Текст книги "История русской литературы XIX века. Часть 3: 1870-1890 годы"

Автор книги: H. Вершинина

Трагедия «Два мира»

В 1871 г. поэт вновь обращается к полюбившейся ему теме в трагедии «Два мира». Во вступлении к трагедии он писал: «В „Смерти Люция“ – герой-эпикуреец; но мне этого показалось мало. Герой должен был вмещать все, что древний мир произвел великого и прекрасного: великий римский патриот, могучий духом и воплотивший в себе всю прелесть и все изящество греческой образованности». Более сложная задача стояла перед художником и в осмыслении христианского мира, «не только в отвеченном представлении, а в живых осмысленных образах, в отдельных личностях».

"Какое-то внутреннее неудовлетворенное чувство не давало мне успокоиться, и я не пропускал ничего, что могло познакомить меня ближе с Духом, образом и историей первых христиан, главное, почерпая сведения уже не из вторых и третьих рук, а ища прямо в литературе, во главе которой стоит Святое Евангелие. Так мало-помалу без ведома для меня самого, с какою целью я это делаю, у меня накопился материал…"

Общий план трагедии "Два мира" таков: произведение состоит из трех частей (или актов); первая часть – из двух сцен – "преддверие христианскому миру и преддверие миру языческому"; вторая часть – вводит "в самый христианский мир, имевший свой центр в Риме, в катакомбах"; третья часть – пир Деция, явление к нему друзей, христиан Марцелла и Лиды, и смерть его.

Майков избирает для своей драмы вольную форму, которую критики, да и сам поэт определил и как лирическую трагедию. "Всякая драма, трагедия занимается лицами, требует героев; и тут есть два героя: Деций и Лида; но узел, связывающий отношения этих лиц, захватывает столько других лиц и узлов, в трагедии так много эпизодов, рассказов, побочных маленьких драм, что она обращается из трагедии лиц в трагедию людских масс, именно – массы христиан и массы язычников" – писал Н. Н. Страхов в статье "Внутренний смысл поэмы "Два мира" и внешняя ее форма". Майков рисует пеструю, мозаичную картину, в которой яркими штрихами нарисованы христианский и языческий миры; "…нам следовало бы задаться не вопросом, – продолжает критик, – что тут изображено, а, наоборот, вопросом, что не изображено. С одной стороны, сенаторы, временщики, философы, гетеры, разврат, рабство, эгоизм, жестокость, ненависть; с другой стороны – рабы, дети, матери, раскаявшиеся грешники и грешницы, любовь, смирение, прощение, самоотвержение". Христианский мир представлен множеством разнообразных лиц, это греки – Дидима, Главк, Миниппа, римляне – Лида, Марцелл, варвары – Дак и Гет, сириец – Иов и другие. Но при всем различии в судьбах и характерах в этих героях есть нечто общее – это любовь, смирение, ожидание второго пришествия Христа, готовность принять мученическую смерть за веру, т. е. поэтом нарисованы ведущие черты ранних христиан. Существенным является и то, что среди персонажей-христиан нет главных лиц, так как, согласно Писанию, "и последние бывают первыми". В трагедии Майков намечает основные типы христиан, в которых, как в зародыше, проявляются черты будущего католического и православного мировоззрения и которые воплощают разнообразные типы святости.

Римлянин Марцелл, прообраз папы, представляет "разумное" начало в христианстве, в его мировоззрении начало научно-богословского направления христианского учения, которое в дальнейшем скажется в деятельности блаженного Августина.

Грек Главк – "поэт, певец", не знавший "страстям… преграды с детских лет" и преображенный любовью к женщине, воспринимает христианское учение с его поэтической стороны, и его можно считать предшественником поэта христианства Иоанна Дамаскина.

Сириец Иов, бывший когда-то царем, ныне раб, ясновидец, в наибольшей степени одарен мистическим пониманием мира, вера дана ему "по откровению". Его сопровождают видения, он прислушивается к внушениям свыше. Эти черты проявятся в таких христианских подвижниках-мистиках, как в Ефреме Сирине, в Макарии Египетском, в Кирилле Александрийском и в самом апостоле Павле – бывшем гонителе христиан и обращенном по "откровению свыше".

Грек Эвмен понимает христианство как жизнерадостное, гуманное учение, которое призвано укрепить счастье на земле, а Аркадий видит в нем, прежде всего, социальную сторону, средство для духовного развития и единения людей.

У женщин (Мениппа, Камилла, Лида и др.) вера приходит из потребностей сердца.

Не менее разнообразны и типы, в которых воплощено языческое мировоззрение: Галлус, Гиппарх – воплощают римский космополитизм; Фабий, Энний – консерваторы, Хоридим и Цинфк – философы. Но в отличие от христианского мира, в котором нравственно и духовно все едины, над всеми героями языческого Рима возвышается Деций, воплощающий языческое (как противоположное христианскому) мировоззрение. Ведущими чертами языческого мировоззрения для Майкова" являются противоречивость, раздвоенность сознания, духовная зависимость от своего времени, гордость и обоготворение человека. Все это как нельзя более ярко воплощено в главном герое. Деций противоречив: он и чтитель Катона, и приверженец цезаризма; поклонник греческой культуры, вольнодумец в религии и защитник рабства и веры в вечный Рим; эпикуреец и стоик одновременно. Деций – дитя своего времени, а отношение к духовной зависимости от времени у Майкова определенно выразилось в одном из стихотворений:

 
Дух века ваш кумир; а век наш – краткий миг.
Кумиры валятся в забвенье, в бесконечность…
Безумные! ужель ваш разум не постиг,
Что выше всех веков – есть Вечность!…
 

(«Дух века ваш кумир…»)

Гордость главного героя не знает границ. Он гордится своим миром, его государственным устройством в первую очередь (Центр – кесарь; от него прошли Лучи во все концы земли…) Картина возникновение языческой власти представлена Децим ярко:

 
…той порой,
Когда стихии меж собой
Боролись в бурном беспорядке,
Земля, меж чудищ и зверей,
Меж грифов и химер крылатых,
Из недр извергла и людей,
Свирепых, диких и косматых…
Да первый тот, кто возложить
На них ярмо возмог, тот разом
Стал выше всех, как власть, как разум!
Кто ж суеверье их презрел
И мыслью смелою к чертогам
Богов их жалких возлетел,
Тот сам для них уже стал богом…
 

Роковая остановка, бесплодность языческого мира выражена и в философии Циника:

 
Уж дальше моего нейдет
Ум человеческий; по малу
Свой цикл свершил, пришел к началу,
И больше некуда вперед.
 

В 1882 г. Академия наук за драму «Два мира» присудила Майкову пушкинскую премию. Одним из самых значительных откликов на произведение была статья Н. Н. Страхова «Внутренний смысл поэмы „Два мира“ и внешняя ее форма», в которой отмечено: «Что изображают „Два мира“? Тот огромный нравственный перелом, то колебание человеческой совести, которое совершилось, когда мир языческий уступал свое место миру христианскому. Трагическая гибель целой цивилизации, неспособной вместить в себе новые начала, и появление новой жизни, отрицающей основы старого мира, – этот великий контраст навсегда остается образцом человеческого прогресса и повторяется в различных формах и размерах в каждую эпоху. Но в наши дни, как уже давно и много раз было сказано, есть нечто особенно напоминающее эпоху древнего переворота. Очевидная дряхлость некоторых форм нынешней цивилизации и неутолимое брожение умов приводили многих к мысли, что нас ждет впереди такое же великое потрясение… в колебаниях современной мысли, очевидно, повторяются элементы прежнего перелома. Как на самое отрадное из этих повторений, укажем не некоторые, хотя стоящие на втором или даже на третьем плане, но все же заметное оживление чисто-христианских начал, т. е. тех начал, от которых одних и можно и должно ждать обличения мировых язв и умиротворения нашей жизни. Наш поэт, изображая своих древних христиан, отвечает прямо на это возрождающееся религиозное чувство».

Образы европейской культуры в творчестве А. Майкова

В поэтическом наследии Майкова большое место занимают образы европейской культуры и истории (циклы стихотворений «Очерки Рима», «Из странствований», «Неаполитанский альбом», «Страны и народы», «Новогреческие песни» и др.). Одним из важных поэтических циклов, который складывался на протяжении всей творческой жизни поэта, с 1840 по 1880-е годы, является цикл «Века и народы» из 16 стихотворений. В основу построения цикла положен живописный принцип вольного соединения сцен из жизни разных веков и народов, но мозаичная пестрота складывается в картину истории, культуры, духовных исканий и заблуждений европейских народов.

Европейскую историю, в том числе и русскую, Майков начинает со времен сыновей библейского Ноя. Цикл открывается стихотворением "Иафет" (1840). Иафет – один из трех (Сим, Хам, Иафет) сыновей библейского Ноя. В этом и в других стихотворениях отражена история и культура далеких потомков Иафета.

Одной из ярчайших и трагических личностей европейской (итальянской) истории является Джироламо Савонарола ("Савонарола" 1851) – монах, считавший себя верным католиком, но ведшим ожесточенную борьбу с папой, отлученный от церкви, но объявивший отлучение недействительным. На протяжении многих веков эта личность вызывала многочисленные споры. Одни видели в нем человека великой святости, учености, одаренного пророческим духом, красноречием, другие, напротив, – фанатичного монаха, врага великой культуры Возрождения, который хотел вернуть Флоренцию к Средним векам. В основу стихотворения положено событие 1497 г., за год до смерти Савонаролы, – так называемый эпизод сожжения "суеты". Во время традиционного итальянского карнавала, имевшего языческие корни, дети, подготовленные Савонаролой, с пением духовных песен ходили по городу, стучали в двери богатых и бедных, просили то, что они называли "суетой" или "анафемой". То были непристойные рисунки и книги, карнавальные маски и шутовская одежда. Собрано было множество предметов, которые послужили для устройства празднества, задуманного Савонаролой. В последний день карнавала произошло религиозное торжество – сожжение "суеты". На площади Синьории во Флоренции была выстроена огромная пирамида, на которой была разложена вся "суета", собранная во время карнавала. Чудовищное изображение карнавала было поставлено на верху пирамиды. Все это было торжественно сожжено. Через год на этом же месте был казнен сам Савонарола. Трагичность Савонаролы, искренне, горячо отстаивающего христианские убеждения и забывшего только об одном – истинно светлом духе христианства, нарисована Майковым с большой художественной силой:

 
Христос, Христос! Но, умирая
И по следам Твоим ступая,
Твой подвиг сердцем возлюбя,
Христос! он понял ли тебя?
 

Любовь – это та основа, на которой строятся жизнь, человеческие взаимоотношения и должна строиться история человечества. Духовное насилие противно любящему христианскому мировоззрению Майкова:

 
…Доминиканца ж лик суровый
Был чужд любви, и сам он пал
Бесплодной жертвой…
 

В коротком стихотворении «Савонарола» ясно выразились идейно-художественные убеждениями Майкова – его любовь и уважение к науке, искусству, к древней античной цивилизации, беспристрастность в оценках и гуманный христианский взгляд на происходящее.

«Клермонтский собор» [49]49
  Клермонт Ферран – город во Франции, в котором состоялся 7 церковный собор в 1095 г., принявший решение о первом безоружном крестовом походе.


[Закрыть]– стихотворение Майкова, имевшее широкий общественный резонанс. Н. А. Добролюбов – критик, имевший принципиально иные художественные и общественные взгляды, – отмечал: «…маленькая поэмка Майкова под названием „Клермонтский собор“ – прекрасная вещь и имеющая тоже современный интерес».

Стихотворение Майкова представляет живописную картину собора европейских народов. Мир европейских культур уподоблен поэтом пестрому "лугу, засеянному цветами". "Тяжелый шваб и рыжий брит", "богатыри со всей земли" слушают рассказы очевидцев о страданиях паломников и о поругании святынь. Это зарождает в них мысль и желание завоевать Палестину и вырвать Гроб Господень из руте мусульман. Рассказ Петра Пустынника, вырвавшегося из плена, об ужасах рабства у мусульман играет определяющую роль в решении собора. Воссоздавая мировоззрение средневекового человека, поэт рисует ряд видений, знаков, которыми сопровождался собор в Клермонте ("виден крест был в небе", "поднимались кровавые зори на востоке"). Если первая часть стихотворения исторически точно и детально воспроизводит атмосферу Клермонтского собора, то вторая часть обращена к современным событиям и представляет собой не объективное историческое повествование, а размышления автора об истории крестовых походов, истории взаимоотношений латинских и славянских народов.

 
Вот так латинские народы
Во имя братства и любви
Шли в отдаленные походы.
…Тогда в рядах священной рати
Не ополчались мы войной.
Отдельно, далеко от братий
Вели мы свой крестовый бой.
 

У русского народа, с позиции Майкова, была своя роль в отстаивании общих христианских ценностей. Поэт работал над стихотворением во время Крымской кампании и был глубоко поражен, что европейские страны (Англия, Франция) – братья, как он их называет в стихотворении, – выступили на стороне мусульманской Турции против России. Ф. М. Достоевский в письме от 18 января 1856 г. писал: «Как хорошо окончание, последние строки в вашем Клермонтском соборе! Да! разделяю с Вами идею, что Европу и назначение ее окончит Россия».

История России в поэтическом наследии А. Майкова

Размышлениями о прошлом, настоящем и будущем России проникнуто все литературное творчество А. Н. Майкова. Помимо одного из центральных циклов «Отзывы истории», которое включает 31 произведение, этой же теме подчинены стихотворения из циклов «Юбилеи», «Страны и народы», «Века и народы», «Дома», «Из славянского мира», перевод «Слова о полку Игореве», поэма «Княжна», перевод «Из Апокалипсиса», рассказы для детей о русской истории и многое другое.

Совет "напитаться историей Руси, той Руси, которую нам создала ее история – Руси самодержавной, Руси христианской" Майков получил от В. А. Жуковского еще в 1851 г. через А. Плетнева.

Майков обращается к истории России в определенный момент жизни России, в 1854 г., во время трагических событий Крымской войны. Патриотические чувства заставили поэта внимательнее отнестись к историческому прошлому, но это был лишь первый шаг в художественном постижении Майковым судьбы России. Большое влияние на взгляды Майкова, по его собственному признанию, оказал Ф. И. Тютчев, "…знакомство с Ф. И. Тютчевым и его расположение ко мне, все скрепленное пятнадцатилетнею службою вместе и частыми беседами и свиданиями, окончательно поставило меня на ноги, дало высокие точки зрения на жизнь и мир, Россию и ее судьбы в прошлом, настоящем и будущем и сообщило тот устой мысли, на коем стою и теперь и на коем воспитывал свое семейство. Этот устой дал мне при этом еще одно благо: полную независимость и свободу мысли от посторонних влияний. Напротив, сам вывел многих из мрака и шатания. Таким образом, завершился период исканий правды в философии, религии, политике. Нравственная евангельская правда одна с малолетства не была поколеблена, плюс некоторые рыцарские фамильные предания. Когда все это установилось и отошло на задний план, тогда только началось настоящее творчество, в связи отчасти с непредвиденными событиями жизни, отчасти с ходом внутренней работы мысли". "Формула" исторических воззрений поэта, данная в этом письме, проста и глубока одновременно – это "нравственная евангельская правда… плюс рыцарские фамильные предания".

Обращение к историческим темам в поэзии Майкова обусловлено тем, что центральные основы жизни – евангельская правда и фамильные рыцарские предания – утрачиваются, а это приводит к ожесточению сердец в современном мире ("Бабушка и внучек"), разрушению монастырей ("Упраздненный монастырь"), утрате чистоты веры, наивности восприятия мира, а на смену им приходят суесловие и разглагольствования о проблемах веры ("Странник", "Два беса"). Позиция Майкова, считавшего, что духовное развитие определяет историческое развитие, приводит его к мысли о необходимости просвещения. Поэт ставит перед собой задачу понять современное время, исходя из исторического опыта, и не только понять, но и пытаться воздействовать на него определенным образом. В связи с этим тезис о Майкове лишь как о поэте чистого искусства оказывается несостоятельным.

История осмыслена поэтом как неразрывная нить, связывающая прошлое и настоящее. Преемственность, последовательность исторической жизни становятся темой творчества зрелого Майкова и, в частности, в цикле "Отзывы истории". Само название цикла заставляет задуматься, какое влияние имеют события давнего времени на современность и будущее, как отзывается прошлое в настоящем. Идея преемственности развивается в поэтическом цикле в трех основных планах – это преемственность сильной государственности, преемственность национальных гениев и непреходящее эмоциональное, интуитивное чувство родины. Открывает цикл и определяет его характер стихотворение "Емшан", в котором перелагается известный рассказ из Волынской летописи о половецких князьях-братьях Отроке и Сырчане. Майков утверждает в этом стихотворении, что чувство родины не разумно, оно идет не от рассудка, а от сердца, от воспоминаний, звуков, запахов. Певец, призванный вернуть Отрока, "поет о былях половецких, / Про славу дедовских времен / И их набегов молодецких". Но ни песни, ни напоминания о доблестях предков не могут заставить Отрока захотеть вернуться на родину. Только живое, сильное, малое впечатление (запах степной травы) способно пробудить утраченное чувство родины.

Взаимосвязи разных времен устанавливаются в стихотворении "В Городце в 1263 году", в котором перед смертью Александру Невскому открывается видение будущего России – возникновение Петербурга, основание Александро-Невской Лавры. Преемственная связь устанавливается между двумя государственными мужами – князем Александром Невским и Петром I. О преемственности в деле государственного строительства речь идет в стихотворении "У гроба Грозного". Майков считает необходимым напомнить о русских святых, о великих православных государях и вступающему на престол императору Александру III в "Кантате, исполнявшейся на парадном обеде в день венчания на царство Е. И. В. Государя императора Александра Александровича".

Завершает цикл стихотворение, в котором центральная тема раскрывается на современном материале – "Суд предков".

Стихотворение имеет ярко выраженную сюжетную линию. Перед смертью старый князь Андрей просит сына отмолить его грехи. Сын, глядя на умирающего отца, думает:

 
Ну, что же? Вот
Два века тут лицом к лицу!
Какая ж между ними связь?
Давно душой я чужд отцу,
Давно всем чужд мне старый князь!
 

Два поколения «отцов» и «детей» давно друг другу чужие, связь поколений, существовавшая долгие века, вдруг оказывается разорванной. Для Майкова в этом виноваты сами «отцы», утратившие связь со своим народом, со своими историческими корнями, увлекшиеся поверхностным «европеизмом». Старый князь, по словам сына, был "Во Франции – легитимист; / Здесь недовольный камергер, / Спирит, ханжа и пиэтист / И belesprit а lаВольтер". Обрыв исторической традиции, отмеченный в литературе конца XIX в., многими писателями был воспринят трагически (И. А. Гончаров. «Обрыв»; Ф. М. Достоевский. «Бесы» и др.). Для Майкова этот «обрыв» традиции не был катастрофичен. Восстановить утраченную связь для поэта было возможно.

Просьба старого грешника ("Когда умру, приди, читай, Псалтырь ты в церкви надо мной") пробуждает воспоминания о сходных мотивах в творчестве В. А. Жуковского, в повести Н. В. Гоголя "Вий"; но Майков, развивая сюжет, не идет по "готическому", страшному сценарию, и содержание произведения приобретает иное звучание:

 
И князь внимательней глядит
Во мрак по нишам и углам…,
 

но в углах храма таятся не страхи, ужасы, а стоят хоругви, герой видит княжеское место,

…где

 
Под балдахином, с их гербом,
От предка павшего в Орде,
Преемственно, сын за отцом,
Стоял старейший в роде…
 

Впервые к князю Сергею приходят мысли о своей связи с предками. Неожиданно перед ним проходит видение – суд предков над умершим отцом:

 
Суд предков – за душу свою
Ответишь Богу, мол, а нам
Поведай, как служил царю
Хулы не нажил ли отцам.
 

И оказывается, что хула роду – воспитание сына, не знающего предков, отколовшегося от родовой традиции. Постепенно для молодого князя прошлое, глубина времен становится

 
Уже не мертвый и пустой,
А чем-то целым и живым,
Какой-то силой роковой,
Которой все уже давно,
Что нас волнует и крушит,
Разрешено, умирено…
 

Обрыв исторической традиции для Майкова может быть восстановлен, как может быть побеждена и смерть.

Необходимо отметить характерную как для цикла "Отзывы истории", так и для всего творчества поэта черту – постоянное обращение к теме смерти ("В Городце в 1263 году", "У гроба Грозного", "Ломоносов", "В Айя-Софии", "Суд предков" и др.) и решение этой темы с христианских позиций.

Простое перечисление произведений, написанных на тему смерти, занимает большое пространство: "Три смерти", "Борьба со смертью", "В темном аде", "Череп", "Кладбище", "На смерть М. И. Глинки", "Два гроба", "Милых, что умерли" и др. Цикл "Новогреческих песен" начинается знаменитой "Колыбельной песнью" ("Спи, дитя, мое усни"), прослеживает всю жизнь человека от колыбели, последние же стихотворения посвящены смерти: "Чужбина", "Борьба со смертью", "Ад", "В темном аде, под землею", "Опустели наши села", "Покатилась звезда на востоке". Тем не менее, заканчивается цикл знаменательным стихотворением "Христос Воскресе". Для Майкова

 
…смерть – не миг уничтоженья
Во мне того живого "я",
А новый шаг и восхожденья
Все к высшим сферам бытия…
 

Умирает Александр Невский и «словно как свет над его просиял головой – // Чудной лицо озарилось красой». В истории страны смерть одного из великих деятелей России не имеет фатальных последствий, так как существует преемственность поколений. В стихотворении «Ломоносов» умирает Петр, но рождается новый гений – Ломоносов.

 
Но не вотще от Бога гений
Ниспосылается в народ.
Опять к нему своих велений
Истолкователя он шлет.
 

Таким образом, преемственность определена Божественным Провидением. Подобно тому, как Ф. И. Тютчев видел в волне проявление вечных законов жизни, также и Майков видит в исторической жизни ту же природу – вечность, неуничтожимость.

С темой побежденной смерти и конца земной истории связан и большой поэтический труд Майкова – перевод Апокалипсиса. Перевод фрагмента Апокалипсиса был выполнен Майковым в 1868 г. Обращение к Апокалипсису, с конца 60-х годов, стало знаком времени. Мотивы Апокалипсиса звучали в поэзии Полонского ("Сумасшедший", "Тишь и мрак", "Заступница"), в прозе Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Г. Успенского и других. Изучалась проблема искусствоведением и филологической наукой, в частности, в работе Ф. И. Буслаева "Русский лицевой апокалипсис".

Майков переводит центральный эпизод из Апокалипсиса с IV по X слова, т. е. видение Иоанну сидящего на престоле, затем снятие с книги 7 печатей, а затем появление семи трубящих ангелов и конец времени. Этот композиционно завершенный эпизод объединен у Майкова единой мыслью, итог которой звучит в последней фразе перевода: "Что времени отсель уже не будет". Переведенный фрагмент Апокалипсиса подводит итог всемирной истории, "созидающего времени", и, таким образом, тема Апокалипсиса как бы завершает огромную и многообразную тему исторического времени в творчестве Майкова.

А. Н. Майкову также принадлежит один из наиболее удачных переводов "Слова о полку Игореве". Серьезная, научная работа над переводом продолжалась в течение четырех лет, которые сам поэт назвал "вторым университетом" по филологическому факультету. Опубликована работа была в 1870 г. с предисловием и комментарием переводчика. В причинах обращения Майкова к переводу "Слова" есть и случайное и закономерное. Закономерным являются тот интерес, уважение, которые испытывал поэт к русской истории, древней культуре России. Серьезное изучение старообрядчества, обращение к такому памятнику древней литературы, как "Повесть о Варлааме и Иоасафе", цикл стихотворений "Отзывы истории", рассказы для детей о русской истории – все это свидетельствует о том, что появление перевода "Слова о полку Игореве" было закономерным. Но был и элемент случайности, может быть, кажущийся. В черновике письма к М. Л. Златковскому, работавшему над биографией поэта, Майков пишет: "Напал на него случайно: старшему сыну в гимназии пришла пора его проходить; думаю, памятник чудесный, дай, сам с ним прочту – и начал разбирать по екатерининскому тексту, изд. Пекарским, без знаков препинания, написано все сплошь в одну строку. Стал делить на части, руководясь единственно ходом творчества самого певца. Прочел, восхитился построением – но для справки в темных местах взял русские переводы, черт возьми! Все не так делят и понимают, дробят памятник, он является чем-то бессвязанным, глупыми отрывками…" Таким образом, перевод первоначально был предназначен сыну-гимназисту. И черновики предисловия Майков озаглавливает: "Вместо предисловия. Моему сыну" – и пишет далее: "Хотелось бы мне, милый мой Коля, чтобы ты хорошенько понял драгоценнейший памятник нашей старины – "Слово о полку Игореве". Не зная, как объяснить тебе его хорошенько и передать, как я его понимаю, – я решился перевести его на нынешний наш язык". В результате, перевод был предназначен, конечно, не только ребенку, но читателю простому, "неискушенному", и в этом сказалась та определенная просветительская миссия, которою возлагал на себя Майков. Внимание к воспитанию детского художественного вкуса, формированию детского мировоззрения очень важно для позиции Майкова. Не случайно детские хрестоматии, учебники (особенно для младшей школы) до сих пор наполнены стихотворениями Майкова. В свое время по предложению Достоевского Майков написал ряд рассказов для детей по русской истории.

Вероятно, из этой особенности адресата происходят и своеобразные черты самого перевода "Слова". Если в другом, столь же серьезном труде, переводе "Апокалипсиса" поэт ни на йоту не отступает от текста подлинника, то, переводя "Слово", он считает возможным сделать текст более доходчивым. Но в обоих переводах Майков остается верным своему главному принципу – перевести, как ему советовал Достоевский, "без слов от себя" ("наивно, как можно более наивно"). В письме к историку Константину Николаевичу Бестужеву-Рюмину при пересылке перевода поэт пишет: "Как я старался во всем этом сохранить тон, чтобы не было претензии… Близко к сердцу мне дело, а не мое маленькое "я"".

Для того, чтобы создать перевод точный, научный, отражающий современные представления о древней литературе, Майкову пришлось пройти "второй университет" по филологическому факультету под руководством ученых, которые с разной степенью доброжелательности отнеслись к этому труду. Круг научных консультантов широк – Ф. Буслаев, А. Афанасьев, К. Бестужев-Рюмин, А. Гельфердинг, Мстислав Прахов, И. Срезневский и др. Как это следует даже из простого перечня имен исследователей, во время работы над переводом "Слова" поэт находился под влиянием представителей мифологической школы. И взгляды мифологической Школы сказались в большой степени в предисловии и в комментариях Майкова. Позднее, когда перевод уже был завершен, Майков стал более осторожен во взглядах.

Одной из центральных идей поэзии А. Н. Майкова, в том числе и исторической, является, как уже отмечалось, идея преемственности, и, конечно, Майков представляет "Слово" не как уникальный, одинокий памятник древнерусской литературы, а как звено в непрерывной цепи русской культуры. Автор "Слова" основывается, с позиции Майкова, и на фольклорной, и на литературной традиции. А в свою очередь "Слово" является непосредственным предшественником современной литературы. Поэт писал: "В заключении не могу отдать отчета в одном впечатлении, которое я вынес, долго занимаясь "Словом о полку Игореве". Несмотря на семь веков, отделяющих нас от его певца, – он чрезвычайно близок к нынешней нашей литературе. Его поэма – точно зародыш, таящий в себе все лучшие качества последней. В этих образах князей – Осмомысла Галицкого, от престола которого грозы текут по землям, Всеволода Суздальского, что "мог бы Волгу веслами раскропить, а Дон шеломами вылити", Романа, что в замыслах возносится высоко, как сокол ширяясь на ветрах, высматривая добычу, – слышится что-то родственное державинским изображениям екатерининских орлов. В описании битв тоже. Во всем же здоровом тоне поэмы, в этом кованом языке, на который древность наложила какую-то свою, особую, вековую печать, в этой поэзии действительности – как бы чувствуется пушкинская стройность, определенность, сдержанность и меткость выражений. Далее, эти описания природы, эта жизнь степи, в ее мрачном виде, вся эта прелестная идиллия бегства Игоря, эти "дятлы тёктом путь к реке казуют", вся речь Игоря к Донцу – как он лелеял князя на серебряных берегах своих, – во всем этом таится как бы зародыш лучших страниц Тургенева…, а этот сарказм, полный любви, – не ожил ли в Гоголе? Чувствуется, несмотря на перерыв многих веков, один и тот же гений в творчестве русских людей тогда и ныне".

Заслуживают внимания и наблюдения Майкова о характере ритма в "Слове": "…поэма, очевидно, писана, и писана мерною прозой, приспособлявшеюся, вероятно, к пенью, по образцу, может быть, церковных канонов и псалмов, только на другие мотивы… Мне кажется, что если читать "Слово" нараспев, то мы более всего подошли бы к настоящему делу".

Суждения поэта о жанровой природе древнерусского памятника ("не ясно ли тут знакомство с "похвальными словами" византийской литературы, как со "словами" святых отцов, так и светскими?") нашли подтверждение во взглядах исследователя И. П. Еремина ("Жанровая природа "Слова о полку Игореве"").

Заслугой перевода "Слова" А. Н. Майковым является обоснованное композиционное членение текста, почти полностью (за исключением частных деталей) совпадающее с делением текста, выполненного в научном переводе Д. С. Лихачева.

Перевод А. Н. Майкова (художественный текст, предисловие, комментарии) – не только факт истории литературы, но по-прежнему важный поэтический и научный труд.

Творчество А. Н. Майкова разнообразно и многогранно. Автор стихотворений в антологическом духе, философских стихотворений, исторических драм, поэм, интересный прозаик, переводчик, А. Н. Майков долгое время рассматривался только в одном аспекте – как поэт "чистого искусства", автор антологических стихотворений. Однако это не единственная и, вероятно, не главная сторона творчества великого русского поэта. Поэт, прозаик, переводчик, А. Н. Майков создал цельную картину мира, в которой представлена была своя, оригинальная и в то же время органически вписывающаяся в современную историческую эпоху, художественно-историческая концепция.