Текст книги "Самостоятельные люди. Исландский колокол"
Автор книги: Халлдор Лакснесс
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 61 (всего у книги 67 страниц)
Ученые люди в своих книгах много писали о разнообразных знамениях, появлявшихся в Исландии перед чумой. Прежде всего следует назвать голод и неурожай, которые царили во всех частях страны и унесли множество жизней – особенно среди бедняков. Ощущалась острая нехватка в снастях для рыбной ловли. К тому же участились грабежи и воровство, а также кровосмесительные связи, и в южной части страны произошло землетрясение. Случилось много странных вещей. Осенью перед чумой восьмидесятилетняя женщина в Эйрарбакки вышла замуж за человека, которому было немногим более двадцати, а весной она хотела его бросить impotentiae causa [181]181
По причине бессилия (лат.).
[Закрыть]. Семнадцатого мая люди видели семь солнц. Той же весной овца в Баккакоте в Скуррадале принесла ягненка с головой и щетиной свиньи, верхней челюсти у него совсем не было, язык свисал над нижней челюстью, не соединявшейся с черепом, глаз не было и в помине; уши у него были длинные, как у охотничьей собаки. Из головы торчал маленький сосок с отверстием.
Когда ягненок родился, люди ясно слышали, как он сказал: «Могуч дьявол в детях неверия». В зиму перед чумой из монастыря Киркьюбайар распространилась весть о том, что монастырский эконом и еще один человек, идя вечером по кладбищу, слышали, как под ногами у них раздавались стоны. В Кьяларнестинге в воздухе что-то шумело. В Скагафьорде из моря вытащили рыбу-ската. Когда ее бросили в бот, она начала жалобно пищать и биться, а когда на берегу ее резали на части, каждая часть также кричала и жаловалась, и даже мелкие кусочки, когда их принесли домой, продолжали визжать и ныть, так что пришлось опять побросать их в море. В воздухе вдруг появлялись какие-то люди. В заключение следует упомянуть яйцо, снесенное курицей во Фьядле на Скейдаре, на котором можно было ясно различить темный знак, это был перевернутый знак Сатурна, означающий, что omnium rerum vicissitudo veniet [182]182
Все переменится (лат.).
[Закрыть].
Когда в страну пришла великая чума, исполнилось ровно тридцать лет со времени последней чумы и пятьдесят со времени предпоследней. Большинство жителей страны старше тридцати лет еще носили на себе следы прошлой чумы, у одних были высохшие руки или ноги, у других выпученные глаза или какие-нибудь увечья лица и головы. Кроме того, большинство людей страдало обычными болезнями бедняков: они были согнуты и скрючены английской болезнью, покрыты рубцами и ранами от проказы, ходили со вздутыми от глистов животами или еле двигались, пожираемые чахоткой. Из-за непрерывного голода мужчины были низкорослые, каждый, кому удавалось вырасти повыше, становился героем народных сказаний и считался равным Гуннару из Хлидаренди и другим древним исландцам. Люди верили, что такой может померяться силой даже с неграми, которых иногда привозили датчане на своих кораблях.
На этот народ чума снова обрушила свой бич, на сей раз с небывалой силой, теперь ее можно было сравнить только с черной смертью. Болезнь завезло в страну торговое судно, прибывшее в Эйрарбакки весной, в конце мая; через неделю три хутора в этой: местности совершенно опустели, а на четвертом остался в живых только семилетний ребенок. Коров не доили. Через десять дней сорок человек погибли в этом нищем местечке.
Смерть косила людей. Иногда в маленькой церкви хоронили сразу тридцать человек. В более населенных приходах умирало по двести человек и больше. Чума поражала священников, и богослужения не отправлялись. Многие супруги ложились в могилу в одни и тот же день; некоторые теряли всех своих детей, и бывало так, что в многодетной семье выживал только один слабоумный ребенок. Многие впадали в неистовство или теряли рассудок. В большинстве умирали люди, не достигшие пятидесяти лет, самые молодые, здоровые и сильные, а старики и инвалиды выживали. Одни лишались зрения или слуха, другие оставались подолгу прикованными к постели. В ту пору епископство в Скаульхольте лишилось своей главы, а эта глава – своей короны, поскольку болезнь унесла яркий светоч веры, друга бедняков – епископа, а через неделю – его богобоязненную и щедрую на милостыню любезную супругу. Они были положены в одну могилу.
Это случилось через два года после того, как его королевское величество послал в эту страну своего чрезвычайного эмиссара с широчайшими полномочиями, дабы по возможности улучшить условия жизни народа. Когда Арнас Арнэус вернулся в Копенгаген, страну постигло несчастье – наш тогдашний властелин и король лежал на смертном одре, и вельможи готовились короновать нового. Простых людей в день коронации угощали на площади перед дворцом супом и жарким, а также пивом и красным вином. В Дании началась новая эпоха. То доброжелательство к Исландии, которое Арнэус за годы своего пребывания при дворе сумел пробудить в его величестве, умерло в Дании вместе с прежним королем. Отчеты Арнэуса о положении в Исландии, так же как и его предложения по улучшению торговли, экономики, судопроизводства и управления страной, встречали холодный прием в канцелярии, вряд ли их даже читали. Всем было известно, что новый король стремился к более славным делам, нежели забота об исландцах. Настало время снова начать войну со шведами. Чиновники были заинтересованы только в сохранении своих постов после вступления на престол молодого короля. Забота об Исландии давно уже никому не приносила славы, – и вообще мало кого из добрых датчан привлекала эта отдаленная часть Дании, одно название которой вызывало отвращение у копенгагенцев, хотя именно оттуда текла ворвань, нужная для освещения города.
Об исландцах можно сказать, что хотя преступники в этой стране были друзьями Арнэуса (правда, не все, даже не все клейменые, чье клеймение он признал несправедливым) и хотя многие бедняки с радостью приветствовали штрафы за поставку червивой муки, наложенные на купцов его стараниями, а также присланное в Исландию зерно, которое ему удалось выжать из казны, и хотя многие были ему благодарны за то, что он пожелал довести до всемилостивейшего сердца его величества их прошения о снастях для рыбной ловли, ковком железе и вине для причастия, а также о снижении цен, каковые прошения губернатор семь лет держал под сукном, – все же вражда высокопоставленных лиц к Арнэусу на его родине была отнюдь не меньше, чем в Дании. После того как купцы увезли Магнуса Сигурдссона из Брайдратунги в Копенгаген и в течение двух лет раздували его дело, чтобы отомстить Арнэусу, поползли слухи, что исландские судьи готовят против него процесс с целью отменить его приговоры в альтинге – так называемые эмиссарские приговоры, – вернуть себе имущество, отнятое у них в силу этих приговоров, а также восстановить свою честь, которой их лишили опять-таки в силу этих приговоров.
Этот книжник, который на некоторое время оторвался от книг, повинуясь своему призванию – во имя справедливости стать ангелом-хранителем своей родины, – пожинал теперь, что посеял, получая ту же награду, что и бессмертный Рыцарь Печального Образа. Для человека, послушного этому призванию, нет больше возврата к книге, которая когда-то была для него всем. И потому в то утро, когда ему сообщили об исчезновении той книги, которая была жемчужиной среди всех его книг, он, бледный от бессонницы, опустился на скамью и произнес только:
– Я устал.
Он долго сидел так после ухода Гриндвикинга, впав в дремоту. Наконец он пришел в себя и поднялся. Он не раздевался ночью, вернувшись с пира королевы. Теперь он умылся, привел себя в порядок, сменил одежду. Он приказал кучеру заложить коляску и уехал.
Арнэус часто заглядывал в канцелярию, чтобы следить за ходом дела, поскольку он был посредником во множестве вопросов, касавшихся исландцев.
Государственный советник, занимавшийся исландскими делами, вызвал к себе в канцелярию брадобрея, но часто во время бритья вставал, чтобы полакомиться вареньем из банки, стоявшей на столе среди присланных из Исландии бумаг – копий приговоров к наказанию плетьми, клеймению и повешению. В комнате стоял удушливый запах парикмахерских снадобий.
Когда профессор antiquitatum Danicarum открыл дверь, государственный советник бросил на него взгляд из-под ножа и сказал «мин херрё» не то на немецком, не то на нижненемецком наречии и указал гостю на стул. Затем он продолжал по-датски:
– Говорят, что в Исландии много красивых девушек.
– Да, ваша милость, – ответил Арнас Арнэус.
– Хотя говорят, что кожа их пахнет рыбьим жиром, – сказал главный чиновник по делам Исландии.
– Я никогда об этом не слышал, – промолвил Арнас Арнэус и вынул короткую глиняную трубку.
– В книгах пишут, что там нет ни одной невинной девушки, – продолжал государственный советник.
– Где об этом написано? – спросил профессор antiquitatum Danicarum.
– Это говорит превосходный автор Блефкен [183]183
Блефкен издал в 1607 г. в Лейдене книгу, написанную по-латыни и рассказывающую различные небылицы, о том, что якобы происходит в Исландии: что люди там живут до 150 лет и т. п. В 1612 г. исландский пастор и ученый Арнгрим Йоунссон (1568–1648) написал произведение, в котором пункт за пунктом опроверг все утверждения Блефкена, однако за границей Блефкен еще долгой время считался знатоком Исландии. (Прим. Л. Г.).
[Закрыть].
– Должно быть, это какое-то заблуждение известного автора, – сказал Арнэус. – У знаменитейших авторов можно прочесть, что исландские девушки считаются невинными, пока не родят седьмого ребенка, ваша милость.
Государственный советник сидел неподвижно, как мертвый, пока ему брили кадык.
Когда эта операция была закончена, он поднялся со стула, но не для того, чтобы съесть варенья, а чтобы выразить свое глубокое недовольство ходом одного дела:
Хотя нам с вами не удается достичь единства по большинству вопросов, касающихся Исландии, я не могу отрицать одного: мне непонятно, как честный суд может осудить такого высокородного человека за то, что он спал с бесстыдной женщиной. Das ist eine Schweinerei [184]184
Это свинство (нем.).
[Закрыть]. Вот тут у меня документы по одному позапрошлогоднему делу: исландскую девушку в Кеблевиге изнасиловали двое немцев. Когда фугт присудил их к уплате штрафа и к наказанию плетьми, мать девушки рыдала и просила бога поразить судью огнем.
Арнас Арнэус закурил.
– Мое мнение таково, – веско сказал государственный советник, сидя под ножом. – Если почтенным, высокородным мужчинам нельзя иметь любовниц, замужних или незамужних, то к чему тогда жить? Нельзя же требовать, чтобы человек был verliebt [185]185
Влюблен (нем.).
[Закрыть]в свою жену. Милостивый государь, вы изучали классиков и лучше меня знаете, что древним это было чуждо: жену они держали по долгу, любовницу из потребности, а для удовольствия – мальчика.
Профессор antiquitatum Danicarum удобно откинулся на стуле, он наблюдал за колечками дыма из своей трубки, и лицо его выражало полное спокойствие.
– Да-а, а что скажет брадобрей? – спросил он.
– Будучи простым горожанином, брадобрей не ведает о подобных дурных нравах, – сказал государственный советник. – Как раз перед тем как вы, милостивый государь, вошли в дверь, он рассказывал такую новость: нашего всемилостивейшего монарха сегодня утром видели в «Золотом льве» – доме, пользующемся дурной репутацией, где он вместе с сопровождавшими его кавалерами учинил дебош, который окончился дракой со сторожами.
– Этого я никогда бы не сказал в присутствии двух свидетелей, – заявил брадобрей. – Но когда ваша милость спросили меня о новостях, а случаю было угодно, чтобы я как раз пришел от барона, где находились два сильно пьяных генерал-лейтенанта, которые были в упомянутом доме и вместе с его величеством дрались со сторожами, то… простите меня, ваша милость, если я бываю в домах высокопоставленных лиц, как же моим ушам не научиться понимать по-немецки?
– Дайте благовония и помаду, – сказал государственный советник.
Брадобрей замолчал, отвесил очень искусный поклон, открыл банки с благовониями и стал опрыскивать ими государственного советника.
Арнэус все сидел на своем стуле и курил, пока брадобрей опрыскивал государственного советника и натирал мазями.
– Переменим тему, – сказал он и перешел прямо к делу, продолжая наблюдать за дымом из своей трубки. – Прибыли ли на корабле в Хольмен веревки для снастей, о которых я говорил с вами в последний раз?
– Почему король всегда должен беспокоиться о том, чтобы добыть этим людям все больше и больше веревок? Тут лежит еще одно прошение о веревках. Зачем исландцам столько веревок?
– Да, я слышал, что прошение к королю, которое я в позапрошлом году обнаружил у Гюльденлеве, пролежав у него семь лет, наконец попало сюда.
– Мы не желаем, чтобы исландцы ловили больше рыбы, чем нам нужно. Когда мы снова будем воевать со шведами, они получат больше веревок и даже крючки в придачу.
– Ваша милость предпочитает, чтобы король покупал зерно для народа в неурожайный год, но не разрешал этому народу ловить рыбу?
– Я никогда этого не говорил, – сказал государственный советник. – Я считаю, что в Исландии у нас никогда не было достаточно твердой власти, чтобы раз и навсегда покончить с бродящей по стране распущенной сволочью и чтобы позволить тем немногим порядочным людям, которые там есть, не боясь нищих и воров, беспрепятственно ловить рыбу, нужную Компании, и добывать ворвань, нужную Копенгагену.
– Могу я сообщить это альтингу от имени вашей милости?
– Вы можете здесь, в канцелярии, клеветать на нас перед лицом исландцев, сколько вам заблагорассудится. Безразлично, что говорят или думают исландцы. Никто лучше вас, милостивый государь, не знает, что исландцы – бесчестный народ. Разрешите предложить вам, высокородный господин, варенья?
– Благодарю, ваша милость, – сказал Арнас Арнэус. – Но если мой народ лишился чести, то к чему мне варенье?
– Ни один человек, когда-либо посланный в Исландию королем, не лишал этого народа чести в такой степени, как вы, милостивый государь.
– Я стремился к тому, чтобы исландцы пользовались законом и правом, – сказал Арнас Арнэус.
– Ах, не все ли равно, по каким законам судят исландцев? Канцелярия имеет доказательства, что это плохой народ, все его лучшие представители в древние времена поубивали друг друга, пока не осталась кучка попрошаек, воров, прокаженных, завшивевших и пьяниц.
Арнэус продолжал курить с отсутствующим выражением лица, он тихонько бормотал про себя латинские слова, как бы в рассеянности цитируя строки стихотворения:
– Non facile emergunt quorum virtutibus obstat res angusta domi [186]186
Трудно выбиться тем, чьим доблестям служит преградой скудость дома родного (лат.).
Стих из Ювенала, Сатиры, III, 164–165. (Прим. Л. Г.).
[Закрыть].
– Да, я знаю, что в Исландии не найдется ни одного нищего священника, не знающего наизусть «Donat» и днем и ночью не призывающего классиков в свидетели. Их прошения к его величеству до такой степени напичканы ненужной ученостью, что сам черт не поймет, что нужна-то им всего-навсего веревка. По-моему, человеку, у которого нет веревки, не нужна латынь. Вернусь к тому, что я хотел сказать: немногих порядочных людей, еще оставшихся в Исландии, вы лишили доброго имени, подобно старому честному Эйдалину; он был верен своему королю, а вы сделали его на старости лет бесчестным нищим, и это свело его в могилу.
– Это правда, мой приезд туда привел к тому, что некоторые исландцы – сторонники короля – лишились чести, зато беззащитные вновь обрели свою честь. Если бы народ умел удерживать выигранную победу, ему не пришлось бы в будущем так трепетать перед властями и бояться за свою жизнь.
– И все же вы, милостивый государь, недовольны. Помимо всего прочего, вы принялись различными высосанными из пальца процессами преследовать даже благодетелей острова, честных датских граждан, благочестивых купцов, подвергающих свою жизнь опасности, ради того чтобы привезти этому народу все необходимое для жизни, многие из них погибают в пучинах моря, окружающего эту пустынную страну. Распространяется клевета, – и главный ее источник – вы, – будто бы цель торговли с исландцами – получение прибыли. Простите нас, милостивый государь, за то, что мы, будучи лучше осведомлены, придерживаемся другого мнения. Мы, датчане, всегда вели торговлю с исландцами только из чувства сострадания. И когда его величество взял себе монопольное право на исландскую торговлю, то исключительно ради того, чтобы воспрепятствовать иностранцам держать в экономическом угнетении этот нищий народ.
Пока государственный советник говорил, брадобрей продолжал натирать его лицо одной мазью за другой, гость же сидел, чувствуя себя в высшей степени удобно, и, покуривая, наблюдал за процедурой.
– Это правда, – сказал он наконец своим спокойным голосом, почти равнодушно, – в старые времена цены гамбуржцев не всегда считались выгодными в Исландии. Однако знающие люди полагают, что положение с тех пор не улучшилось, а скорее ухудшилось, – как при благочестивых купцах из Хельсингёра, так и при Компании. А что касается господ коллег и компаньонов по исландской торговле, то излишне сожалеть об их судьбе, поскольку они держат в своей свите тех исландцев, которых особенно ценят.
– Мы не держим ни в свите, ни на службе никаких особых исландцев, которых мы предпочитали бы другим, мы стремимся быть верными слугами и истинными помощниками всего острова.
– Гм, – заметил Арнас Арнэус. – Йоуну Мартейнссону сейчас хорошо живется.
– Йоун Мортенсен, – произнес государственный советник. – Я никогда не слышал этого имени.
– Датчане не знают, о ком речь, когда называешь его имя, – сказал Арнас Арнэус. – Но он – единственный исландец, к которому они находят путь. Некоторые другие нации – тоже.
– Разве в датских книгах сказано, что исландцы ведут свой род от предателей родины и морских разбойников, если не от ирландских рабов, – это, очевидно, написано в ваших собственных книгах, – сказал государственный советник, откинувшись еще удобнее и наслаждаясь притираниями. – Но что у вас на сердце, милостивый государь?
– Мне предложили быть штатгальтером Исландии, – сказал Арнас Арнэус.
– Парикмахер, – сказал государственный советник, с трудом поднимаясь. – Довольно! Убери свои мази! От них воняет. Убирайся! Чего ты ждешь? Для кого ты шпионишь?
Брадобрей испугался, поспешно обтер государственного советника, сложил свои банки и все время кланялся, заверяя, что он простой человек, который ничего не слышал и не видел, а если бы даже и хотел слышать, то ничего бы не понял. Когда он исчез, пятясь задом, государственный советник поднялся со стула, повернулся к спокойно и упрямо сидевшему профессору датской древней истории и спросил наконец, что за новость сообщил ему гость.
– Что вы сказали, мосье?
– По-моему, я ничего особенного не сказал, – ответил Арнас Арнэус. – Мы говорили о Йоуне Мартейнссоне, поверенном исландских купцов, великом победителе.
– Что вы сказали о штатгальтере? Кто будет штатгальтером и чьим?
– Вашей милости это известно лучше, чем мне, – ответил Арнас Арнэус.
– Я ничего не знаю, – крикнул государственный советник, стоя посреди комнаты.
Поскольку Арнас Арнэус явно не собирался больше говорить, что еще больше разожгло любопытство высокопоставленного вельможи, он всплеснул руками, выражая сочувствие себе самому.
– Я ничего не знаю, – повторил он. – Мы в канцелярии никогда ничего не знаем. Все совершается в государственном совете и в германском военном совете или в спальне королевы. Мы даже не получаем жалованья. Я ежегодно выкидываю пятнадцать – шестнадцать сотен риксдалеров на свое содержание и за три года не получил от короля и гроша ломаного. Нас обманывают, за нашими спинами в городе плетутся всевозможные козни. Могу себе представить, что однажды утром, проснувшись, мы узнаем, что король продал нас.
– Как известно вашей милости, его величество неоднократно пытался продать и заложить пресловутый остров Исландию, – сказал Арнас Арнэус. – Так, например, он дважды за десятилетие посылал с таким поручением посла к английскому королю, об этом свидетельствуют документы. Богатый гамбуржец Уффелен сообщил мне вчера, что наш всемилостивейший король еще раз по доброте сердца решил продать эту богом забытую страну.
При этой новости государственный советник рухнул на стул. Он сидел, уставясь глазами в одну точку перед собой. Затем простонал в глубокой печали:
– Это произвол, обман, черное дело.
Арнас Арнэус продолжал курить. Наконец государственному советнику удалось собрать силы и подняться. Он вынул из поставца бутылку и налил вино в бокалы – себе и гостю. Проглотив вино, он сказал:
– Я позволяю себе усомниться в праве короля продать страну без ведома канцелярии. Это означало бы украсть страну, и не только у канцелярии, но и у Компании. А что говорит казначейство? Или Гюльденлеве, губернатор?
– Вашей милости должно быть известно, – возразил Арнас Арнэус, – что после поражения папы и введения лютеранского вероисповедания король стал владельцем всей церковной собственности в своем государстве. Все крупные земельные угодья в Исландии и тысячи мелких отошли к нему. Еще один указ – и все оставшиеся владения перейдут в его собственность. А что наш всемилостивейший король делает со своей собственностью, это никого не касается. И разве не свалился бы тяжелый груз с высокой канцелярии, если бы ее совесть была освобождена от забот об этой жалкой, богом проклятой стране? Купцам больше не пришлось бы погибать на опасных морских путях. И Компании не пришлось бы из милосердия заботиться о моем народе, пребывающем в нужде.
Государственный советник начинал беситься. Он остановился перед своим гостем, поднес дрожащий кулак к его лицу и сказал:
– Это опять ваша проклятая хитрость, обман, козни, удар в спину. Вы ввели короля в заблуждение. Нет такого датского советника и министра, который посоветовал бы королю продать Исландию по той простой причине, что, сколь высока ни была бы цена, путем разумной торговли он смог бы со временем получить большую выгоду от этой страны.
– Нужно прежде всего покрывать наиболее жгучие потребности, – сказал Арнас Арнэус. – Нужно устраивать маскарады, а это стоит денег. Хороший маскарад поглощает годовое обложение всех исландских монастырей, ваша милость. Кроме того, его величество будет теперь воевать со шведами, чтобы возвысить славу Дании, это тоже стоит денег.
– А сами исландцы? – уныло спросил государственный советник, колеблясь между гневом и страхом. – Что говорят они?
– Исландцы, – сказал Арнэус. – А кто же спрашивает бесчестный народ? Их единственная задача заключается в том, чтобы сохранить в памяти свою историю до лучших времен.
– Да извинит меня ваша милость, – сказал наконец государственный советник, – но в городе меня ждут важные дела. Я нашел себе новую наложницу. Может быть, вы, милостивый государь, проедетесь со мной немного?
Арнас Арнэус встал, кончив курить.
– Моя коляска меня ждет, – сказал он.
– Да, кстати, о грузе веревок на корабле в Хольмен, – сказал государственный советник, надевая плащ, – я расследую это дело. Канцелярия всегда готова рассмотреть прошения исландцев о ковком железе, вине для причастия и веревках. Может быть, в этом году удастся послать больше кораблей, чем в прошлом.
