Текст книги "За небесной рекой (сборник)"

Автор книги: Грег Бир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 101 (всего у книги 105 страниц)

Я прекрасно знал порядок ритуала. Сначала карга кастрировала преступника, а потом мужчины отрубали ему голову. Корвуса одели в красный церемониальный плащ, скрывающий кровь. Епископ в последнюю очередь хотел, чтобы его паства пришла в излишнее возбуждение от вида мучений. Вокруг помоста стояли солдаты, готовые провести обряд очищения ароматной водой.

Времени оставалось мало. Понадобится несколько минут, чтобы все канаты разошлись, а занавеси пали. Я ринулся на позицию и перерезал оставшиеся веревки. Когда воздух Собора заполнили потрескивающие звуки и свист от падающих холстов, я поспешил вниз, на свой наблюдательный пост.

Уже через три минуты ткань, закрывающая окна, обвисла. Я видел, как Корвус посмотрел вверх, глаза его при этом сияли. Епископ находился с дочерью в ложе, он быстро утянул девочку в тень. Еще через две минуты занавеси рухнули на верхний уровень с ужасающим грохотом. Их вес был настолько велик, что леса по краям не выдержали и обвалились, отчего материя каскадами стала спускаться вниз, на первый этаж нефа. Поначалу освещение было голубоватым и бледным, скорее всего из-за набежавшего облака. Но потом солнечный взрыв с двух сторон ворвался в мой дымный мир. Великолепие тысяч кусочков цветного стекла, скрытых десятилетиями и едва тронутых детьми-вандалами, обрушилось на Собор. От людского крика я чуть не свалился с насеста, затем быстро скользнул вниз и спрятался, боясь содеянного. Это было гораздо больше, чем просто солнечный свет. Как два распустившихся цветка, один ярче другого, окна трансепта потрясли всех, кто узрел их.

Глаза, привыкшие к оранжевой тьме факелов, к дыму, мгле и теням, не могли просто так пережить зрелище подобной красоты. Я прикрыл собственное лицо и попытался найти удобный выход.

Население Собора росло. Свет становился все ярче, люди тянулись к нему, смотрели вверх и попадали в ловушку, не способные отвернуться. Величие его многих тогда сбило с толку. Из разумов обитателей Собора полились грезы, слишком причудливые для классификации. Выпущенные на волю чудовища, впрочем, оказались не жестокими, да и по большей части не чудовищами.

Верхний и нижний нефы мерцали от отраженных видений рая, от призрачных фигур и детей, парящих в пузырях света. Больше всего было святых и праведников. Тысячи вновь сотворенных юношей расположились на полу и стали рассказывать о чудесах, городах Востока и временах, что давно ушли. Клоуны в одеждах из огня развлекали публику, взгромоздившись на рыночные палатки. Животные, неизвестные никому в Соборе, прыгали между жилищ, давая дружелюбные советы. Абстрактные создания, сверкающие шары в золотых сетях и шелковых лентах пели и парили под потолком. Храм превратился в огромный ковчег всех ярких грез, известных его жителям.

Люди истинной плоти медленно взбирались по лесам и попадали в верхний неф, желая видеть то, чего не могли узреть снизу. Из своего укрытия я наблюдал за тем, как солдаты несут паланкин епископа по узким лестницам. Констанция шла позади него, спотыкаясь, глаза ее были закрыты от столь неожиданной яркости.

Все пытались зажмуриться, но никому это не удавалось.

Я заплакал. Почти ослепнув от слез, я влез еще выше и взглянул вниз, на взбаламученные толпы. Увидел все еще связанного Корвуса, ведомого старухой. Констанция заметила его, и они посмотрели друг на друга, словно незнакомцы, но потом взялись за руки так крепко, как смогли. Она взяла нож у одного из солдат отца и перерезала путы, связывавшие любимого. Вокруг них стали клубиться ярчайшие видения, чисто белые, кроваво-красные, цвета морской волны, превращающиеся во множество детей, которых они бы зачали в невинности своей.

Я дал людям – да и самому себе – несколько часов, дабы прийти в чувство. А потом взобрался на место епископа и крикнул всем, кто стоял внизу:

– Время пришло! Мы все должны объединиться; мы должны объединиться!..

Поначалу никто не обратил на меня внимания. Я был достаточно красноречив, но возбуждение людское еще не схлынуло. Пришлось подождать еще немного, начать речь заново, но мой голос потонул в их криках. Вверх полетели гнилые фрукты и овощи.

– Урод! – заорали люди и прогнали меня.

Я прокрался по узкой лестнице, нашел незаметную щель и спрятался в ней, закрыв клюв лапами, думая: что же пошло не так? Понадобилось на удивление много времени, чтобы понять простую истину: мой план обрекло на поражение не каменное клеймо, а отвратительность моего собственного облика.

Тем не менее я проложил путь для Каменного Христа. Теперь Он сможет занять положенное ему место, так что я отправился по секретному коридору к Нему, пока не добрался до тайных покоев и желтого света. Там опять царила тишина. Поначалу я встретил только монстра-охранника, который подозрительно воззрился на меня полированными серыми глазами.

– Ты вернулся, – резюмировал он.

Сраженный подобным остроумием, я искоса посмотрел на него, кивнул и попросил сообщить о моем приходе Христу.

– Он спит.

– Важные новости.

– Что?

– Я принес добрые вести.

– Тогда позволь мне выслушать их.

– Они предназначены только для Его ушей.

Из темного угла вышел Христос. Выглядел Он еще старше, чем в прошлый раз.

– В чем дело?

– Я расчистил путь для Тебя. Симон, по имени Петр, сказал мне, что я – наследник его миссии, что я должен пойти перед Тобой…

Каменный Христос покачал головой.

– Ты действительно веришь, что Я есть источник всей благости вокруг?

Я кивнул в замешательстве.

– И что же ты сделал?

– Впустил в Собор свет.

Он снова медленно покачал головой.

– Ты казался мне достаточно мудрым созданием. Ты же знаешь о Гибели Господа.

– Да.

– Тогда ты знаешь, что у Меня едва достало сил, чтобы не рассыпаться в прах, чтобы вылечиться, не говоря уж о явлении Себя людям там. – Христос махнул рукой в сторону стен. – Мой источник исчез, – сказал Он мрачно. – Я живу на старых запасах, а они небесконечны.

– Он хочет сказать, чтобы ты ушел и прекратил досаждать нам, – объяснил монстр.

– Теперь у них есть свет, – объяснил Христос. – Они с ним поиграют, потом привыкнут, и все станет, как было. Есть ли тебе место среди них?

Я задумался на секунду, потом покачал головой.

– Нет. Я слишком уродлив.

– Ты слишком уродлив. Я слишком известен. Мне надо прийти из толпы, безымянным, а это невозможно. Нет, оставь их. Они снова сотворят Меня или, еще лучше, окончательно забудут обо Мне. О нас. Нам боле нет среди них места.

Я, ошеломленный, тяжело сел на каменный пол, а Христос погладил меня по голове, проходя мимо:

– Возвращайся в свое укрытие. Живи так хорошо, как сможешь. Наше время ушло.

Я повернулся к выходу и, когда добрался до коридора, ведущего вверх, услышал Его голос позади:

– Ты в бридж играешь? Если да, то найди еще одного. Для партии нужны четверо.

Я взбирался по трещине, сквозь стены, по аркам над царящим внизу весельем. Я не только не стал Папой – после благословения самого святого Петра! – но даже не смог убедить Того, кто был предназначен для этого, взять власть.

Полагаю, вечного студента отличает от других то, что он всегда возвращается к учителю, когда собственный разум его подводит.

Я пришел к медному гиганту. Тот забылся в медитации. Около его ног валялись обрывки бумаг с планами Собора. Я принялся терпеливо ждать, пока он не обратит на меня внимание. Великан повернулся, положив подбородок на руку, и взглянул на меня.

– Почему ты такой грустный?

Я помотал головой. Только он различал мои черты и мог прочесть по ним настроение.

– Ты последовал моему совету? Я слышал шум.

– Меа maxima culpa. [37]37
  Моя вина велика (лат.).


[Закрыть]

– И?..

Я, запинаясь, рассказал о том, что сделал, и об отказе Каменного Христа выйти к людям. Гигант выслушал внимательно, ни разу не перебив. Когда история подошла к концу, он встал, возвышаясь надо мной, и ткнул линейкой в сторону открытого портала.

– Ты видишь то, что находится там, снаружи? – спросил великан. Указка словно устремилась за пределы острова, пролетела над лесами к далекому зеленому горизонту.

Я ответил, что вижу, и застыл в ожидании продолжения. Учитель, казалось, опять глубоко задумался.

– Когда-то на месте деревьев стоял город. Туда тысячами приезжали художники, шлюхи, философы, ученые. И когда Бог умер, все ученые, шлюхи и художники не смогли удержать воедино расползающуюся ткань мира. Как ты думаешь, сумеем ли мы сделать это сейчас?

Мы?

– Решение о том, нужно нам действовать или нет, не должно определяться ожиданиями, – ответил я и посмотрел на него искоса, не скрывая удивления и замешательства. – Или должно?

– Может, Mortdieu – это знак того, что нас наконец отняли от груди. Теперь мы должны всего добиваться своими силами, переделывать мир самостоятельно. Что ты думаешь об этом?

Я слишком устал, чтобы оценивать его слова по существу, но на моей памяти гигант никогда не ошибался.

– Ладно, я соглашусь. И что?

– Каменный Христос сказал, что Его силы на исходе. Если Бог отлучил нас от старых привычек, то разве может Его Сын заменить нам материнский сосок?

– Нет…

Он скорчился рядом со мной, лицо его сияло.

– Я думал о том, кто действительно станет следующим. Выйдет вперед. Это очевидно. Не мы. Так кого же выберут, малыш?

– Меня? – последовал кроткий вопрос.

Великан посмотрел на своего ученика с жалостью.

– Нет, – сказал он через какое-то время. – Меня. Нас отлучили! – Он прошелся в танце, а потом убрал мои лапы, которыми я опять закрыл клюв. Я заморгал. Учитель схватил меня за обрубки крыльев и поднял на ноги. – Встань прямо. Расскажи мне все.

– О чем?

– Расскажи мне о том, что происходит внизу, и вообще обо всем, что тебе известно.

– Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, – запротестовал я, дрожа.

– Твердый как камень! – Ухмыляясь, гигант склонился надо мной. А потом усмешка исчезла, он постарался придать себе суровый вид. – Это тяжелая обязанность. Теперь мы должны переделать мир сами. Мы должны координировать мысли и мечты. Хаос никуда не годится. Какая возможность – стать архитектором целой вселенной! – Фома взмахнул линейкой к потолку. – Выстроить даже небеса! Прошлый мир был тренировочной площадкой со строгими правилами и ограничениями. А теперь нам ясно сказали, что с обучением покончено и мы готовы вступить во взрослую жизнь. Я рассказывал тебе о правилах архитектуры? Об эстетике? О необходимости гармонии, взаимодействия, полезности и красоты?

– Немного.

– Прекрасно. Не думаю, что процесс перестройки вселенной потребует лучших правил. Не сомневаюсь, что в ходе необходимых экспериментов один или два шпиля рухнут. Но теперь мы работаем на себя, ради нашего триумфа и вящей славы Господа, сотворившего нас! Не так ли, мой уродливый друг?

Как и многие прочие повествования, мое началось с частного, детального рассказа и неимоверно разрослось. Но, в отличие от большинства историков, я не могу тратить свое время в таком количестве. К тому же до конца моей истории еще очень далеко.

Вскоре легионы Виолле-ле-Дюка начнут свою кампанию. Большинство получили хорошее обучение: мы похищали детей с нижних уровней, растили на верхних и давали им образование, впервые опробованное на мне. И теперь они, один за другим, стали возвращаться в Собор.

Я иногда учу, иногда пишу, но наблюдаю – постоянно.

Сейчас нас ждет огромный шаг вперед, такого еще не бывало, и я понятия не имею, как мы его осуществим.

Гигант говорит: «Давным-давно крыша рухнула. Теперь нам нужно ее восстановить, укрепить, отремонтировать брусья. – В этот момент он улыбается даже зрачками. – Не просто отремонтировать. Заменить! Теперь мы – это балки. Плоть и камень, соединившись, стали гораздо, гораздо сильнее».

К сожалению, потом какой-нибудь тугодум обязательно поднимает руку и интересуется:

– А что, если наши руки устанут держать небо?

Как видите, наша задача еще очень далека от завершения.

Касательные

Загорелый коренастый мальчишка, в футболке и коричневых шортах, стоял по пояс в траве посреди калифорнийского луга. Поля панамы бросали тень на его азиатское лицо. Он не сводил глаз с большого двухэтажного фермерского дома, насвистывая под нос мелодию сонаты Гайдна для фортепьяно.

Из окон верхнего этажа донесся раздраженный мужской голос:

– Черт побери!

Затем удар кулака по чему-то твердому.

После минутной паузы женщина спросила:

– Не получается?

– Нет. Я плаваю в этом, но не вижу ни хрена.

– Расшифровка не идет? – спросила женщина.

– Тессерэкт. Если эта штука не густеет, значит, это не заливное.

Мальчик присел на корточки, ловя каждое слово.

– И что? – спросила женщина.

– Ах Лорен, пока это холодный бульон.

Мальчик лег в траву. На луг он попал, перескочив через изгородь, окружающую новый квартал на другой стороне дороги. Летом занятий в школе не было, а его мать, вернее, приемная мать, не любила, когда он целый день мельтешил перед глазами. Совсем не любила.

Перед его мысленным взором возникла клавиатура гигантского рояля. И он, танцующий на клавишах. Музыку он обожал.

Открыв глаза, он увидел склонившуюся над ним худощавую, седовласую женщину в твидовом костюме. Явно чем-то недовольную.

– Это частное владение, – процедила она.

Мальчик поднялся, отряхнул траву.

– Извините.

– Вроде бы я тебя где-то видела. Как тебя зовут?

– Пол.

– Это имя? – ворчливо спросила она.

– Пол Тремонт. Хотя при рождении мне дали другие имя и фамилию. Я кореец.

– А какое же твое настоящее имя?

– Мои родители велели никогда не упоминать его. Меня усыновили. А вы кто?

Седовласая женщина оглядела его с головы до ног.

– Меня зовут Лорен Дивайс. Ты живешь неподалеку?

Он указал на домики, теснившиеся по другую сторону дороги.

– Землю под эти дома я продала десять лет тому назад. – Она помолчала, о чем-то задумавшись. – Вообще-то я не в восторге от детей, которые гуляют где не следует.

– Простите меня, – потупился Пол.

– Есть хочешь?

– Да.

– Сандвич с сыром подойдет?

Он удивленно посмотрел на нее, кивнул.

В просторной кухне, с линолеумом на полу, со стенами из красного кирпича, он сидел за дубовым столом, уминал сандвич и не сводил с нее глаз. Она столь же пристально смотрела на него.

– Я пытаюсь писать о ребенке, – нарушила она затянувшееся молчание. Это трудно. Я – старая дева и не понимаю детей.

– Вы – писательница? – Он выпил молока.

Она фыркнула:

– Не из известных.

– А наверху ваш брат?

– Нет. Это Питер. Мы живем вместе двадцать лет.

– Но вы же говорите, что вы – старая дева… так называют тех, кто не выходит замуж, кого не любят…

– Замуж я не выходила. А наши отношения с Питером тебя не касаются. Она положила на тарелку сандвич с тунцом, поставила ее и миску с супом на лакированный поднос. – Его ленч.

Не спрашивая разрешения, Пол следом за ней поднялся на второй этаж.

– Здесь Питер работает, – пояснила Лорен.

Пол застыл в дверях, глаза его широко раскрылись. Электронные приборы, компьютерные терминалы, на полках геометрические фигуры из картона вперемежку с книгами и электронными платами. Она поставила поднос на стопку дискет, лежащих на столике.

– Перерыв, – обратилась она к худому мужчине, сидящему к ним спиной.

Мужчина повернулся на вращающемся стуле, скользнул взглядом по Полу и подносу, покачал головой. Его иссиня-черные волосы на висках переходили в яркую седину. Маленький нос, большие зеленые глаза. На столе перед ним стоял дисплей высокого разрешения.

– Мы вроде бы не знакомы. – Он указал на Пола.

– Это Пол Тремонт, соседский мальчик. Пол, это Питер Тути. Пол поможет мне с описанием того персонажа, о котором мы говорили утром.

Пол с любопытством смотрел на дисплей. Красные и зеленые полосы сливались друг с другом, вновь разделялись.

– Что такое тессерэкт? – спросил Пол, вспомнив незнакомое слово, услышанное через окно.

– Это четырехмерный аналог куба. Я пытаюсь научиться видеть его мысленным взором, – ответил Тути. – А ты не пробовал?

– Нет, – признался Пол.

– На вот. – Тути протянул ему очки. – Как в кино.

Пол надел очки, посмотрел на экран.

– И что? Они сворачиваются и разворачиваются. Классно – тянутся к тебе, потом удаляются. – Он оглядел мастерскую. – Ух ты! – Мальчик бросился к черному музыкальному синтезатору, стоящему в углу. – «Тронклейвер»! Со всеми прибамбасами! Меня учат играть на пианино, но я бы предпочел синтезатор. Вы на нем играете?

– Я играю с ним, – раздраженно ответил Тути. – Я играю со всеми электронными игрушками. Но что ты увидел на экране? – Он повернулся к Лорен, мигнул. – Я все съем. Все, что ты принесла. А теперь, пожалуйста, не мешай нам.

– Вообще-то он собирался помочь мне, – надулась Лорен.

Питер улыбнулся:

– Да, конечно. Я задержу его ненадолго.

Час спустя Пол заглянул на кухню, чтобы поблагодарить Лорен за ленч.

– Питер – такой чудак. Он пытается что-то увидеть в других измерениях.

– Я знаю, – вздохнула Лорен.

– Сейчас я пойду домой, но потом вернусь… если вы не возражаете. Питер пригласил меня.

– С чего мне возражать? – В голосе Лорен слышалось сомнение.

– Питер пообещал, что научит меня играть на «трон клей вере». – Пол ослепительно улыбнулся и ретировался из кухни.

Когда она поднялась за подносом, Питер сидел, откинувшись на спинку стула и закрыв глаза. На дисплее зеленые полосы все так же сменялись красными.

– Как насчет заказа Хокрама? – спросила она.

– Этим я сейчас и занимаюсь, – последовал ответ.

На второй день Лорен позвонила приемной матери Пола, чтобы сказать, где он, и узнать, разрешает ли она сыну находиться у них. Возражений не последовало. Женщина, похоже, даже обрадовалась.

– Иногда он просто несносен. Если что, отправьте его домой. Но не сразу. – Она нервно засмеялась. – Дайте мне немного отдохнуть.

Лорен холодно попрощалась с ней и положила трубку.

Питер и Пол спустились на кухню, с листом, испещренным линиями.

– Питер учит меня работать с его программой, – похвастался Пол.

– Известно ли тебе, – Тути заговорил, как профессор из Кембриджа, – что можно рассматривать бесконечное число поперечных разрезов куба, рассеченного плоскостью?

Пол скосился на набросок, сделанный Тути:

– Конечно.

– Если провести плоскость через куб, то двухмерные существа, которые на ней живут, назовем их плоскоземцами, увидят треугольник, квадрат, ромб или трапецию. Если двигать куб, то двухмерные существа увидят, как эти фигуры растут, изменяют форму и, наконец, пропадают.

– Ну да. – Пол кивнул. – Это же просто. Прямо как в той книге, которую вы мне показывали.

– А если плоскостью резать сферу, то плоскоземцы узрят сначала «невидимую» точку касания сферы и плоскости, затем круг, который будет расти, достигая максимума, чтобы затем уменьшаться до точки и исчезнуть.

Тути нарисовал двухмерные фигурки, в восторге взирающие на происходящие перед их глазами изменения.

– С этим все ясно, – вновь кивнул Пол. – Теперь я могу поиграть на «тронклейвере»?

– Еще минуту. Потерпи. Так как должен выглядеть тессерэкт, попадая в наше трехмерное пространство? Вспомни программу, теперь… картинки на дисплее.

Пол поглядел на потолок.

– Я не знаю. – В голосе слышалась скука.

– А ты подумай, – настаивал Тути.

– Это что-то… – Пол сложил ладони углом, – что-то вроде тех египетских штук, но с тремя сторонами… или как ящик. Да, как ящик, но необычной формы, не прямоугольный. Если же ты должен провалиться сквозь плоскоземье…

– Да, любопытная получится картинка. – Питер улыбнулся. – Руки, ноги, тело в разрезе, окаймленные кожей…

– И голова, – добавил Пол. – С глазами и носом.

Звякнул дверной звонок. Пол аж подпрыгнул.

– Неужели мама? – обеспокоенно спросил он.

– Не думаю, – ответила Лорен. – Скорее Хокрам. – Она пошла открывать дверь и вскоре вернулась с невысоким очень бледным мужчиной.

Тути встал, пожал ему руку.

– Пол Тремонт, Ирвинг Хокрам, – представил он своих гостей.

Хокрам искоса глянул на Пола. Глаза его холодно блеснули.

– Как продвигается моя работа? – спросил он Тути.

– Все готово, – ответил тот. – Она наверху. Похоже, ваши ученые мужи трясли не то логическое дерево. – Тути принес папку с какими-то бумагами и распечатками и протянул Хокраму.

Хокрам просмотрел распечатки.

– Не могу сказать, что я очень доволен. С другой стороны, ошибок нет. Работа, как всегда, выполнена на самом высоком уровне. Вот ваш чек. – Он протянул Тути конверт. – Жаль только, что мы не получили результатов раньше. Я бы обошелся без лишних волнений, а компания сэкономила бы приличную сумму.

– К сожалению, не получилось.

– У меня есть для вас другая, очень важная работа… – Хокрам изложил суть дела.

Тути подумал несколько минут, покачал головой:

– Очень сложно, Ирвинг. Такого еще никто не делал. Потребуется месяц, чтобы понять, есть ли решение у поставленной задачи.

– Сейчас меня именно это и интересует: разрешима ли она. От этого зависит многое. – Хокрам сцепил руки. Вроде бы еще больше побледнел. Дайте мне знать как можно скорее.

– Займусь этим незамедлительно.

– А это ваш ученик? – Хокрам указал на Пола.

– Нет, юный друг. Интересуется музыкой. Отлично играет Моцарта.

– Я помогаю ему с тессерэктами, – вставил Пол.

– Надеюсь, ты не мешаешь Питеру. Его работа очень важна.

Пол покачал головой.

– Вот и хорошо. – И Хокрам отбыл, зажав папку под мышкой.

Тути вернулся в кабинет-мастерскую, прихватив с собой Пола, Лорен примялась было за роман, застыв с ручкой над блокнотом, но нужные слова не шли в голову. Она всегда нервничала после ухода Хокрама. Она поднялась по ступенькам, застыла на пороге кабинета. Такое случалось часто: ее присутствие не мешало Тути. Увлеченный работой, он ничего не замечал.

– Кто этот человек? – услышала она вопрос Пола.

– Я работаю на него. Он – сотрудник большой электронной фирмы. Большая часть оборудования, которым я пользуюсь, получена от него. Компьютеры, мониторы с высоким разрешением. Он предлагает мне разные задачи. А с результатами идет к своим боссам и говорит, что все сделано им.

– Глупость какая-то, – пожал плечами Пол. – А что за задачи?

– Коды, шифры. Компьютерная защита. Когда-то я этим занимался.

– Вы хотите сказать, защита компьютера от несанкционированного доступа? – Пол просиял. – Нам рассказывали об этом в школе.

– Все обстоит гораздо сложнее. – Тути улыбнулся. – Ты когда-нибудь слышал о немецкой «Энигме» или проекте «Ультра»?

Пол покачал головой.

– Я так и думал. Давай попробуем другую фигуру. – Он запустил новый вариант программы четырехмерной графики и посадил Пола перед экраном. Так как будет выглядеть гиперсфера, попади она в наше пространство?

Пол задумался.

– По-странному.

– Не так уж и по-странному. Ты уже видел ее на экране.

– А, в нашем пространстве. Это просто. Этакий воздушный шарик, раздувающийся из ничего, а потом спускающийся. Сложнее представить себе, как в действительности выглядит гиперсфера. Я хочу сказать, окажись она направерх от нас.

– Направерх? – переспросил Тути.

– Ну да. Направерх и налевниз. Как бы ни назывались эти направления.

Тути не отрывал глаз от мальчика. Присутствия Лорен они не замечали.

– Вообще-то они называются ана и ката, – уточнил Тути. – И как же выглядит гиперсфера?

Руки Пола описали широкие круги.

– Она – как шар, и она – как подкова, в зависимости от того, откуда смотреть. Как воздушный шарик, пробитый жалами пчел, только поверхность гладкая, а не покрытая рябью.

Глаза Тути раскрылись еще шире.

– Ты действительно это видишь?

– Конечно, – кивнул Пол. – Ваша программа для того и предназначена, не так ли? Позволяет увидеть фигуры вроде этой гиперсферы.

Тути кивнул, слова мальчика потрясли его.

– А теперь я могу поиграть на «тронклейвере»?

Лорен попятилась. Она услышала что-то очень важное, это она поняла, но смысл услышанного остался для нее тайной. Час спустя Тути спустился вниз, оставив синтезатор на растерзание Полу. Сел за стол напротив Лорен.

– Программа работает. Не для меня, но для него. Я только что показывал ему. Я показал ему фигуры с обратными тенями. Он все понял. А теперь сидит и играет Гайдна. С листа. Этот мальчик – гений.

– Ты про музыку?

Он пристально всмотрелся в нее, нахмурился.

– Да, полагаю, и в музыке тоже. Но я говорю о его пространственном воображении… координаты и перемещения в многомерном пространстве. Знаешь, если взять трехмерный объект и перенести его в четырехмерное пространство, он вернется зеркально отображенным. Поэтому, если мою правую руку, – он поднял правую руку, – поднять направерх или опустить налевниз, она станет в точности как левая.

– Не поняла, – покачала головой Лорен. – Что такое направерх и налевниз?

– Так Пол назвал перемещения вдоль четвертой оси координат. Те, кто придерживается научной терминологии, называют их ана и ката. Все равно, что вверх и вниз для плоскоземца, которому доступны только движения вправо-влево и вперед-назад.

Она подумала о превращении одной руки в другую.

– Все равно не могу себе этого представить.

– Я пытался, но тоже не смог, – посетовал Тути. – Наверное, наши мозги слишком закостенели.

Наверху Пол переключил «тронклейвер» в режим дуэта кафедрального органа и электрогитары и наигрывал вариации на музыку Перголези.

– Ты и дальше будешь работать на Хокрама? – спросила Лорен.

Тути вроде бы и не услышал ее.

– Невероятно, – пробормотал он. – Парень просто болтался неподалеку. Ты случайно привела его сюда. Невероятно.

– Ты можешь показать мне направление, ткнуть в него пальцем? – допытывался Тути у мальчика три дня спустя.

– Рукой – нет, – ответил Пол. – Я его вижу, в уме, но…

– И как же ты его видишь?

Пол прищурился.

– Какое-то огромное пространство. Мы словно подвешены среди чего-то другого. И возникает чувство одиночества.

– Почему?

– Потому что я подвешен и не могу вырваться. И никто не обращает на меня внимания.

На скулах Тути заходили желваки.

– Я думал, ты просто создаешь эти направления в своем воображении. А ты говоришь мне… ты действительно что-то там видишь?

– Да. В том числе и людей. Ну, не совсем людей. И вижу я их не глазами. Глаза – что мышцы. Они не могут указать эти направления. Но голова… вернее, мозг… он может.

– Охренеть можно, – вырвалось у Тути. – Извини за грубость. Нервы. Ты можешь показать этих людей на экране?

– Тени, как мы и говорили.

– Прекрасно. Нарисуй мне эти тени.

Пол сел за компьютер, его руки застыли над клавиатурой.

– Я могу показать их вам, но вы должны мне помочь.

– Чем?

– Я хочу, чтобы они услышали музыку. Тогда, возможно… они нас заметят.

– Эти люди?

– Да. Выглядят они странно. Они словно стоят на нас. Как-то связаны с нашим миром. И такие высокие… направысокие. Они нас не замечают, потому что в сравнении с ними мы совсем маленькие.

– Господи, Пол, я понятия не имею, каким образом мы сможем донести до них нашу музыку… Я даже не уверен в том, что они существуют.

Глаза Пола сузились.

– Я не лгу. – Он потянулся к «мыши», на экране начали возникать силуэты. – Помните, это лишь контуры, которые мы можем видеть. Потом я нарисую направерхние и левонижние линии, которые свяжут контуры.

Мальчик добавил сечениям густоты цвета, чтобы они выглядели объемными, улыбнулся, объяснил, что это необходимо, потому что проекция четырехмерного объекта в нашем пространстве становится, естественно, трехмерной.

– Выглядят они как растения в саду, с цветами и прочим, у них много рук и пальцев… очень похожи и на водоросли в аквариуме.

Тути, с отвисшей от изумления челюстью, не отрывал глаз от возникающей на экране картинки.

– По-моему, вы напрасно тратите время, – заявил Хокрам. – Заключение о разрешимости задачи мне нужно сегодня. – Он прошелся по гостиной, потом плюхнулся в кресло.

– Я занимался другими делами, – признался Тути.

– С этим мальчиком?

– Да. Такой талантливый парень…

– Послушайте, у меня могут быть неприятности. Я обещал, что сегодня исследование будет закончено. Получается, что я не держу слова. – Хокрам насупился. – Да чем вы занимаетесь с этим мальчишкой?

– Я его учу. Вернее, он учит меня. Сейчас мы создаем четырехмерный конус, элемент переговорного устройства. Конус трехмерный, я про материальную часть, но магнитное поле формирует четвертую координату…

– Знаете, как это выглядит со стороны, Питер? – спросил Хокрам.

– На дисплее это действительно выглядит странно, согласен…

– Я говорю о вас и мальчике.

От радостной улыбки Тути не осталось и следа. Он помрачнел.

– Не понимаю, о чем вы.

– Я многое о вас знаю, Питер. Откуда вы пришли, почему вам пришлось уехать… И то, что мне известно, не делает вам чести.

Лицо Тути залилось румянцем.

– Не надо бы ему бывать у вас, – продолжил Хокрам.

Тути встал:

– Убирайтесь из моего дома. Больше я вас знать не хочу.

– Обещаю вам, – Хокрам смотрел Тути в глаза, – что отсюда я прямиком пойду к родителям мальчика. Едва ли они захотят, чтобы их сын постоянно общался со старым… извините за выражение, педиком. Я им все расскажу, если вы не определитесь с решаемостью поставленной мною задачи. Я думаю, до конца недели вы управитесь. У вас еще два дня. Согласны?

– Нет. Уходите.

– Я знаю, что вы здесь нелегально. Сведений о вашем въезде в страну у иммиграционной службы нет. Учитывая вашу репутацию в Англии, вас наверняка признают нежелательной персоной. Я позвоню в иммиграционную службу, и вас депортируют.

– У меня нет времени на вашу работу, – ответил Тути.

– Так изыщите его. Вместо того чтобы «обучать» этого мальчика.

– Убирайтесь отсюда.

– У вас два дня, Питер.

В тот же вечер, за обедом. Тути рассказал Лорен о стычке с Хокрамом.

– Он думает, что я растлеваю Пола. Козел вонючий. Палец о палец для него не ударю.

– Тогда тебе лучше поговорить с адвокатом, – ответила Лорен. – А может, сделать, Что он просит… Он будет доволен и заткнется.

– С его паршивой задачей я разделаюсь за пару часов. Но я больше не хочу его видеть. И говорить тоже.

– Он заберет все оборудование.

Тути мигнул, энергично взмахнул рукой.

– Тогда мы должны быстро все сделать, не так ли? Ах Лорен, напрасно ты привезла меня сюда. Лучше б оставила гнить в тюрьме.

– Они забыли обо всем, что ты для них сделал. – Голос Лорен переполняла горечь. – Ты спасал их во время войны, а потом… Они решили упрятать тебя за решетку. – Она повернулась к окну, к затянутому облаками небу и лесу вдали.

Конус лежал на столе у окна в лучах солнца, подсоединенный к мини-компьютеру и «тронклейверу». Пол поставил на пюпитр перед синхронизатором нотные листы с написанной им музыкой.

– Похоже на Баха, но им это будет понятнее. Вы ведь нездешний, Питер? Он сел за клавиатуру.

Тути молча смотрел на него.

– Я хочу сказать, мисс Дивайс и вы отлично ладите, но вы не из этих краев, так?

– С чего ты так решил?

– Я прочитал кое-какие книги в школьной библиотеке. О войне. О проектах «Энигма» и «Ультра». Обратил внимание на некоего Питера Торнтона. На фотоснимке он очень похож на вас. В книгах его превозносят как героя.