Текст книги "Самостоятельные люди. Исландский колокол"

Автор книги: Халлдор Лакснесс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 67 страниц)

– Городские жители, – сказала фру, – что знают они о покое, которым одаряет нас мать-природа? И покуда не снизошел на них этот покой, люди ищут утешения в суетном и преходящем. Они беспокойны, живут минутой, холят собственное тело, заботятся о внешности, интересуются модой и предаются пустым развлечениям. Зато селяне живут среди полей и лугов, дышат чистым, свежим воздухом, и в их тела и души вливается незримая сила жизни. Мир, которым проникнута природа, испещренный цветами, ковер под ногами селянина порождает в нем чувство красоты, чувство почти благоговейное. Приятно отдохнуть здесь среди дуновений земли, насладиться тишиной. Низины, водопады и горы становятся незабвенными друзьями юности. Сколь они могучи и прекрасны, наши горы. Ничто не трогает так сильно и нежно струны сердца, как их возвышенный и чистый облик. Горы обороняют нас в наших долинах, и они же призывают нас дарить защиту всему, что слабее нас. Найдется ли, – вопрошала фру, – покой блаженнее, чем в горных долинах, где цветы, эти, да позволено мне будет так выразиться, очи ангелов, смотрят в небо и словно бы зовут человека склониться перед могуществом матери-природы, перед ее красотой, мудростью и любовью? Да, в этом подлинное и всеобъемлющее величие.

Рыцари средних веков защищали слабых. Почему и нам не поступать столь же достойно? К слабым поэтесса причисляла всех тех, чьи способности невелики и кто нуждается в помощи.

– А ухаживать зимой за животными – разве это не прекрасно? И когда я говорю об этом, то мысленно благодарю тебя, Бьяртур, за наших овец в Утиредсмири. Доброе славное дело выполнял ты в нашем доме, когда был пастухом. В одном старинном стихотворении сказано: «Возлюби пастуха, как свою плоть и кровь».

Пастух рано встает по утрам и выходит на холод, чтобы позаботиться о бессловесных животных. И он не ропщет, нет! Им движет сочувствие. Снежная метель укрепляет и закаляет его. Он находит в себе силы, о которых даже не подозревал. В борьбе со стихией в нем рождается доблесть. От всего сердца радуется он тому, что переносит трудности ради беспомощных созданий.

Сколь чудесна жизнь среди природы. Это наиболее благоприятная почва для воспитания людей. Крестьяне – оплот национальной культуры. Первый их завет – серьезное, обдуманное выполнение долга на благо родине и людям.

Поэтесса читала свою речь убедительно и горячо. В палатке было жарко, и пот стекал с ее широкого лба по румяным щекам. Она достала платок и отерла лицо.

– Не знаю, знакомы ли вы с религией персов. Так вот, они верили, что бог света и бог мрака постоянно враждуют между собой, и на долю людей выпало помочь богу света – обрабатывать поля и возделывать землю. Это как раз то, чем занимаются крестьяне. Они, так сказать, помогают богу, они сотрудничают с богом, выращивая растения, животных, людей. Более почетной задачи нет на этой земле. Поэтому я хочу обратиться ко всем здешним крестьянам и прежде всего к нашему жениху со следующими словами.

Вы, крестьяне и крестьянки, работающие весь день, не зная отдыха, восчувствуйте, какое великое и благое дело вы совершаете. Вы участвуете в созидательной работе творца, и он взирает на вас благосклонным оком. И не забывайте, что именно он дарует вам плод.

После этого фру обратилась с несколькими словами к Розе, «этой хорошо воспитанной, спокойной девушке из Нидуркота, которую мы все так любили и так чтили в течение двух лет, пока она была нашей помощницей в Утиредсмири».

– Наша невеста – будущая хозяйка Летней обители. Хозяйка! Не зря это почетное имя дается женщине, которая управляет домом. Наши предки понимали, что она изливает на домочадцев свою материнскую любовь и заботится не только об их теле, но светом материнской любви озаряет всю их жизнь. Каждая женщина, которой выпадает честь стать хозяйкой дома и матерью, должна думать о том, что эти обязанности возвышенны и всеобъемлющи, что они приносят благословение в третьем и четвертом поколении, да, пожалуй, и в тысячном. Весьма ответственно быть женой и хозяйкой. Весьма ответственно знать, что тебе даровано счастье выполнить самую великую и благородную из всех задач.

Многие женщины скажут, что невозможно так построить свой дом, чтобы все и всегда сияло в нем улыбкой. Но надо вдохнуть силу в самую незначительную мелочь, чтобы она могла радовать, как ангел-миротворец, сердца близких; надо создать в стенах дома такой мир и лад, чтобы в душе у каждого изгладились ненависть и горечь, чтобы каждый нашел в себе силы для великого подвига, – и тогда все в доме почувствуют, что сам бог ведет их через весну вечных идеалов; все почувствуют себя чистыми, свободными, храбрыми, ощутят свое родство с богом и любовью. Это воистину трудная и ответственная задача. Но это твоя задача, мать и хозяйка, – та задача, которую велит тебе выполнить сам бог. В тебе есть силы для этого, если даже ты сама не сознаешь их. Ты можешь это совершить, если веришь в любовь. Не только в той женщине, которая живет на солнечной стороне жизни и получила хорошее образование, но и в той, которую мало чему учили и которая прозябает на теневой стороне, которая ютится под низкой кровлей в тяжких условиях, – и в ней живет эта сила. На всех вас лежит печать того же благородства, ибо все вы созданы богом.

Сила женщины, возносящей свой дом и свой очаг на вершину земного счастья, так велика, что она уравнивает низкие лачуги с высокими дворцами. И те и другие одинаково светлы, одинаково теплы. В этой силе и заключено истинное равенство.

Помни, Роза, что ты каждый день рождаешь движение волн, которое распространяется до самых границ сущего; эти волны уходят в вечность. Есть волны света, всюду несущие блеск и тепло, есть волны мрака, приносящие горе, обдающие ледяным холодом сердце народа.

Воспринимай любовь в ее наиболее совершенном образе – в образе безропотной жертвы, – любовь вкупе с самыми возвышенными и благородными чувствами души человеческой. Помни, какую власть имеет любовь над всем низким и нечистым в жизни. Задумайся же о силе любви, способной превратить хижину во дворец, бедность в роскошный сад, студеную зиму в вечное лето.

Новобрачные и гости прослушали речь в молчании, которое прерывалось лишь сопением нюхавших табак крестьян, жужжанием двух больших мух под навесом да пением птиц снаружи. И только когда фру села, люди осмелились прочистить носы. Восхищенные женщины перешептывались. Потом опять стало тихо.

Гости сидели и тупо смотрели перед собой, разомлевшие от жары, от большого количества кофе, завороженные сверкающей на солнце белизной стен и однообразным жужжанием мух.

Хродлогур из Кельда, старый крестьянин с большим носом и седой бородой, спросил у Бьяртура:

– Скажи-ка, Бьяртур, правда ли, что у вас на Утиредсмири этой весной на овец напала вертячка?

При этих его словах все встрепенулись, те, кто разомлел от жары и обмяк или кто немного замечтался. Стали припоминать случаи заболевания вертячкой в окрестностях этой весной. Насчет ленточных глистов было тут же отпущено несколько весьма нелестных замечаний. И все сошлись на том, что за последние два года очистка желудка у собак проводилась в их местах не очень тщательно, да попросту кое-как. Некоторые были склонны обвинять в этом Короля гор [12]12
   Король гор – крестьянин, возглавляющий осенний сбор овец, когда овец с горных пастбищ перегоняют на зиму в овчарни. (Прим. Л. Г.).


[Закрыть], который был и пономарем, а при содействии пастора пробрался еще и на должность собачьего лекаря.

– Во всяком случае, осенью я сам очищу желудок своей собаке и за собственный счет, – сказал жених.

Все согласились, что здоровая собака – первое условие благополучия, и удивительно, до чего люди беспечно относятся к микробам даже в хороших хозяйствах.

– Если бы люди умели остерегаться микробов, – сказал Тоурир, у которого был по этой части богатый опыт, – то нам и бояться нечего было бы. Но беспечность – корень всякого зла. Если бы все понимали, как важно бороться с микробами, то и собаки были бы здоровы. А раз они больны – пеняй на самого себя.

Разговор долго еще вертелся вокруг этой темы, каждому хотелось вставить слово. Эйнар не очень-то полагался на вмешательство человека в такие дела; ведь весь мир обречен на гибель, и никакие лекарства, никакие доктора не в состоянии этого изменить. А в наше время это особенно ясно видно. Кроме того, собака остается собакой, микроб микробом и овцы овцами. Оулавюр не согласился с этим. Он сказал, что ленточный глист, от которого у овец делается вертячка, а может заболеть и человек, появляется оттого, что собак лечат не по правилам. Если бы их правильно лечили, желудки у них были бы в полном порядке.

Глава четвертая
Летучие облака

На следующий день Бьяртур повез молодую жену домой. Он посадил ее на Блеси и повел лошадь под уздцы, так как она была еще плохо объезжена, упрямилась и брыкалась. На спине он нес узел с периной Розы; свадебные подарки, уложенные в два мешка, были приторочены к седлу, – там были кастрюля и ковш, которые громыхали друг о друга. И лошадь от этого звука всякий раз вздрагивала и шарахалась в сторону, но Бьяртур повисал на поводьях, точно якорь. Титла плелась сзади и беспечно принюхивалась к весенним запахам, как все собаки в погожие дни. Каждый раз, когда Блеси вздрагивала, собака яростно бросалась на нее, стараясь куснуть за задние ноги, и еще больше пугала и лошадь и женщину. Бьяртур бранил то лошадь, то собаку, и всю дорогу через перевал Роза от него ничего не слышала, кроме брани.

Когда они приблизились к кургану Гунвер, Роза хотела сойти и бросить ей камень: она думала, что это принесет счастье.

– Гунвер требует камень, она примечает всех, кто идет через перевал.

– Нет, – сказал Бьяртур. – Это не может принести счастья. И не хочу я заискивать перед привидением. Пусть себе лежит, старая ведьма.

– Я все же хочу сойти и бросить камень, – сказала жена.

– На кой черт ей твой камень? Не видать ей камня ни от меня, ни от моих близких! Сдается мне, что для нас важнее выплатить наш долг живым, нежели тем, кто отправился в преисподнюю сотни лет назад.

– Разреши мне сойти, Бьяртур, – просила жена.

– Пустое суеверие, – ответил муж.

– Бьяртур, я должна бросить камень.

– Пастору и тому я, насколько помню, сполна уплатил за венчание, хотя он и не сказал речь. Так что я никому ничего не должен.

– Бьяртур, если ты не разрешишь бросить камень, с нами приключится какая-нибудь беда.

– Я думал, довольно с нас и того, что мы верим в бога и в пастора Гудмундура. Так нет же – еще и в дьявола верь! Ведь ты свободная женщина.

– Дорогой мой Бьяртур, – молила женщина, едва не плача. – Я так боюсь, что стрясется беда, если я не брошу ей камень. Это же старинное поверье.

– Черт с ней, с проклятой ведьмой! Пошевеливайся, Блеси. Заткни пасть, Титла.

Женщина, как испуганный ребенок, обеими руками вцепилась в гриву лошади. И губы у нее задрожали совсем по-детски. Больше она не посмела сказать ни слова и молча ехала дальше. Когда они спустились через перевал к болоту и вдали показалась Летняя обитель, Бьяртур остановился и показал жене на новый хутор. Домик прижался к низкому холму, одетому яркой зеленью, и потому казался веселым, приветливым. Позади высилась гора, а перед домом стлалось болото и сверкало озеро. По болоту плавно струилась речка. Дом был еще темный: пласты дерна, из которых он был сложен, не успели зазеленеть.

– Вот он, – сказал Бьяртур; он задолго предвкушал радость этой минуты: как он покажет жене хутор издали, вот отсюда, с горы, и она вскрикнет от удовольствия, а то и от восторга. Но Роза скользнула по долине равнодушным взглядом, на ее лице лежала тень огорчения и страха. Может, она недовольна тем, что крыша еще не зеленая?

– Нельзя ожидать, что она сразу покроется зеленой травой, – сказал Бьяртур. – Вот увидишь, на следующее лето ты уж вряд ли различишь, где крыша и где выгон.

Она ничего не ответила.

– А хорош дом, – настаивал он.

Она спросила:

– Почему ты мне не разрешил сойти с лошади у кургана?

– Да ты никак все еще дуешься оттого, что не бросила камешка этой ведьме? – спросил Бьяртур.

Женщина продолжала смотреть на гриву лошади безучастно и упрямо. И вдруг на долину и на всю пустошь пала тень. Это был один из тех дней раннего лета, которые так же изменчивы, как лицо человека; белые облака бегут по небу быстро, как мысли, и тени опускаются над землей, заслоняя всю долину, хотя вершины гор еще освещены солнцем. Так как жена молчала, Бьяртур снова взял в руки поводья и, кликнув без особой надобности собаку, повел лошадь вперед; свадебные подарки снова загромыхали в перекинутых через седло мешках.

Дорога теперь шла по откосу вдоль ущелья, где река Редстад пробивалась через перевал. На долину упало несколько дождевых капель. Тогда жена нарушила молчание.

– Бьяртур! – сказала она.

– Ну, чего тебе? – спросил он, повернувшись к ней.

– Ничего, – ответила Роза. – Позволь мне сойти с лошади. Я хочу домой.

Бьяртур остановился и взглянул на жену.

– Да ты в уме ли, Роза? – прикрикнул он.

– Я хочу домой, – повторила она.

– Куда домой?

– Домой.

– Не знал я за тобой таких причуд, Роза, – сказал Бьяртур, продолжая вести лошадь.

Слезы брызнули из глаз женщины. Нет ничего сладостнее для сердца, чем плач, рвущийся из самой груди.

Молодожены продолжали спускаться в долину. Собака тихо плелась сзади. Когда они приблизились к самому хутору, Бьяртур повел лошадь к дому прямо через болото. Это было топкое, глубокое болото, в одном месте лошадь увязла почти по грудь. Пытаясь выбраться из топи, лошадь рванулась и сбросила женщину. Роза перемазалась в грязи и глине. Бьяртур помог ей встать и отер с нее грязь своим платком.

– Женский пол всегда слабее мужского, – назидательно заметил он.

Роза перестала плакать и остальной путь прошла рядом с мужем. Она присела у ручья, протекавшего через хутор, и замыла свою юбку, а Бьяртур снял седло и стреножил лошадь. Тени в долине исчезли; солнце снова засияло над маленьким выгоном.

Дом и овчарня были под одной кровлей. В стене дома, сложенной из пластов дерна, выделялась деревянная дверь с двумя столбами по бокам – это был попросту низкий лаз с таким высоким порогом, что при входе пришлось нагнуться. В овчарне было темно, холодно, пахло плесенью и сыростью. Когда открывался люк, сверху проникал слабый свет. Вдоль стен стояли кормушки. В дальнем конце боковой стены был выход на сеновал, который еще предстояло построить. Лестница в семь ступенек вела наверх в жилую комнату, и Бьяртур первый поднялся по ней, чтобы показать, какая она крепкая и надежная. Жена поднялась за ним следом и осмотрелась; оконце в доме показалось ей очень уж маленьким.

– Можно подумать, что ты выросла во дворце, – сказал муж. – Если тебе нужно солнце, так его снаружи полно.

– Жаль, что у нас нет таких больших окон, как в Редсмири, – сказала Роза.

– Может быть, тебе еще кое-чего жаль в Редсмири? – резко ответил Бьяртур.

– На что ты намекаешь? – спросила жена. – Как тебе не стыдно!

Это была небольшая комната, такая низкая, что Бьяртур чуть не упирался головой в потолок. Две кровати, сколоченные из таких же досок, как пол и потолок, крепились к стене, а стол был прибит гвоздями к подоконнику. По левую сторону от входного люка стояла маленькая плита, а над ней, в скате крыши, было второе оконце со стеклом величиной в ладонь. За окном, на выступе крыши качались на ветру несколько стеблей травы. Стены были толстые и не давали проникнуть сквозь стекло ни единому лучику света – разве что солнце светило прямо в окно.

На кровати, что была ближе к столу и предназначалась для супружеской четы, уже лежал тюфяк, набитый мхом. Пол под кроватью был земляной. Рядом стоял ящик с провизией, которую запас Бьяртур, – ржаная мука, сахар лучшего сорта от Бруни и немного пшеничной муки для оладий – на какой-нибудь особый случай; и кто знает, если хорошенько поискать, то, быть может, в ящике нашлось бы немного изюму. На самом дне лежал мешок превосходной вяленой рыбы. Круси из Гили подарил им на свадьбу вьюк овечьего кизяка – Бьяртур в позапрошлом году вытащил из болота его жеребенка. Но кизяк надо беречь, а пока довольствоваться вереском и мхом, да и торфу на болотах вдоволь, только копни.

Роза в измазанном грязью платье сидела на супружеской кровати; веки у нее покраснели, она смотрела на свои большие руки, беспомощно опущенные на колени.

– Тебе здесь не нравится? – спросил Бьяртур из Летней обители.

– А ты думаешь, я ждала лучшего? – отозвалась его жена.

– Одно, во всяком случае, хорошо: у кого есть такой хутор, тому незачем надсаживаться весь день, как батраку, – сказал он, – Я всегда думал, что ты разумная девушка и дорожишь самостоятельностью. Ведь в жизни самое главное – самостоятельность. Мое мнение такое, что без нее и жизнь не в жизнь. Несамостоятельный человек – это еще не человек. Это все равно что человек, у которого нет собаки.

– Нет собаки? – как-то безучастно переспросила Роза, шмыгнув носом.

Бьяртур некоторое время стоял у оконца, молча глядя на гору, отдаваясь своим мыслям.

– Земля в этой долине прокормит нашу отару, – сказал Бьяртур.

Жена вытерла нос тыльной стороной ладони.

– Там, где живет овца, и человек проживет, – продолжал Бьяртур. – Мой отец правильно говорил: человек и овца – это почти одно и то же.

– Мне снился страшный сон, – прошептала Роза.

Бьяртур искоса презрительно посмотрел на нее.

– Ну и что же? Сны снятся оттого, что кровь приливает к голове, или лежишь неудобно, или под тобою свалялся тюфяк. Мне вот весной приснилось, когда я разбирал развалины, что гора открывается и из нее выходит женщина, чертовски красивая, надо тебе сказать.

– Да, – вставила жена. – Уж таковы мужчины. И во сне за юбками гоняются.

– Я, конечно, не верю в сны, – продолжал Бьяртур. – Но этот-то наверное означает, что осенью нам удастся неплохо продать ягнят.

– Говорят, здесь, на глазах у всех, бродит Гунвер, – сказала жена. – В позапрошлом году лошадь где-то поблизости вдруг испугалась неведомо чего и понесла среди бела дня.

– Не хочу я ничего слышать об этой проклятой Гунвер, – перебил ее муж.

– А ведь многие все же из-за нее бежали с пустоши.

– Бездельники какие-нибудь, – ответил Бьяртур. – Уж они найдут, на кого свалить вину, когда у них руки-крюки.

– По-твоему, выходит, что зла совсем нет на свете?

– Этого я не говорил. И на море и на суше, к примеру, бывает смертельная опасность. И что же из того? Либо ты погибнешь, либо спасешься. Ну а у тех, кто верит в привидения, нечистую силу и всякую нежить, у тех, я думаю, с кровью не все в порядке.

– А как же собаки – они ведь многое чуют, – сказала женщина.

– Собака есть собака, – возразил Бьяртур.

– Но ведь ты говорил, что собака знает все на свете.

– Никогда я этого не говорил. Я только считаю, что собака – единственное животное, которое понимает человека. Но собака есть собака, а человек есть человек, как говорит Эйнар из Уиндирхлида.

– Все ясновидящие твердят, что в долине живут привидения.

– Наплевать мне на ясновидящих, – сказал Бьяртур. – Дьявол побери тех, кто не способен сладить с собственными чувствами! И видится им всякая чертовщина, как тому полоумному бродяге, с которым недавно так носились во Фьорде. Дескать, он впадает в какой-то там транс и несет околесицу насчет того света – про Иисуса Христа, про Кари из Бердлы [13]13
   Кари из Бердлы – норвежец, живший в конце IX – начале X в., прадед знаменитого исландского скальда Эгиля сына Скаллагрима. Сыновья Кари, из которых один был скальд, служили при дворе норвежского конунга Харальда Прекрасноволосого. О Кари из Бердлы рассказывается в «Саге об Эгиле». (Прим. Л. Г.).


[Закрыть]и Христиана Девятого [14]14
   Христиан IX (1818–1906) – король Дании. (Прим. Л. Г.).


[Закрыть]. А потом он подделал подпись окружного судьи и угодил в тюрьму.

– Я уверена, ты даже в бога не веришь, Бьяртур, – задумчиво промолвила Роза.

– О вере моей говорить не будем, – отвечал Бьяртур, – а вот что порода овец, которую вывел пастор Гудмундур, самая лучшая во всей округе, вот это так верно!

– Неужели ты и перед сном не читаешь молитв?

– Отчего же, читаю. Если рифма там хороша, прочитываю иногда перед сном одну-две, пока сон не сморит. Вернее, раньше прочитывал, пока у меня не было стольких забот. Но «Отче наш» никогда не читал. Это же не стихи. И я не верю в дьявола, так чего ради мне молиться. Да что об этом толковать. Давай-ка лучше выпьем кофе.

– Слушаю тебя – и оторопь берет, – сказала Роза. – После таких слов все божьи ангелы от нас отвернутся. По-твоему, на свете только то и есть, что видишь собственными глазами. Вот ты какой человек!

– У меня есть пять чувств, – ответил Бьяртур. – И я не понимаю, на что мне нужно еще шестое или седьмое.

– Есть люди поважнее тебя, и то они верят в добро и зло.

– Может быть, – сказал Бьяртур. – Я догадываюсь, кого ты имеешь в виду. Весной, в Мири, он то и знай толкался среди бабья и приманивал вас всякими россказнями о привидениях.

– Кого это «нас»? – спросила она, подняв глаза; и впервые в ее косящем глазе вспыхнула искорка. – На что ты намекаешь?

Бьяртур, напевая старинную песенку, стал искать котелок, ибо он был твердо намерен вскипятить воду для кофе. На лестнице он обернулся к жене и бросил на ходу:

– А разве кое-кто не гулял кое с кем? Меня это не удивило бы.