Текст книги "Тунеядцы Нового Моста"

Автор книги: Густав Эмар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

ГЛАВА XI. Капитан Ватан беспрестанно натыкается на неожиданности, одна другой необыкновеннее

Вернемся теперь к капитану Ватану, которого оставили на веревочной лестнице над водой Сены, в совершенной темноте.

Капитан Ватан был из числа решительных, смелых людей, которые находят особенную прелесть во всем неизвестном и неожиданном, потому что вполне самоуверены и чувствуют себя всегда в состоянии все одолеть.

Авантюрист совершенно спокойно спускался по веревочной лестнице, которой в темноте не видно было конца.

Не прошло, однако, идвух минут, как он почувствовал под ногами какую-то твердую точку опоры; это было дно довольно большой лодки.

Когда он выпустил из рук лестницу, Клер-де-Люнь взял его за руку.

– Позвольте, я вас поведу, капитан, – сказал он, – и главное, не бойтесь!

– А? Ты что это говоришь, дуралей? – резко воскликнул капитан. – Не смеяться ли вздумал надо мной?

– Виноват, капитан, обмолвился. Пожалуйте!

–Ладно, да смотри у меня, чтобы больше не обмолвиться!

– Слушаю, капитан. Черт возьми! Вы не изменились, надо вам отдать справедливость, все такой же терпеливый.

Капитан засмеялся.

– Я тебе пошучу! – пригрозил он. – Ну, когда же конец? Где мы теперь?

– Под аркой Нового моста, капитан.

– Ты тут живешь?

– Не совсем тут, вот увидите; поднимитесь по этой лестнице.

– Опять?

– Это последняя.

– Не стоило спускаться, чтобы сейчас же опять подниматься.

– Может быть, капитан, но поднимитесь все-таки.

– Да я тут ни зги не вижу, morbleu!

– Не обращайте на это внимание.

– Ну, ладно, коли нужно! Только черт бы побрал этакую прогулку!

Клер-де-Люнь засмеялся и тихонько свистнул. В ту же минуту на расстоянии футов двенадцати над ними заблестела, как звезда, светлая точка.

– А! Вот теперь вижу, куда идти, – произнес капитан и стал взбираться по лестнице.

Клер-де-Люнь следовал за ним, по-видимому забавляясь колебаниями своего бывшего командира.

В лестнице было всего перекладин десять; взобравшись наверх, капитан, к своему величайшему изумлению, очутился перед отверстием, сделанным в самом своде арки.

– Проходите! – ободрил его Клер-де-Люнь.

– Прошел! – отвечал капитан.

Клер-де-Люнь последовал за ним и нажал какую-то невидимую пружину.

В отверстие без шума вдвинулась каменная масса и герметически закрыла его.

– Ну, вот мы и дома! – довольно сказал Клер-де-Люнь. – Теперь, капитан, позвольте указать вам дорогу.

– Показывай, мой любезный, не церемонься; ты ведь здесь у себя дома. Странное только помещение ты выбрал.

– Надежное, по крайней мере.

– Конечно; но я не понимаю, как ты мог устроить это, не возбудив ничьего внимания?

– Это не я устроил, капитан; это подземелье существовало раньше меня; и я его только дополнил.

Говоря таким образом, авантюристы шли при неясном свете чадившей лампы, достаточно, однако же, освещавшей подземелье, чтобы можно было его рассмотреть.

Оно имело шесть футов вышины и четыре – ширины, образуя множество галерей с выходом в разные стороны, запертых в некоторых местах толстыми железными решетками с зубьями наверху; такие же решетки шли местами и по главному коридору, где проходили авантюристы.

– Да это, брат, настоящая крепость!

– Parbleu, капитан! И неприступная крепость.

– А разве ты не знаешь, что крепости для того и сделаны, чтобы их брать?

– Только не эта, капитан. Ведь тут совершенно свободно могут спрятаться пятьсот человек так, что их и не найдешь!

– Даже если бы нашли вход, через который мы сейчас прошли?

– Parbleu! Да таких входов целых шесть.

– Черт возьми!

– Да; чтобы захватить нас, надо было бы взорвать мост, да и то не удалось бы, пожалуй.

– Послушай, а что же это за шум над нами?

– Это мы идем теперь под Самаритянкой.

– А! Но куда же мы идем?

– В одну из моих квартир.

– Как! Да их разве несколько у тебя?

– Точно так, капитан.

– Скажите, пожалуйста! Сколько же именно?

– Три главные, не считая той, которую я занимаю в самом подземелье.

– Черт тебя подери! Да ты, точно сам его величество Людовик Тринадцатый, можешь выбирать резиденцию!

– Да, капитан; только меня все здесь слушаются по одному знаку; мои подданные слепо повинуются мне.

– А про нашего бедного короля этого нельзя сказать, а? И много у тебя подданных?

– Ну, каких-нибудь несколько тысяч человек, не больше.

– Неплохо! Да ты, значит, король всех парижских оборванцев?

– К вашим услугам, капитан.

– Не отказываюсь. Все может случиться; не надо никем пренебрегать.

– Справедливо сказали, капитан.

– Но где же твоя квартира, в которую ты меня ведешь?

– На набережной Сольнери, в доме банщика Дубль-Эпе.

– Известного банщика, у которого собирается вся знать?

– Того самого, капитан; это один из моих адъютантов. Ватан остановился, снял шляпу и с иронической важностью поклонился.

– Что это вы, капитан?

– Кланяюсь тебе, morbleu! Клер-де-Люнь, друг мой, ты великий человек! Предсказываю тебе, что, если не будешь повешен, далеко пойдешь.

– Или высоко поднимусь! Аминь и благодарю вас, капитан. Но вот мы и пришли. Потрудитесь войти.

Клер-де-Люнь прижал пружину; отворилась невидимая дверь, и они очутились в светлой, богато убранной комнате.

Капитан оглянулся; дверь исчезла.

– Вы что-нибудь ищете? – лукаво спросил Клер-де-Люнь.

– Нет, ничего; право, ты великий человек! Так мы в доме банщика?

– Да, капитан; на первом этаже. Взгляните, в окно виден Новый мост.

– Чудесно! Ты ведь расскажешь мне, надеюсь, историю этого подземелья?

– Вам интересно знать?

– Я очень любопытен.

– Извольте! Я расскажу за ужином, если вам угодно.

– С удовольствием; дорога придала мне аппетиту.

– Так пожалуйте в столовую.

– А это какая же комната?

– Мой будуар! – с гордой самоуверенностью отвечал Клер-де-Люнь.

Капитан посмотрел на него во все глаза. Его совсем сбило с толку.

– Там, позади будуара, моя спальня и уборная; затем у меня есть еще столовая и передняя. Видите, как скромно?

– Peste! Хороша скромность! Ты говоришь, у тебя три такие квартиры?

– Точно такие; немножко лучше, может быть, устроенные.

– Но ведь это тебе, должно быть, стоит громадных денег?

– Да нет же, капитан! Ведь это моя собственность.

– Так у тебя свой дом?

– И не один, капитан.

– Послушай, Клер-де-Люнь, это ведь дерзкие шутки!

– Да я нисколько не шучу, капитан. Вы спрашиваете, я только отвечаю.

– И правду говоришь?

– Честное слово!

– Ну ладно! Пойдем в столовую, друг мой.

– Идемте, капитан, – сказал Клер-де-Люнь, приподнимая тяжелую портьеру.

Столовая была большая комната, уставленная буфетами, полными золота, серебра и хрусталя.

С потолка спускалась громадная люстра на золотой цепи. Посредине стояли треугольником три стула, и возле каждого

служанка с корзинкой, в которой лежали тарелки, ножи вилки, ложки и хлеб.

Только стола не было.

Напрасно искал его глазами капитан.

– А я вам приготовил сюрприз, капитан, – объявил Клер-де-Люнь.

– Еще? Да я и так на каждом шагу вижу сюрпризы.

– Этот вам доставит удовольствие, капитан.

– Не сомневаюсь. Не ужин ли, который ты мне обещал и которого я все еще не вижу?

– Нет, капитан; ужин явится в свое время.

– Так что же это?

– Гость… приглашенный.

– Когда же ты успел его пригласить? Ты ни на секунду не отходил от меня.

– Я послал за ним.

– Кто же этот гость?

– Дубль-Эпе, капитан.

– Твой адъютант?

– Он самый; славный малый; вы будете им довольны.

– Гм! Странное у него имя.

– Он очень недурно владеет шпагой1515
  Do uble ерее (фр.) – двойная шпага. – Примеч. перев.


[Закрыть]. Впрочем, сами увидите.

– Как знаешь, друг; я в настоящую минуту хочу только поскорей поужинать.

– Вот и наш гость, – произнес Клер-де-Люнь, – войди, сын мой! Очень тебе рады!

Отворилась дверь, и вошел красивый молодой человек лет двадцати двух, с тонкими, благородными чертами лица, живым взглядом и насмешливым выражением рта.

– Милый Дубль-Эпе, – обратился к нему Клер-де-Люнь, – рекомендую тебе капитана Ватана; капитан, это мой друг и товарищ Дубль-Эпе.

Живая радость выразилась на лице молодого человека; он с распростертыми объятиями бросился к капитану, неподвижно стоявшему посреди комнаты.

– Крестный, обнимите же вашего крестника Стефана! – взволнованно воскликнул он.

Капитан не успел опомниться, как очутился в объятиях Дубль-Эпе.

– Черт тебя возьми, шалопай! – вскричал капитан, обрадованный в душе. – Ну, я рад тебя видеть… но объясни, пожалуйста…

– Все, что угодно, крестный! – весело заявил Дубль-Эпе.

– Что скажете о сюрпризе, капитан?

– Скажу… скажу… Э, к черту ложный стыд! От души спасибо, Клер-де-Люнь! Ведь хоть этот чертенок и сделался дрянью, но все-таки он мой крестник, и я люблю его.

– И я, крестный, люблю вас, как родного отца.

– Ну, довольно об этом. Уметь помолчать никогда не бывает худо.

– Справедливо, крестный.

– Да, Стефан, но от разговора ведь в горле пересыхает и есть начинает хотеться.

– А вот мы сейчас будем и есть, и пить, крестный.

– Но до сих пор я что-то ничего еще не вижу.

– Постойте, крестный; садитесь!

– Да где? Ведь стола нет!

– За столом дело не станет; сядьте на один вот из этих стульев.

Капитан неохотно сел.

– Что ж дальше-то? – проворчал он.

Молодой человек топнул; одна половица отодвинулась, и из открывшегося отверстия поднялся стол, уставленный кушаньями.

– Это что такое? – изумился капитан, поспешно отодвинувшись.

– Обещанный ужин, капитан.

– Ну, признаю себя побежденным, – добродушно произнес он. – Я старею, вы слишком хитры для меня, детки, не злоупотребляйте своим преимуществом!

– Как вы можете так говорить, крестный! Вы такой храбрый солдат!

– Да, – проговорил он, покачав головой, – я старый, храбрый солдат, я это доказал; но столько мне пришлось видеть необыкновенных вещей с тех пор, как я приехал в Париж, что, ей-Богу, не знаю уж, что и делать; я совсем точно в каком-то чужом городе.

– Ба! Это пустяки! Ведь в появлении стола, например, нет ничего необыкновенного, это уже старая вещь. Вспомните, что вы у банщика, то есть в таком месте, где особенно соблюдается тайна.

– Так; ну, а подземелье, которым я сюда пришел?

– Это, капитан, еще проще. Впрочем, я ведь обещал рассказать вам его историю.

– Так, так, братец! Говори же, я слушаю; за твое здоровье!

– За ваше, капитан! Как вам нравится это кипрское?

– Чудесно!

– Вам известно, капитан, что Новый мост начат при Генрихе Третьем, а докончен после многих остановок только при Генрихе Четвертом. В смутные времена Лиги было не до него.

– Так! За твое здоровье! Право, какое чудесное вино!

– За ваше здоровье, капитан! Толпа ирландцев и разных мошенников завладела тогда некоторыми оконченными арками моста и поселилась там.

– А! Так это они устроили подземелье с его ходами и переходами?

– Именно, капитан. Они воспользовались смутами гражданской войны и особенно горячо работали во время осады Парижа, этой страшной осады, когда за разными бедствиями никто и не замечал даже их работ.

– Да, бедственное это было время; столько людей погибло от голода… Ну, подальше это воспоминание! За твое здоровье! И за твое, крестник!

Они чокнулись.

– Наконец король вступил в Париж, проданный ему Бриссаком и компанией. Заключили мир. Новый мост стали достраивать; между рабочими было много оборванцев, и я в том числе.

– А! И ты был?

– Да, после всех наших бед! Эти рабочие стакнулись с ирландцами, и под моим надзором подземные галереи были проведены по всем направлениям, как вы сегодня видели. Никто этого и не подозревал.

В один прекрасный день дозорный накрыл ирландцев, и всех их сейчас же отправили на родину. Вот и все, капитан. Дело, как видите, простое.

– Очень простое, братец; но уверен ли ты, что ни полиция, ни купеческий старшина ничего не подозревают?

– Parbleu! Да ведь у нас шпионы между ними же!

– А! Да у тебя, как видно, и своя полиция, Клер-де-Люнь?

– Надо всегда быть настороже.

– Конечно, я тебя и не порицаю за это. Ты защищаешь самого себя, и ты прав; однако ж…

– Что, капитан?

– Ведь тот, кто продаст такой драгоценный секрет купеческому старшине или кому-нибудь из полиции, сделает выгодное дело?

– Нисколько, капитан.

– Отчего же?

– Оттого что через час он не будет существовать.

– А! Ты действуешь быстро, братец.

– У нас нельзя иначе; впрочем, между нами изменников нет.

– Смотри, не говори больше такого слова! Ну, а предположим, что кто-нибудь посторонний знает вашу тайну и выдаст ее?

– Никто ее не знает, кроме вас, а так как уж вы-то, конечно, не выдадите, я спокоен.

– Спасибо за хорошее мнение, Клер-де-Люнь. Ну, а вот это ты знаешь? – спросил капитан, вынимая из кармана бумагу и показывая ее tire—laine.

– Что это такое?

– Утверждение в должности полицейского чиновника.

– На ваше имя?

– Посмотри подпись! Видишь?

– Да! – озадаченно произнес tire—laine.

– За твое здоровье, Клер-де-Люнь! Но тот не имел сил ответить ему.

Капитан медленно допил стакан, как-то нехорошо улыбаясь. Долго собеседники молчали. Клер-де-Люнь и Дубль-Эпе искоса переглядывались, и их взгляды говорили не в пользу капитана.

Тот, не показывая вида, что замечает, и потягивая маленькими глотками вино, следил за ними.

– Что ж вы вдруг так примолкли, детки? – полюбопытствовал он через минуту. – Жаль! Вы так славно говорите!

– О, капитан! – пробормотал Клер-де-Люнь. – Кто бы этого мог ожидать?

– Чего, дитя мое?

– Чтоб такой человек, как вы, стал помогать полиции?

– Что? Как ты это говоришь, малец?

– Вы, капитан, человек таких редких достоинств, вдруг сделались простым полицейским чиновником!

– А почему бы и нет, куманек? Ведь должность честная!

– Преследовать бедняков!

– Да я их очень жалею, – сказал капитан, обводя ироническим взглядом комнату.

– Все равно, капитан, я этого от вас не ожидал.

– Чего, скажи, пожалуйста, дитя мое?

– Чтобы вы нам изменили.

– Да кой черт тебе сказал это?

– Dame! А я так доверял вам, ничего от вас не скрывал!

– Берегись, Клер-де-Люнь! Ты плохо выбираешь выражения, любезный!

– Как так, капитан?

– Ты говоришь, что я изменяю тебе?

– Да оно так ведь, кажется?

– Тебе худо кажется. Рассуди сам. Разве я принадлежу к вашей шайке? Нет ведь. Я поймал тебя, когда ты залез в мой карман; вместо того чтобы убить, я тебя пощадил. Где тут измена?

– Так, капитан, но потом?

– Что потом? Я хотел поговорить с тобой и звал тебя к себе; ты отказался, находя более удобным, чтоб я шел к тебе; я согласился исполнить твое желание. Ты начал сыпать передо мной сюрпризами. Я ведь ни слова не говорил. Наконец и мне захотелось доставить тебе сюрприз. Ты вдруг рассердился, надулся, стал сурово на меня поглядывать и обвинять в измене. Ну, скажи, разве ты был прав? Не думаю.

– Да, капитан, я виноват, простите; я не подумал, что вы способны…

– Воспользоваться неожиданно представившимся случаем? Ошибаешься, братец.

– А? Что вы хотите сказать, капитан?

– Вот что: я тебе предлагаю условие, но предупреждаю – выбирай и решай сам, я же ничего не изменю со своей стороны.

– Заранее принимаю, капитан; уговор, во всяком случае, будет мне выгоден.

– Не торопись, подумай!

– Я уже обдумал и соглашаюсь, закрыв глаза. Вы такой человек, с которым ничего не выиграешь, тягаясь в хитрости, а которому лучше отдаться в руки.

– Ты, может быть, прав, братец!

– Parbleu! Конечно, прав, капитан.

– Заметь, однако ж, что мой уговор будет касаться не только тебя, но и всех твоих сообщников.

– Об этом и говорить нечего; я знал это заранее, капитан.

– И все-таки согласен?

– Больше, чем когда-нибудь.

– Ну, давай руку, братец! Я опять уважаю тебя.

– Благодарю вас, капитан, и я даю слово; вы знаете, умею ли я держать его.

– Я тебя знаю; будь спокоен; а ты, крестник, что скажешь?

– Мне, крестный, нечего сказать. Ведь вы знаете, я ваш душой и телом, что бы ни случилось! Вы благодетель моей семьи.

– Об этом не будем говорить, дитя мое.

– Напротив, крестный. Я могу быть негодяем, но, поверьте, не такой уж я гадкий, как говорят: у меня еще есть кое-что в сердце.

– Я и не сомневаюсь, дитя мое, поэтому тут не о чем и говорить. Я живу у твоего отца; не скрою, он сильно жалуется на тебя. Я не хотел ничего сказать ни за, ни против. Расскажи мне, что такое у вас было, чтоб я мог рассудить.

– Извольте, крестный, но тут и рассказывать-то нечего; дело очень обыкновенное.

– Все равно, говори; выслушав, я могу сказать тебе свое мнение!

– Виноват, я вас перебью, капитан; не лучше ли нам прежде переговорить окончательно насчет нашего уговора?

– Не беспокойся, друг Клер-де-Люнь; время еще не ушло. Мы ведь не торопимся по домам?

– Конечно, нет.

– Ну, так дай мне выслушать малого, дружище, и поступай, как я: пей, слушай его.

– Как угодно, капитан, я ведь сказал…

– Чтоб знать, чего держаться; успокойся, кум, скоро все узнаешь, обещаю тебе.

– Так за ваше здоровье, капитан.

– За твое, Клер-де-Люнь. Говори, Стефан, мы тебя слушаем, сын мой.

– Если уж вы требуете, крестный…

– Нет, я прошу тебя.

– Это для меня одинаково значит. Видите ли, крестный, у меня с самого детства отвращение ко всему, что сколько-нибудь пахнет лакейством.

– Понимаю.

– Первое удовольствие для меня составляло убежать из дому и бегать с товарищами по полям и лугам; я вечно дрался, бил и был бит, орудовал и ножами, и кинжалами, и всем, что только под руку попало. С летами эта наклонность страшно во мне развилась; я никогда не мог понять искусства сварить соус или суп, но оружием владел с редким умением; мне наконец мало стало одной шпаги, я непременно должен был держать две – в обеих руках по шпаге.

– Morbleu! Какой чертенок!

– Я это не из хвастовства говорю, крестный, а потому что это правда.

– А что же говорил отец?

– Он был в отчаянии.

– И было от чего.

– Наш приезд в Париж довершил дело. Сначала я изредка только приходил домой, а вскоре и совсем перестал. Мать бросилась искать меня, умоляла вернуться; все было напрасно: я решил свою участь. Завелись у меня дурные товарищи, я ходил по кабакам, дрался на дуэли несколько раз со шпагой в каждой руке и выходил победителем; одним словом, был потерян для семьи. Меня так и прозвали – Дубль-Эпе; я был из первых щеголей Нового моста и с каждым днем все глубже и глубже погрязал. Наступил день наконец, когда я увидел, что не только проиграл свое немногое, но и еще большую сумму на честное слово; я был пьян. Придя в себя, я понял, в какую бездну упал, и, решив покончить с жизнью, побежал на Новый мост.

– Отличное средство спасаться из одной бездны, бросаясь в другую! – заметил с улыбкой капитан.

– Я совсем обезумел; забыл и семью, и друзей, и все на свете; была уже ночь; на мосту – никого; я посмотрел вниз: подо мной шумно рокотали грязные волны Сены; я невольно вздрогнул, но сейчас же оправился, перекрестился и бросился в воду, прошептав имя матери; в эту самую минуту кто-то сильно схватил меня за платье и отдернул назад.

– И вовремя, крестник! Кто же это тебе помог?

– Вот кто, крестный! – отвечал Дубль-Эпе, протягивая руку tire—laine.

– Клер-де-Люнь?

– Он. Он не только спас мне жизнь, но спас меня и от нищеты, дав средства на устройство моего заведения, без всяких процентов, без условий, без всякой задней мысли.

– Однако ты ведь его адъютант?

– Против его желания, крестный; он всеми силами старался не дать мне войти в его шайку, но я настоял на своем. Я ему всем обязан, но не справедливо ли было бы, чтобы посреди окружающих его разбойников, готовых продать самого Бога, около него был хоть один друг, на которого он мог бы рассчитывать!

– Хорошо! Я доволен всем, что слышал, и помирю тебя с отцом, крестник.

– О, крестный, если б это вам удалось!

– Да ведь говорю же тебе, morbleu! Что я, ребенок, что ли? Я очень рад, Клер-де-Люнь, что у тебя в душе еще остались добрые чувства. Спасибо тебе за добро, которое ты сделал этому малому.

– За что же, капитан? Ведь это было совершенно натурально. Мальчуган чуть не при мне родился, как мне было не спасти его!

– Не старайся уменьшить достоинство твоего поступка. Ты ведь послушался голоса сердца; ты не знал человека, которого спасал.

– Только после, капитан; я только после…

– Да, с удовольствием увидел, что спас не чужого; еще раз спасибо!

– Право, капитан; вы так всегда ставите дело, что не знаешь, что вам отвечать; но вы довольны, а это главное.

– И тем более я рад слышать все это, что, значит, могу положиться на вас обоих.

– В этом случае, капитан…

– Постой, друг Клер-де-Люнь; если у тебя в жизни есть две-три черты, которыми ты можешь гордиться, так есть множество других, которые, к несчастью, должны тяжело лежать на твоей совести.

– Что? – проговорил Клер-де-Люнь, смущенно отвернувшись.

– Да, так ведь, старый товарищ? – продолжал капитан с грустным добродушием. – И между этими и дурными поступками – будем говорить прямо, между этими преступлениями есть одно дело, в которое и меня запутала судьба, в

котором я сделался твоим невинным, почти бессознательным сообщником. Помнишь ты это? Клер-де-Люнь молча опустил голову.

– Помнишь ты, – спросил авантюрист, – ту ночь, когда был взят Гурдон? Это одно из самых отдаленных твоих воспоминаний, правда…

– Довольно, капитан! – глухим голосом перебил его tire—laine. – Это дело вечно будет лежать на моей совести. Бедное дитя! Такая прекрасная, благородная, чистая, невинная! А я, подлец, дикий зверь, не пожалел ее слез и просьб и отдал ее, лишившуюся чувств, в руки человека, которому вино отуманило рассудок. Сжальтесь, капитан, не напоминайте мне об этом преступлении!

– Ты его помнишь, раскаиваешься?

– О да! Если б вы могли читать в моем сердце!..

– Я верю твоему раскаянию, Клер-де-Люнь.

– А что же стало с ней, бедняжкой? Простила ли она меня?

– Она умерла.

– Умерла! – повторил ошеломленный Клер-де-Люнь.

– Да, умерла, дав жизнь ребенку, плоду гнусного преступления, которое над ней совершили. Умирая, она простила того, кто злоупотребил ее слабостью, и его сообщников.

– Благодарю вас за эти слова, капитан, – сказал с мрачной энергией Клер-де-Люнь. – Но если этот ангел простил мне, так я сам себе никогда не прощу. Ах, капитан, что угодно, но у меня есть сердце, черт возьми! В этом деле я был подлецом!

– Хорошо, Клер-де-Люнь!

– Если б я мог, – произнес он, – не исправить зло – оно непоправимо, а отдать свою жизнь за…

– Ты можешь это сделать, – поспешно предложил капитан.

– Неужели!

– Да; выслушай. Дитя живо; оно сделалось женщиной, увы! Такой же прекрасной и чистой, как была ее мать, и, боюсь, такой же несчастной.

– О! Вы знаете ее?

– Нет. И она не знает о моем существовании и никогда не узнает, какие узы нас связывают. Знаю только, что она богатая, знатная дама, замужем за любимым человеком и мать прелестного, как говорят, ребенка.

– Так вы дедушка, капитан?

– Послушай, Клер-де-Люнь, – холодно проговорил капитан, – на этот раз я прощаю тебя, но если ты еще позволишь себе сказать на этот счет хоть одно двусмысленное слово, я тебе череп раскрою, понял?

– Совершенно, капитан; я вас ведь хорошо знаю.

– Так теперь эта дама счастлива? – поинтересовался Дубль-Эпе, чтобы вернуть разговор в прежнее русло.

– Да, но боюсь, что это счастье скоро смутится или даже разрушится. Я решил оберегать ее и спасти от горя во что бы то ни стало. Она считает себя дочерью воспитавшего ее человека и никогда намека даже не слыхала насчет своего настоящего происхождения; граф, ее муж, тоже ничего не подозревает. Я один все знаю. Мне уже раз удалось спасти жизнь ее мужу, следовательно, я спокойно могу явиться к нему, меня хорошо примут; я выжидаю удобного случая, который, наверное, не замедлит явиться.

– Так вы что же хотите сделать?

– Стать другом графа, его собакой, его рабом, если нужно, и иметь таким образом возможность защищать его жену против всех на свете, против него самого в случае необходимости. Говорю тебе, я хочу, чтобы она была счастлива!

Он помолчал с минуту, как бы обдумывая, и продолжал:

– Теперь слушайте, дети, вот уговор, который я вам предлагаю и который ты, Клер-де-Люнь, должен подписать. Ведь на твоей совести самая тяжелая часть преступления.

– Подписываю от всей души, капитан, к каким бы результатам это не привело меня самого!

– И я тоже, крестный; не только потому, что люблю вас, как отца, но и потому, что хотел бы кинуться за вас в огонь и воду и отплатить за покровительство, которое вы постоянно оказываете моей семье! Говорите же, я каждую минуту готов повиноваться малейшему вашему знаку, клянусь вам!

– Хорошо, детки! Я был уверен в вас, – сказал глубоко тронутый капитан, пожав им руки, – три таких верных, самоотверженных сердца, как наши, непременно должны одолеть все препятствия, единодушно идя к одной цели, особенно если это добрая цель. Сам Бог будет за нас. Итак, решено! Мы втроем станем действовать, как один человек.

– Да, да, капитан!

– Непременно, крестный!

– Теперь я могу сказать вам все и назову графа; это будет вашей первой наградой; это имя веками уважается в нашей старом добром Лимузене. Люди, которым мы собираемся служить, – граф Оливье и графиня Жанна дю Люк.

– Граф дю Люк! – вскричал Дубль-Эпе. – Сын человека, который был так добр к моей семье!

– Он самый.

– Ах, parbleu! Нам везет! – воскликнул Клер-де-Люнь. – Семья дю Люк всегда была провидением несчастных.

– Да, детки! Вот кого нам придется оберегать от всего дурного.

– Клянемся, капитан!

– Что же касается назначения меня в полицию, так это условно; я богат, мне ничего не нужно. Обер-полицмейстер в хороших отношениях со мной, я ему много раз услуживал, и он по моей просьбе дал мне эту бумагу больше для моей же безопасности в случае нужды; но это ни к чему меня не обязывает. И вам нечего тут бояться; эта бумага даст мне возможность предупредить вас, если бы полиция что-нибудь против вас задумала; только, ради Бога, будьте осторожны, детки. Слушайте, ищите, высматривайте, но ни словом, ни делом не давайте никому заметить. Сам граф даже не должен ничего подозревать. Поняли вы меня?

– Совершенно! – в один голос отвечали они.

– У вас, капитан, верно, есть какие-нибудь подозрения, – спросил Клер-де-Люнь, – иначе вы не принялись бы за дело так горячо?

– Да, есть, это правда; но беда в том, что я все-таки ничего не знаю верного! Граф дю Люк, до сих пор уединенно живший в замке с женой, вдруг почему-то изменился, сошелся опять с гугенотами и сделался одним из их вождей. Говорят даже, что он выбран идти с депутацией для представления объяснений королеве-матери.

– Слышал я об этих объяснениях; господа, посещающие мое заведение, говорили о них при мне. Дело-то, как видно, запутанное.

– И очень, но это бы все равно, если б тут не был замешан граф. К черту политику и политиков!

– А вы все еще исповедуете протестантскую веру, капитан?

– Я? – переспросил он, иронически улыбнувшись и пожав плечами. – Есть мне время этим заниматься! Я никакой веры не исповедую. Сегодня вечером, когда ты так некстати залез в мой карман, я следил за двумя молодчиками; они несколько раз упоминали имя графа; наверное, что-нибудь затевают против него. Но что именно? Вот что бы мне нужно знать!

– Я ведь обещал отыскать вам их, капитан.

– Знаю, и это меня немножко утешает; только бы не опоздать!

– Да хоть сейчас найду, капитан; я знаю, где они.

– Пока еще торопиться незачем; графа нет в Париже. В заключение вот что я вам скажу: вам может иногда случиться надобность передать что-нибудь друг другу через посланного, так тот, к кому посланный явится, должен так предлагать ему вопросы, чтоб в ответе пришлось употребить три слова: Париж, горе, удовольствие.

– Хорошо, будем помнить!

– И у посланного должно быть красное с черным перо на шляпе.

– Хорошо!

– А теперь, детки, пора и уходить; уже поздно становится. Если что-нибудь случится, вы знаете, где меня найти.

– Во всем будем давать вам отчет, капитан.

– Ладно, пойдем же!

Они надели плащи, шляпы и ушли.