сегодня. Кроме того, когда я смотрела, как вы играете, меня интересовали вовсе не глаза.

– Вот как? Что же тогда?

– Задница, – ответила Мадлен. – В трусиках она выглядела очень мило.

Майрон испытал непонятное чувство – то ли стыд, то ли восторг. Возможно, восторг.

– Они были любовниками? – спросил он.

Мадлен не ответила.

– Хотите, я повиляю задом?

– Они не были любовниками, – твердо заявила она. – Это я знаю наверняка.

– Тогда почему вас так скрутило?

– Вы спросили, не путался ли мой муж со студенткой, которая, весьма вероятно, стала жертвой убийцы. Я просто опешила.

– Вы знали Кэти Калвер?

– Нет.

– Ваш муж когда-нибудь говорил о ней?

– Почти никогда. Я знаю лишь, что она работала в его офисе в деканате. – Мадлен взглянула на старинные часы, встала и подтолкнула Майрона к двери. – Вам надо поговорить с моим мужем. Он хороший человек и расскажет все, о чем вы спросите.

– Например?

Мадлен покачала головой.

– Спасибо, что заглянули.

Она замкнулась в себе. Возможно, ее обидела тактика, которой придерживался Майрон, задавая свои вопросы. Прежде он никогда не играл мускулами перед женщиной, чтобы добиться цели. Но это по крайней мере лучше, чем угрожать подозреваемому пистолетом.

Майрон повернулся и пошел прочь. Вполне вероятно, что Мадлен провожала глазами его удаляющуюся задницу. Он слегка завилял бедрами и торопливо зашагал через студенческий городок.