Текст книги "За небесной рекой (сборник)"

Автор книги: Грег Бир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 79 (всего у книги 105 страниц)

Дом

Рита шагала по роще, куда, по словам Береники, ушел отец. Вскоре она действительно увидела Рамона: погруженный в тяжкие раздумья, он сидел под оливой, прислонясь лопатками к узловатому стволу и опустив лицо на ладони. Он только что одержал новую пиррову победу над распоясавшимся ученым советом Академейи и опять нуждался в ободрении.

– Отец, – позвала она и тотчас отпрянула, будто получила пощечину. Что-то вдруг навалилось на нее, вторглось в душу, что-то знакомое и вместе с тем совершенно чужое. Она увидела самою себя – изможденную почти до неузнаваемости, попавшую в этот мир ниоткуда… И нахлынули воспоминания: нападение врага, крушение цивилизации, а еще – что-то вроде смерти. Она закрыла глаза и прижала ладони к вискам. Хотелось кричать, но отказал голос, она лишь открывала и закрывала рот, как рыба на суше. Натиск прошлого захватил врасплох, лавина воспоминаний, казалось, вот-вот сокрушит ее разум.

Она чуть не упала, споткнувшись о корень. Пока она выпрямлялась, воспоминания отступили на задний план, укрылись – до поры.

– Рита? – Отец поднял печальные глаза. – Что с тобой?

Чтобы скрыть растерянность, она попросила извинения.

– Приболела, кажется… в Александрейе.

Девушка вернулась домой на каникулы. В настоящий дом, не в мечту или кошмар. Она скрестила руки на груди, вонзила ногти в плечи. Настоящая плоть, настоящие деревья. Настоящий отец. Все остальное – воспоминания, галлюцинации, грезы. Кошмары.

– Голова закружилась. Ничего, уже прошло. Может, это бабушка зовет.

– Хорошо, коли так. – Рамон кивнул.

– Расскажи, что тут было без меня. – Рита села перед отцом и зарыла пальцы в иссохшуюся почву. Раскрошила в ладони земляную корку.

«Со временем я во всем разберусь. Даю себе слово. Разберусь во всех этих видениях и кошмарах, которых хватило бы на десятки жизней».

Наследие софе.

Кто она сейчас?.. Чем занимается?

Путь «расползался по швам». Щелестанция скрылась из виду, не дожидаясь приближения вызванных Инженером конвульсий. Рай Ойю расстался с человеческой формой, изогнулся дугой света и сознания над двойными Вратами, разыскивая иную Землю, не испытавшую Погибели, и протягиваясь сквозь геометрический узел на несколько десятилетий вспять, до необходимого мгновения.

Даже на его нематериальную форму воздействовали сверхнапряжения в структуре Пути, которые попросту ее рассеивали. Он снова изменил свою природу, укрылся в геометрии Врат и обнаружил, что те тоже растворяются. Он сопротивлялся изо всех сил, не поддавался распаду, чтобы довести до конца не самое важное в его жизни, но последнее дело…

С продуктовой сумкой в руке Патриция Луиза Васкьюз вышла из машины своего жениха Пола. Было прохладно (зима в Калифорнии выдалась не из суровых), и умирающий закат серо-желтыми перстами ощупывал редкие облака высоко над головой.

Она пошла по мощеной дорожке к родительскому дому…

И вдруг уронила сумку на газон, широко раскинула руки, выгнула назад спину… Казалось, глаза вибрируют в глазницах.

– Патриция! – воскликнул Пол.

Она покатилась по земле, потом снова изогнулась всем телом, забилась о зеленый дерн, рыдая и выкрикивая что-то неразборчивое.

Наконец выдохлась и затихла.

– Боже мой! Боже мой! – Пол опустился рядом, положил на лоб ладонь.

– Маме ничего не говори, – прохрипела она. Горло саднило, как будто его в кровь разодрало наждаком.

– Я и не знал, что у тебя эпилепсия.

– Это не эпилепсия. Помоги встать. – Она зашарила руками по траве, собирая продукты. – Все рассыпала, надо же…

– Что случилось?

Она улыбнулась – свирепо, упоенно, ликующе – и тотчас прогнала улыбку с лица.

– Не спрашивай. Не хочу тебе лгать.

«Знать бы, где я, – подумала она. – Кто я, уже знаю».

В памяти царил туман; в нем удавалось разглядеть только лица нескольких человек, старавшихся ей помочь и добившихся своего.

Но ведь она дома, на пешеходной дорожке перед маленьким бунгало на Лонг-Бич, и это означает, что она – Патриция Луиза Васкьюз, а испуганный молодой человек, стоящий рядом на коленях, Пол, которого она почему-то оплакивала, как и всех, кого…

Она окинула взглядом зеленые улицы, неопаленные дома, небеса, чистые от дыма и огня. Ни единого следа Апокалипсиса.

– Мать так обрадуется, – прохрипела она. – Кажется, только что у меня было прозрение.

Она обвила руками шею жениха и с такой силой прижала его к себе, что он поморщился от боли.

Она запрокинула голову и бросила острый кошачий взгляд на звезды, уже засиявшие в небе.

«Камня там нет, – сказала она про себя. – И неважно, что это означает».

Щель

Корженовский, все еще обуреваемый мрачными предчувствиями, дал «поместить» себя «на хранение».

Сначала период студеного небытия, затем волшебное и жуткое броуновское движение в гольфстриме накопленной яртами информации. Тысячи миров, миллиарды существ, собранные без разбору за всю историю Вселенной, отправились по щели к Финальному Разуму.

Путь скручивался в огромные витки и сверхвитки. Горел, как бесконечный бикфордов шнур. Исчезал.

А на Земле миновала пора аватар.

Тимбл

Ольми не то что увидел, скорее, почувствовал, как над ним закрылись Врата. В сухом воздухе потрескивали статические разряды, из-под ног, что едва касались песка, растекался глухой стон. Затем оборвались все звуки, кроме слабого шепота ветерка.

На секунду им овладел страх: вот сейчас он откроет глаза и увидит еще один завоеванный фанатиками мир, «упакованный» и «сохраненный» для командования потомков. Нет, на Тимбл ярты не вторгались. Видно, не удосужились распечатать эти Врата. И уже никогда не придут сюда.

Он стоял под жестким, слепящим пламенем тимбл-ского солнца и улыбался до ушей. Модифицированной коже нисколько не вредила сверхдоза ультрафиолета, наоборот, это было даже приятно. Привычно. И не имело значения, сколько времени здесь прошло без Ольми. Для него Тимбл всегда был и будет родным домом.

Он стоял на вершине холма. Севернее лежала ровная мощеная площадка, не утратившая глянец полировки, несмотря на отсутствие машин Гекзамона. Именно здесь действовали главные Врата на Тимбл, – почти до самого Разлучения, когда Гекзамон двинулся по Пути назад.

Ольми повернулся и увидел блестящий синий океан. К нему по дуге снижался крошечный факел, который наткнулся вдруг на пурпурный луч. Обломки комет все еще падали на Тимбл, и защитные установки Гекзамона по-прежнему работали. Выходит, прошло не так уж много времени.

На Тимбле после закрытия Врат должно было остаться немало граждан Гекзамона, беженцев. Значит, недостаток общения с людьми ему не грозит. Но не их надо искать в первую очередь. Любому инопланетянину по прибытии на Тимбл необходимо обменяться приветствиями с франтом, только после этого он будет официально считаться гостем.

Еще на заре истории Тимбла, осыпаемого непрерывным градом смертоносных метеоритов, жители планеты развили способность перенимать воспоминания и жизненный опыт любого индивидуума, делать их всеобщим достоянием. С тех пор чуть ли не каждый коренной житель носил в себе воспоминания всех остальных, перенимая их хотя бы в общих чертах. Любой индивидуум по возвращении на родину раскрывал сознание перед соотечественниками, а они платили ему тем же.

К этому дню на Тимбле каждый взрослый франт должен был хоть что-нибудь узнать об Ольми – от тех, с кем он работал десятки лет назад. Личность растворяется, память делится на всех. Каждый взрослый – друг Ольми.

Вряд ли он этого заслуживал. Но так было.

Он пошел вниз по восточному склону, к полю, где ветер покачивал отягощенные спелыми плодами синие и желтые растения. К ближайшей деревне с обязательной ступой в центре. Мимо юношей, бесстрастно провожавших его глазами. «Слишком молоды, не узнают еще». Первого взрослого Ольми встретил возле рынка, закрытого на полуденный перерыв.

Франт был высок и жилист; лицо узкое, глаза раскосые, с плеч ниспадает церемониальная прозрачная накидка. Не вставая с широкой каменной скамьи, он несколько секунд молча рассматривал пришельца.

– Приветствую тебя, господин Ольми, – вымолвил он наконец. – Будь нашим гостем.

– С удовольствием, – сказал Ольми.

Эпилог

– Сначала, – сообщил Мирский своему попутчику, – мы начнем сначала.

– А потом? – осведомился Ланье.

– Пройдем до конца в поисках интересного.

– А потом?

Путь всех призраков
Цикл «Путь» – 4

1

Посвящается Вильяму Хоупу Ходжсону

«Колебания вероятностей были беспорядочны, однако все они неизменно проходили через нулевую отметку, и открыватели врат, их оборудование и весь задействованный персонал в радиусе нескольких сот метров от врат были поглощены небытием, которое можно описать лишь в терминах математики. Стало трудно вообще вспоминать о том, что они когда-то существовали; записи об их жизни испортились или подверглись изменениям, несмотря на то что находились в миллионах километров от места происшествия. Мы вскрыли геометрическую кровь богов. Однако мы знали, что должны продолжать. Мы были вынуждены продолжать».

Из показаний мастера-открывателя врат Рая Орниса на секретных слушаниях Бесконечного Шестиединого Узла по вопросу о целесообразности открывания врат в Хаос и Порядок.

Призрак последней возлюбленной нашел Олми Ап Шеннена в старейшем колумбарии Александрии, что во втором отсеке «Пушинки».

Олми стоял посреди зала, окруженный многоярусными рядами небольших золотых шаров. Это были урны, по большей части содержавшие лишь образец праха усопшего. Они поднимались к стеклянному потолку, удерживаемые внутри нежно-желтых колонн – силовых полей. Олми протянул руку и тронул гладкую серебряную пластину в нижней части колонны. Одно за другим, будто под резцом гравера, стали появляться имена мертвых.

Он убрал руку, когда в списке появилось имя «Илмо, Пол Йан». Здесь отдавали дань памяти солдатам из тех мест, где Олми вырос. В этой колонне было пять имен, знакомых ему еще со школы, – все пятеро погибли в схватке с яртами возле точки 3x9, в трех миллиардах километров Пути отсюда. Все пятеро исчезли без следа. Урны были пусты.

Деталей он не знал. Их и не нужно было знать. Погибшие служили «Пушинке» так же верно, как и сам Олми, но они никогда не вернутся.

Олми провел семьдесят три года, застряв на планете Ламаркия – служил Шестиединому, отрезанный от «Пушинки» и от Пути, который тянулся из седьмого отсека астероида. На Ламаркии он растил детей, любил и хоронил жен – прожил долгую и памятную жизнь в примитивных условиях необычнейшей планеты. Спасение, возвращение на Путь и почти мгновенное превращение из умирающего старика в пышущего здоровьем юношу потрясли его глубже, чем явление любого древнего призрака.

Строительство Осевого Города, расположенного в уникальном месте – в геодезическом центре Пути, – за бурные годы, предшествовавшие спасению Олми и его воскрешению из мертвых, завершилось. Город продвинулся «к северу» по Пути на четыреста тысяч километров, далеко от люка седьмого отсека. В гешельских районах Осевого Города ментальные модели многих умерших теперь помещались в Память Города – техногенное посмертие, не сильно отличающееся от небесного рая древних мечтаний. Использование той же технологии теперь позволяло создавать и временные частичные копии личности, предназначенные для реализации индивидуальных проектов. Иногда их называли призраками. Олми и раньше слышал о копиях, выполняющих задание оригинала, – большая часть разума призраков дублировала разум оригинала, только способность принимать решения была у них ограничена. Однако собственными глазами он такого еще не видел.

Призрак возник неподалеку от Олми, справа, и пару секунд мерцал, то становясь полупрозрачным, то превращаясь в негатив, чтобы его не приняли за живого человека, а потом стал выглядеть, как существо из плоти и крови. Олми подскочил от неожиданности, а разглядев призрака подробнее, тряхнул головой и слабо улыбнулся.

– Мой оригинал будет рад найти вас в добром здравии, – сказала копия. – У вас потерянный вид, сер Олми.

Олми никак не мог сообразить, какую форму речи следует избрать при общении с призраком. Обращаться уважительно, как к оригиналу, женщине весьма влиятельной? Или, может, как к служащему?

– Я часто здесь бываю. Старые знакомства… Копия приняла соболезнующий вид.

– Бедный Олми. Никак нигде не найдешь себе места? Это замечание Олми пропустил мимо, ушей. Он нашел глазами источник изображения – оно создавалось проектором величиной с кулак, парящим на расстоянии нескольких метров от него.

– Я прибыла по поручению моего оригинала, материальной представительницы Нейи Таур Ринн. Осознаете ли вы, что я – не она?

– Я не дурак, – отрезал Олми. Опять он попал с этой женщиной в неловкое положение!

Призрак уставился на него в упор (разумеется, это было просто изображение, и на самом деле оно никуда не смотрело).

– Председательствующий министр Пути, Йанош Ап Кеслер, поручил мне найти вас. Мой оригинал был против. Надеюсь, вы понимаете.

Олми сложил руки за спиной. Копия продемонстрировала ряд идентификационных символов: Управление председательствующего министра, Управление Шестиединого Узла по обороне Пути, Управление по обеспечению Пути… Целая свора бюрократов, подумалось Олми, а Управление обеспечения сейчас, пожалуй, сильнее, да и высокомернее всех.

– Что Йаношу от меня нужно? – резковато спросил он. Призрак поднял руки перед собой и стал с каждым пунктом ударять по ладони указательным пальцем.

– Вы поддержали его в занятии поста председательствующего министра седьмого отсека и Пути. Вы стали символом защиты интересов партии гешелей.

– Я этого не хотел, – сказал Олми.

Это Йанош, ярый прогрессист и гешель, отправил его на Ламаркию – а потом он же вернул его обратно и снабдил новым телом. Сам Олми никогда не мог определить, к какому лагерю принадлежит: к консерваторам надеритам, яростно сопротивлявшимся всем выдающимся достижениям последнего века, или к энергичным новаторам гешелям. Клан Нейи Таур Ринн принадлежал к старой радикальной фракции, он одним из первых переехал в Осевой Город.

– Сер Кеслер выиграл перевыборы на пост председательствующего министра Пути, а также исполняет обязанности мэра трех районов Осевого Города.

– Мне это известно.

– Разумеется. Председательствующий министр передает вам приветствие и выражает надежду на то, что вы сойдетесь с ним во взглядах.

– Конечно, сойдусь, – кротко ответил Олми. – Я не лезу в политику и ни с кем не расхожусь во взглядах. Отплатить Йаношу за все, что он для меня сделал, я не могу, но ведь и я ему послужил, как следовало.

Он не любил, когда его ловили на крючок, и не мог понять, с чего бы Йаношу присылать за ним Нейю. Председательствующий министр был неплохо осведомлен в вопросах его личной жизни. Может быть, даже слишком неплохо.

– Йаношу известно, что я ушел в постоянное увольнение. – Удержаться Олми не мог. – Простите за грубость, но мне любопытно: вы и вправду считаете, что вы – Нейя Таур Ринн?

Призрак улыбнулся.

– Я являюсь высокоуровневой частичной копией, получившей от оригинала второстепенные полномочия, – сказал он.

Нет, сказала она… впрочем, решил Олми, не важно.

– Это я знаю, но вы-то сами кем себя чувствуете?

– По крайней мере вы достаточно живы, чтобы проявлять любопытство.

– Ваш оригинал считал любопытство одним из моих пороков.

– Нездоровое любопытство, – ответил призрак, ему явно было неудобно. – Мне бы не удалось поддерживать тесные отношения с человеком, который хочет быть мертвым.

– Вы купались в лучах моей славы, пока я вам не надоел, – сказал Олми и тут же пожалел о своих словах. Чтобы погасить вспышку эмоций, ему пришлось Вспомнить былые навыки.

– Отвечаю на твой вопрос – да, я чувствую все то же, что чувствовал бы мой оригинал. А моему оригиналу видеть тебя здесь было бы омерзительно. Ты-то как себя чувствуешь, сер Олми? Приходить сюда, – призрак обвел рукой ярусы урн, – гулять среди мертвецов – мелодраматично, не правда ли?

Олми одновременно и злило, и привлекало то, что призрак сможет запомнить их встречу и рассказать о ней оригиналу, женщине, которой он восхищался всем сердцем – всем, что от него осталось.

– Вас привлекала история моей жизни.

– Меня привлекала твоя сила, – ответила она. – А твое намерение жить лишь воспоминаниями причиняло мне боль.

– К вам я был близок.

– А больше – ни к кому…

– Не так уж часто я сюда прихожу. – Олми передернул плечами и отступил на шаг назад. – Все мои лучшие воспоминания остались на той планете, куда мне не вернуться. Настоящая любовь, настоящая жизнь… Совсем не похоже на нынешнюю «Пушинку». – Он прищурился. Изображение было сфокусировано идеально, но что-то в нем было фальшивое – какой-то лоск, аккуратность, какой не бывало у Нейи. – Вы не помогли мне.

Копия взглянула ласковей.

– Не могу согласиться с твоими обвинениями, но твое горе не радует меня… моего оригинала.

– Я не говорил, что у меня горе. Странно, но я ощущаю покой. Зачем Йанош вас прислал? Почему вы согласились ко мне прийти? – Копия потянулась к Олми. Ее ладонь прошла сквозь его плечо, и тут же она извинилась за подобное нарушение этикета.

– Ради тебя самого и ради моего оригинала – прошу тебя, переговори хотя бы с нашими сотрудниками. Председательствующему министру необходимо твое участие в экспедиции. – Она собралась с духом и продолжила: – В «Редуте» проблемы.

Услышать это название было для него потрясением. Разговор внезапно сделался более чем рискованным. Олми покачал головой:

– Я отказываюсь признавать, что мне известно о существовании какого-либо «Редута».

– Ты знаешь больше, чем я. Меня уверили в том, что все это правда. Управление по обороне сообщила Управлению по обеспечению Пути, что теперь мы все под угрозой.

– Мне бы не хотелось продолжать этот разговор в общественном месте.

Копию, кажется, ободрили его слова, и изображение придвинулось поближе.

– Здесь тихо и пусто. Никто нас не слышит. Олми уставился на высокий стеклянный потолок.

– За нами не наблюдают, – продолжала настаивать копия. – Узел и Управление по обороне уверены, что к тому участку Пути приближаются ярты. Мне сказали, что если они его возьмут и получат контроль над «Редутом», вся «Пушинка» может обратиться в пепел, а Путь сгорит, как обрывок бечевки. Мой оригинал напуган. И я, какая сейчас есть, тоже напугана. Олми, тебя это хоть в малейшей степени беспокоит?

Олми обвел взглядом ряды урн… Столетия истории «Пушинки», забытые воспоминания – все это должно было теперь обратиться в несколько щепоток пепла, а может, и того не останется.

– Йанош уверен, что ты сможешь помочь. – В голосе копии звенели эмоции. – Перед тобой возможность объединить живых и найти место для себя самого.

– А вам-то что? Вашему оригиналу?

– Мой оригинал по-прежнему считает тебя героем. Я по-прежнему надеюсь, что сумею послужить Шестиединому так же, как ты.

– Лучше берите пример с кого-нибудь живого, – криво усмехнулся Олми. – Я тут чужой. Я заржавел.

– Неправда. Тебе сделали новое тело. Ты молод и силен, к тому же у тебя богатый опыт… – Кажется, она хотела сказать что-то еще, но не решилась.

Изображение дернулось и вдруг погасло. Звук тоже пропал, и Олми услышал лишь обрывок фразы:

– Йанош говорит, что никогда не терял веры в тебя…

Пол колумбария дрогнул. Кажется, нерушимость «Пушинки» была под угрозой! То ли в породе астероида произошло землетрясение, то ли случился внешний удар, то ли что-то произошло с Путем… Олми ухватился за колонну. Золотые шары дрожали и звенели, словно сотни колокольчиков.

Где-то вдалеке завыли сирены.

Копия вновь появилась, на губах у нее застыла ласковая улыбка.

– Я потеряла контакт со своим оригиналом. Связь с Памятью Города прервана по неясной причине.

Она была восхитительна, но физического влечения он к ней не испытывал.

– Не знаю, будет ли связь восстановлена, и если да, то в какие сроки. В Осевом Городе произошла поломка.

Внезапно изображение превратилось в странную мозаику, потом задергалось. Копия протянула к Олми свои призрачные руки.

– Мой оригинал… – Ее лицо исказилось от страха, словно она была из плоти и крови. – Она умерла. Я умерла. О Господи, Олми!..

Олми пытался понять, что это может значить в рамках новых жестких гешельских правил жизни и смерти – ведь Нейя была из гешелей.

– Что случилось? Чем помочь?

– Мое тело исчезло. – Изображение беспорядочно мерцало. – Произошёл крупный сбой системы. Мое существование не имеет легального основания.

– Что там с полными записями жизни? Подсоединись к ним. – Олми заходил вокруг дергавшегося изображения, будто бы мог его удержать, не дать ему погаснуть.

– Я все откладывала… Вот дура-то! Я еще не вложила свою запись в Память Города.

Олми попытался ее коснуться – конечно, не получилось. Он никак не мог поверить в ее слова, но сирены продолжали выть, а астероид снова вздрогнул, на этот раз, правда, не сильно.

– Мне некуда идти. Олми, пожалуйста, Олми! Не дай мне просто выключиться! – Копия Нейи Таур Ринн выпрямилась, пытаясь успокоиться. – У меня осталось всего несколько секунд до…

Внезапно Олми почувствовал, что его тянет навстречу мигающему изображению. Ему хотелось знать, на что похожа настоящая смерть, окончательная смерть. Он снова двинулся к копии, будто пытаясь ее обнять. Она покачала головой, изображение замерцало еще сильнее.

– Так странно… терять…

Договорить она не успела. Изображение погасло. Олми держал в объятиях молчащую пустоту.

Сирены не смолкали, их было слышно по всей Александрии. Олми медленно опустил руки. Он остался один. Проектор, негромко попискивая, кружил в воздухе: связь с источником прервалась, и что делать дальше, устройство не знало.

Олми вздрогнул, и волосы у него встали дыбом – такого чувства, почти религиозного трепета, он не испытывал со времен своей жизни на Ламаркии.

Вдруг он понял, что идет в конец зала, и свернул направо, к большой металлической двери, за которой был выход. Сквозь дымку, окутывавшую второй отсек, и марево вокруг раскаленной плавильной трубы виднелся южный люк осевой шахты. Олми вытер мокрые глаза тыльной стороной ладони.

Плавильная труба в двух третях расстояния до люка была опоясана ярким кольцом аварийных маяков.

Олми продолжал дрожать, и это его злило. Он однажды уже умирал, но новое тело все равно боялось смерти.

А в самой глубине души – и это его злило еще больше – остался клочок старой верности. Верности народу, верности кораблю, что открывает врата бесконечного Пути. Верности женщине, решившей, что быть с ним рядом слишком больно. «Нейя!» – простонал Олми. Может быть, она ошиблась. Может быть, копия не имела полного доступа к информации, может быть, все не так уж плохо, как казалось.

Да нет, все очень и очень плохо. Никогда еще на его памяти «Пушинку» так не трясло.

Вместе с толпой растерянных, встревоженных горожан Олми побежал к рельсовой станции, что находилась в трех кварталах. Выходы к лифтам северного люка были перекрыты – временно запретили переходить из отсека в отсек. Информации не поступало.

Олми показал охраннице возле люка идентификационные значки у себя на запястье, та торопливо сканировала их, переслала своему начальству и, получив разрешение, пропустила его в лифт. Олми быстро поднялся к шахте.

Здесь, согласно приказу из Управления председательствующего министра, ждали правительственного корабля. Олми расспрашивал солдат и охранников, но никто ничего не знал. Официальных объявлений ни по одной из гражданских сетей до сих пор не было. На корабле, похожем на наконечник стрелы, Олми и еще пятеро сотрудников пересекли четыре следующих отсека, выходя из атмосферы в вакуум и протискиваясь сквозь люки в разделяющих отсеки огромных вогнутых стенах. Следов повреждений ни в одном из отсеков заметно не было.

Возле южного люка шестого отсека Олми сел на специальную машину, способную двигаться вдоль оси Пути. Со скоростью многих тысяч миль в час машина помчалась по своим необычным рельсам по направлению к точке 4x5, к находившемуся в четырехстах тысячах километров от «Пушинки» Осевому Городу.

До Осевого Города оставалось всего несколько минут, когда машина затормозила, а передний смотровой порт потемнел. Пилот доложил, что поблизости находится мощный источник радиации. В северные районы Города врезался некий предмет, двигавшийся по Пути с релятивистской скоростью.

Олми легко догадался, что бы это могло быть.