Текст книги "История русской литературы XIX века. Часть 3: 1870-1890 годы"

Автор книги: H. Вершинина

Соавторы: Наталья Прокофьева,С. Сапожков,Б. Николаева,Александр Ауэр,Л. Крупчанов,Людмила Капитонова,Валентин Коровин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 45 страниц)

Лесковский сказ

В произведениях Лескова очень часто решающее значение приобретает фигура рассказчика, участника или свидетеля тех событий, о которых идет речь. Так было в «Запечатленном ангеле», «Тупейном художнике». Рассказчиком у Лескова становится или главный герой, или второстепенный персонаж. Важно одно – этот человек должен быть оригинальный, наделенный особым видением рассказываемых событий, обладающий своеобразной речевой манерой. Выбор рассказчика очень важен, именно он дает окраску всему содержанию. И тут Лесков никогда не ошибался. Он был непревзойденным мастером сказа – такой формы повествования, которая характеризуется установкой на устную речь рассказчика.

Сказовая манера не является открытием Лескова. Однако, в отличие от Пушкина, Гоголя, Даля, Вельтмана, Достоевского, использующих сказ эпизодно, лесковская проза почти целиком погружена в атмосферу рассказывания (сказывания).

Лесковское «кружево разговорной речи» (М. Горький)

Используя сказ, Лесков, по его словам, развивал в себе умение «овладеть голосом и языком своего героя». Для этого он «внимательно и много лет прислушивался к выговору и произношению русских людей на разных ступенях их социального положения», в результате чего лесковские «священники говорят по-духовному, мужики по-мужицки, выскочки из них и скоморохи – с выкрутасами…»

Однако писатель не старался буквально передать живую речь той среды, которой принадлежит выбранный им рассказчик. Его странные словечки не подслушаны в народе, а придуманы самим Лесковым – "клеветой", "нимфозории", "буреметр", "мелкоскоп", "водоглаз", "студинг", "тугамент", "полшкипер"… Но не ради пустой игры он занимался словесным изобретательством.

Словотворчество лесковских героев начинается там, где они сталкиваются с явлениями, непонятными неграмотному простому человеку. И тогда возникают: Аболон Полведерский (Аполлон Бельведерский), керамида (пирамида), долбница умножения (таблица умножения), нимфозории (инфузории) и т. п. В нарочитой неправильности, причудливой вязи фраз, необычных языковых сочетаниях (как в "Очарованном страннике", где сливаются в один сплав такие слова, как "форсисто", "манера" и "блыщание", "жарынь", "обнагощенный"), обнаруживает себя язык простонародья, как бы еще не дошедший до сознания, не переработанный им. Именно таким языком говорят у Лескова герои из самой толщи народной, из глубины русской жизни. Такой язык не прост для читательского восприятия, но он завораживает своей меткостью и выразительностью: например, "умом виляет", "по дороге ноги рассыпали", "разговорная женщина", "глаз пристрелявши".

Лескова упрекали в "порче" русского языка, не представляя, насколько богата русская народная речь и насколько плодотворно ее сочетание с литературным языком, который она удивительно освежала. "Кудесником, волшебником слова остался в великой русской литературе Лесков", – так напишет Ю. Нагибин.

«Писатель в справедливости суровый» (И. Северянин)

В середине 70-х годов Лесков заметно склоняется к пересмотру путей своей жизни и литературного творчества. Означенное во многом разрывом с «Русским вестником» состояние «переоценки ценностей» незамедлило сказаться во время его второй заграничной поездки летом 1875 г. – Вена, Париж, Мариенбад, осенью – через Прагу и Варшаву – возвращение в Петербург. Из-за границы Лесков вернулся с явно изменившимся отношением к церкви. «Вообще сделался „перевертнем“ и не жгу фимиама многим старым богам».

В жизни писателя наступает полоса откровенной материальной нужды – в журналах его отказываются печатать, хотя многие редакции, несомненно, ценят лесковское перо. В немалой степени причиной этому является оклеветанность Лескова – "близок к III отделению". В таком состоянии к нему вновь возвращается извечно томящий его вопрос – "Чей я?" И, как всегда, Лескову помогает главное дело жизни – творчество.

Однако реальная жизнь "трогала" писателя, отрывала от любимого занятия. Гнев духовенства навлекли на Лескова "Мелочи архиерейской жизни" (1878), названные в официальной прессе "дерзким памфлетом на церковное управление в России".

В откровенно иронической тональности воссозданы бытовые картины жизни русского архиерейства, отражавшие вседневное существование чиновников от церкви и изобличавшие отсутствие в них и проблеска того основного, что официально представляет высокое церковное лицо – напряженной духовной жизни. И здесь авторской задаче гораздо более содействовали искусно выписанные "мелочи" и жанровые сцены с сопутствующими им хлесткими комментариями и репликами, нежели сатирические антиклерикальные обобщения.

Каким колоритным изображен орловский владыка Смарагд, справляющий вечернюю трапезу с приехавшим к нему "каким-то важным чиновником центрального духовного учреждения", когда, "подобрав свою бархатную рясу" с резвостью, "чтобы не распустить компанию", он припустил за недостающим вином! И сколь художественно выразительна фигура дьячка-трубадура Лукьяна, имевшего, "благодаря крутым завиткам на висках и обольстительному духовному красноречию", "замечательные успехи" у женского пола и немало через это страдавшего!

В потоке "мелочей" архиерейского обихода возникают претерпеваемые духовными пастырями случаи тяжелых припадков "геморроидального свойства" и несварения желудка, а также моционы для борьбы с ожирением и пр. Сознательный подбор примеров, относящихся к самому низшему "регистру" бытового "закулисья" церковной жизни, был призван обнаружить человеческую заурядность тех, кто претендовал на исключительное положение в духовной сфере общественного бытия. В этой ситуации становилось очевидным, что церковь и русского обывателя разделяет одна лишь ряса, под которой скрывается обыкновенный чиновник, страдающий геморроем и несварением желудка.

Дерзок Лесков не только с церковью, но и в отношениях с правительственной администрацией. Как следствие этого, министр народного просвещения предлагает ему, члену ученого комитета, подать в отставку: он отказался. 9 февраля 1883 г. Лесков был отчислен от министерства "без прошения".

Все последующие двенадцать лет жизни он посвящает без остатка творчеству, много читает (его библиотека насчитывает около трех тысяч томов), занимается коллекционированием, библиофильством. Дружит с издателем Н. Лейкиным, этнографом С. Максимовым, художником Н. Ге, критиком В. Стасовым. Особенно близко сходится с Л. Толстым, испытывает несомненное влияние Толстого, работая над "Томленьем духа", "Фигурой", сказаниями, легендами, сказками. Лескова с Толстым сближал особый этический пафос их жизненных исканий. Поэтому он последовательно защищал христианский гуманизм писателя, разделял его желание "указать" в Евангелии не столько "путь к небу", сколько "смысл жизни". Хотя в одном из последних рассказов ("Зимний вечер") он так ударил по толстовству, что Софья Андреевна отказала ему от дома. Но Лесков, при всем уважении к Толстому, не смог принять толстовство как догму, как утопический рецепт перестройки человеческой природы и человеческих отношений. Между тем именно Толстой усилил в Лескове остроту его критического взгляда на действительность, и в этом состояло его главное значение для эволюции Лескова.

В 1890-е годы в творчестве Лескова становятся заметно ощутимыми сатирические тенденции. Праведническая тема не исчерпана, но она отходит на второй план. В это время создаются произведения жесткие, чрезмерно критические: "Загон", "Зимний вечер", "Дама и Фефела", "Импровизаторы", "Заячий ремиз"…

К концу жизни Лесков не стал сторонником революционных преобразований. Однако он все настойчивее пишет о необходимости общественных перемен в России, зримо представлявшейся ему темным "загоном", сквозь стену которого лишь кое-где пробиваются слабые лучи света. Драматической виделась Лескову судьба страны, обрекаемой волей инертных российских сил на отгороженность "китайскою стеною" от европейских государств. В этой ситуации, по мысли писателя, ей в первую очередь грозили тяжелые последствия технической отсталости.

Изобличая застой русского общества, Лесков подкрепляет свои резкие и гневные выпады против узости национального и государственного мышления ссылками на документальные факты. Он рассказывает о неудачной попытке "старого" Джеймса Шкотта заменить древнюю соху и борону легкими пароконными плужками Смайля. При этом писатель не щадит русское крестьянство, изображая его недалеким, забитым, не только не понимающим экономических выгод использования новой техники, но и по-прежнему не имеющим собственного мнения в разговоре с барином. "Это как твоей милости угодно", – прозвучало из толпы в ответ на вопрос графа Перовского: "Хорошо ли плужок пашет?". Недалеко от рабски покорных крестьян ушел и сам граф, боящийся невольно впасть в государеву немилость, а поэтому отказывающий новатору англичанину в поддержке.

Тупой и темной массой предстают мужики и в истории, связанной с попытками молодого Александра Шкотта переселить их жить в "каменную деревню" с баней, школой, отменить "лечение" сажей, завести кирпичеделательную машину. Не желающие расставаться с курными избами, они, в ответ на сделанное предложение, предпочитают пойти в острог, чем переселиться в ими же к тому времени загаженные каменные дома.

Нравственную деградацию крестьянства автор напрямую соотносит с ценностными ориентирами российского политического режима, поощряющего, ко всему прочему, выпуск брошюр, в которых научно обосновываются "вкусы и привычки нашего доброго народа", в частности, его природную предрасположенность к жизни в "куренке": здесь тепло и "в воздухе чувствуется легкость", и на широкой печи "способно" спать и онучи и лапти высушить.

Процесс морального упадка и разложения, по мысли Лескова, еще в большей степени характеризуют современное дворянское общество. Исследованию этой проблемы посвящен рассказ «Зимний вечер», в котором центральным является мотив оподления человеческой души [119]119
  Столярова И. В. В поисках идеала. Творчество Н. С. Лескова. С. 220.


[Закрыть]. События разворачиваются в одном из петербургских особняков, где встретились за непринужденной дружеской беседой две немолодые приятельницы. За время ее течения в доме появляются и оказываются втянутыми в женский разговор родственники хозяйки – сыновья, племянница, брат, и таким образом на страницах рассказа постепенно складывается «портрет» дворянской семьи, крайне неблагополучной, отягощенной внутренними раздорами, а главное, обнаруживающей нравственное нездоровье всех ее членов, за исключением Лидии – племянницы хозяйки дома. Положение девушки здесь незавидное. Не случайно швейцар замечает вослед уходящей и прячущей заплаканное лицо Лидии: «Эту тут завсегда пробирают».

Но «пробирать» людей – это «ремесло» хозяйки дома и ее гостьи. Из многочисленных замечаний, реплик и просто обмолвок разговаривающих, а также попутного авторского комментария становится очевидным содержание этого «ремесла» – полицейский сыск, к которому имеют прямое отношение приватно беседующие дамы [120]120
  См. об этом: Бухштаб Б. Я. Тайнопись позднего Лескова // Творчество Н.С. Лескова. Курск, 1977. С. 79–92.


[Закрыть]. Самыми яркими подтверждениями причастности приятельниц к службе в полиции является присутствие на их лицах «не женского, официального выражения», особенно когда речь заходит об общественно неблагонадежной Лидии, намерение хозяйки дома настрочить донос на курсы, где учится девушка, и говорящее имя «Камчатка», которым нарекает свою госпожу одна из служанок, при этом не сомневающаяся, что его обладательница не только отправляет людей на Камчатку, но и сама достойна аналогичного наказания.

Лесков саркастично характеризует и собеседницу хозяйки – "кроткую лань" с навыками шантажистки и отравительницы.

Но главное, что хочет он донести своим повествованием, это мысль о духе нравственного растления, который владеет барским домом и его обитателями. Причем самыми отвратительными существами выступает прислуга. В то время, когда хозяйка, сказав, что хочет сделать покупки в лавке, а на самом деле отправляется "дать наилучший отчет на своем месте", в полицейском участке, особняк переходит в руки служанок, "домашних мышей", беспрепятственно проникающих в будуар – тайник госпожи. В ход идет "подобранный ключик" от ее стола, почтовая бумага, папиросы, пудра; полная же раскованность и обыденность поведения служанок в господских покоях является подтверждением тому, что находятся они здесь не в первый раз. Слуги не уступают хозяевам и их гостям в способностях шантажа и вымогательства. Мастерски проделывает это с Валерианом, сыном госпожи и своим любовником, горничная, при этом не скрывающая дерзкого и презрительного к нему отношения.

Растленную атмосферу в доме в значительной степени усугубляет неодолимая животная похоть, в равной степени свойственная и благородной гостье, и домашней прислуге. Безудержная страсть заставляет пожилую даму любыми средствами добывать деньги, чтобы оплатить игорные долги молодого любовника. Сознание же кухарки поглощено влечением к мальчикам. Лесков показывает и результаты "темных дел природы" на примере тринадцатилетнего подростка, выходящего из кухаркиной комнаты с мечтой об обещанном гулянье и будущих часах, которые он "попросит ее купить ему".

В качестве антипода уродливой жизни барского дома в рассказе представлено новое мировидение, основанием которого Лесков мыслил в первую очередь христианскую мораль и дело на благо "тем, кому тяжело". Связывающий преобразование общества с приходом людей, наделенных высоконравственным сознанием, Лесков выводит образ молодой героини Лидии, слышащей "шум" приближающейся иной жизни и иных "характеров". "Они впереди… И они придут, придут… Мы живы этой верой!"

Лескова волнует то, чем оборачивается для человеческой личности гнет современной действительности. И его вывод в "Заячьем ремизе" оказался столь устрашающим, что ни один журнал не отважился напечатать этот рассказ при жизни писателя. В центре рассказа – комическая и горестная история Оноприя Перегуда из Перегудов – заурядного обывателя, ревностно несшего службу станового, пользующегося уважением крестьян за бесстрашную ловлю конокрадов и закончившего свои дни в сумасшедшем доме, мирно вяжущим шерстяные чулки для своих братьев – умалишенных.

Все в жизни Перегуда было мирно и спокойно, пока вышестоящие инстанции не потребовали от него "провидения настроения умов в народе" и поимки "сицилистов".

Усердию героя в исполнении повеления нет предела. Чего только не делает он: строчит доносы, устраивает погони и облавы, хватает невиновных. В свою очередь, его самого гонит неотвязный страх невыполнения спущенного предписания. Не выдерживая обрушившихся на него ответственных забот, Перегуд сходит с ума. Но тихое помешательство становится для лесковского героя спасением от жизни. Он ушел в свое безумие, как уходят в монастырь. Одно только тревожит Перегуда в сумасшедшем доме: "здесь немножко очень сильно шумят…" И потому он всегда ждет спасительной ночи, чтобы улететь в "болото" и там среди кочек высиживать цаплины яйца, "из которых непременно должны выйти жар-птицы".

Однако и это для Оноприя Перегуда не главное. Герой хочет подарить людям некое знание (оно засияет выписанными им буквами по небу), которое поможет "ужаснуться" тому, "что они делают", и "понять то, что им надо делать". "Тогда – уверен Перегуд – и умирать не будет так страшно, как нынче! Он все напечатает прямо по небу: это очень просто…" Поразительно, но перед читателем предстает все тот же лесковский праведник! Мечтательный мудрец в сумасшедшем доме, который помимо всего прочего делает маленькое, незаметное доброе дело – вяжет шерстяные чулки, чтобы рядом с ним живущим было чем прикрыть босые посиневшие ноги. "Заячий ремиз", написанный за несколько месяцев до смерти Лескова, стал его лебединой песней.

Поздние произведения писателя создавались в атмосфере достаточно мирной. Новое поколение относилось к нему с уважением и приятием. За год до смерти Лескова появилась статья М. О. Меньшикова, в которой он был назван после Льва Толстого самым крупным писателем из старой школы.

В 1889 г. с Лесковым случился первый приступ сердечной астмы. Причиной этому явится запрещение готового к выходу тома его собрания сочинений с очерками о русском духовенстве. Боли в сердце будут сопровождать его до последних дней жизни. Сам Лесков считал свою болезнь результатом тридцатилетнего тяжелого литературного пути.

Он доживал, много трудясь в своем кабинете среди гравюр и картин, многочисленных фотографий, запечатлевших прекрасный лица, бесчисленных портретов, старых книг… Завещал похоронить его по самому низшему разряду, поставив на могиле простой дерёвянный крест, и просил на похоронах никаких речей не говорить. Воля покойного была выполнена.

После долгого забвения этот замечательный русский писатель возвращен в русскую литературу. А его праведники так и продолжают оберегать русскую душу, укрепляя ее "беззаботливостью о себе".

Основные понятия

«Лесковский человек», праведничество, герой-праведник, рассказчик, сказ.

Вопросы и задания

1. Какие факты биографии Лескова обусловили его писательскую судьбу?

2. Почему службу у Шкотта можно назвать "жизненными университетами" Лескова?

3. Подготовьте (с привлечением дополнительного биографического материала) сообщение на тему: "Киев в судьбе Лескова".

4. Охарактеризуйте обстоятельства "пожарной катастрофы" (Л. Аннинский) и ее роль в судьбе Лескова.

5. На ваш взгляд, роман "Некуда" справедливее называть "полемическим" или антинигилистическим? К какому определению вы более склоняетесь и почему? Объясните смысл названия романа.

6. Что стоит за понятиями "лесковский человек", "герой-праведник"? Как раскрываются они в творчестве Лескова?

7. Почему герои Лескова зачастую "удивительные и даже невероятные" люди? Что делает их таковыми? Покажите это на примере "Несмертельного Голована", "Однодума" и "Левши".

8. В чем заключается феномен очарования Флягина?

9. Охарактеризуйте поздний период творчества Лескова в его основных проявлениях: настроения писателя, литературные и духовные связи, проблематика произведений и пр.

10. В творчестве каких писателей XX в. имеют место лесковские традиции? Подготовьте сообщение на тему "Лесков и Замятин".

Литература

Аннинский Л. Лесковское ожерелье. М., 2000.

В мире Лескова. Сборник статей. М., 1983.

Видуэцкая И. П. Николай Семенович Лесков. М., 2000.

Горелов А. А. Н. С. Лесков и народная культура. Л., 1988.

Дыханова Б. С. "Запечатленный ангел" и "Очарованный странник" Н. С. Лескова. М., 1980.

Евдокимова О. В. Мнемонические элементы поэтики Н. С. Лескова. СПб., 2001.

Капитанова Л. А. Н. С. Лесков в жизни и творчестве. М., 2002.

Лесков А. Н. Жизнь Николая Лескова по его личным, семейным и несемейным записям и памятям: В 2 т. М., 1984.

Старыгина Н. Н. Лесков в школе. М., 2000.

Столярова И. В. В поисках идеала: Творчество Н. С. Лескова. Л., 1978.

Троицкий B. Ю. Лесков-художник. М., 1974.

Тюхова Е. В. О психологизме Н. С. Лескова. Саратов, 1993.

Глава 18
А. П. Чехов 1860–1904

Антон Павлович Чехов – последний русский классик XIX в. – входит в литературу в начале 1880-х годов, а завершается его творческий путь в начале следующего, XX столетия. Чехов принадлежит сразу двум существенно различным эпохам русского и мирового литературного процесса, что позволяет, с одной стороны, определить его творчество как завершение традиции русского классического реализма, а с другой, и с не меньшим основанием – как преддверие духовных и стилистических открытий литературы новейшего времени.

Эпоха 1880-х годов

1880-е годы, время созревания и расцвета чеховского таланта, – особый период в жизни русского общества, специфическая атмосфера которого наложила печать на все творчество писателя и во многом предопределила своеобразие его художественного видения.

Во-первых, это время смены литературных поколений. На рубеже 1870–1880-х годов умирают и, соответственно, сходят с литературной арены едва ли не все великие писатели, творчество которых составило славу русской литературы середины XIX в.: Некрасов, Достоевский, Тургенев, Салтыков-Щедрин. Из "великих" по-прежнему продолжает творить только Лев Толстой, однако именно в 80-е годы его литературная деятельность меняет свой характер, становясь отражением идей его религиозно-этической проповеди. С их смертью, или, как у Л. Толстого, переориентацией на новые формы, уходит в прошлое и жанр большого романа, поднимающего глобальные вопросы современности, рассматриваемой сразу в нескольких тематических плоскостях – исторической, социальной, психологической, философской.

Во-вторых, после убийства народовольцами в 1881 г. царя Александра II резко меняется общественная ситуация в стране. На смену неустойчиво-либеральному двадцатипятилетию правления Александра II приходит откровенно консервативное правление Александра III, государственная политика которого направлена на сворачивание многих либеральных, реформаторских завоеваний его отца. Для представителей демократической общественности, от оппозиционно настроенной радикальной интеллигенции до более умеренных либеральных кругов, случившееся означало предательство интересов прогресса и наступление эпохи "безвременья". С другой стороны, может быть, как раз из-за консервативной жесткости Александра III его эпоха оказалась более мирной и спокойной, чем эпоха его предшественника – время повышенного общественного возбуждения, зачастую выливавшегося в прямо угрожавшие общественной стабильности политические эксцессы типа бунтарского движения разночинной молодежи в 1860-е и "тираноборческого" народнического терроризма в 1870-е годы. Не одни консерваторы, а вся Россия была потрясена бесчеловечностью кровавого убийства царя-реформатора, и само сворачивание либеральных реформ шло на фоне общей усталости от мощных общественных потрясений (своеобразной художественной параллелью которым можно считать большие жанровые формы, появляющиеся в эпоху Александра II, – от поэмы "Кому на Руси жить хорошо" до романа-эпопеи "Война и мир" и "Братьев Карамазовых") и переключения интереса со всего грандиозного и масштабного на мелкое и частное, связанное уже не столько с судьбами страны и истории, сколько с судьбой обыкновенного, "среднего" человека в ее бытовых каждодневных проявлениях. 1880-е годы – также время окончательной утраты культурной инициативы представителями дворянского сословия. Несмотря на попытки правительства Александра III реанимировать дворянский "дух", с тем чтобы несколько приостановить начавшийся при Александре II процесс широкой демократизации русского общества, плоды реформы давали себя знать: в русской культурной среде число выходцев из непривилегированного сословия разночинцев неудержимо росло. Однако в большинстве своем это были не политические радикалы, вдохновлявшиеся примером разночинцев-шестидесятников, враждебных дворянской культуре, а иногда и культуре как таковой, а, напротив, люди, остро чувствующие недостаток в своем образовании, которое не было получено ими "по наследству", и активно стремящиеся приобщиться к культурным традициям предшественников. Именно к такого типа разночинцам принадлежал Чехов, внук крепостного крестьянина, сын провинциального купца, владельца бакалейной лавки в городе Таганроге, и мещанки, а также многие его друзья и знакомые из круга литераторов и художественной интеллигенции, среди них – А. С. Суворин, человек, сделавший фантастическую карьеру, писатель, театральный критик, издатель и владелец крупнейшей русской газеты "Новое время", в которой во второй половине 1880-х – начале 1890-х годов много печатался Чехов.