Текст книги "Тунеядцы Нового Моста"

Автор книги: Густав Эмар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

ГЛАВА XIII. Где граф дю Люк, думая затравить лань, напал на след волчихи

Мы уже говорили, что графу дю Люку было назначено прийти в восемь часов на угол улиц Арбр-сек и Сент-Оноре. Без двадцати минут восемь он вышел из гостиницы «Единорог» и ровно в восемь был на назначенном месте. Ночь стояла темная, безлунная; моросил дождик; на улице было скользко, холодно, сыро. Граф осмотрелся вокруг. На углу улицы Арбр-сек стояли носилки. Граф подошел. Носилки были открыты. Он сел. В ту же минуту приблизился какой-то человек и завязал ему глаза мокрым платком. Затем носилки закрылись, и его довольно скоро понесли по улицам.

Только граф, к своей сильной досаде, никак не мог определить, в какую сторону его понесли, так как носильщики сначала раза три повернулись на одном месте.

– Черт возьми! Мошенники знают свое дело, – прошептал он, полусмеясь-полусердясь. – Ну, да все равно, это презабавно; мне нельзя жаловаться.

Рассуждая таким образом сам с собой, он заглушал тревожное чувство, в котором не хотел себе сознаться.

Носилки по дороге несколько раз останавливались, наконец граф почувствовал, что его внесли по лестнице в комнату. Тут кто-то взял его за руку, помог ему выйти из носилок и повел его. Затем этот кто-то оставил его руку и тихонько удалился.

– Снимите повязку, – прозвучал нежный голос. Граф развязал платок и окинул глазами комнату. Это была небольшая гостиная с потолком в виде купола, меблированная по последней моде.

– Клетка недурна, – подумал Оливье, – надеюсь, скоро явится и птичка, и на сей раз можно будет разглядеть ее.

Но граф дю Люк ошибся. Подняв голову, он увидел величественную даму в красной маске, как видел ее первый раз в ресторане. Она была в том же самом платье.

– Хорошо! – произнесла она по-испански, слегка дрожавшим от волнения голосом. – Вы настоящий дворянин, граф: не задумавшись, явились по первому моему зову.

– Вы разве в этом сомневались? – спросил он, предложив ей руку и усадив ее на груду подушек.

– Может быть, – отвечала она, ласково улыбнувшись, – но вижу теперь, что ошибалась.

– Позволите предложить мне вам один вопрос? – обратился к ней граф.

– Я собираюсь позволить вам многое, – заверила она, смеясь.

– Parbleu! И я собираюсь всем воспользоваться, – проговорил граф тем же тоном.

– Ну, чего же вы прежде всего хотите, граф?

– Чтобы вы говорили на нашем языке.

– На нашем языке?

– Да, я француз.

– Но я-то иностранка и плохо говорю по-французски.

– О, полноте!

– Вот что: говорите вы по-французски, а я буду отвечать вам по-испански. Согласны?

– Должен вам повиноваться.

– Ну, сегодня вы, я вижу, будете не так суровы со мной, как в первый раз.

– Сегодня обстоятельства совсем иные.

– Как знать! Может быть, сегодня я еще больше ваш враг, чем тогда.

– Победа вам легко достанется, – обещал он, – я сдаюсь и у ваших ног прошу пощады.

Он опустился перед ней на колени и покрывал поцелуями ее руки.

Незнакомка слабо сопротивлялась.

– Граф, да вы с ума сошли, – остановила его она, – вы уж слишком торопитесь! Кто вам сказал, что я вас люблю?

– Вы сами. Да и я люблю вас, этого для меня довольно.

– Скоро же полюбили, – насмешливо заметила она.

– Истинная страсть всегда быстро приходит.

– Да, как удар грома, – продолжала с насмешкой дама. – О, любезный рыцарь, какое это мне позволяет составить плохое мнение о вашем постоянстве!

– Потому что я говорю, что люблю вас?

– Именно. Разве вы никогда еще не любили?

– Что ж до этого? Для вас моя жизнь началась с настоящей минуты; прошлое для вас не должно существовать.

– А если я к прошлому-то и ревную?

– Ревнуете? Вы – молодая, прекрасная?

– Но вы еще меня не видали.

– Я догадываюсь. У вас не могло бы быть такого нежного голоса, таких шелковистых волос, такой атласной кожи, если бы вы не были молоды и хороши.

– Смотрите, не ошибитесь, граф.

– Докажите, что я не ошибся: снимите эту маску, она мешает.

– Ну, нет. Как только вы увидите мое лицо, ваша страсть разлетится в прах.

– Вы мило шутите. Но зачем вам так таиться от меня и даже не говорить своего имени?

– У меня языческое имя, прекрасный Эндимион; меня зовут Фебея.

– Любовь всегда ставит алтари только языческим божествам. Снимите маску, умоляю вас, моя прекрасная Диана!

– Я вам сказала – Фебея.

– Фебея на небе, а мы еще на земле.

– Ну, не стану с вами спорить; я слишком уверена, что потерплю поражение. А очень вы любили эту Диану, о которой вы говорите? Верно, и теперь любите?

– Я не знаю, на что вы намекаете.

– О, вы много одерживаете побед, граф Оливье дю Люк де Мовер! Ухаживаете по очереди то за блондинкой, то за брюнеткой; как осторожный поклонник, вы тихонько живете, запершись в своем замке, где сумели соединить вокруг себя самые разнообразные, хорошенькие цветки.

– Ну вот! Опять вы принимаете на себя роль сивиллы, забывая, что вы женщина, любимая и предпочитаемая всем другим.

– Да, в настоящую минуту. А завтра? А вчера?

– Вчера уже прошло, а завтра, может быть, никогда и не будет существовать; будем же пользоваться настоящей минутой. Я люблю вас, моя прекрасная Фебея, и умоляю, снимите маску!

– Граф, наш праотец Адам был выгнан из рая за любопытство. Смотрите, чтоб и с вами того же не случилось!

– Да, но Адам был тогда не на первом любовном свидании.

– А! – сказала она, рассмеявшись. – Так вы ждете, чтоб я откусила яблока и подала вам?

– Вы угадали; это яблоко покажется мне тогда вдвое вкуснее.

– Дайте руку, граф, и если мы не съедим этого яблока, так я вам предложу, по крайней мере, другие за ужином.

Она как-то особенно свистнула в золотой свисток, слегка оперлась на локоть графа и, подойдя к стене, прижала пружину. Отворилась потайная дверь, и они очутились в великолепно освещенной комнате.

– Вот и райские двери, – произнес, улыбнувшись, граф.

– Или адские, – возразила она.

– Все равно, я бы хотел за ними остаться.

– Прежде войдите.

Они вошли, и дверь за ними заперлась.

Это была роскошная, нарядная спальня, драпированная дорогой материей с серебряными и золотыми разводами, с софой из груды подушек, богатым, пушистым ковром и столиком у постели, сделанным в виде раковины, на перламутровом дне которой стояла ночная лампочка. Кровать резного дуба стояла на возвышении; легкий газ покрывал фиолетовый шелковый полог, спускавшийся из-под балдахина и перехваченный посредине золотыми аграфами. В глубине алькова видна была большая картина бледной царицы ночи, увидевшей в лесу спящего Эндимиона. Туалет, полускрытый кроватью, уставлен был множеством хрустальных флаконов, распространявших нежный аромат.

Перед софой стоял стол, накрытый на два прибора, и на нем холодный ужин и лучшие испанские вина. Канделябр в семь рожков с розовыми свечами один мог бы осветить всю комнату.

Оливье подвел незнакомку к софе.

– Снимите же шляпу и плащ, граф, – предложила она, садясь с улыбкой. – Можете также снять и вашу рапиру и пистолеты. Я не в том смысле буду жестока к вам, как вы предполагаете.

Граф замялся; ему вообще было немножко неловко с этой странной женщиной.

– Мадам… – начал он.

– О, не оправдывайтесь, граф! Я на вас не сержусь за это, – она засмеялась. – По-моему, храброму мужчине даже идет быть всегда с оружием в руках; это доказывает, что вы всегда одинаково готовы идти на любовное свидание и в битву. Ну, оставайтесь, пожалуй, при своем арсенале и садитесь сюда, рядом со мной. Или вам, может быть, больше нравится сидеть через стол от меня?

– Вы очаровательная женщина, – отвечал он, поцеловав ей руку и садясь возле.

– Мне это часто говорили, но я так скромна, что никогда не верила.

– А мне верите?

– Еще меньше!

– Злая!

– Попробуйте этого вина. За ваших возлюбленных, граф!

– То есть за мою возлюбленную?

– Неужели вы считаете меня такой глупой, Оливье, что я хоть на минуту поверю вашей любви?

– Так зачем я здесь, если б я вас не любил?

– Вы забыли, граф дю Люк, что я отчасти колдунья? Я отлично знаю, зачем вы здесь… Вы несколько раз видели меня мельком, и вам никак не удавалось снять с меня маску. В последнее наше свидание я сильно заинтриговала вас и, уходя, шепнула вам два слова, которые возбудили в вас сильное желание… как бы это сказать, граф?

– Быть столько же любимым вами, сколько и сам вас люблю.

– Нет! Это пустяки! Говорите откровенно: вы хотели сделать меня своей любовницей, больше ничего. Трудная, по-видимому, победа надо мной должна была сильно польстить самолюбию такого волокиты, как вы, придать вам весу в глазах придворных дам, а главное…

– Что же?

– Послужить оружием для вашего мщения.

– Что вы хотите сказать? – вскричал он, побледнев, как смерть.

– Только то, что говорю. Напрасно вы стараетесь обмануть самого себя. У вас одна любовь в сердце! Хотите, я вам скажу, кого вы любите?

– О, ради Бога! – сказал граф, проведя рукой по влажному лбу.

– Всегда так бывает, – продолжала незнакомка, как бы говоря сама с собой. – Человек любит, думает, что и его любят, кладет всю душу, всю жизнь и счастье на эту любовь и вдруг видит, что его низко обманули! Тогда прощайте и мечты, и счастье, и будущее. Сердце разбито. Если это случается с женщиной, она уходит в монастырь, молится и умирает. Мужчина же предается светской жизни, разгулу, любовным или политическим интригам. И то, и другое – самоубийство, только последнее вернее. Граф, выпьем за ваше здоровье и за здоровье Жанны дю Люк, вашей благородной жены!

– О, мадам! – воскликнул Оливье дрожащим голосом, встав с места. – Что вы осмелились сказать! Какое воспоминание пробудить! Вижу, что вы не любите меня. Я безумно поддался чувству, которое вы мне внушили; оно так сильно, что, поклявшийся ненавидеть женщин, я позволил себе признаться вам в любви и опять повторяю свое признание! Ради Бога, убейте меня, но не трогайте еще не остывшего пепла моего сердца!

Незнакомка нервно рассмеялась.

– А если я ревную? – пылко произнесла она. – Если и я вас тоже люблю?

– Вы меня любите! – вне себя проговорил Оливье, упав перед ней на колени.

– Сумасшедший! – промолвила она. – Вы не умеете читать ни в своем сердце, ни в сердце женщины. Неужели вы не понимаете, что такая страстная женщина, как я, сказавшая вам при всех то, что я вам сказала, непременно будет ревновать и к прошедшему, и к будущему? Хочу, чтобы, сказав мне: «Я тебя люблю!» – вы навсегда покончили с прошлым.

– Я не знаю, кто вы, – отвечал Оливье, – но у меня к вам странное, безотчетное чувство, Фебея; не мучайте меня, я вас люблю!

– Не верю, граф. Через неделю, через два часа вы будете смеяться надо мной с вашими товарищами, если бы я поверила.

– О, как вы можете так думать?

– А отчего же не думать? Чем вы доказали мне до сих пор вашу любовь?

– Чем доказал?

– Да! Послушай, Оливье, и я буду откровенна с тобой. Я тоже знатного рода; я в раннем детстве осталась сиротой, богатой, свободной. До сих пор я еще никого не любила, никто не входил сюда ко мне. Ты первый затронул мое сердце, ты будешь и последним.

Но человек, который полюбит меня, не должен любить другую женщину. Хочешь ты быть этим человеком?

– О да, клянусь тебе страстно, – проговорил он, покрывая поцелуями ее руки и плечи.

– Подумай, Оливье. Когда я буду твоей, и ты ведь тоже будешь принадлежать мне. Мы будем связаны неразрывно.

– Я люблю тебя!

– Любишь? Хорошо, но мне нужны два доказательства этой любви.

– Все, что хочешь, Фебея!

– Клянешься?

– Клянусь своим именем и честью дворянина!

– Хорошо. Во-первых, ты не будешь стараться узнать, кто я такая, пока я сама не захочу сказать тебе это. Успокойся, я хороша, лучше, чем ты думаешь. Ты согласишься сам, когда увидишь меня. Принимаешь условие?

– Принимаю. А во-вторых?

– Во-вторых, мой прекрасный возлюбленный, я не хочу слушать твоих уверений в любви, пока у тебя на груди портрет другой женщины.

Граф почувствовал, что бледнеет. Глаза незнакомки жгли его.

– Ты отказываешься? Он молчал.

– А, вот видишь! Ты меня не любишь, я ведь говорила.

– Так нет же, ты ошибаешься! Изволь, я сниму этот портрет, его не будет больше.

– Нет, дай мне его сейчас.

– Сейчас?

– Да, – сказала она, подняв левую руку к шнуркам маски. – Согласен? Последний раз спрашиваю.

– Да… согласен! – воскликнул он, не помня себя, и, расстегнув мундир, сорвал висевший на золотой цепочке медальон. – Бери, демон!

Незнакомка схватила медальон и быстрым движением привлекла графа к себе.

– Приди! Я люблю тебя! – вскричала она.

В ту же минуту канделябр упал, и в полном мраке комнаты Оливье почувствовал, как к его губам страстно прижались горячие губы незнакомки.

Около пяти часов утра на углу улиц Арбр-сек и Сент-Оноре остановились носилки, из которых вышел мужчина с завязанными глазами.

– Не забудьте, господин, – произнес один из носильщиков, – что вы поклялись не снимать повязку, пока на Сен-Жермен-Л'Осерруа не пробьет пять. Вам недолго придется ждать, до пяти часов осталось три минуты.

– Хорошо.

Носилки удалились и исчезли в темноте. Почти вслед за тем пробило пять.

– Ах, вот и я упал с неба на землю! – сказал со вздохом граф.

– А, милый граф! – воскликнул какой-то человек, все время прятавшийся в углу у стены. – Так небо ближе к нам, чем я думал? Не сведете ли вы меня туда, а?

– Пойдемте, пойдемте, капитан, – отвечал, улыбнувшись, Оливье.

– Скажите, пожалуйста, так как вы вернулись с неба, широк или узок туда путь? Говорят, он полон терний? Мне бы очень хотелось знать это.

– Хорошо, хорошо, милый капитан, – смущенно произнес граф, – холодно, неприятно стоять на улице.

– Вам сейчас, похоже, было теплее?

– Не расспрашивайте, милый капитан, не могу вам отвечать.

– Хорошо, хорошо, не настаиваю. Всегда ведь дают обещание, чтоб после не сдержать их. У вас еще, кажется, до этого не дошло; не станем больше об этом говорить.

– А вы, капитан, что тут делали, карауля у стены, как аист?

– Гулял и рассматривал вывески.

– Вы что ж, смеетесь надо мной, капитан?

– Нисколько. Вы ведь развлекаетесь, играя в жмурки ночью на улице. У вас свои секреты, у меня свои; не будем о них говорить, а пойдем-ка лучше домой. Как знать, вам, может быть, спать хочется?

Они ушли, смеясь, но ничего не рассказывая друг другу.

ГЛАВА XIV. Капитан Ватан снаряжает экспедицию

От военной жизни у капитана сохранилась привычка вставать с рассветом, как бы поздно он ни лег, какая бы погода ни была.

Каждое утро он отправлялся прямо на Новый мост, останавливался у Бронзового Коня и закуривал неизменную трубку. Из-за перил мигом появлялся Клер-де-Люнь и почтительно ему кланялся.

Капитан отвечал покровительственным кивком, и между ними завязывался всегда один и тот же разговор. Клер-де-Люнь говорил о погоде и спрашивал капитана о здоровье. Капитан благодарил и при этом покашливал. Клер-де-Люнь начинал объяснять, что слышал от самого знаменитого Иеронимо, будто бы туманы Сены имеют дурное влияние на организм человека; что от них в нем заводится червяк, которого можно убить понемногу только водкой или ромом. И они шли убивать червяка.

Один раз, идя таким образом в распивочную, капитан увидел на набережной графа де Сент-Ирема, расхаживавшего взад и вперед, как будто кого-то или чего-то ища. Он раза два вроде порывался уйти, однако остался и через несколько минут подошел наконец к какому-то человеку, стоявшему на мосту и плевавшему в воду. Граф уже раза три проходил мимо него, но сначала все как будто не решался подойти.

Капитан иКлер-де-Люнь видели из окна распивочной, что граф дал этому человеку письмо и серебряную монету, а затем они пошли в противоположные стороны. Капитан сделал Клер-де-Люню знак, и tire—laine выбежал, недопив даже стакана. Капитан уселся преспокойно пить и курить в ожидании товарища. Тот вскоре вернулся, и они ушли вместе.

Ватан позвал Клер-де-Люня вместе завтракать к Дубль-Эпе; tire—laine согласился. Было половина десятого. У Дубль-Эпе все прибрали и мели пол, но уже было и несколько посетителей. Поздоровавшись с крестником, капитан спросил, найдутся ли у него лошади. Дубль-Эпе отвечал, что шесть всегда есть. Они прошли завтракать в особую комнату, где к ним вскоре присоединился и сам Дубль-Эпе. Капитан по обыкновению приступил к делу только тогда, когда кончил свой завтрак.

– Ну, что же ты сказал этому дуралею, за которым шел сегодня, дружище Клер-де-Люнь? – спросил он.

– Ничего, капитан, только порылся у него в кармане и вот что нашел.

Он подал письмо и сверток. Письмо было адресовано графине дю Люк, улица Серизе. Капитан распечатал и прочел следующее:

Графиня, ваш муж, граф дю Люк, забыл у меня сегодня ночью прилагаемую вещь; мне она не нужна, а вам, может быть, интересно будет ее видеть. Очень рада случаю выразить вам при этом, графиня, мое глубокое уважение к вашим высоким добродетелям, не оцененным, вероятно, как должно, вашим мужем. Будьте уверены, что я каждый раз буду возвращать вам все, что граф станет забывать у меня.

– Подписи нет; значит, и не надо, – сказал капитан. – Славно! Не правда ли, Дубль-Эпе?

– Это только женщина могла придумать, – отвечал молодой человек.

– Да, крестник. Ох, эти атласные змеи! Как хорошо бывает иногда их раздавить!

Он развернул пакет: в бумаге был завернут небольшой круглый шагреневый футляр. Капитан открыл; там был медальон.

– Morbleu! – вскричал он, стукнув кулаком по столу. – Я почти подозревал это. Тварь ядовитее, чем я думал!

– Что это такое? – полюбопытствовали его собеседники.

– Посмотрите! – он показал им медальон.

– Графиня дю Люк! – воскликнули они.

– Славную ты мне оказал услугу, Клер-де-Люнь! – произнес капитан. – Долго я ее буду помнить. А, мадмуазель де Сент-Ирем! Наконец вы мне попались! Ну, теперь я с вами разделаюсь.

Никогда товарищ и крестник не видели его таким рассерженным.

– Так лошади готовы, господа? – осведомился он, сунув в карман футляр и письмо. – Пойдемте скорее, нам ведь далеко!

Дубль-Эпе молча вышел распорядиться.

– Morbleu! – прибавил капитан, все больше выходя из себя. – Я убью эту тварь, или… Клер-де-Люнь, – обратился он к нему, помолчав с минуту, – ты ведь не откажешься мне повиноваться?

– Все исполню, что прикажете, капитан.

– Много тебе нужно времени, чтоб набрать человек восемь твоих шалопаев?

– Не больше получаса, капитан.

– Так беги! Чтоб шестеро были самые ловкие; пусть они идут к заставе Сент-Оноре, но спрятав оружие, под видом мирных буржуа, понимаешь? А потом вернись сюда; ты мне нужен. Иди же скорей!

Клер-де-Люнь бросился бежать сломя голову, а капитан стал быстро ходить взад и вперед по комнате, сжимая кулаки и хмуря брови.

– Ах! – вскричал он вдруг. – Позабыл самое спешное. Вот еще час потеряем. Где теперь найти Клер-де-Люня?

– Я здесь, капитан! – отвечал, входя, запыхавшийся tire—laine. – Все готово. Я, кроме того, велел Макромбишу следить за графом де Сент-Иремом и его сестрой. Может быть, вы не одобрите это, капитан?

– О, ты великий человек, Клер-де-Люнь! Вошедший Дубль-Эпе сказал, что лошади готовы.

– Крестник, – спросил Ватан, – у тебя, кажется, есть домик где-то в окрестностях Парижа?

– Да, крестный, мы даже были там с вами раза два.

– Может быть, но я совершенно позабыл, где это.

– На берегу Сены, недалеко от Рюэля. Вы знаете, я ужасно люблю рыбную ловлю, и нарочно устроил этот домик, чтоб бывать там одному. Это совершенно глухое место; только я могу не бояться жить там. Днем, при открытых дверях и окнах, можно зарезать человека – и никто не узнает.

– Так, по совести, детки, могу я на вас положиться?

– Мы душой и телом ваши, – заверили оба.

– Можно мне сейчас же ехать в твой домик, Дубль-Эпе? Найдется там, что есть и пить?

– Пить найдется, а еду надо взять с собой.

– Так захвати, крестник.

– Надолго мы едем, крестный? На сколько времени взять провизии?

– Да возьми на неделю; ведь неизвестно, что может случиться.

– Повезу ее сам, крестный, и догоню вас на дороге, поезжайте вперед.

– Ну, ладно! Мы и так много потеряли времени. Едем, Клер-де-Люнь! А твои молодцы отправились верхами?

– Нет, а что же? И они с нами поедут в Рюэль?

– Конечно. Я был так взволнован, что позабыл тебя предупредить.

– О, не беспокойтесь, капитан! Они знают, где достать лошадей, это их задержит всего на несколько минут.

Они живо спустились с лестницы.

– Через четверть часа я догоню вас, крестный, – сказал Дубль-Эпе, – а на всякий случай вот вам ключи от дома.

Капитан и Клер-де-Люнь крупной рысью поехали по набережной и через десять минут были у заставы Сент-Оноре. Там им встретилось несколько человек опрятно одетых буржуа, бродивших, зевая по сторонам.

Капитан раскланялся с одним из них.

– А! Это ты, О'Бриенн! – тихонько окликнул он его.

– К вашим услугам, капитан.

– Ну, ребята, доставайте лошадей и поодиночке уезжайте из города; я жду вас на расстоянии двух ружейных выстрелов, за деревней Рюэль; проезжайте ее тихонько, не обращая на себя внимания. Через час вы должны быть на назначенном месте.

– Будем, капитан.

Ватан поклонился и проехал с Клер-де-Люнем за заставу. Через пять минут они неслись во весь опор.