Текст книги "Тунеядцы Нового Моста"

Автор книги: Густав Эмар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 32 страниц)

ГЛАВА XIX. Где Клод Обрио доказывает, что он тонкий дипломат

Посреди всей этой вражды и грохота битв два существа оставались спокойны и равнодушны ко всему, происходившему вокруг них. Гастон де Л еран и Бланш де Кастельно любили друг друга и жили только своей любовью. Де Л еран делал свое дело на поле битвы, не щадя себя. Он действовал совершенно машинально; душа его была в другом месте.

Молодой человек воспользовался случаем представиться графине дю Люк и признался в любви к Бланш. Жанна сказала герцогине, и, так как де Леран был во всех отношениях прекрасной партией, мадам де Роган не стала мешать влюбленным, напротив, даже помогала им…

Однако же, так как время не соответствовало сердечным делам, она сочла, что лучше будет оставить в тайне свидания Бланш и Гастона, и вот как это устроили: де Леран каждый вечер приходил к графине дю Люк; через минуту после него приходила и Бланш – одна или с герцогиней, проходя секретными коридорами, соединявшими обе квартиры.

Жители Монтобана встретили графа дю Люка, как настоящего победителя, и до самой думы шли за ним, осыпая громкими приветствиями его и его солдат.

По приглашению герцога Делафорса и графа д'Орваля Оливье вошел в думу, где его ждали Дюпюи, первый консул, и самые значительные жители Монтобана. Он дал подробный отчет об экспедиции и в заключение прибавил, что вся честь удачи принадлежит не ему, а капитану Ватану, его адъютанту, что он только следовал его советам.

Такая скромность еще больше возбудила общий восторг.

Дю Люк благодарил. Все, однако, решили, что ему недолго придется остаться у них гостем, так как роялисты уже наверняка больше не покажутся.

– А чтобы показать им, как они ошиблись в расчетах, – сказал Дюпюи, – я велю иллюминовать город; это их просто с ума сведет.

Они разошлись. Делафорс отвел флигель своего особняка графу и его свите. Случай устроил так, что этот особняк был как раз против особняка де Рогана. Оливье, конечно, и не подозревал этого.

Войдя к себе, капитан Ватан и граф нашли готовую закуску, и авантюрист прямо обратился к ней. Они выпили.

– А где же Клер-де-Люнь и Дубль-Эпе? – спросил Оливье.

– Я послал их спать; им необходимо выспаться. А вы хотите спать, Оливье?

– Нисколько.

– Так займемся прелестными дамами-бутылками.

– Вы, верно, что-нибудь хотите сказать мне, капитан?

– Как всегда, граф, а сегодня особенно. Мы ведь здесь в незнакомом месте, где нам придется, может быть, прожить некоторое время, так не худо бы узнать, что за люди нас окружают.

– Да к чему?

– Значит, мы с вами не сходимся в мнении. А вот кстати, вы спрашивали меня о Клер-де-Люне и Дубль-Эпе, а где же ваш паж?

– Да, да! Бедное дитя! Я не видал его с той самой минуты, как нас атаковали роялисты. Только бы его не убили!

– Его-то? – насмешливо переспросил капитан. – Не беспокойтесь! Это чистая саламандра: огонь его не берет; не бойтесь, его не убили!

– Так вы знаете, где он, капитан?

– Я? Может быть. Будьте уверены только, что господин Клод Обрио не даст себя убить, когда имеет в виду кое-что повыгоднее. Вот увидите, он скоро явится к вам свежим и розовым…

– Что это с вами, капитан? – произнес дю Люк, пристально посмотрев на него. – Вы, кажется, подозреваете бедного мальчика.

– Э, милый Оливье, самое лучшее никому на свете не доверять! Вот поживете подольше – увидите. А теперь пойдемте спать, и у вас, да и у меня глаза слипаются.

Они разошлись.

Но капитан пошел не к себе в спальню, а в одну из самых отдаленных комнат, где Клер-де-Люнь и Дубль-Эпе сидели за бутылкой вина.

– Что, ребята, исполнили все мои приказания? – спросил Ватан.

– Исполнили, капитан. Макромбиш и Бонкорбо не спускают глаз с пажа, но сказать вам ничего нового еще не можем; проклятый не возвращался в Монтобан, и они тоже.

– В таком случае спокойной ночи, ребята!

Десять минут спустя все трое храпели так, что стены дрожали.

Проснувшись на другое утро, Оливье увидел, что Мишель Ферре уже готов подать ему платье.

– Что нового, Мишель? – спросил он.

– Ничего, монсеньор… Ах, да! Паж явился; он тут, у дверей.

– А, явился наш беглец! Не ранен он?

– Он-то?.. Паж? Нет, монсеньор! Он весел, как зяблик, и не думает даже о том, что ему может достаться за его проделку.

– Молодость, Мишель! Надо извинить его.

– Как угодно, монсеньор; мне все равно. И Мишель ушел, ворча по обыкновению.

Вслед за ним вошел Клод Обрио – свежий, хорошенький, веселый.

– А, наконец-то явились, милостивый государь! – встретил пажа Оливье, притворяясь, что сердится на него.

– Да, я вернулся, монсеньор, – отвечал паж, лицемерно опуская глаза.

– Можно узнать, где вы были? Разве преданный паж бросает своего господина в битве, не заботясь даже узнать, что с ним?

– Я, конечно, виноват, монсеньор, но, Бог свидетель, я думал сделать лучше.

– Бросив-то меня?

– Я не так выразился, монсеньор.

– Так объясните откровенно, что случилось… Ты ведь знаешь, дитя, – прибавил он, помолчав немного, – что я тебя люблю и ищу только чем бы тебя извинить. Ну, говори!

– Монсеньор, я знаю, что вы всегда были очень добры ко мне; мне только жаль, что я до сих пор не мог доказать вам мою благодарность, но надеюсь, скоро буду иметь эту возможность.

– Что ты хочешь сказать?

– Пока ничего, монсеньор, но потом увидите. Я вам сейчас скажу, для чего я вас бросил, как вы говорите. Когда мы уезжали из Кастра, я заметил одного подозрительного человека; герцог де Роган долго с ним говорил наедине и дал ему кошелек с золотом. С тех пор я все слежу за этим человеком; не понимаю, почему мне показалось, что поручение, данное ему герцогом, должно было касаться вас.

– Меня? Полно, что ты!

– Выслушайте дальше, монсеньор. Этот человек все шел с отрядом господина де Бофора; когда мы подошли к линии королевских войск, я не мог выдержать, монсеньор, отправился отыскивать его и после долгих розысков нашел между множеством трупов, наваленных один на другой. Он уже давно умер; я нашел у него в секретном кармане обрывок письма. Вот он. Прочтите, монсеньор!

Граф с отвращением взял смятый, запачканный кровью листок бумаги и, едва успев пробежать его глазами, побледнел, зашатался и чуть не упал.

Вот что говорилось в письме:

Дорогая моя! Единственная женщина, которую я люблю! Мне невыносима разлука с тобой, хотя мы виделись всего несколько дней тому назад. Посылаю тебе это письмо с верным человеком; когда ты его получишь, граф дю Люк уже будет в битве. Мне жаль его, бедного; у него прекрасное, благородное сердце, но он слишком поддается ревности. Он еще молод и не понимает, что женщина, которая любит, не может изменять. У меня с ним был длинный разговор, но не привел ни к чему. Надеюсь при первой встрече лучше это уладить. Если он будет у тебя, обойдись с ним гордо, без презрения и вежливо, но не надменно, а главное, старайся не делать никакого оскорбительного намека, который мог бы повести к ссоре.

С каждым днем люблю тебя больше, потому, конечно, что и ты меня любишь. Весь твой

Генрих де Роган

P.S. Уже почти запечатал письмо и опять вскрываю. Любовь ведь деспот, требующий рабского повиновения. Не могу выдержать дальше; мне непременно нужно тебя увидеть… для тебя одной, моя возлюбленная, я приеду в Мон-тобан, для тебя одной… Никого больше не увижу.

Жди меня через три дня после того, как придет подкрепление; я буду в…

Второй страницы не было; но ее, видимо, не оторвали, а отрезали.

– Больше ничего, – прошептал граф.

– Вероятно, – предположил паж, – кто-нибудь другой до меня рылся в карманах убитого крестьянина; торопясь вскрыть письмо, разорвал его и бросил, как ненужное; оттого и эти пятна крови.

– Да! – сказал граф. – Теперь сомневаться больше невозможно. О, герцог де Роган! Вы сожалеете обо мне, бедном, ослепленном ревностью!.. И я не могу отомстить!

– Отомстить всегда можно, монсеньор, – вкрадчиво заметил паж.

– Да, тому, кто довольствуется ударом кинжала; нет, я хотел бы своими глазами увидеть этого человека опозоренным, униженным… Всю жизнь, честь отдал бы за это!

– Успокойтесь, монсеньор, вы говорите в порыве гнева и после, может быть, станете раскаиваться в своих словах.

– Я? Раскаиваться? – с горьким смехом ответил Оливье. – Ты не знаешь, как я ненавижу этого человека! Послушай, дитя мое, твои таинственные исчезновения обратили внимание окружающих, тебя подозревают, но я верю тебе по-прежнему.

– Меня подозревают, монсеньор? – спросил, слегка побледнев, паж.

– Из зависти, может быть, – прибавил граф.

– Монсеньор, клянусь, я оправдаю ваше доверие.

– Верю тебе, и докажу это. Тебе удалось сегодня ночью войти в Монтобан; ты можешь и уйти, когда захочешь?

– Конечно, монсеньор; я ведь проворен и ловок.

– Так ступай в королевский лагерь, попроси провести тебя к коннетаблю и отдай ему письмо, которое я сейчас напишу.

Мальчик покачал головой.

– Меня могут убить и взять письмо, как вы сейчас видели; поверьте мне, монсеньор, лучше не пишите.

Граф пристально посмотрел на него и протянул ему руку.

– Спасибо, Клод; теперь я вижу, что ты мне предан. Паж поцеловал руку.

– Но мне трудно устроить то, чего бы я хотел, – произнес Оливье.

– Напротив, монсеньор, очень легко. Если угодно, я вам помогу.

– Как же ты это сделаешь?

– Очень просто. Я ведь не более чем паж, незначительный мальчик, которого всегда можно в чем угодно обвинить; у меня все пороки пажа: я люблю выпить, подраться, даже своровать. Вот, например, вы забыли убрать эту дорогую ониксовую печать с вашим гербом; у меня сейчас загорелись глаза; застегивая вам плащ, я тихонько взял ее и спрятал в карман.

Паж подтверждал на деле то, что говорил.

– Что же дальше? – невольно улыбнувшись, заинтересовался граф.

– Вместо того чтобы сбыть ее ростовщику, – продолжал мальчик, – я отправляюсь в королевский лагерь, являюсь к коннетаблю и говорю: «Господин граф дю Люк де Мовер, мой господин, очень раскаивается в том, что восставал против его величества. Через три дня герцог де Роган инкогнито пройдет в Монтобан. Господин граф схватит его, овладеет Сент-Антоненскими воротами и введет туда войско, которое вам угодно будет послать к нему. Таким образом он отдаст вам в руки главного вождя бунтовщиков и их первую крепость. В доказательство моих слов вот печать с гербом господина графа, которую он поручил мне передать вам». Завтра ночью я к вам возвращаюсь с ответом коннетабля, и, так как в вашем распоряжении около четырехсот преданных вам человек, вы легко сдержите слово, данное господину де Люиню. Заметьте при этом, монсеньор, что в случае, если бы вы передумали, проговорил с оттенком горечи Клод, – вы всегда можете сказать, что печать у вас украдена. Я при вас всего четыре месяца и ничем еще не доказал своей верности, подозрение падет, разумеется, на меня. Я признаюсь, меня приговорят к виселице. Вы дадите меня повесить или простите – как угодно.

– Ты никогда не лишишься моего покровительства, дитя мое, – отвечал граф, дружески положив ему руку на плечо. – Я богат; если нужно будет, я отдам тебе половину моего состояния, но помни, что прежде всего я хочу отомстить.

– И отомстите, монсеньор. Так даете мне полную свободу действовать?

– Полную.

– Положитесь же на меня и не обращайте внимание на то, что я буду делать. До свидания, монсеньор! Вы скоро получите от меня известие.

Еще раз поцеловав руку своего господина, Обрио поспешно вышел.

– О, это письмо! – прошептал граф. – Буду постоянно носить его при себе, чтобы помнить оскорбление, если бы у меня не хватило духу! Ну, – горько прервал себя он, – пойду теперь засвидетельствовать свое почтение герцогу Делафорсу.

Едва он успел выйти, как из-за драпировки уборной высунулось хитрое лицо капитана.

– Morbleu! – воскликнул он, покручивая усы. – Долго пришлось постоять, но я не жалею! Эта тварь ядовитее, чем я думал. Тысяча чертей! Это не сатана, а мадмуазель де Сент-Ирем в новом виде. Хе-хе! Какая мысль у меня промелькнула!.. Пойду к Макромбишу и Бонкорбо! Честные путешественники теперь, наверное, вернулись.

И капитан величественно вышел из спальни графа.

ГЛАВА XX. Где наконец узнают, кто такой был Клод Обрио

Два дня капитан Ватан почти не показывался. Клер-де-Люнь и Дубль-Эпе исчезли совершенно. На второй день капитан таинственно явился в особняк де Рогана и долго говорил с графиней дю Люк.

О чем они говорили – так и осталось неизвестным. Вернувшись домой, капитан узнал, что Клод Обрио довольно долго пробыл, запершись со своим господином, и затем опять ушел из особняка.

Это, видимо, однако же, не беспокоило капитана. Кроме того, солдаты и Тунеядцы Клер-де-Люня исчезли без всякого следа, и все самые храбрые, самые лучшие: наконец и Клер-де-Люнь и Дубль-Эпе пропали.

А между тем служба в Монтобане в это время была не тяжелая; солдат хорошо кормили, и делать им было почти нечего.

Странно, что ни граф д'Орваль, ни герцог Делафорс не тревожились этим. Граф дю Люк тоже как-то странно держал себя; он, казалось, ничего не видел и не слышал и даже иногда не отвечал на поклоны.

Часто он целыми часами простаивал перед окнами графини дю Люк, не спуская с них глаз и тяжело вздыхая; когда там все темнело, Оливье задумчиво уходил.

Через три дня после описанного нами разговора графа со своим пажом в осаждающей армии заметили необыкновенное движение; там, видимо, готовились энергично возобновить неприятельские действия, однако же решительного ничего не начинали, только канонада да караулы немножко усилились.

Целый день прошел в постоянном ожидании атаки. Наступила ночь, а с ней увеличилось и беспокойство жителей Монтобана.

Соборный колокол пробил девять. Вся вооруженная масса вдруг как-то дрогнула, точно от электрического удара, и опять все смолкло.

У Сент-Антоненских ворот прохаживался взад и вперед молодой офицер, напевая веселую песенку и представляя собой резкую противоположность грустному настроению жителей Монтобана.

Это был Гастон де Леран. Для него не существовало ни осаждающих, ни осажденных; он думал только о том, что его милая невеста придет, как обещала, рассеять скуку бесконечных часов дежурства. Он не заметил, как на валу показался человек, пошел к бивачному костру, вокруг которого грелись солдаты, но не сел между ними, а опустился поодаль на лафет пушки, куда не достигал свет.

Через несколько минут явился какой-то офицер с несколькими солдатами. Обменявшись паролем с караульным, он подошел к де Лерану и поклонился.

– Здравствуйте, граф! – сказал он.

– А, это вы, капитан Ватан! Здравствуйте, как поживаете?

– Недурно.

– В обход идете?

– Как видите… Брр! Вот ночь-то, а?

– По-моему, отличная, капитан.

– Ну да, вы ведь на седьмом небе, так вам, конечно хорошо. Скажите, пожалуйста, где это граф дю Люк? Битых два часа ищу его и не могу найти. Это прескверно.

– Отчего?

– Так как мы одни, я вам могу сказать.

Капитан искоса хитро взглянул на сидевшего поодаль незнакомого человека.

– Скажите, капитан!

– В совете не совсем спокойны; кажется, чуют измену.

– Что вы?

– Да; говорят, сегодня ночью хотят открыть одни из городских ворот войскам коннетабля.

– Черт возьми! Да неужели это серьезно, капитан?

– Очень серьезно. Прибавляют даже, что откроют именно те ворота, у которых вы дежурите.

– Нет, кроме шуток, капитан! Ведь это прескверно.

– Да уж я тут не виноват.

– Конечно; но эти болваны могли бы выбрать другие ворота, а я именно…

– Что вы именно?

– Ничего, ничего… так. Но при чем же тут граф дю Люк?

– Да ведь он командует нашими отрядами.

– А! Так желаю вам отыскать его, капитан.

Они простились, и капитан ушел. Когда он проходил мимо незнакомца, сидевшего на лафете, тот встал и поспешно пошел к нему навстречу.

– А! Это вы, Оливье! – произнес капитан своим обычным насмешливым тоном.

– Я, мой друг; по некоторым причинам, которые объясню вам после, я хочу остаться здесь всю ночь; замените, пожалуйста, меня при отрядах.

Капитан схватил его за руку и, заставив отойти дальше, к стене, едва слышно скороговоркой шепнул ему на ухо:

– Негодяй Клод Обрио вас выдал; совету все известно, кроме вашего имени; будьте только осторожны, и я за все отвечаю.

– Если так, мне остается только умереть! – с отчаянным жестом воскликнул граф.

– Это никогда не уйдет, – отвечал капитан со своей Л неизменной насмешливостью.

– О, если бы вы знали, друг мой!..

– Все знаю! – отрывисто проговорил капитан. – Что вы меня, за осла, что ли, считаете? До свидания! Мы играем последнюю партию, которую должны выиграть во что бы то ни стало.

– Что такое?

– Ничего, это я сам с собой по обыкновению разговариваю. Так вы остаетесь тут?

– Не тронусь с места.

– И прекрасно. Мне легче будет найти вас. Все к лучшему! Капитан ушел. Граф был сильно озадачен.

То, что он видел заставляло его очень крепко призадуматься. У Сент-Антоненских ворот стояли теперь вместо обыкновенного караула четыре роты полка д'Орваля, к которым беспрестанно присоединялись свежие отряды. Измена действительно стала известна, по-видимому, во всех подробностях, и меры были приняты отличные.

Пробило половину десятого; на валу явились несколько человек, направившихся к графу де Лерану. Когда они проходили ближе к Оливье, он разглядел, что это женщины, закутанные в плащи и капюшоны.

Граф де Леран, видимо, с нетерпением их ожидавший, бросился навстречу и очень почтительно раскланялся.

Оливье стал внимательно прислушиваться.

– Милый граф, – сказала дама, голос которой он не узнал (это была герцогиня де Роган), – у вас непростительные требования. В такую страшную погоду вы заставляете дам приходить к вам развеять вашу скуку!

– Герцогиня, – произнес он, – я в отчаянии от этого, но если бы вы знали, как горячо я люблю, вы, такая добрая, простили бы меня!

– Да, и пожалела бы вас, как ты думаешь, Жанна?

– Не будьте строги к бедному молодому человеку, милая Мари, – прозвучал нежный голос Жанны, – вы ведь знаете, что любовь – деспот, требующий повиновения.

Это были подлинные слова письма, которое так недавно читал Оливье; холодный пот выступил у него на лбу.

– О! – прошептал он.

– Жанна! Ты еще злее меня, – промолвила герцогиня, мило погрозив подруге. – Вы не должны бы так говорить; ведь любовные тайны не выдаются.

– О, простите, герцогиня! Я действительно виновата.

– Мне сегодня всем, кажется, приходится прощать! – весело заключила герцогиня. – Ну, миритесь же с этим красавцем, не спускающим с вас глаз, так как ведь от вас зависит его счастье.

Граф дю Люк с отчаянием опустил голову на руки. Он не знал, что и думать. Неужели же его жена была в одно время любовницей и де Рогана, и де Лерана?

Переломив себя, он поднял голову.

Де Леран стоял поодаль, оживленно разговаривая шепотом с мадам дю Люк, возле которой стояла другая дама, вероятно, камеристка, а герцогиня говорила с третьей дамой, тоже, по-видимому, горничной или компаньонкой.

Граф был, как в пытке.

Его жена, святая, чистая женщина, упала так низко!

Эта мысль сводила его с ума.

– О нет! – страдая и сам борясь с собой, решил он. – Этого быть не может! Это не та женщина, которую я так любил! О, прочь, прочь отсюда!

В эту самую минуту раздался залп из всех пушек на траншеях, захлопали выстрелы из ружей, послышались неистовые крики за стеной:

– В город! Да здравствует король!

– А! Значит, я могу честно умереть со шпагой в руке и своей кровью смыть позор! – вскричал, радостно улыбнувшись, граф и бросился туда, где шум был сильнее.

Со всех сторон горячо бились. Городские стены были ярко освещены огнем.

– Да здравствует де Роган и наши права! – кричали протестанты.

Де Леран смело бился на стене, поручив даму, с которой разговаривал, ее спутницам.

Но самая страшная свалка шла за стенами города. Оливье бросился вперед, захватив всех солдат, попадавшихся ему на дороге, и, велев отворить ворота, кинулся в битву с громким криком:

– Роган! Роган! Наши права!

Он вовремя подоспел: реформаты уже изнемогали. Неприятель, охваченный паническим страхом, стал отступать.

Граф принял тогда начальство над войсками и повернул обратно к городу.

В эту минуту примчалось во весь опор человек сто конных.

– Ну, слава Богу! – воскликнул их начальник. – Я поспел вовремя.

Граф узнал де Рогана.

Герцог соскочил с лошади и, обняв Оливье обеими руками за шею, почти насильно поцеловал.

– Вы всегда нас спасаете! Ах, благодарю, тысячу раз благодарю вас! Чем я могу вам за это отплатить?

– Тем, что сдержите данное обещание, герцог.

– Хорошо! Sang Dieu! – с лихорадочным оживлением произнес де Роган. – Пойдемте! Здесь нам больше нечего делать! Роялисты больше не вернутся.

Войдя в город, герцог пошел к валу.

– Куда же вы? – спросил граф.

– К мадам де Роган; они с мадам дю Люк и мадмуазель де Кастельно, моей приемной дочерью, ждут меня тут недалеко, у караула графа де Лерана. Пойдемте, пойдемте, граф!

– Что? Что вы хотите сказать?

– Пойдемте, говорю вам! Они взошли на вал.

Граф де Леран был слегка ранен, и это делало его счастливым. Он сидел на лафете пушки, и четыре дамы наперебой ухаживали за ним, перевязывая ему рану. За де Роганом и Оливье стояла толпа солдат. Одним словом, вал был заполнен народом.

– На одно слово, герцог, пожалуйста! – сказал граф дю Люк, взяв его за локоть. – Знакомо вам это письмо? – прибавил он, достав из кармана листок бумаги.

– Конечно, граф, – отвечал де Роган, взглянув на обрывок. – Я удивляюсь только, как оно к вам попало.

От множества факелов солдат на валу было светло, как днем.

– Мой паж нашел его у вашего посланного, герцог.

– То есть у одного из моих посланных, потому что я написал три таких письма и отправил с тремя разными курьерами. Это нехорошо с вашей стороны, граф; ведь это письмо к герцогине.

– К герцогине!

– Извините! – прозвучал чей-то насмешливый голос. – Но очаровательный паж, как видно, не отдал вам другую половину письма. Вот она!

Клер-де-Люнь подал графу листок, на оборотной стороне которого, кроме окончания текста, были приписаны следующие слова:

Мадам Мари де Бет юн, герцогине де Роган; курьеру, посланному с этим письмом, велено загнать лошадь, чтобы скорее поспеть в Монтобан; ему надо дать хорошее вознаграждение.

– А теперь, граф, – обратился к нему с улыбкой герцог, – чтобы у вас не оставалось больше ни малейшего сомнения насчет этого письма… Мари, дорогая моя! – он возвысил голос. – Придите-ка сюда, моя душечка!

– Ах, герцог! Милый герцог! – вскричала герцогиня, бросаясь к нему в объятия.

Де Роган крепко обнимал и целовал ее.

– Милая Мари, – спросил он, когда утихло первое волнение, – вы получили письмо, которое я написал вам несколько дней тому назад?

– Иначе разве я была бы здесь, милый Генрих!? – воскликнула она. – Ведь мы назначили свиданье на валу, чтобы скорей увидеться и чтобы вы скорей уверили этого сумасшедшего Гастона де Лерана в вашем согласии на его брак с Бланш!

– Да, душа моя. Сколько у вас дубликатов этого письма?

– Два, милый герцог. Третьего курьера убили или, вероятно, взяли в плен.

– Эти два дубликата, наверное, в вашем кошельке; дайте мне их, пожалуйста.

– О, герцог! – крикнул, протестуя, Оливье.

– Нет, нет, милый граф, мне непременно нужно убедить вас.

– Вот что его убедит лучше всего! – раздался суровый голос. – Надо покончить с этими низостями.

Капитан Ватан втащил за собой какое-то существо в мужском платье, но с лицом женщины.

– Граф дю Люк, вот ваш паж Клод Обрио! Узнаете?

Он грубо толкнул это существо – полумужчину-полуженщину, которое, пошатнувшись, остановилось в двух шагах от графа.

– О! – с ужасом и бешенством закричал Оливье. – Диана де Сент-Ирем? Возможно ли?

Девушка откинула голову и с презрением посмотрела на графа.

– Да, я Диана де Сент-Ирем, – произнесла она, – или ваш паж Клод Обрио. Теперь, когда все знают, что вы изменник, я могу умереть: я отомщена!

– Он изменник?! – вскричала Жанна, бросаясь к мужу. – Он, Оливье?! Ты лжешь, презренная! Он спас всех нас.

– Да, сударыня, – с достоинством подтвердил герцог, – мы обязаны ему тем, что королевские войска не вошли в город.

– О, графиня! – воскликнул Оливье, подойдя к Жанне. Она с улыбкой подала ему обе руки.

– Девушка, – сказал герцог, – все ваши козни, благодарение Богу, рушились. Вы не женщина, с вами и поступят не как с женщиной. Если знаете какую-нибудь молитву, читайте! Через час вы умрете!

– Герцог! – обратилась к нему Жанна, складывая руки и залившись слезами. – Будьте великодушны, прогоните эту презренную; она обличена и не может больше вредить.

– Графиня, ваша честь, честь вашего мужа и моя собственная требуют, чтобы она умерла!

– О, недоставало только сострадания этой дурочки! – со злой улыбкой прошипела Диана. – Да, я адское созданье, я хотела погубить всех вас, взведя на каждого небывалые клеветы… Это правда! Я все ставила на карту, чтобы выиграть, проиграла – и плачу. Но я не одна сойду в ад, из которого вышла!

Быстрее молнии выхватив спрятанный на груди кинжал, она кинулась на графа. Но капитан Ватан знал Диану и следил за ее движениями.

Он быстро загородил собой Оливье; удар достался ему прямо в грудь, но в то же время он разбил ей череп рукояткой кинжала.

Оба упали.

– О! – с бешенством крикнула Диана. – Всегда возле него, чтобы спасти его!

– Как ты, – с усилием проговорил капитан, – всегда была против него, ища его гибели!

– Возьмите эту тварь и сейчас же повесьте! – приказал герцог.

Пять минут спустя труп Дианы де Сент-Ирем качался на самой высокой башне Монтобана.

Капитан чувствовал, что силы быстро оставляют его и смерти приближается.

Оливье, Жанна, герцог и герцогиня плакали, стоя на коленях вокруг него.

– Э! – слабо прошептал он, стараясь улыбнуться. – Я умираю, как солдат, с оружием в руках. Благодарю Бога, что он послал мне такую прекрасную смерть! Будьте счастливы, дети, я очень любил вас!.. Фаншета, – едва внятно прибавил он, обращаясь к мадам Грипнар, – поклянись мне… что она никогда не узнает… никогда… слышишь?., что я был ее отец!

Поднявшись вдруг, он сел, обвел всех каким-то странным взглядом и громко, ясно воззвал:

– В дорогу! Бьют сбор!

И упал навзничь. Все засуетились около него, но все было напрасно. Капитан Ватан умер.

Попытка роялистов овладеть Монтобаном, задуманная Дианой де Сент-Ирем, оказалась последней.

Как известно, заразные болезни подкосили армию коннетабля, он принужден был снять осаду, с реформатами заключили мир.

Через десять дней после снятия осады граф Гастон обвенчался с Бланш.

Граф дю Люк излечился от своей ревности, как говорят мемуары, послужившие источником нашего романа.

Странная вещь! Клер-де-Люнь, вернувшийся в Париж и продолжавший свои скабрезные операции, не был повешен!

Дубль-Эпе женился. Клер-де-Люнь отказался от звания начальника Тунеядцев Нового моста, переехал к своему бывшему адъютанту и нянчился с его детьми, которым, вероятно, внушил некоторые из прекрасных правил, руководивших им всю жизнь.