Текст книги "За небесной рекой (сборник)"

Автор книги: Грег Бир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 103 (всего у книги 105 страниц)

В те времена Роалда и Летицию считали бы одаренными детьми с прекрасным будущим.

Стараясь разобраться в своих ощущениях от этих картин, Летиция вдруг подумала, что Рина совершенно права.

Из нее получилась бы отличная старушка.

Мама вошла в комнату, когда Летиция поправляла волосы. Джейн застыла в дверях и заплакала. Летиция смотрела на ее отражение в бабушкином трюмо, завещанном ей четыре года назад.

– Ты что? – мягко спросила Летиция, не выпуская изо рта старинные заколки.

– Это скорее моя идея – моя, а не твоего отца, – сказала Джейн и подошла поближе, скрестив на груди руки. – Я – твоя мама. А мы ведь никогда не обсуждали эту тему.

– Никогда, – согласилась Летиция.

– А почему мы заговорили об этом сейчас?

– Наверное, потому что я подросла.

– Да. – Джейн посмотрела на картины, развешанные по стенам, – какие-то диковинные лесные пейзажи, выполненные в мягких, пастельных тонах. – Когда я ходила беременная тобой, мне было страшно. Одна мысль постоянно не давала мне покоя: а вдруг, пойдя наперекор всем, не послушав ничьих советов, мы совершаем непоправимую ошибку? Но я носила тебя под сердцем, чувствовала, как ты шевелишься в моем животе… и знала – ты наша, только наша, и мы, только мы в ответе за твое тело и душу. Я была твоей матерью, а не доктора.

Летиция подняла на Джейн глаза, наполненные злостью, отчаянием и… любовью.

– А теперь я слушаю тебя и, оглядываясь назад, пытаюсь представить: что бы я чувствовала, оказавшись в таком же положении? Наверное, тоже бы с ума сходила. Роалд еще не успел ощутить свою непохожесть на других – он слишком молод. Я пришла, чтобы сказать: я знаю, что поступила правильно. Правильно не по отношению к нам, не по отношению к ним, – тут она показала на бескрайний мир, простирающийся за окнами, – а по отношению к тебе. Это сработает. Обязательно сработает. – Джейн помолчала немного и вдруг достала из-за спины книгу в мягком коричневом переплете. – Я решила снова тебе ее показать. Ты помнишь прабабушку? Ее бабушка переселилась сюда из Ирландии вместе со своим дедушкой. – Джейн протянула ей альбом.

Летиция неохотно взяла его и принялась листать. В альбоме были черно-белые фотографии, отпечатанные на бумаге и поблекшие от времени. Ее прабабушка не слишком походила на бабушку – ширококостную и грузную. Прабабушка, похоже, все жизнь проходила тощей.

– Пока оставь альбом у себя, – сказала Джейн. – И подумай обо всем хорошенько.

Утром пошел дождь – строго по распорядку. Летиция ехала в школу в полупустом вагоне метро, рассматривая сквозь усеянное дождевыми каплями стекло проплывающие мимо окраинные ландшафты – ухоженные зеленые террасы, перемежающиеся с запущенными пустырями. Попав на школьную территорию, она направилась к обветшавшей постройке с уборной, старой и теперь почти неиспользуемой. Это место часто служило ей укромным пристанищем. Несколько минут она стояла в белом коридоре, глубоко дыша, потом подошла к раковине и сполоснула руки – так торжественно, словно совершала некий ритуал. А потом медленно, неохотно повернулась к своему отражению в треснувшем зеркале. Уборщица уже побывала здесь сегодня, оставив после себя свежий запах чисто вымытой сантехники.

Ранним утром здесь всегда царило какое-то оцепенение. Летицию иногда даже пугала изолированность от внешнего мира. Войдя в старую уборную, и сама она как бы исчезала из настоящего и попадала в прошлое – на шестьдесят лет назад…

А интересно, случись такое на самом деле, как бы она к этому отнеслась?

На третьей паре Летиция получила письменное предписание явиться в кабинет Рутгера, «как только будет возможность» – на нормальном языке это означало немедленно.

Проходя мимо Рины, она поймала на себе ее взгляд, ровным счетом ничего не выражающий.

Рутгер был довольно красив – открытая улыбка, экстравагантная манера одеваться. Возраст – сорок три. Его возраст отсчитывали настольные часы жизни – страсть всех ПД старшего поколения. К нему – шефу отдела консультантов – в школе относились вполне благожелательно.

Когда Летиция вошла в кабинет, Рутгер пожал ей руку и предложил стул.

– Итак, вы хотели со мной о чем-то побеседовать?

– Да, – сказала девушка.

– У вас есть проблемы? – приятным баритоном расспрашивал ее Рутгер. Наверняка он неплохо пел. В прежние годы многие ПД этим увлекались.

– АК говорит, что все дело в моем собственном восприятии.

– Да? И каково же оно?

– Я… я уродина. Я самая страшная девчонка в школе. Я – единственная уродина.

Рутгер покачал головой:

– Я не считаю вас уродливой. Но скажите мне, что хуже – быть уникальной или быть уродливой?

– Сейчас все по-своему уникальны, – возразила Летиция с едкой усмешкой.

– Да, так мы вас учим. Но вы в это верите?

– Нет, – сказала она. – На самом деле все одинаковы. А я… – Она тряхнула головой. С какой это стати Рутгер копается в ее душе? – …Я атавизм. И при всем желании не могу стать ПР.

– Думаю, это пустяковая проблема, – торопливо проговорил Рутгер. Он даже не присел – наверное, не рассчитывал на длинную беседу.

– Мне она не кажется пустяковой, – возразила Летиция, чувствуя, что гнев ее вот-вот вырвется наружу.

– Да бросьте вы. В молодости всякая ерунда кажется значительной. Вы кому-то завидуете, вы не нравитесь себе, во всяком случае, внешне. Ну и что – подобные комплексы лечатся диетой или в крайнем случае временем. Думаю, с возрастом вы обязательно расцветете. Уж поверьте – я в этом кое-что понимаю. А что касается отношения к вам окружающих… Меня тоже когда-то считали гадким утенком.

Летиция изумленно посмотрела на него.

– Да-да. Ей-богу. Меня считали уродцем в гораздо большей степени, чем вас. Сейчас в вашей школе учится десять НГ. А я был в своей школе единственным ПР. Нас постоянно в чем-то подозревали, случалось, доходило и до беспорядков. В одной из школ родители ворвались на территорию и убили нескольких ПД.

Другие дети просто ненавидели меня. Нет, во внешности моей не было ничего отталкивающего, но родители постоянно нашептывали им, что ПД чудовища наподобие Франкенштейна. Вы помните Общество Рифкина? Оно до сих пор функционирует, хотя и не пользуется теперь широкой поддержкой. Так вот: они считали, что я вылупился в инкубаторе, а затем рос в пробирке. Думаю, вам не пришлось испытать на себе настоящей ненависти. А вот я узнал все это сполна.

– Но ведь вы были красавчиком, – упорствовала Летиция. – Вы знали рано или поздно вы кому-то понравитесь или даже кто-то в вас влюбится. А каково мне? Кому я нужна с такой внешностью? Разве хоть один ПР захочет иметь дело с замарашкой?

Она знала, что задает непростые вопросы. А Рутгер не стал притворяться, что знает на них ответ.

– Ну хорошо, давайте рассмотрим самый худший вариант, – предложил он. Никто вас так и не полюбит, вы закончите жизнь старой девой, в полном одиночестве. Вы этого боитесь?

Глаза ее расширились от испуга. Раньше она никогда всерьез об этом не задумывалась.

– Они выбирают для своих детей все самое прекрасное: стройное, атлетическое тело, блестящий ум. А у вас голова светлая, но сложение не атлетическое. Или по крайней мере вам это вбили в голову. У меня нигде не отмечено, что вы когда-либо пытались заняться спортом. И когда вы окажетесь в мире взрослых, то будете отличаться от остальных. Но почему бы вам не обратить это в преимущество? Вы бы очень удивились, узнав, что мы, ПД, буквально из кожи лезем, лишь бы чем-то выделиться из общей массы. И как этого тяжело добиться из-за того, что вкусы наших родителей практически совпадают. А вам это дано от рождения.

Летиция продолжала внимательно его слушать, но она уже чувствовала, как между ними нарастает отчужденность.

– Да, вот уж повезло так повезло, – сказала она.

Рутгер оценивающе посмотрел на нее и пожал плечами.

– Ну что же, приходите через месяц. Тогда и поговорим. А пока пусть автоконсультанты для вас постараются.

За обедом разговаривали мало, а после обеда – и того меньше. Летиция поднялась наверх. Конечно, спать еще рано, но она казалась себе какой-то нескладной, неуклюжей – может, хоть во сне удастся избавиться от этого чувства.

Летиция надела пижаму и легла спать, а через час явился отец с обычным вечерним обходом.

– Ты как следует укуталась? – спросил он.

– Угу, – сонно пробормотала девочка.

– Спи крепко.

Ритуалы. Шаблонные фразы. И так каждый вечер. Вся ее жизнь – шаблоны и ритуалы, видно, родителей это вполне устраивает.

Не успела она заснуть, как что-то ее разбудило. Во всяком случае, ей так показалось. Сев на кровати, Летиция долго не могла понять, где она находится, кто она такая, а поняв, вдруг расплакалась. Ей привиделся сон, странный и прекрасный сон, гораздо лучше, чем все, созданное модулятором. Подробности этого сна она не смогла вспомнить, как ни старалась, но пробуждение было просто невыносимо.

На первом уроке у Джорджии Фишер опять случилось замыкание, и ее отправили в изолятор. Наблюдая за остальными, Летиция заметила в классе какое-то смутное брожение. Во время второго урока Эдна Корман вышла под явно надуманным предлогом и вернулась с порозовевшими щеками и красными, опухшими веками. В течение дня напряженность все нарастала, и Летиция удивлялась, что кто-то еще может сосредоточиться на занятиях. Сама она училась в этот день безо всякой охоты, все еще находясь под впечатлением сна, стараясь разгадать его подлинный смысл.

На восьмом уроке она вновь села позади Джона Локвуда. Получилось, что цикл, начавшийся с утра, завершился на последнем уроке. Летиция с тревогой поглядывала на часы. Мистер Брант казался таким рассеянным, будто ему тоже привиделся сон, правда, не такой приятный, как Летиции.

В середине урока Брант прервал их занятия с модуляторами и устроил обсуждение. Это был момент так называемой интеграции, когда материал, полученный через информационную сеть, закреплялся путем интеллектуального взаимодействия индивидуумов. Летиция сравнивала эти обсуждения с судебным разбирательством в старые добрые времена. Большинство тут же заговорило об экономике. Рина Кэткарт обычно держалась особняком – слишком многие ученики в этом классе затмевали ее своими способностями.

Джон Локвуд прислушивался к обсуждению с едва заметной улыбкой, повернувшись к Летиции в профиль. Казалось, он вот-вот с ней заговорит. Летиция положила ладонь на край пульта и подняла палец, стараясь привлечь его внимание.

Он заметил ее руку, отвернулся, потом вздрогнул и еще раз посмотрел на нее, на этот раз пристально, широко раскрыв глаза. И вдруг беззвучно скривил рот, словно в жизни не видел ничего страшнее ее руки. Подбородок его задрожал, потом стали сотрясаться плечи, и, прежде чем Петиция успела как-то отреагировать, Локвуд вскочил из-за стола и застонал. Ноги его подкосились, и он рухнул на пульт, безвольно свесив руки, а потом съехал на пол. Распластавшись на полу, Джон Локвуд – в первый раз в жизни дергался всем телом и стонал, не в силах справиться с чудовищным замыканием.

Брант нажал кнопку вызова «скорой помощи» и бросился к его парте. Но прежде чем он дотронулся до Локвуда, мальчик застыл в неподвижности, с открытыми глазами, судорожно вцепившись одной рукой в ножку стула. А Летиция с изумлением смотрела на своего врага, неожиданно оказавшегося таким слабым.

Брант схватил мальчика за плечи и, чертыхаясь, выволок из класса. Летиция выскочила в коридор следом, собираясь ему помочь. Эдна Корман и Рина Кэткарт встали возле нее с непроницаемыми лицами. Другие ученики тоже высыпали в коридор, но старались держаться подальше от Бранта и его подопечного.

Брант уложил Джона Локвуда на бетонный пол и, надавив ему на грудь, принялся делать искусственное дыхание. Потом достал из кармана пиджака шприц и сделал мальчику подкожный укол чуть пониже грудины. Летиция задержала взгляд на шприце и вздрогнула. Подумать только – он достал его не из аптечки, а прямо из кармана.

Весь класс стоял теперь в коридоре, безмолвный, потрясенный случившимся. Прибыл санитар, а следом – Рутгер. Санитар уложил Локвуда на каталку, и они помчались по коридору, озаряя его сигнальными вспышками.

– Вы вводили ему КВН? – спросил робот.

– Да, пять кубиков. Прямо в сердце.

Пока каталка плавно скользила по коридору, остальные ПД, класс за классом, тоже выскочили на шум и теперь стояли, беспокойно поглядывая по сторонам. Эдна Корман заплакала. Рина бросила взгляд на Летицию и тут же отвернулась, словно устыдившись чего-то.

– Пять, – повторил Рутгер усталым голосом.

Брант посмотрел на него, потом на учеников и объявил: все свободны. На какой-то момент Петиция замешкалась, и лицо Бранта исказилось гневом и скорбью.

– Ступайте! Вон отсюда.

Она бросилась бежать. Последнее, что Летиция услышала от Рутгера, были слова:

– На этой неделе еще больше, чем на прошлой.

Летиция сидела в пустой белой уборной, вытирая слезы и стыдясь собственной слабости. Ей хотелось вести себя по-взрослому – оставаться хладнокровной, предложить свою помощь тем, кто в ней нуждался. И все-таки ее до сих пор колотила дрожь, а слезы лились в три ручья.

Мистер Брант разозлился так, как будто весь класс перед ним виноват. Он ведь был не просто взрослый, а ПР.

Чего же еще от него ждать?

Она посмотрелась в треснутое зеркало.

«Я должна пойти домой или в библиотеку и сесть за учебу, – внушала она себе. – Сохранить достоинство – вот что важно».

Две девочки вошли в туалет, нарушив ее уединение.

Летиция не пошла в библиотеку. Вместо этого она отправилась в старинный зрительный зал из бетона и стали. Через заднюю дверь она попала на сцену, а оттуда тихонько прошла за кулисы. Три ученицы сидели в первом ряду, ниже уровня сцены, примерно метрах в десяти от Летиции. Она узнала только Рину – две другие были не из ее класса.

– А ты знаешь его?

– Ну не то чтобы очень хорошо, – сказала Рина. – Просто мы учились в одном классе.

– Да ладно, не скромничай, – хихикнула третья.

– Триш, не болтай ерунды. Рине сейчас не до шуток.

– У него никогда раньше не случалось замыканий. Он ведь не вундеркинд. Никто такого не ожидал.

– А когда он был зачат?

– Не знаю, – сказала Рина. – Мы все примерно одного возраста, плюс минус два месяца. Смоделированы в один год, питались одинаковыми добавками. Если дело в генотипе, в добавках…

– Я слышала, было уже пять таких случаев.

– Я тоже.

– В нашей школе такое если и случалось, то только с вундеркиндами, сказала Рина. – И никто из них не умирал.

Летиция отступила в темноту, зажимая рукой рот. Так значит, Локвуд умер!

В какой-то момент у нее появилась безумная мысль выйти из-за кулис, подойти к креслам и сказать этим трем подружкам, что ей тоже очень жаль Локвуда. Но она тут же опомнилась – все поймут, что она подслушивала чужой разговор.

В голосах девочек слышался страх.

Утром в аудитории для занятий по медицине Брант сообщил им, что Джон Локвуд умер от сердечного приступа. Летиция интуитивно почувствовала, что он чего-то недоговаривает. Потом зачитали короткий некролог. Студентам, которым могла понадобиться консультация у психоаналитика, отвели для этого специальное время.

За весь день ни Брант, ни кто-либо другой из ПД ни разу не употребил слово «замыкание». Летиция попыталась исследовать этот вопрос, но ее модулятор давал доступ к очень немногим библиотечным материалам на эту тему. В конце концов Летиция решила, что она просто не знает, где искать. Трудно было поверить, что никто не знает истинной причины происходящего.

На следующую ночь ей опять привиделся сон, еще более яркий, и Летиция проснулась в холодном поту, ее била дрожь. Она стояла перед толпой, но не могла различить ни одного лица, потому что сама была освещена, а толпа погружена в темноту. В этом сне она ощутила себя счастливой до изнеможения. Это был какой-то особый сплав грусти и веселья – ничего подобного наяву она не испытывала. Она любила, но не знала, кого именно. Знала только, что не толпу, не отдельного человека из этой толпы, не кого-то из их семьи и даже не себя саму.

Она сидела на кровати, обхватив руками колени, стараясь понять, спят ли остальные. И ей показалось, что лишь теперь, когда ожил каждый ее нерв, она в первый раз по-настоящему бодрствует. Боясь, что кто-то нарушит ее уединение, она тихонько выскользнула в коридор и на цыпочках прошла в мамину комнату для шитья. И там, подойдя к высокому зеркалу на подвижной раме, посмотрела на себя совершенно другими глазами.

– Кто ты? – спросила она шепотом и, задрав ночную рубашку, стала осматривать свои ноги. Короткие голени, бугристые коленки, но бедра – не так плохи. По крайней мере не толстые. Руки – довольно женственные, не мускулистые, но и не особенно пухлые. Когда она долго читает в кровати, опершись на локти, они становятся цвета клубничного мороженого. По материнской линии ее предками были ирландцы. От них Летиции передались цвет кожи и широкое, скуластое лицо. У папы в роду были мексиканцы и немцы, но мексиканская кровь в ней почти не чувствовалась. Брат ее был гораздо смуглее.

– Да, мы – полукровки, – прошептала Летиция. – И по сравнению с чистокровными ПД я выгляжу как дворняжка. Но самом-то деле они не чистокровные, а искусственно выведенные.

Она поднимала рубашку все выше и в конце концов сняла ее через голову, оставшись совершенно голой. Дрожа от холода и взбудоражившего ее сна, она заставила себя целиком сосредоточиться на оценке собственной внешности. Прежде, рассматривая себя в зеркале, она специально не фокусировала взгляд, и в результате некоторые черты размывались, другие она не замечала вовсе, стараясь таким образом вылепить себе более совершенное тело, хотя бы в собственных фантазиях. Но теперь у нее появилось желание увидеть себя такой, какая она есть на самом деле.

Широкие бедра, сильный пресс – затянутый жирком, но сильный. На медицинской комиссии она узнала, что это, возможно, существенно облегчит ей роды.

– Выходит, я кобылка-производительница, – сказала Летиция, но без всякой горечи. Чтобы иметь детей, ей нужно стать привлекательной для мужчин, а пока, судя по всему, ей это не грозит. Она не обладала «сногсшибательными формами», так часто обсуждаемыми по телевизору или по-дурацки выставляемыми напоказ в лит/видовской продукции. Это были предписанные массовой культурой геометрические пропорции, которыми так редко наделяет людей природа и которые стали общедоступны благодаря достижениям генной инженерии: «Правильно выбранная вами модель поможет вашему ребенку добиться успеха в жизни».

Какой чудовищный набор банальностей… Летиция почувствовала, как в ней закипает праведный гнев – еще одно чувство, прежде ей неведомое, – но тут же растворила его в радостном волнении. Кто знает, вдруг все это никогда не повторится, подумала она.

Грудь ее была довольно скромных размеров, левый сосок побольше правого и более отвислый. Ребра не выпирают, мускулы тоже не очень рельефные, лицо округлое, с мягким, приветливым, чуть любопытным выражением, глаза широко распахнуты, кожа рябоватая, в крапинках, но со временем это пройдет, ступни продолговатые, с толстыми ногтями, еще ни разу не враставшими в пальцы.

В ее семье ни у кого не было предрасположенности к раку – с этим, правда, сейчас уже научились бороться, но лечение было делом хлопотным. Никто также не был предрасположен к сердечно-сосудистым заболеваниям и прочим болезням, присущим людям нестабильных культур, с высокой мобильностью и быстрой сменой привычек. Летиция увидела в зеркале крепкое, надежно служившее ей тело.

Попутно она отметила, что, наложив на лицо чуть-чуть грима, запросто сможет сыграть старушку. Нужно только нарисовать тени под глазами и подчеркнуть складки, на месте которых лет в тридцать – сорок появляется двойной подбородок и морщины.

Но сейчас она не выглядела старой.

Летиция опять ушла к себе в комнату, осторожно ступая по ковру. Оказавшись в комнате, она голосом подала команду и включила свет, легла на кровать, взяла с тумбочки фотоальбом, который принесла ей Джейн, и начала осторожно переворачивать тонкие черные страницы. А отыскав нужное место, долго вглядывалась в лицо своей прабабушки, а потом бабушки в младенческом возрасте.

Оркестр обучали три инструктора. Они расположились в одной из старейших студий, примыкающей к зрительному залу. Уроки эстетики в последнее время стали очень популярны – музыкальная аппаратура в школьных классах намного превосходила домашнюю, инструкторы тоже были нарасхват. Все они были ПД.

После получаса групповых занятий каждый ученик мог вернуться к собственной клавиатуре и, заказав звуконепроницаемые сферы – во избежание какофонии, – практиковаться самостоятельно.

Сегодня Летиция тренировалась всего полтора часа. А затем просто сидела, закусив губу, неподвижно уставившись в пустое пространство над клавиатурой.

– Пожалуйста, уберите звукоизоляцию, – попросила она, поднимаясь с черной скамьи. Мистеру Тигью, старшему инструктору, она объяснила, что ей нужно сходить по одному поручению.

– Не забудьте поупражняться с полирифмами, – посоветовал он.

Выйдя из класса, Летиция направилась в большую аудиторию со сценой. Она знала – сегодня здесь собирается драмкружок, в котором занимается Рина.

В аудитории было темно, прожектор выхватывал из темноты лишь небольшой участок сцены, где сидели члены труппы, разучивая роли из какой-то старинной пьесы. Рик Файетт, самый старший и спокойный из них, с короткими черными волосами, первый заметил ее, но ничего не сказал – только бросил взгляд на Рину. Рина прервала на полуслове свою реплику и, обернувшись, оценивающе посмотрела на Летицию. Эдна Корман увидела ее позже всех и покачала головой, так, словно увидела вдруг последнюю соломинку, за которую можно уцепиться.

– Привет, – сказала Летиция.

– Что ты здесь делаешь? – Голос Рины звучал скорее презрительно, чем удивленно.

– Я подумала, может быть, вам все еще… – Летиция решительно вскинула голову. – Словом, может быть, я на что-то сгожусь?

– Конечно, сгодишься, – сказала Эдна Корман.

Рина отложила листок с ролью и встала.

– А почему ты вдруг передумала?

– Просто я решила: что в этом обидного – сыграть старушку? – сказала Летиция. – Подумаешь, какое дело… Я принесла фотографию своей прабабушки. – Она достала из кармана портмоне с фотографией – копией той, что хранилась в альбоме. – Можете загримировать меня под прабабушку.

– А что, похожа, – сказала Рина, беря у нее портмоне.

– Да, некоторое сходство есть.

– Посмотрите-ка… – Рина передала фотографию дальше, и все стали с интересом ее рассматривать. Даже Эдна Корман не удержалась и бросила на нее беглый взгляд. – А ведь она действительно похожа на бабушку.

– Вот это да, – сказал Рик Файетт и удивленно присвистнул. – Слушай, а из тебя получится классная старушенция.

Неделю спустя Рутгер неожиданно вызвал ее к себе. Летиция вошла в кабинет и спокойно уселась перед столом.

– Значит, ты все-таки поступила в драматический класс.

Летиция кивнула.

– По какой же причине, если не секрет?

Словами это было выразить нелегко.

– Ну, просто я сделала кое-какие выводы из ваших слов.

– Ну и как, есть между вами какие-нибудь трения?

– Нет, мы сразу поладили.

– Ну и замечательно. Тебе дали другую роль?

– Нет, я играю пожилую даму. Они загримируют меня для спектакля.

– И ты не возражаешь?

– Нет.

Казалось, Рутгер выискивает, к чему бы придраться, но ничего не может найти. В конце концов он поблагодарил ее за визит с улыбкой, в которой все еще сквозило подозрение.

– Ну что же, ты свободна. Когда понадоблюсь тебе – заходи. Старайся держать меня в курсе.

Труппа собиралась на репетиции каждую пятницу, на час позже, чем начинались занятия с оркестром. Летиция договорилась, чтобы музыкальную программу сбросили на ее домашнюю клавиатуру. После пробного чтения и получасового собеседования она получила разрешение участвовать в репетициях от консультанта драмкружка мисс Дарси, старой девы, НГ, которую она довольно редко видела в школе. Мисс Дарси выглядела старомодной, особенно когда обращалась ко всем ученикам «мисс» и «мистер», но при этом прекрасно разбиралась в драме и в сценическом искусстве.

Во время читки Рина оставалась с Летицией и в конце сказала, что та появилась весьма кстати – идея дать роль старушки Рику Файетту была не очень-то удачной. Сам Файетт тоже был рад избавиться от этой роли, потому что одну роль ему уже дали и он боялся, что не справится сразу с двумя персонажами.

Уже во время второй репетиции Файетт, оценив по достоинству игру Летиции, представил ее сказочно прекрасному, большеглазому и стройному Фрэнку Лероксу, еще одному члену труппы. Файетт объяснил: Лерокс слишком застенчив, чтобы выходить на сцену, но он будет гримировать их.

Когда Лерокс стал к ней приглядываться, Петиция занервничала.

– Да, у тебя есть свое лицо, – сказал он мягко. – Можно я его потрогаю, чтобы лучше уяснить контуры?

Летиция не смогла не рассмеяться, но тут же смолкла, устыдившись своей глупости.

– Ладно, – согласилась она. – Ты собираешься подрисовать мне морщинки и наложить тени?

– И еще многое другое, – сказал Лерокс.

– Он заснимет твое лицо в движении, – сказал Файетт. – Потом тщательно изучит и вылепит лазерно-пенную модель – это гораздо лучше, чем маска. В прошлом году он сделал маску, когда гримировал меня под Горбуна из Нотр-Дама. И получилось совсем не смешно.

– Да, так будет намного лучше, – согласился Лерокс, осторожно прикасаясь к ее коже, проводя по щекам и подбородку, откидывая назад волосы, чтобы получше рассмотреть виски. – Я могу вылепить две или три скульптуры, изображающие твое лицо и шею в разных положениях. А потом сделаю литейные формы для мягкого материала.

– Когда он закончит работать с тобой, ты сама себя не узнаешь, пообещал Файетт.

– Рина говорит, ты носишь с собой фотографию прабабушки. Позволь мне взглянуть, – попросил Лерокс.

Легация протянула ему портмоне, и он долго рассматривал фотографию, прищурившись.

– Какое прекрасное лицо, – сказал он наконец. – А я вот никогда не видел своей прабабушки. Бабушке моей на вид столько же лет, сколько и маме. Их можно принять за сестер.

– Когда он закончит, – воскликнул Файетт, уже несколько начиная раздражать Летицию своей восторженностью, – вас с прабабушкой тоже можно будет принять за сестер!

Летиция вернулась домой вечером, заплатив в метро за поздний проезд. Она сама себе удивлялась. Все годы в колледже она держалась на отшибе, почти ни с кем не общалась, если не считать беззлобного пикирования с Джоном Локвудом. А теперь ей по-настоящему нравились и Файетт, и странный Лерокс с тонкими, бледными, сильными и чуть холодными руками. Лерокс – ПР, но совершенно очевидно, что его родители разошлись во вкусах. Кто он вундеркинд? Никто этого не утверждал. Все ПД делали вид, что их вовсе не интересует их классификация – возможно, для них это был слишком болезненный вопрос, задевающий их гордость.

Рина вела себя с ней доброжелательно, во всем помогала, но все-таки сохраняла некоторую дистанцию.

Еще с крыльца Летиция услышала обрывки новостей, транслировавшихся в гостиной. Войдя, она никого там не застала – видимо, родители ушли на кухню.

Пока она смотрела на ведущую издалека и под углом, та была полупрозрачной, голубоватого оттенка и напоминала призрак. По мере того как Петиция приближалась, ведущая обретала плоть, постепенно превращаясь в подлинную богиню с восточно-негроидными чертами лица, прямыми золотистыми волосами и бронзовой кожей. Но Летицию сейчас занимала не столько ее внешность, сколько то, что она говорила.

– …как установлено сегодня, примерно четверть ПД, зачатых пятнадцать-шестнадцать лет назад, могут оказаться носителями набора дефективных хромосом, известных как T56-WA5659. T56-WA5659, который первоначально был макроэлементом, используемым для наращивания интеллекта, резкого повышения творческих и математических способностей, впоследствии прошла очистку и вошла в стандартный набор при конструировании практически всех плановых детей. Пока невозможно сказать наверняка, какое воздействие на организм окажет эта цепь дефективных хромосом. Однако в нашем городе уже умерло двадцать детей. У всех них началась болезнь, по симптомам схожая с эпилепсией. О несчастных случаях в общенациональном масштабе пока ничего не известно. Общество Рифкина обязало все правительственные агентства подробно освещать эти события.

Администрация советует родителям ПД, зачатых в указанное время, немедленно обратиться к медикам и проектировщикам за рекомендациями по поводу лечения. Детям более младшего возраста, возможно, придется пройти курс ретровирусной терапии. За более подробной информацией, пожалуйста, обращайтесь в студию Лит/вид, которая в этот момент уже вышла в эфир, или звоните по телефону…

Обернувшись, Летиция увидела, что мама разглядывает ее с какой-то мрачной удовлетворенностью. Но, увидев, как потрясена ее дочь, она вдруг опечалилась.

– Какое несчастье, – сказала она. – Кто знает, как далеко все это зайдет?

За обедом Летиция съела совсем немного. А ночью проспала не больше двух часов. Уик-энд тянулся бесконечно долго.

Стоя перед зеркалом в зеленой комнате, Лерокс примеривал лазерно-пенные модели к ее лицу, осторожно поворачивая ее подбородок в разные стороны. Пока Лерокс работал, пробуя различные формы на Летиции и что-то бормоча себе под нос, остальные члены труппы репетировали сцену, не требующую ее участия. Когда репетиция закончилась, Рина подошла к зеленой комнате и, встав позади них, стала наблюдать за работой Лерокса. На лице Летиции, сквозь слой наспех налепленного розового пластика, проступила напряженная улыбка.

– Ты будешь выглядеть просто потрясно, – заявила Рина.

– Я буду потрясной старухой, – отшутилась Летиция.

– Надеюсь, ты не комплексуешь по этому поводу, – сказала Рина. Поверь, ты всем очень нравишься. Даже Эдне.

– Я не комплексую, – сказала Летиция.

Лерокс по кусочку снял с нее пластик и осторожно сложил в коробку.

– Ну вот, я, кажется, ухватил суть, – сказал он. – Я уже так поднаторел в этом деле, что и Рину мог бы сделать старше на вид, если бы она мне позволила.

Летиция почувствовала себя неловко. Скрытый смысл этой фразы легко угадывался. Рина залилась краской и бросила на Лерокса взгляд, полный гнева. А он, оглядев обеих, добавил:

– Да, мне бы это ничего не стоило.

Рина понимала, что, начав спорить, она будет выглядеть по-дурацки. Легация какое-то время стояла в полной растерянности, а потом решила хоть как-то спасти положение:

– Все равно она не будет похожа на свою бабушку. Так что из меня старушка получится гораздо лучше.

– Да, конечно, – согласился Лерокс, беря в охапку коробку и скульптуры и направляясь к двери. – Ты – вылитая бабушка.