Текст книги "Духовный мир"

Автор книги: Григорий Дьяченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 65 страниц)

При настоящих обстоятельствах особенно полезно держаться простых элементов свидетельства Христова, выделив их из окружающих их второстепенных элементов. В этом отношении усилия отрицательной критики могут быть рассматриваемы, как относительное благо. Развитие совершенных наук у очень многих людей колеблет доверие к религиозному преданию, взятому в его целом. Много сомнений возникает относительно богословско-догматических определений и относительно значения и смысла всех отделов св. писания. Печальна участь тех людей, которые не умеют различать оснований веры от построений, сделанных на этих основаниях. Сомнение, касающееся окружности веры, легко может поколебать ее центр и даже иногда (можно привести по этому случаю замечательные и печальные примеры) ниспровергнуть основы всего нравственного порядка. Вот почему весьма важно отметить, что, в своих существенных элементах христианская вера существовала ранее не только богословских исследований, но и редакции св. писания нового завета. Новый завет не был еще редактирован, когда св. Стефан умирая, предавал душу свою Спасителю и возносил за своих палачей молитву души, возрожденной силою евангелия. До соборов, до образования канона, церковь поклонялась Отцу небесному, почитала Христа искупителя и взывала о содействии Духа Святого. Когда чувствуются приступы сомнения касательно некоторых второстепенных вопросов, благодетельно прибегать к той простой и крепкой вере, которая с самого начала была источником надежд верующих. (Извлечено в сокращ. из кн. Э. Навиля: «Свидетельство Христа и единство христианского мира». М. 1898).

Г. Доказательства божественности, учения Христова.

Спаситель однажды представил все доказательства истинности Своего учения в их взаимной связи. Это было после исцеления расслабленного при купели Овчей, когда иудеи восстали против Него и искали даже убить Его за то, что Он нарушал субботу и Отцом Своим называл Бога. Поражая их неверие. Он указал им на Свои дела: дела, которые Отец дал Мне совершить, самые дела сии, Мною творимые, свидетельствуют о Мне, что Отец послал Меня; – указал им на писания: исследуйте писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют о Мне; – указал им на внутреннее свидетельство совести каждого: как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от Единого Бога, не ищете (Иоан. 5, 36-44)?

Вникнем глубже в значение и взаимное отношение трех этих доказательств.

1) Господь Иисус Христос доказывал божественное происхождение Своего учения свидетельством св. писания. Естественно, это доказательство не может быть одинаково приложено к иудеям и язычникам. Одни думали чрез писания иметь жизнь вечную, и им достаточно было указать на исполнение обетований Божиих, чтобы они поверили. Другие не верили в божественное происхождение этих писаний, и им следовало доказать подлинность свидетельства. Рассмотрим сначала, как Иисус Христос предложил это свидетельство иудеям. Писания свидетельствуют о Мне, – сказал Он. Если вы думаете чрез них иметь жизнь вечную, то их свидетельство должно прекратить все споры. Если это свидетельство благоприятствует Мне, – то оно яснейшим, неопровержимым образом доказывает Мое божественное посланничество. Исследуйте писания от первой до последней строки, – и вы увидите, что они постоянно говорят о Мне. Не найдете вы обетования, которое не относилось бы ко Мне; не найдете откровения, которое не касалось бы Меня. Писание говорит: Господом будет оправдано и прославлено все племя Израилево (Ис. 45, 25). Кто до Меня осуществил эту всеобщую надежду оправдания? Он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли, нет в Нем ни вида, ни величия (Ис. 53, 2). Неужели не узнаете вы в этом пророчестве Меня, вами презираемого? Бесславие, которым вы покрываете Меня, бесславие, возвещенное пророками, не есть ли печать Моего божественного посланничества? Вот Отрок Мой, Которого Я держу за руку, избранный Мой, к Которому благоволит душа Моя; не возопиет и не возвысит голоса своего, и не даст услышать его на улицах; трости надломленной не преломит и льна курящегося не угасит; будет производить суд по истине (Ис. 42, 1-3). В ком другом кроме Меня, можете вы усмотреть это соединение милости и правды, смирения и суда? Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал Меня благовествовать нищим, послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение и узникам открытие темницы (Ис. 61, 1). Около кого теснятся бедные, несчастные, скорбящие? От кого ждут они научения и утешения? Исследуйте писания; они свидетельствуют обо Мне.

И однако же, несмотря на очевидность свидетельства, иудеи не поверили Христу. Где же причина этого? Свидетельство св. писания могло быть убедительным только в таком случае, если бы исследователи проникли во внутренний смысл его, достигли духовной глубины откровения. Иначе из него можно было сделать все, что угодно, – перетолковать его в смысле своих предвзятых идей. Это и случилось с иудеями. Читая и перечитывая буквы закона, они позабыли дух его, и потому, читая Библию откровенную, находили в ней свои предрассудки, свои страсти, видели там Мессию временного и славу земную, читали в откровении то, что совершенно противно откровению. Правда, и буква св. писания драгоценна, потому что в ней выражена мысль божественная, но кто не схватит этой мысли, для того она останется звуком пустым, иногда даже вредным. И сатана умеет употреблять ее в свою пользу; он также приводит места из писания, когда это ему необходимо. Если же доказательство из св. писания может иметь силу только тогда, когда понята истина, в нем заключающаяся, а понять истину можно только тогда, когда в сердце есть стремление к истине: то ясно, сила этого доказательства опирается на известном отношении между душою человека и откровением, – на искренности и правоте души. Без последнего это доказательство будет бессильно. На это указал и Спаситель, когда сказал: ищете убить Меня, потому что слово Мое не вмещается в вас (Иоан. 8, 37).

Для людей, неверующих в божественное происхождение св. писания, оно есть не более, как простое человеческое свидетельство, и потому к нему должны быть приложены те же признаки достоверности, по которым судят о достоверности других человеческих свидетельств. Свидетели истины евангелия были ли очевидцами описываемых ими событий? Историческая критика неоспоримо доказала эту истину, и человек, хота немного знакомый с ее выводами, согласится, что отвергнуть подлинность евангелия с этой стороны несравненно труднее, чем думают. Достоверны ли эти свидетели? Не были ли они обманщиками? Но каждый обманщик имеет корыстное побуждение нас обманывать. Где же найдете такое побуждение у апостолов? Говорили ли они лесть людям? Поблажали ли гордости человеческой? Странные льстецы – говорящие о своих современниках: все совратились с пути, до одного негодны; нет делающего добро, нет ни одного (Рим. 3, 12). Или они льстили сами себе, – хотели выставить себя религиозными героями Припомните, с каким чистосердечием рассказывают они о своей робости, косности в вере и понимании, неоднократных отречениях и падениях. Наконец, за достоверность этих свидетелей ручается то, что они смертью запечатлели истину своего свидетельства. Пусть после этого кто может, или кто хочет, смотрит на них, как на обманщиков! Что касается до нас, то нам кажется нелепостью не верить им. – Или свидетели слова Божия не были в здравом уме? проповедовали то, чего не понимали? По нашему убеждению, быть понимающим в деле откровения значит то же, что быть вдохновенным иметь помазание от Духа Святого. Ибо только Дух все проницает и глубины Божии (Кор. 2, 10). И следовательно вопрос: свидетели откровения понимали ли то, что проповедовали? – может быть выражен так: были ли они боговдохновенны? Для того, чтобы увериться в этом, не теряйтесь в длинных рассуждениях. Припомните, что эти свидетели обладали даром пророчества, которое ясно обнаруживает в них присутствие Духа Божия. Обратите внимание на полное согласие их между собою, несмотря на то, что он жили в различные времена. Наконец, откройте ту или другую книгу божественного откровения, прочитайте несколько страниц прочитайте от души, с полным желанием узнать истину, и если вы не почувствуете в них дыхания Божия, то это будет явным знаком, что вы не хотите ни видеть, ни слышать, что вы добровольно отказываетесь от света. Так, и по отношению к людям, неверующим в божественное происхождение св. писания, значение его, как свидетеля истины, зависит от внутреннего расположения.

2) Господь Иисус Христос в доказательство Своего божественного посланничества указывал на дела Свои: дела, которые Отец дал Мне совершить, самые дела сии г Мною творимые, свидетельствуют о Мне, что Отец послал Меня (Иоан. 5, 36). Нет нужды доказывать возможность и действительность чудес Христовых. Не может не верить в возможность их тот, кто верит в Бога свободного и всемогущего. Не может отвергнуть действительности их тот, кто научными исследованиями убедился в достоверности свидетелей. Наше дело определить значение чуда в ряду других доказательств истины евангелия.

Чудо есть действие необыкновенное, которое никакою естественною причиною не может быть изъяснено и потому должно быть приписано причине сверх естественной. Это есть действие верховной воли Бога, Который изменяет закон естественный. Так как Бог управляет миром чрез законы. Им однажды установленные, и употребляет особенные средства только для спасения человека, то, естественно, чудо и существует только в области искупления. Помилование человека есть первое обнаружение этого чуда. По естественному порядку вещей, грехопадение влекло за собою совершенное, всеобщее осуждение; помилование прервало этот естественный порядок. Явилась любовь Божия, и произошло событие неслыханное, с человеческой точки зрения невозможное; вместо того, чтобы наказать виновного. Бог оказывает ему милость. Из этого первого чуда проистекают все другие чудеса, которые служат как бы его лучами. Так, каждое чудо стоит в тесной связи с делом искупления. Величайшее из чудес, как яснейшее обнаружение божественной любви, есть самое Лицо Христа Спасителя. Это Лицо, чудное само по себе, должно было и явиться в делах чудных, в чудесах силы и любви божественной. Отсюда можно вывести значение чудес в земной жизни Христа Спасителя. Как проявления великого дела искупления, чудеса должны были привести к Искупителю; они доказывали, что Он облечен силою божественною; они открывали совершенства Его природы, были блестящим их отражением. Следовательно, чудеса приводили к вере во Христа не потому только, что поражали своею необычайностью, а потому, что открывали совершенства природы Христовой. Всякое чудо, рассматриваемое просто как чудесное событие, без отношения к Лицу Спасителя, не имело бы никакого значения по отношению к вере во Христа, потому что чудо, как необъяснимое явление, могло быть действием ада, и, следовательно, если верить на основании такого чуда, то на столько же можно верить в посланника сатаны, насколько и в посланника Божия. Так чудо само по себе не производит веры. Оно даже может задержать веру, потому что оно говорит только глазами; а верование, основанное только на зрении, противно вере, которая есть уверенность в невидимом (Евр. 11,1), точно так же, как противно ей верование, основанное исключительно на рассуждении. Потому-то Господь Иисус Христос всегда отказывался совершать чудо, когда от Него требовали чудесного: род лукавый и прелюбодейный ищет знамения, и знамение не дастся ему кроме знамения Ионы пророка (Мат. 12, 93). Итак, чудеса Иисуса Христа не дивные дела только, но отблеск Его природы. Его Лица; это – проявление Его милосердия. Его сострадательности, проявления чудные, как и самое милосердие Его чудно.

В каком же отношении стоит чудо к другим признакам божественного посланничества Господа Иисуса? Доказывает ли оно непререкаемым образом это посланничество, или предполагает и еще что-либо необходимым для полной своей убедительности? Как отблески славной природы Христовой, чудеса могли привести ко Христу, указать на Него, но не могли возбудить полной веры в Него; иначе Христос не отказывался бы совершать их, иначе не было бы и неверующих во Христа. При каком же условии они были действительны? Иисус Христос действительность их связывает с верою. Веруешь ли ты? – таков был почти всегдашний Его вопрос, когда готовился Он совершить чудесное исцеление. И где было более веры, там больше чудес совершалось; где не было веры, там не совершалось и чудо: и не совершил там чудес по неверию их. Однажды Он прямо высказал, что чудо пред неверующими не потому не совершается, что неверующие недостойны чуда, а потому, что чудо не принесет им никакой пользы: если бы кто и из мертвых воскрес не поверят (Лук. 16, 3). Почему же? Потому, что чудо производит только удивление, а от удивления до убеждения целая бездна. Доказательство – в современниках Христа. Они были очевидцами поразительнейших из Его чудес. Они видели воскресшего Лазаря, были поражены этим, но не вникли в смысл чуда и остались неверующими. Они знали, что Христос вышел из гроба на третий день, и продолжали неверовать. Так, чтобы чудо было действительно, нужно иметь очи, чтобы видеть, – уши, чтобы слышать; нужно иметь известную религиозную восприимчивость, известное нравственное расположение, нужно иметь веру. Следовательно, и чудо, подобно свидетельству св. писания, сильно только при внутреннем свидетельстве.

3) В чем же состоит внутреннее свидетельство, как основа всех внешних доказательств божественного посланничества Христова, как основа веры во Христа? Как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от Единого Бога, не ищете? (Иоан. 5, 44). Так, по учению Господа, сильнейшее препятствие для веры иудеев, имевших Моисея и пророков, видевших великие знамения, лежало в их сердце, в их гордости и эгоизме. Оставление самолюбивых стремлений, искание славы от единого Бога привело бы их к познанию истины. Кто хочет творить волю Божию, тот узнает о сем учении, от Бога ли оно, или Я Сам от Себя говорю (Иоан. 7, 17). Так вернейший путь к принятию истины Божией – в искании Бога, в желании творить волю Его. Ясно, такой способ доказательства истины основывается на существовании сродства между душою человека и Богом, на существовании в душе образа Божия. Если бы было иначе, то какую важность имело бы повиновение или неповиновение пред писаниям совести по отношению к религиозному убеждению? Если искажение совести, обнаруживающееся в эгоистическом искании славы человеческой, задерживает нашу веру в Спасителя, то ясно, между совестью и Христом находится тесная связь. Итак, если хочешь верить евангелию, обратись к свидетельству своей совести, и она укажет на Христа, Который один может удовлетворить всем стремлениям души. Другие доказательства к состоянии только уяснить, подтвердить это свидетельство. Не внешними доказательствами, не логическими доводами и историческими исследованиями распространяется вера во Христа, а живым представлением самой личности Спасителя, которая поражает душу и возбуждает в ней полное стремление к совершеннейшему образцу. Но если совесть молчит, если живое представление святости Христа не находит отголоска в сердце; то ясно, что наше внутреннее око помрачено и не может видеть света. Тогда нужно очистить его, просветить его. Этим путем внутреннего очищения распространялась вера во Христа во время земной Его жизни. Предтеча Иоанн, долженствовавший приготовить людей к принятию Спасителя, был проповедником покаяния. Призывом к покаянию начал Свою проповедь и Сам Спаситель. Возбуждением покаяния и Сам Он действовал на сердца людей. Сказав несколько слов с самарянкою. Он вдруг заставляет ее обратить внимание на нравственное свое состояние: пойди, позови мужа твоего и приди сюда. У меня нет мужа, – отвечала женщина и услышала; в ответ слова, которые заставили ее одуматься, сознать свою греховность: правду ты, сказала, что у тебя нет мужа; ибо у тебя было пять мужей, и тот которого ныне имеешь, не муж тебе (Иоан. 4,16-18). И что же? Лишь только Христос коснулся ее душевной язвы, лишь только возбудил в ней раскаяние, как она сделалась уже верующею. И вот кающиеся грешники и мытари приходили ко Христу, а гордые своею праведностью фарисеи, при знании закона – пестуна во Христа, более и более удалялись от Него. Так не недостаточность доказательств истины евангелия, не трудность уразумения самой истины, а развращение сердца – причина неверия. Вы не хотите прийти ко Мне, чтобы иметь жизнь; не имеете в себе любви к Богу. И потому как вы можете веровать, когда, друг от друга принимаете славу, а славы, которая от Единого Бога, не ищете (Иоан. 5, 40. 42. 44)? (Извлеч. в сокращ. из кн. «Искупл. рода человеческого Господом Иисусом Христом». Прот. Д. Соколова, изд. 2-е, СПб. 1896 г.).

Д. Опровержение ложных взглядов на христианскую религию

а) будто она повинна в фанатической братоубийственной войне в средние века и б) будто она отжила свой век и должна уступить место науке.

По своему характеру современная европейская цивилизация официально признается христианскою: учение Иисуса Христа провозглашается высшею нравственною истиною, основным законом духовного развития человека; евангельской религии приписывается первенствующее значение в устроении личиной, семейной и общественной жизни. Словом, внешняя, показная сторона дела заставляет предполагать, что нами управляют, главным образом, ясно понятые и живо воспринятые евангельские заповеди любви и правды, что мы в своей деятельности руководимся по преимуществу религиозно-нравственными мотивами; но действительность далеко не соответствует такому ожиданию. Холодное, безучастное, иногда даже пренебрежительное отношение ко всему, что напоминает о религии, в современном обществе явление обычное и широко распространенное; постановка и решение вопросов высшего порядка, вопросов нравственности зачастую обнаруживают смутное, сбивчивое понимание самых элементарных сторон христианского мировоззрения: извращаются, грубо перетолковываются основные заповеди евангелия; высшие требования христианской морали отвергаются, как утопия, как несбыточная и неприложимая к жизни мечта; целому ряду понятий, которые по своему содержанию должны бы были будить нравственную энергию в людях, украшать их духовный облик, приписывают несоответствующий им, более или менее низменный смысл. Возьмите, напр., слово «величие»; произнесите его в любом собрании; спросите присутствующих, какой смысл они соединяют с этим понятием, к кому, по их мнению, наиболее оно может быть применимо. Вам много наговорят о громкой славе победителя народов, о блеске гения поэта, о лаврах виртуоза, о пышности, могуществе монарха, и едва ли вспомнят о нравственной силе и красоте героев духа, мучеников святых идей: об апостолах любви, о братьях и сестрах милосердия, о самоотверженных глашатаях истины. Вам назовут Цезаря, Наполеона; может быть, вспомнят Шекспира, Бисмарка, Сальвини и, наверное, забудут Эпиктета, Сократа, Симона-Петра, апостола Павла. А великие по обаянию самоотверженной деятельности имена Гааза, Дамиана Вестера, Дювана или наших родных Евфросинии Полоцкой, преподобного Сергия Радонежского, Феодосия Печерского, Нила Сорского, и многих других, кому они известны?

На ряду с этим выдвигается обширный круг явлений первостепенной общественной важности, вырабатывается целый новый строй жизни, который чужд всякого прямого влияния религии и который тем не менее признается естественным, разумным. Сторонники его категорически утверждают даже, что будто бы религия Иисуса Христа уже отжила свой век, сказала свое последнее слово, что евангельская мораль была пригодна лишь для простодушных рыбаков Галилеи, а современному просвещенному европейцу нужны иные руководящие начала. Эти начала ему может дать и дает одна наука. Наука, говорят они, зажгла маяк, перед ярким блеском которого свет религии тускнеет и должен совсем померкнуть. Религиозный свет часто омрачался тучею суеверий, вспыхивал зловещим пламенем фанатизма, был причиною ожесточенной братоубийственной войны. Достаточно вспомнить Варфоломеевские ночи, драгонады, пытки и костры инквизиции, чтобы благословлять науку, которая освободила человечество от подобных ужасов.

1. Разберем прежде всего обвинение на христианскую религию, которая будто бы повинна в Варфоломеевских ночах, пытках и кострах инквизиции. Что ответить на это? Во-первых при критической оценке какой бы ни было религии вообще, а христианской особенно, со стороны их высоты и значения следует всегда отличать основную религиозную идею от наличной действительности, не смешивать того, что есть, с тем что должно быть. Люди, по своему узкомыслию и изуверству, могут извратить и унизить самую высокую идею, облечь ее в уродливую форму; но это не значит, что идея низменна, уродлива сама по себе. Идея чистой свободы неповинна, конечно, в безумных преступлениях анархизма; так и христианство не может быть обвиняемо в мрачных деяниях Лоиол и Торквемад. Роу в интересной книге «Очевидные истины христианства» говорит: «среди верующих принадлежавших к церкви, часто царило огромное суеверие: церковь освящала дела, ясно запрещенные ей ее Основателем; она – страшно сказать! – обнажала даже меч, который Он ясно повелел ей вложить в ножны. Все это несомненно, но несомненность эта делает еще более удивительным факт, что церковь находила в лице своего Основателя вечный принцип для своего возрождения. В личности и учении Иисуса Христа есть некоторый глубокий смысл, который был, так сказать, выше действительного (наличного) христианства всех веков. Простое изображение личности Основателя христианской церкви в том именно виде, в каком Он был изображен евангелистами, без примеси ложных очертаний, какие присоединялись к Его образу людскою глупостью или злою волею, всегда было и всегда будет причиною обновления церковной жизни. Это характерная и исключительная особенность христианства».

Религиозные войны, массовые избиения еретиков и костры инквизиции не есть естественное порождение религии Спасителя; это грубое, преступное извращение ее, тяжкое оскорбление, поругание всепрощающей любви Распятого за мир Сына Божия. Христианству, как религии, проникнутой духом евангельской кротости, любви и милосердия, органически ненавистно всякое насилие, тем более насилие во имя Бога, Который, по словам евангелиста Иоанна, есть Сама Любовь. (1 Иоан.,4, 16). Когда пылкие и усердные не по разуму Иаков и Иоанн оскорбленные непочтением самарян к их Учителю [121]  [121] «Иисус восхотев идти в Иерусалим и послал вестников пред лице!·: Своим, и они пошли, и вошли в селение самарянское, чтобы приготовить для Него, но там не приняли Его». (Лук.9, 51 – 53).


[Закрыть]) сказали: «Господи, хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал? Иисус Христос обратившись к ним, запретил им и сказал: не знаете, какого вы духа, ибо Сын человеческий пришел не губить души, а спасать. И пошли в другое селение». В притче о плевелах мы читаем: «царство небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем. Когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушел; когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы. Пришедши же рабы домовладыки сказали ему: «господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? Откуда же на нем плевелы? Он же и сказал им: враг человек сделал это. А рабы сказали: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе и с ними пшеницы; оставьте расти вместе то и другое до жатвы» (Мф. 13, 24-30).

После приведенных мест евангелия, полагаю, излишне пояснять, что христианская религия, как таковая, не должна быть осуждаема за те преступления и безумства, которые совершались и совершаются ее ложными, самозванными друзьями, ожесточенными изуверами. Тупое недомыслие и угрюмая злоба могут набросить на светлый лик Спасителя мрачное покрывало фанатизма и суеверия, но от этого божественная красота Его ни мало не утратит своего блеска; надо осторожно снять неуместный покров, очистить лик от наносной копоти и пыли, но никак не вытравлять самый образ, чарующий сердца лучших людей небесной благостью, кротостью и чистотой.

2. Посмотрим теперь, справедливо ли утверждение, будто не евангелие, а наука должна руководить нравственною жизнью людей. Взвесьте беспристрастно роль евангельской религии в истории минувших девятнадцати веков и вы поразитесь, как много она сделала для человечества. Какой неизгладимый след она оставила на всей нашей цивилизации, на наших нравах, обычаях, законодательстве, науках, искусстве. Как сильно она изменила нравственно к лучшему, облагородила человечество; сколько внесла и жизнь сердечней теплоты! Миллионы людей в ней почерпали силы жить во имя добра и правды, на алтарь ей несли свои лучшие чувства и думы и в служении ей нашли высшую отраду. Неужели ж теперь иссякла ее живительная сила; вдруг пересох родник, утолявший духовную жажду сотен сменившихся поколений, и место евангелия заступит энциклопедия наук? В силах ли наука заменить религию, как руководительницу человека в светлую даль грядущего? Это вопрос серьезный; с легким сердцем решать его преступно: ошибка может повести к печальной катастрофе.

Внимание древности приковано было преимущественно к внешнему миру, высокое значение личности еще не было опознано, и верховные идеалы древних культурных народов по отношению к человеку носили внешний характер. Наиболее яркими выразителями культуры древности были Греция и Рим, так называемый, мир античный, и мы видим, что обширная область разнообразных духовных интересов для этого мира почти не существует: вопросы о достоинстве человека, о правах личности, о братстве народов и многом другом тому подобном, если случайно когда и затрагиваются, то всегда вскользь и никогда не выдвигаются на первый план. Конечною целью стремлений античного мира был культ физической красоты и грубой мускульной силы. Эстетик грек свои силы отдал первому, гордый владыка мира римлянин служил второму. Грек благоговел пред красотою тела, чтил и поклонялся ей одной. Удивительный по разностороннему блеску гений грека рельефней всего выразился в скульптуре. Резец Фидия, Праксителя, Поликлета и других достигает кульминационной точки красоты, оставаясь вековечным недосягаемым образцом для потомков. Дальше идти нельзя.

Римлянин не был художник, на искусство смотрел, как на прикрасу обыденной жизни. Крепкий, могучий, – он силу ставил выше красоты. Пред его мощью склонялись самые отдаленные народы, и Рим рос, богател, украшался за счет покоренных стран. Рим – столица, мира; его величие, сила, – вот идеал которым жил и которому всем жертвовал древний римлянин. Но оба эти идеала: и совершенство телесной красоты, и торжество грубой, мускульной силы были, наконец достигнуты. Акрополь сиял небывалой, чудесной красотою; слово Рима было законом для отдаленных окраин земли. Во имя чего было жить теперь античному миру? Новой идеи, которая бы властно захватила общество, не являлось, а старая отжила свой век. Без воодушевляющего же идеала, хотя бы и низкой пробы, человек не может жить, народная доблесть гибнет, общество разлагается. Не мог продолжать свое существование и античный, греко– римский мир. Настало время, когда расшатанные устои Рима рухнули, и римская империя перестала существовать. Она пала, должна была пасть, потому что идеалы, которые ее воодушевляли, были временны, и, когда сила их была исчерпана, ей нечем стало жить. Для возрождения одряхлевшего организма требовалось вдохнуть в него новые силы. Необходимо было для духовной жизни человечества найти новые начала. На развалинах античного мира могла зародиться и расцвести новая цивилизация, но для этого нужна была новая идея, и мы видим, что в основу нарождающейся цивилизации полагаются новые идеалы. Древний мир искал красоты телесной, преклонялся пред физическою силой; люди новой эпохи ищут красоты духовной, преклоняются пред нравственною мощью. Теперь центр тяжести извне переносится внутрь человека. Дух человека признается источником общественной, политической и всякой исторической жизни. Возвышение человеческого сердца, нравственное усовершенствование, духовный рост личности становятся главною задачею общества, все остальное имеет второстепенное значение. «Ищите прежде всего царства Божия и правды Его, а все прочее приложится вам, придет к вам само собою», говорит евангелие. Под «царством Божиим» разумеется совершенная жизнь на земле, – жизнь, основанная не на господстве насилия, грубого эгоизма, а на началах всеобщей любви, полной справедливости, признания всех законных прав личности. Наступление этого «царства» обусловлено нравственным перерождением человека, обновлением всего его внутреннего существа. «Истинно говорю тебе, – сказал Иисус Христос Никодиму: – если кто, не родится свыше, не может увидеть царства Божия» (Иоан. 3, 3). В другом месте, Иисус Христос говорил: «царство Божие не придет приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или, вот, там. Ибо вот царствие Божие внутрь вас есть» (Лук. 17, 20-21). Это новый идеал; идеал не временный, а вечный. Идеалы древней Греции и Рима: можно было перерасти, потому античный мир и пал. Новый идеал, указанный христианством, не имеет границ; его нельзя достигнуть. «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный (Матф. 5, 48), – вот завет Спасителя людям. Этот завет является залогом бесконечной будущности нашей цивилизации. Новая культура в самом духе христианина, в его неиссякаемой способности совершенствоваться всегда найдет источник своего дальнейшего обновления и развития.

Перед нашими глазами развертывается теперь почти двухтысячелетняя история христианства; наш взор в состоянии теперь обнять и измерить внутренний, последовательный процесс его развития, степень его могущественного влияния на совесть и жизнь человечества и, мы видим, что христианство далеко еще не выразило всего содержания своей мысли, не сказало своего последнего слова. Для осуществления царства Божия на земле человечеству предстоит еще долгая, упорная работа над собой, над улучшением, нравственным воспитанием сердца. Евангелие пробудило много добрых чувств; затронуло в сердце человека неведомые ему самому струны, извлекло из них звуки чарующей красоты и неотразимой силы, но эти звуки не слились еще в могучий аккорд, в гимн торжествующей любви и правды.

Если наука хочет заменить религию, она должна взять на себя ее обязательства и, требуя предпочтения себе, вынуждается дать человечеству более могущественные средства, указать скорейший путь к осуществлению конечных целей в жизни, чем это делает религия. И наука самоуверенно признает себя способной к этому. Она торжественно провозглашает, что только знание может привести человечество к лучшему будущему. «Если мы хотим привести в известность условия, от которых зависят успехи новейшей цивилизации, – говорит Бокль, – то должны искать их в истории накопления и распространения умственного знания. Физические явления и нравственные начала производят, конечно, по временам значительное расстройство в общем ходе дел, но с течением времени они приходят в порядок и равновесие и оставляют, таким образом, умственным законам свободу действовать независимо от этих низших, второстепенных деятелей». Такое решительное утверждение опирается на мнении, будто огромное развитие, совершающееся в нашей цивилизации, представляет главным образом умственное движение и будто нравственный прогресс общества стоит в прямой зависимости от роста знаний. Но рассуждать так, значит, не знать сердца человека, не понимать, к чему призвана наука, что она может дать. Область науки обширна, если хотите, бесконечна; задачи ее велики; она так много сделала и еще более сделает для человечества, что самое имя ее должно быть священно для мыслящих людей; – но двигательная сила культурного прогресса все же не интеллект, и образование одно не улучшает нравы. Наука расширяет умственный горизонт человека, развивает его интеллектуальные силы, увеличивает нашу власть над природой, но возродить духовно человека, нравственно его возвысить она без содействия религии не может. Оставив путь длинных рассуждений, припомните хотя бы французских панамистов: сенаторы, члены парламента, редакторы влиятельных газет, – все люди обширных знаний, крупных способностей, а в общем шайка мошенников. Прискорбно, но естественно. Сердце человека волнуется одними и теми же страстями, будет ли это сердце передового мыслителя, пли последнего поденщика. Простой галилейский неграмотный рыбак нравственно может быть выше десятка философов, светил науки: образование может изменить формы зла, сделать ни более утонченными, но уничтожить зло, облагородить нравы – этого образованию не дано. Не науке путем обновления сердца вести людей к осуществлению царства Божия на земле.