Текст книги "Нарушитель сделки"

Автор книги: Харлан Кобен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Глава 29

Джессика приехала домой, в Риджвуд, в десять часов. Утром врач хотел провести еще какие-то исследования, но Джессика отказалась. В конце концов они сошлись на том, что в течение недели она непременно явится на прием, и Эдвард отвез сестру домой.

Подъезжая, Джессика заметила, что машины матери перед домом нет. Что ж, хорошо: ей сейчас совсем не хотелось встречаться с истеричкой матерью. В больнице она настояла, чтобы Кэрол оставили в неведении о вчерашнем происшествии. Мамуле без того хватает горестей, и нечего добавлять ей расстройств.

Джессика направилась прямиком в кабинет. Отец что-то нащупал, это было ясно. Слишком уж странно он себя вел. Утром перед убийством он наведался к Нэнси Сират и пропустил съезд врачей в Денвере, как выяснилось, из-за плохого самочувствия, что было совершенно не в его духе. Возможно даже, что это отец купил фотографии обнаженной Кэти.

Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы заподозрить неладное.

Джессика включила люминесцентные лампы, свет которых, по ее мнению, был немного резковат, поэтому она приглушила их сияние абажуром. Эдвард остался внизу и отправился на кухню рыться в холодильнике.

Джессика принялась шарить в столе отца, не зная толком, что именно она ищет. Может, шкатулку с вырезанными на крышке словами «Главная улика»? Вот было бы здорово. Она заставляла себя не думать о синем лице Нэнси Сират, навеки искаженном ужасом, но это видение навечно запечатлелось в ее сознании. Чтобы отвлечься, Джессика вспомнила о Майроне. Проснувшись сегодня утром в больнице, она сразу увидела его, свернувшегося клубочком в кресле. Майрон был похож на человека-змею из цирка. Представив себе этот образ, Джессика улыбнулась.

В ящике для папок она нашла скоросшиватель, на котором стояли буквы «НСР». Наличные счета руководства в центре Меррилла Линча. В папке лежала декларация наличности на счетах – отчетный документ редкой красоты. Тут перечислено все: ваши акции, облигации, чеки, карточки «Виза», иные активы. У Джессики и у самой был такой документ.

Она проверила суммы на чеках в последней декларации. Ничего необычного. Действие декларации закончилось три недели назад, и это разочаровало Джессику: ей хотелось получить более свежие данные.

Пролистав папку, она дошла до последней страницы, на которой мелким типографским шрифтом было допечатано: «В управлении счетов центра Меррилла Линча Вам присвоен индивидуальный символ. Пожалуйста, наберите 982334, это Ваш код доступа к данным НСР».

Данные НСР, линия 800. Джессика уже пользовалась ею, когда обнаруживала неувязки на личном счете. Она тотчас набрала номер и услышала записанный на пленку голос:

«Вас приветствует центр бухгалтерского обслуживания Меррилла Линча. Наберите номер вашего счета или номер, дающий доступ к счету».

Джессика ввела номер.

«Введите код выбора. Вы можете в любое мгновение прервать разговор. Чтобы справиться о текущем балансе и вашей платежеспособности, наберите единицу. Сведения о чеках можно получить, набрав двойку. Цифра три позволит вам узнать о последних поступлениях на ваш счет. Данные по карточкам «Виза» станут доступными, если вы наберете шестерку».

Джессика решила начать с расходов, а потом взглянуть на чеки. Когда она набрала шестерку, раздался голос: «Переводной вексель «Виза» на двадцать восемь долларов пятьдесят центов отсрочен до двадцать восьмого мая. Переводной вексель «Виза» на четырнадцать долларов семьдесят пять центов отсрочен до двадцать восьмого мая».

Машина не сообщила, откуда поступали деньги. Не сообщит она и об оплате чеков. А знание сумм само по себе ничего не дает.

«Переводной вексель «Виза» на три тысячи четыреста семьдесят восемь долларов сорок четыре цента отсрочен до двадцать седьмого мая».

Джессика замерла. Три тысячи долларов? За что? Она положила трубку, нажала кнопку повторного набора и ввела код доступа к счету.

«Введите код выбора».

На сей раз она набрала ноль, чтобы связаться с отделом обслуживания клиентов.

– Доброе утро, – нараспев произнес приятный женский голос. – Вам нужна моя помощь?

– Да. На моей карточке «Виза» расход на три с лишним тысячи долларов. Я хочу знать, кто предъявил такой счет.

– Номер счета, пожалуйста.

– Девять восемь два три три четыре.

Послышалось щелканье клавиш.

– Ваше имя? – спросила служащая.

Джессика взглянула в декларацию. Слава Богу, счет общий.

– Кэрол Калвер, – ответила она.

– Минутку, миссис Калвер.

Новые щелчки.

– Да, вот эти сведения. Три тысячи четыреста семьдесят восемь долларов сорок четыре цента – счет из магазина «Сыщики и шпионы», Манхэттен.

«Сыщики и шпионы»? Что за чертовщина?

– Спасибо, – сказала Джессика.

– Что-нибудь еще, миссис Калвер?

– Да. Мы с мужем держим все сведения в домашнем компьютере. Боюсь, там какие-то неполадки с диском. Вы можете сообщить мне о последних чеках, выписанных по счетам?

– Конечно. Щелк-щелк-щелк.

Чек номер сто девятнадцать на двести девяносто пять долларов для «вольво» выписан двадцать пятого мая. Взнос за машину.

– Чек номер сто восемнадцать на шестьсот сорок девять долларов для торговцев недвижимостью «Гетэуэй» также выписан двадцать пятого мая.

– Погодите-ка. Вы сказали «Гетэуэй»?

– Да, совершенно верно.

– Там есть их адрес?

– Боюсь, что не располагаю такими сведениями.

Они бегло проверили остальные чеки за май. Ничего примечательного. Поблагодарив женщину, Джессика повесила трубку.

649 долларов – «Гетэуэй», 3478 долларов 44 цента – «Сыщикам и шпионам»? Странностей выявляется все больше. В дверь постучал Эдвард.

– Можно? – спросил он.

– Входи.

Эдвард вошел в отцовский кабинет, понурив голову.

– Извини за позавчерашнее, – пробормотал он и захлопал своими «отпадными» ресницами. – За то, что смылся.

– Ничего страшного.

– Ты наступила всем на любимую мозоль, когда начала задавать свои вопросы.

– Их надо было задать, – возразила Джессика. – Я думаю, тут все взаимосвязано. Что случилось с Кэти? Что случилось с отцом? Почему Кэти так изменилась?

Эдвард поморщился и покачал головой. Сегодня на нем была тенниска с изображением бобра и теленка.

– Ты не права, – сказал он. – Смерть отца не имеет к Кэти никакого отношения.

– Возможно, – согласилась Джессика. – Но узнать об этом я могу только от тебя.

– Мне не очень приятно говорить на эту тему.

– Родной сестре мог бы и довериться.

– Мы никогда не были очень близки, – упрямо ответил Эдвард. – Ты ведь дружила с Кэти, а не со мной.

– Ты тоже дружил с Кэти, а не со мной, – сказала Джессика. – Но я все равно люблю тебя.

Они надолго замолчали.

– Не знаю, с чего начать, – нарушил тишину Эдвард. – Она перешла в выпускной класс, ты только-только перебралась в Вашингтон, а я учился в Колумбийском университете и снимал квартиру вместе со своим дружком Мэттом. Ты его помнишь?

– Разумеется. Кэти два года встречалась с ним.

– Почти три, – поправил ее Эдвард. – Мэтт и Кэти были чем-то вроде пришельцев из другой эпохи. Они провели вместе три года, а он так и не… так и не опустился ниже шеи. Ни разу. И вовсе не из-за недостатка настойчивости. Мэтт в этом отношении ничем не отличался от других моих приятелей и иногда подкатывался к ней, но Кэти не подпускала его слишком близко.

Джессика кивнула, вспоминая. В те времена Кэти еще поверяла ей свои тайны.

– Мэтт нравился маме, – продолжал Эдвард. – Она думала, он лучший из лучших. Приглашала его на чаепития, словно он был персонаж из «Стеклянного зверинца». Эдакий джентльмен, сидящий на веранде с младшей дочерью. Отцу он тоже приглянулся, и все, казалось, шло прекрасно. Они хотели подождать годик, обручиться и пожениться, когда Мэтт окончит университет. Обычная сказка про яблочный пирог. А потом в один прекрасный день Кэти позвонила ему и попросту отшила без всяких объяснений. Мэтт был потрясен. Он пытался поговорить с ней, но Кэти не пожелала встретиться. Я тоже пробовал добиться от нее объяснений, но был послан подальше открытым текстом. А вскоре до меня начали доходить сплетни.

Джессика заерзала в кресле.

– Что за сплетни? – спросила она.

– Сплетни, которые не понравятся ни одному брату, если речь идет о его сестре, – медленно ответил Эдвард.

– Ого!

– «Ого» – это еще что. Парни без устали окатывали ее помоями. Кто-то подобрал ключик к поясу целомудрия этой мисс недотроги и открыл замочек, а потом уже никто не мог его запереть. Однажды мне пришлось отстаивать честь Кэти кулаками. Помнится, мне изрядно намяли бока.

Слово «честь» Эдвард произнес так, будто выплюнул какую-то тухлятину.

– Дома она тоже стала другой. Перестала ходить в церковь. Я думал, матушку удар хватит. Ты ведь знаешь, как она к этому относится.

Джессика кивнула. Ей ли было не знать.

– Но мать не сказала ни слова. Кэти начала приходить за полночь, таскаться на вечеринки в колледж, иногда и вовсе не ночевала дома.

– И мамаша не положила этому конец?

– Не смогла. Невероятно. Кэти всю жизнь ее побаивалась, а тут – будто в нее бес вселился. Мать к ней и подойти не смела.

– А папа?

– Насколько тебе известно, он не был таким строгим, как мама. Хотел дружить со всеми на свете и боялся прослыть злодеем. Но вот что странно: изменившись, Кэти сблизилась с отцом, и он растаял, когда вдруг почувствовал ее внимание. По-моему, он не хотел наводить порядок, так как боялся, что она опять отдалится от него.

Да, это было вполне в отцовском духе.

– Ну а ты что предпринял? – спросила Джессика.

– Ополчился на нее.

– И что она сказала?

– Да, в общем, ничего. Ни признаний, ни отрицаний. Стоит и улыбается, да так, что жуть берет. Говорит, я, мол, наивный и ничего не понимаю. Наивный! Ты можешь представить себе, чтобы Кэти назвала кого-то наивным?

Джессика задумалась.

– Но все это не объясняет причин случившегося, не помогает понять, почему она так переменилась.

Эдвард открыл было рот, но ничего не сказал. Его руки поднялись и тотчас снова повисли как плети; казалось, ему не хватает сил удержать какую-то тяжесть.

– Это все из-за мамы, – едва слышно проговорил он.

– А что стряслось с мамой?

– Не знаю. Об этом надо спрашивать ее. Кэти отдалилась и от тебя, и от меня, но продолжала любить нас, а вот маме пришлось пережить удар.

Джессика откинулась на спинку отцовского кресла и принялась размышлять о последней фразе брата.

– Я знала, что Кэти изменилась еще за два года до своего исчезновения, но понятия не имела… – Она умолкла.

– Но все кончилось, Джессика, не забывай об этом.

– Что кончилось?

– Этот этап в жизни Кэти кончился. Вот почему я думаю, что он никак не связан с ее исчезновением. Когда она пропала, все уже быльем поросло.

– Что значит – быльем поросло?

– Она изменилась опять. Нет, я не хочу сказать, что она снова каждое воскресенье начала ходить к мессе и стала маме лучшей подругой. Просто исчезло то, что изуродовало ее. Кэти начала обретать свой прежний облик. По-моему, во многом благодаря Кристиану. Думаю, именно он оттащил ее от края пропасти. Во всяком случае, гулять она уж точно перестала, бросила пить, ширяться и таскаться на вечеринки. И все остальное тоже. Даже начала иногда улыбаться.

Джессика вспомнила учебный аттестат Кэти. Ужасная успеваемость в выпускном классе. Поступление в колледж. Внезапное превращение в отличницу в начале второго семестра, когда она встретила Кристиана. Все и впрямь было так, как сказал Эдвард.

Неужели прошлое никак не связано с тем, что случилось потом? Неужели Эдвард прав и Кэти действительно преодолела тот трудный этап своей жизни? Возможно. Но Джессику продолжали одолевать сомнения. Если с прошлым и правда было покончено, с какой стати снимок Кэти появился в порнографическом журнале? А из этого вопроса, разумеется, логически вытекал другой, самый главный: почему же все-таки Сэти столь разительно переменилась?

Этого Джессика не знала. Зато теперь догадывалась, кто может знать.

Глава 30

По мнению Майрона, человек способен испытывать массу гораздо более приятных ощущений, чем те, которыми сопровождается общение с Германом Эйком. Если бы, например, кто-нибудь взял ложку для десерта и вычерпал ему глаз, Майрону даже это было бы менее противно.

– Я слушал твое выступление на пресс-конференции по радио, – сообщил Уин. Верх его зеленого гоночного «ягуара» был опущен, и Майрону это не очень нравилось: того и гляди, в рот залетит какое-нибудь насекомое. – Полагаю, Кристиан был доволен сделкой.

– Очень.

– Газетчики еще не пронюхали о Нэнси Сират.

– Джейк держит ее имя в тайне. Но как только они…

– Вот будет свистопляска.

– Именно так.

– Кристиан уже знает? – спросил Уин.

– Пока нет. Он был так счастлив. Пусть еще немного порадуется.

– Ты должен его предупредить.

– Непременно. Джейк обещал дать мне знать, как только имя будет предано огласке.

– Похоже, этот Джейк тебе нравится, – заметил Уин.

– Он славный парень, и ему можно доверять.

Уин размял пальцы, снова схватился за руль и увеличил скорость.

– Я не доверяю блюстителям закона, – сказал он. – Так оно надежнее.

Машина ехала очень быстро. Вестсайдское шоссе не было рассчитано на такой скоростной транспорт, на нем было всего четыре полосы, да к тому же через каждые двадцать ярдов над дорогой висели светофоры. Текущий, а точнее, вялотекущий ремонт тоже не способствовал удобству движения. Похоже, дорожные работы велись тут с незапамятных времен. В учебниках истории сообщалось, что голландец Питер Минуит, купивший Манхэттен у индейцев в 1626 году, частенько жаловался на трудности проезда по району современной Пятьдесят седьмой улицы.

Нога Уина продолжала давить на акселератор. Мимо размытым пятном промелькнул Джевитовский центр. Гудзон тоже превратился в нечто трудноразличимое.

– Ты не мог бы ехать потише? – спросил Майрон.

– Не надо волноваться: машина оснащена воздушной подушкой для водителя.

– Замечательно.

Они приближались к конторе Эйка. У Майрона свело желудок. Ощущение полного дискомфорта усугублялось смогом, хлеставшим его по лицу. Нервы были натянуты, как струны новенькой теннисной ракетки. Уин же, напротив, казался совершенно расслабленным. Впрочем, Фрэнк Эйк не заплатил убийцам за его голову.

Зазвонил телефон.

– Алло? Это П.Т, – сказал Уин, протягивая трубку Майрону.

– Ну что там? – спросил Майрон, прижав трубку к уху.

– Здравствуй, Майрон, как самочувствие?

– Не жалуюсь.

– Рад слышать. Ни за что не догадаешься, что случилось вчера вечером.

– Что же?

– Двоих лучших в Нью-Йорке наемных убийц нашли дохлыми в каком-то закоулке. Печально, правда?

– Прискорбно, – согласился Майрон.

– Они работали на Фрэнка Эйка.

– Это известно наверняка?

– В ход был пушен «магнум» сорок четвертого калибра с пулями «дум-дум». Парням буквально оторвало головы.

– Какая тяжелая утрата.

– Да, я тоже потерял покой. Но ходят слухи, что это еще не конец истории. Когда речь идет о покойниках, такие люди, как Фрэнк Эйк, просто ненасытны. Заказ на убийство по-прежнему в силе, и тому недотепе, что приложил Фрэнка, светит скорая погибель.

– Недотепе? – переспросил Майрон.

– Приятно было поговорить с тобой. Береги себя.

– Взаимно, П.Т. – Майрон положил трубку.

– Заказ никто не отменял? – спросил Уин.

– Ага.

– В кабинете Германа они тебя не прикончат, – сказал Уин. – Герман этого не допустит.

Майрон знал, что Уин прав. Даже люди, заказавшие на своем веку сотни убийств, придерживались определенных приличий. Некоторые дураки полагают, будто в основе этого кодекса лежит своего рода благопристойность. Ничего подобного. Для гангстеров приличия – это, во-первых, средство придания себе мало-мальски человеческого облика, а во-вторых – способ самозащиты и сохранения своего положения. Ну, а благопристойность применительно к гангстеру – то же самое, что честность применительно к политику.

Ремонтные работы на перекрестке с Двенадцатой улицей вынудили Уина сбросить скорость, но все равно друзья прибыли на место раньше условленного времени. В воздухе витал запах пиццы – вероятно, потому, что машина остановилась возле пиццерии под названием «Первая пиццерия Рэя в Нью-Йорке, кроме шуток, честное слово и чистая правда: это мы».

По тротуару с целеустремленным видом шествовала стройная дама в деловом костюме и причудливых солнцезащитных очках. Майрон улыбнулся ей и получил ответную улыбку, хотя предпочел бы, чтобы дама хлопнулась в обморок или на худой конец почувствовала легкое головокружение. Нуда всех земных радостей не изведать.

В два пополудни в таверне «Клэнси» уже кипела жизнь. Майрон приостановился у входа. Пригладив волосы, он повернул голову влево и улыбнулся, потом повернул голову вправо и улыбнулся еще приветливее, затем поднял голову и опять улыбнулся.

Уин устремил на него вопрошающий взор.

– Они фотографируют всех, кто входит сюда, – объяснил Майрон. – Мне хотелось выглядеть как можно лучше.

– Хорошо, что сказал. Я-то выгляжу хуже некуда.

В таверне были только мужчины, без единого исключения. Но едва ли это заведение можно было назвать притоном голубых в чистом виде. Музыкальный автомат горланил голосом Боба Сигера. Убранство исчерпывалось рекламой старых марок американского пива – множество неоновых вывесок с названиями «Будвайзер», светлый «Буд», «Миллер», светлый «Миллер», «Шлитц». Помпезные часы от «Майклоб». Зеркало от «Курз». Подносы и подставки под кружки от «Пабст». А на самих кружках красовались надписи готическими буквами: «Катящийся валун».

Майрон знал, что ФБР понатыкало здесь не меньше миллиона подслушивающих устройств и что Герману Эйку на это наплевать. Если здесь, в таверне, кто-нибудь и впрямь говорил нечто опасное, такой человек считался придурком, которому самое место в кутузке. По-настоящему серьезные разговоры велись в задних комнатах, которые ежедневно проверялись на наличие «жучков».

Когда друзья вошли, Уин бросил по сторонам несколько любопытных взглядов. Что ж, если завсегдатаями «Клэнси» были не преступники, то, вероятно, этих посетителей следовало отнести к самому высокоблагородному слою, так как они не имели привычки подолгу разглядывать друг друга.

– Это и есть твой приятель Аарон? – спросил Уин.

Аарон сидел у дальнего конца стойки в своем неизменном белом костюме. На сей раз на нем была и рубашка, точнее, тенниска, вырез которой оставлял открытой мощную грудь. Казалось, гардероб Аарона то и дело проходит через какой-то молекулярный преобразователь, снабженный штангой для накачки мышц. Аарон подозвал приятелей взмахом руки, не уступавшей размерами крышке канализационного люка.

– Привет, Майрон, – сказал он. – Как приятно снова видеть тебя.

Ну что ж, Майрон Болитар теперь знаменитость.

– Аарон, позволь представить тебе Уина Локвуда.

Аарон криво улыбнулся Уину:

– Очень рад, Уин.

Они обменялись рукопожатием и испепеляющими взглядами. Испепеляющими и оценивающими. Ни Уин, ни Аарон так и не отвели глаз.

– Нас ждут в задних комнатах, – сообщил наконец Аарон. – Идемте.

Он подвел их к запертой двери, снабженной стеклом с односторонней светопроводимостью, замаскированным под зеркало. Дверь тотчас открылась, и они вошли. За порогом стояли двое громил с каменными физиономиями. Впереди виднелся длинный коридор, в начале которого стоял определитель металлов, как в аэропорту. Это было нечто новое.

Аарон передернул плечами, словно говоря: «А чего вы хотите? Веяние времени».

– Будьте любезны сдать оружие и пройти через детектор.

Майрон достал револьвер 38-го калибра, а Уин – новенькую пушку 44-го калибра. Тот револьвер, которым он пользовался накануне вечером, уже наверняка был уничтожен. Они беззвучно прошли сквозь детектор, однако двое громил все равно обыскали их при помощи какой-то штуковины, подозрительно смахивавшей на вибратор, а потом еще и обшмонали вручную.

– Какие дотошные, – заметил Уин.

– Это почти кайф, – подхватил Майрон. – Хорошо бы еще заставили меня вертеть головой и кашлять.

– Ладно, топай дальше, шутник, – проворчал один из громил.

Они взяли гостей под свою опеку и повели по коридору. Аарон смотрел им вслед, и Майрону это не понравилось. Стены коридора были белыми, палас – оранжевым, как в казенных учреждениях. Слева и справа висели литографии с видами французской Ривьеры. На взгляд Майрона, таверна «Клэнси» являла собой некую помесь притона и приемной зубного врача.

В дальнем конце коридора показались еще двое парней, оба при оружии.

– Ох-хо! – шепнул Майрон Уину.

Парни нацелили на них свои пистолеты. Один из бандитов рявкнул:

– Эй, ты, Златовласка, поди-ка сюда.

Уин взглянул на Майрона.

– Златовласка?

– По-моему, он имеет в виду тебя.

– А, это из-за светлых волос? Теперь понимаю.

– Ага, давай сюда, блондинчик.

– Потерпи, – ответил Уин и зашагал по коридору дальше. Двое громил, заправлявших металлоискателем, тоже достали пистолеты. Четыре человека – четыре ствола. Большая огневая мощь. После вчерашних событий они решили не искушать судьбу.

– Руки на голову. Пошли.

Уин и Майрон подчинились. Их разделяло футов десять. Один из громил положил на пол свой искатель железок, приблизился к Майрону и, не говоря ни слова, врезал ему рукояткой пистолета по почкам.

Майрон упал на колени и почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Парень ударил его ногой по ребрам. Потом еще раз. Майрон повалился на пол. Подошел второй громила. Он принялся топтать Майрона башмаками, словно гасил костер, и угодил каблуком по уже ушибленной почке. Майрон испугался, что его вот-вот вырвет.

Сквозь туман, застилавший глаза, он увидел Уина. Тот стоял неподвижно и, судя по выражению лица, не испытывал никакого интереса к происходящему. На самом же деле Уин оценил положение и мгновенно понял, что просто не в силах помочь другу. А если так, то зачем зря трястись и мучиться? Уин предпочел скоротать время, невозмутимо разглядывая громил. Ему нравилось запоминать лица.

Удары так и сыпались на Майрона. Он свернулся клубком, будто зародыш в материнском чреве, и напрягся, изо всех сил стараясь не сломаться. Пинали его чертовски больно, но слишком суетливо, чтобы и впрямь нанести серьезные увечья. Чья-то нога угодила ему под глаз. Теперь уж фингал обеспечен.

И вдруг раздался крик:

– Какого черта? Сейчас же прекратите! И все. Никаких тебе пинков. В один миг.

– Отойдите от него!

Громилы попятились прочь.

– Извините, мистер Эйк.

Майрон перевернулся на спину и с некоторым усилием сел. Возле распахнутой двери стоял Герман Эйк.

– Ты не пострадал, Майрон?

– Никогда не чувствовал себя лучше, Герман, – ответил Майрон и поморщился.

– Я не нахожу слов, чтобы выразить, как мне жаль, – сказал Герман Эйк и, бросив взгляд на своих подручных, добавил: – Но кое-кто пожалеет еще больше.

Парни трусливо попятились от старика. Майрон едва не закатил глаза. У него не было никаких сомнений в том, что все это было разыграно: люди Германа Эйка ни за что не стали бы без разрешения мордовать его гостей. Все подстроено. Зато теперь Майрон вроде как в долгу у Германа. А ведь переговоры еще даже не начались. Кроме того, боль – прекрасное средство устрашения, самый подходящий коктейль для угощения будущего партнера.

К Майрону подошел Аарон, помог ему подняться и слегка пожал плечами, словно говоря: «Прием, конечно, дешевый, но что ты можешь сделать?»

– Пошли, – сказал Герман. – Поговорим у меня в кабинете.

Майрон с опаской переступил порог. Он не был здесь уже несколько лет, но не заметил каких-либо значительных перемен. Гольф по-прежнему оставался главной темой. На самой длинной стене висело полотно Лероя Неймана с изображением какой-то площадки для игры в гольф. На всех остальных красовались дурацкие разрисованные картонки с фигурами любителей этой игры в старомодных костюмах, а также сделанные с самолета фотоснимки площадок. В углу кабинета висел экран, на котором тоже была изображена площадка. Перед экраном стоял мяч на колышке. Игрок бил по мячу, тот попадал в экран, и компьютер рассчитывал наиболее вероятное место приземления мяча, после чего соответствующим образом менял изображение, чтобы игрок мог нанести следующий удар. Тут был настоящий город радости.

– Прекрасный кабинет, – заметил Уин. И это была чистая правда.

– Спасибо на добром слове, сынок. – Герман Эйк улыбнулся, блеснув коронками. Ему было чуть за шестьдесят, однако он носил белые брюки и желтую майку для гольфа с золотым медведем клуба «Никлоуз». Обычно на таких майках вышивали аллигаторов. Казалось, Эйк готовился отбыть в Майами-Бич на соревнования, призом в которых была бутылка джина. Волосы у него были седые, но выросли они не на его голове. Они были то ли накладные, то ли вживленные, да так искусно, что большинство людей, вероятно, не заметили бы этого. Кожа на руках Эйка была покрыта пятнами – признак болезни печени, зато на лице совсем не было морщин. Возможно, благодаря инъекциям коллагена. Или подтяжкам. Возраст выдавала только шея: кожа на ней отвисла, как у Рейгана, и сделалась похожей на громадную мошонку.

– Присаживайтесь, господа, прошу вас.

Майрон и Уин сели. Дверь закрылась. В кабинете остались Аарон, двое громил и Герман Эйк. Майрон почувствовал, что тошнота мало-помалу начинает отступать.

Герман взял клюшку для гольфа и уселся на край своего письменного стола.

– Насколько я понимаю, Майрон, между тобой и Фрэнком возникло какое-то недоразумение, – сказал он.

– Об этом я и хочу с вами поговорить.

Герман кивнул.

– Фрэнк!

Открылась дверь, и в кабинет вошел Фрэнк. По лицу сразу было видно, что они с Германом братья, хотя сходство этим и исчерпывалось. Фрэнк весил фунтов на двадцать больше своего старшего брата, а его фигура напоминала грушу: узенькие плечи и громадный зад, похожий на автопокрышку, какую не сделали бы и на фирме «Мишлен». Он тоже был лыс, как бильярдный шар, но презирал рукотворные шевелюры. Между черными зубами зияли широкие бреши, а на лице навеки застыло угрюмое выражение.

Братья выросли на улице. Оба начинали как мелкие бандиты и мало-помалу шли в гору. Обоим довелось увидеть тела сраженных пулями сыновей. Оба пристрелили немало чужих чад. Герману нравилось делать вид, будто он вращается в более высоких кругах, чем его грубый и неотесанный младший братец; он увлекался модными писателями, изящными искусствами и гольфом. Но от себя так просто не убежишь: у всякой Медали две стороны. Фрэнк был для Германа болезненным напоминанием о том, кто он такой и чьих будет. А возможно, и о его подлинной сущности. В том мире, где обретался Фрэнк, его принимали таким, каков он был, без враждебности или брезгливости. А мир, в который рвался Герман, пренебрежительно отторгал его.

На Фрэнке был светлый спортивный костюм со сверкающей желтой оторочкой. Молния куртки была расстегнута. Рубах Фрэнк не носил: похоже, законодателем мод ему служил Ив Сен-Аарон. Волосы на груди то ли были прилизаны при помощи какого-то лосьона, то ли просто намокли от пота и выглядели весьма соблазнительно для дам. Скроенные по фигуре штаны были чудовищно малы и не скрывали срамного места. Майрона опять замутило.

Фрэнк молча уселся за письменный стол брата.

– Итак, Майрон, – продолжал Герман, – насколько я понимаю, сыр-бор разгорелся из-за какого-то чернокожего мальчика, умеющего забрасывать мяч в корзину.

– Из-за Чеза Ландре, – уточнил Майрон. – И я вовсе не уверен, что ему очень понравится это твое «мальчик».

– Прости старика, который не очень разбирается в политической терминологии. Я не хотел выказывать пренебрежение.

Уин сидел и молча озирался по сторонам.

– Позволь поделиться с тобой моей точкой зрения, – продолжал Герман. – Буду беспристрастен. Твой Ландре заключил сделку. Деньги он взял и целых четыре года содержал на них свою семью. А когда пришло время расплачиваться, этот господин взял да и нарушил слово.

– Это называется беспристрастностью? Чез Ландре был еще ребенком…

– Избавь меня от нравоучений, – тихо вставил Герман. – Тут не благотворительное учреждение, и ты это знаешь. Мы дельцы. Мы вложили в этого юношу деньги, рискнули несколькими тысячами долларов и вот-вот должны были получить отдачу, но тут вдруг влез ты.

– Никуда я не влезал. Он сам пришел ко мне. Это просто напуганный ребенок, который в восемнадцать лет попался О'Коннору на крючок. Правила запрещают эксплуатацию таких молодых спортсменов. Мальчик всего-навсего хочет выбраться, пока не увяз слишком глубоко. Герман скорчил недоверчивую мину.

– Да ладно тебе, Майрон. Нынешние дети растут как на дрожжах. Чез знал, что делал. Даже если эта крупная сделка и шла вразрез с законом, мальчик знал правила. Как ни крути, а он хотел получить эти деньги.

– Он их вернет.

– Черта с два он вернет, – впервые подал голос Фрэнк Эйк.

Майрон поднял руку в приветствии.

– Привет, Фрэнк, палочка ты кишечная.

– Пошел ты, жучара навозный. Сделка есть сделка.

Майрон повернулся к Уину:

– Жучара навозный?

Уин передернул плечами.

– По условиям сделки, – продолжал Майрон, – Чез мог выйти из игры в любую минуту. Ему нужно было только вернуть деньги. Так ему сказал Рой О'Коннор.

– А мне плевать, что сказал О'Коннор.

– Фрэнк, не надо задираться, – вставил Герман.

– Да пошел он, Герман. Этот засранец норовит обвести меня вокруг пальца, стащить хлеб с моего стола. Дело не только в этом черномазом Ландре. Он – лишь начало. Мы подписали десятки таких соглашений о намерениях. Стоит проиграть один раз, и мы потеряем все. Надо дать другим агентам понять, что с нами шутки плохи. По-моему, Болитара пора пускать в расход.

– Мне что-то не очень нравится эта затея, – задумчиво проговорил Майрон.

– А кто тебя спрашивает?

– Я просто высказываю свое мнение.

– Слушай, Фрэнк, так мы ничего не добьемся. Ты обещал, что позволишь мне самому уладить дело, – сказал Герман.

– Какое дело? Замочим этого сукина сына, вот тебе и все дело.

– Подожди в соседней комнате. Оставь переговоры мне. Ручаюсь, что смогу все устроить.

Фрэнк сердито зыркнул на Майрона, который не счел нужным отвечать ему тем же. Он знал, что все это домашние заготовки и его просто пытаются настращать, как совсем недавно это норовили сделать Отто Берк и Ларри Хэнсон. Но по какой-то неведомой причине запах смерти придавал этой затасканной процедуре некую веселую изюминку.

А вот Уин по-прежнему был погружен в мрачную задумчивость.

– Пошли, Аарон, – прорычал Фрэнк, вставая. – Не фига нам тут делать. Только учтите: заказ на его голову не отменен.

– Замечательно, – ответил Герман. – Если хотите его убить, я вам мешать не стану.

– Можешь считать его покойником.

Фрэнк и Аарон удалились, хлопнув дверью. Малость переигрывают, подумал Майрон, но для массовки неплохо.

– Забавный парень, – заметил он.

Герман отошел в угол, взял клюшку для гольфа и медленно взмахнул ею, демонстрируя игровую технику.

– Я бы не стал его дразнить, Майрон. Фрэнк не на шутку разозлен. Лично мне ты всегда нравился, с самых первых дней знакомства. Но я не уверен, что сумею помочь тебе сейчас.