Текст книги "За небесной рекой (сборник)"

Автор книги: Грег Бир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 105 страниц)

Путь

Перед Ритой возник прозрачный грустный Деметриос. Девушка побледнела от ужаса – ничего подобного она не ожидала и только сейчас поняла: никакие боги ей здесь не помогут. Если боги и способны добраться сюда, то лишь недобрые, и помощи от них ждать нечего.

– Мы храним матрицу его разума, – объяснил поводырь. – Тело тоже упаковано. Сейчас он им не пользуется, и процесс мышления идет не в мозгу, а в иной среде. Раньше и ты в ней находилась. – Стоя рядом с Ритой, он изучал ее лицо, ловил реакции. – Ты расстроена?

– Да.

– Желаешь, чтобы я закончил показ?

– Да! Да! – Она попятилась и вдруг истерически зарыдала. Деметриос простер в мольбе руки и исчез, не сумев выговорить ни слова.

В своем беспредельном узилище Рита опустилась на мягкий пол и спрятала лицо в ладонях. В душе истаяли последние крохи самообладания. Сквозь истерику и ужас пришло осознание полнейшей уязвимости: тюремщики способны ввергнуть ее обратно в фантазию, в сон, и она будет счастлива и послушна, и ответит на любые вопросы, лишь бы ее не переселили из места, так похожего на родной дом, в какое-нибудь царство кошмара.

– Не надо бояться, – сказал, наклонясь над ней, поводырь. – У тебя была возможность поговорить с твоим другом, а не с образом, созданным нами. Его мышление не пострадало и не изменилось. Он обитает в уютной иллюзии, как и ты, прежде чем вернуться в собственное тело.

Поводырь стойко ждал, не говоря более ни слова. Гнев улегся, Рита взяла себя в руки. Сколько длилось молчание, она не знала – чувство времени словно атрофировалось.

– Оресиас и остальные тоже мертвы? – выдавила она.

– Смерть у нас – понятие неоднозначное, – ответил поводырь. – Кое-кто активно существует в иллюзиях, другие же пассивны, как в глубоком сне. Никто не умер.

– А я, если захочу, смогу с кем-нибудь из них поговорить?

– Да. Все они доступны. Правда, в некоторых случаях ждать придется дольше.

Надо бы еще раз попытаться, решила она, хоть и сомневалась, что выдержит.

– А нельзя ли сделать так, чтобы Деметриос выглядел реальнее? Он такой жуткий… Точь-в-точь покойник. Или призрак.

Улыбаясь, ее собеседник несколько раз повторил слово «призрак», будто смаковал его звучание.

– Можно сделать его столь же осязаемым, как мы с тобой, но все равно это будет иллюзия. Желаешь?

– Да! Да!

Снова возник Деметриос – более вещественный, но ничуть не менее жалкий. Рита встала, приблизилась к нему и наклонилась вперед, прижимая к бедрам стиснутые кулачки. Ее все еще трясло.

– Ты кто? – проговорила она сквозь зубы.

– Деметриос – механикос и дидаскалос Александрейского Мусейона, – был ответ. – А ты Рита Васкайза? Мы умерли? – Так могла бы говорить тень – тоскливым, дрожащим голосом. У Риты стучали зубы, и она ничего не могла с этим поделать.

– Н-не д-думаю, – ответила она. – Мы в плену у демонов. Нет. – Она зажмурилась, стараясь вообразить, как в такой ситуации действовала бы Патрикия. – Кажется… кажется, они не демоны, но и не люди. У них очень совершенные машины.

Деметриос попытался приблизиться к ней; выглядело это так, будто он ступал по очень скользкому льду.

– Не могу дотянуться, – сказал он. – Мне бы полагалось бояться, но я не боюсь. Может быть, только я один умер?

Рита покачала головой.

– Не знаю. Он утверждает, что ты жив. Что мы – во сне.

– Он? Кто?

– Один из тех, кто взял нас в плен.

– А остальные мертвы?

– Он говорит, живы.

– Что мы можем сделать?

Не отрывая взгляда от Риты, поводырь беспечно произнес:

– Ничего. Побег невозможен. С вами обращаются уважительно и не причиняют никакого вреда.

– Слыхал? – спросила Рита Деметриоса, судорожно ткнув пальцем в поводыря. Хотелось ударить по-настоящему, но она понимала: бесполезно.

– Да, – тонким голоском ответил Деметриос. – Наверное, мы открыли не тот проход.

– По его словам, на Гее прошли годы.

Деметриос посмотрел по сторонам, щурясь, точно вглядывался в дым.

– А кажется, всего лишь несколько часов… А он может нас вернуть на настоящую Гею?

– Можете? – спросила Рита.

– Возможность существует, – не очень уверенно ответил поводырь. – Но почему вы хотите вернуться? Это уже не тот мир, к которому вы привыкли.

Деметриос промолчал. У Риты засосало под ложечкой – бабушкиных рассказов и собственных инстинктов вполне хватило, чтобы вообразить ужасную картину. Это ярты. Ярты – хищники. Об этом Патрикия узнала от народов Пути.

«На моей совести – гибель родного мира». Руки девушки, будто клешни, поднялись и сомкнулись у подбородка.

– Деметриос, мне так страшно! Этот… народ кажется таким равнодушным! Ему нужны только знания.

– Совсем напротив, – возразил поводырь. – Мы весьма чувствительны и очень заинтересованы в вашем благополучии. С того момента как мы взяли под опеку твою планету, потери ее населения были крайне незначительны. Огромное количество твоих соотечественников находится в хранилищах. Мы ничего не выбрасываем. Мы бережем каждую мысль. Для этого у нас есть ученые, и мы спасаем все, что только возможно.

– О чем вы говорите? – вмешался Деметриос.

– Желаешь, чтобы я объяснил твоему спутнику? – спросил поводырь.

Видимо, он следовал какому-то протоколу. Рита озадаченно кивнула.

– Наши долг и цель – изучать и беречь вселенные, добиваясь распространения нашего разума, лучшего и способнейшего из всех, и сбора всевозможных сведений. Мы не жестоки. Само это слово и понятие я заимствовал из вашего языка. Причинять боль и разрушать расточительно. Расточительно также допускать формирование разумов, способных когда-нибудь оказать нам сопротивление. Куда бы мы ни пришли, мы собираем и накапливаем, изучаем и бережем. Но сопротивления не допускаем.

Деметриос воспринял это хладнокровно, хоть и с недоумением на лице. Ему не довелось слушать рассказы Патрикии. Он знал лишь то, что Рита успела сообщить ему в степи перед нападением киргизских конников.

– Я бы, все-таки хотела увидеть родину, – твердо произнесла Рита, – и чтобы со мной были Деметриос и Оресиас. И Джамаль Атта.

– Твою просьбу можно выполнить лишь отчасти. Джамаль Атта успел покончить с собой, прежде чем попал к нам. Боюсь, его психика сохранилась недостаточно полно, чтобы нормально управлять восстановленным телом.

– Я должна увидеть родину. – Рита решила во что бы то ни стало настоять на своем: казалось, если этого не сделать, ее с головой затянет в водоворот ужаса. Стоит лишь заплакать и закрыть лицо руками, и она сломается окончательно, превратится в жалкого червя перед этим чудовищем-яртом и бледным Деметриосом.

– Мы доставим тебя туда. Желаешь наблюдать процесс транспортировки или лучше перенестись мгновенно?

Деметриос не отрывал от нее глаз. Что он ей пытался внушить, Рита не догадывалась. Но оба понимали: чем-то она важна для этих существ.

– Хочу видеть все, – ответила она.

– Возможно, ты найдешь это сложным для восприятия. Желаешь, чтобы я сопровождал и рассказывал, или позволишь снабдить твои психику и память механическим гидом?

– Пожалуйста, – сказала она, понизив голос почти до хриплого шепота, – иди с нами.

Осталась лишь одна надежда: ярты – лжецы. Если же нет, лучше всего наложить на себя руки. Да, она умрет. Во что бы то ни стало. Но в глубине сознания зрела уверенность, что ярты этого не допустят. На их взгляд, это расточительство.

Город Пух Чертополоха

Среди товарищей Ольми становилось легче – обстоятельства не так давили на психику. И все-таки неплохо побыть одному хотя бы несколько часов. Он с грустью вспоминал безлюдный лес в Четвертом Зале.

Он не вернулся в свою квартиру в городе Пух Чертополоха, предпочтя гостиничный номер под куполом Нексуса. Любой, кто затеял бы шпионить за ним, только зря потратил бы время: Ольми был уверен, что содержимое его имплантов вне досягаемости.

По сообщениям дубля, психообмен проходил гладко. Если так будет продолжаться и дальше, то, через несколько часов можно пропустить за барьеры новые сведения.

Ярт не скупился на информацию. Ее было уже не «переварить» – в имплантах почти не осталось места для ускоренной обработки данных. Чтобы накапливать, сортировать и интерпретировать факты, а также обеспечивать связь между яртом и дублем через многочисленные барьеры, имплантам приходилось работать почти на пределе мощности. Процесс обработки данных тормозился все ощутимей, его темп снижался до обычного человеческого. Но это давало и некоторую пользу: имплантам, действующим с высокими скоростями, порой недоставало перекрестных связей более естественного мышления.

Ольми закрыл глаза и окунулся в философию яртов. Ярты были прирожденными завоевателями и по этой части обогнали даже людей. В ситуациях, когда людей вполне устраивала торговля, ярты добивались полного и безоговорочного подчинения. Делить власть с неяртами они соглашались только при отсутствии выбора. Например, они торговали с тальзитцами еще до того, как люди заняли первые несколько миллиардов километров Пути: видимо, ярты усвоили, что завоевать увертливых тальзитцев практически невозможно. Ничего удивительного: раса тальзитцев была гораздо древнее и таинственнее яртов и определенно намного превосходила их в развитии.

Но откуда в этих существах столько жадности – вот вопрос. Чем объяснить стремление подчинить себе все на свете?

Командование выполняет приказ древнего командования собирать и хранить, чтобы командование потомков смогло выполнить свою последнюю задачу. Тогда исполнители и все остальные получат отдых, при этом каждый из нас станет самим собой – свободным от задачи, расслабленным образом напряженных материй, являющимся нашим мышлением и бытием. Почему люди не преследуют этой цели?

Ольми попытался разгадать этот отрывок – он выглядел безусловно ключевым. Налет официальности наводил на мысль, что в него вкраплены цитаты из некоего этического или полурелигиозного философского труда, или литературного сочинения.

Особенно интриговало «командование потомков» – в этом термине звучали обертоны эволюции яртов, их преображения и перехода в иную плоскость существования. Как ни странно, ощущался тут и намек, что ярты и иные существа могли бы сотрудничать на равных и делить между собой ответственность. У Ольми возникла мысль о каком-нибудь грандиозном мероприятии, которое предстоит осуществить «командованию потомков», мероприятии, для которого мало сил и способностей отдельной расы.

«Собирать и хранить». Этот посыл-образ заставил Ольми встрепенуться. Он решил копнуть глубже и стал слой за слоем вскрывать сложную инструкцию. Ярты – коллекционеры. Более того, они преобразуют собранное, чтобы предохранить от саморазрушения захваченные ими вещи, существа, культуры и планеты. Для них природа – процесс разложения и потери. Самый лучший выход – захватить все и вся, остановить разложение и потерю, упаковать, перевязать шелковой ленточкой и отдать «командованию потомков».

У Ольми возникло смешанное чувство приязни и отвращения. В истоке алчности яртов лежал не эгоизм, а некая глубинная общность интересов, казалось бы, немыслимая для столь разнообразной и многоплановой культуры, никак не совпадающая с интересами прогресса и благополучия. Ярты видели себя всего лишь средством для достижения трансцендентности, верили, что смогут отдохнуть только по завершении миссии, когда законсервированные галактики в подарочной упаковке (что за маниакальная идея!) попадут в руки какой-то туманной организации. И тогда агенты-исполнители получат награду: их самих «соберут и сохранят». А вот как обойдется с подарком «командование потомков»?

На эту тему ярт не размышлял. Как бы ни был усовершенствован исполнитель, ему не полагалось обсуждать приказы.

Ольми обнаружил перечень запрещенных командованием действий и «бездействий». В борьбе за свою полную сохранность ярт имел право уничтожить противника (как, например, уничтожались вооруженные силы людей в войне за Путь), но это же действие, не оправданное крайней необходимостью, считалось смертным грехом. Однако в психологии яртов не крылось даже намека на жестокость. Они не ведали ни радости победы, ни чувства хорошо исполненного долга, ни упоения при виде побежденного врага. В идеале ярту полагалось знать лишь стремление к трансцендентной цели, а удовлетворение он испытает после того, как отдаст потомкам свое наследство.

Яртам удалось гармонично совместить войну с философией, соединив противоречия в тугом узле необходимости и отбросив такое излишество, как кровожадность. Люди никогда не решали парадоксы морали с подобной хирургической точностью, не обуздывали свои недостатки столь сурово.

В сведениях от ярта на самом деле присутствовал элемент пропаганды, и довольно существенный. Никаких фактов из истории яртов Ольми не обнаружил, видимо, их и не содержалось в посыле. Ярт попросту раскрыл ему идеалы, не желая проиллюстрировать, насколько строго им следуют.

Ольми отвлекся от философии и наскоро ознакомился с ролью Пути в планах яртов.

Когда ярты впервые проникли в Путь через проложенные наугад пробные Врата, они очень быстро разгадали принципы, на которых базировалось это чудо. Вообразив себя творцами этой бесконечной трубообразной Вселенной (какой логике они тогда следовали, Ольми не понял), они постулировали вывод: Путь – это инструмент, дарованный им командованием потомков, чтобы они, современные ярты, содействовали достижению конечной цели. Ничего лучше, чем Путь, для этого создать было невозможно; через Врата ярты могли попасть в любую точку Вселенной, даже в иные вселенные, буде сыщется способ. По Пути можно добраться до конца времен. Ольми не нашел в памяти ярта сведений о таких походах, как и об экспедициях наподобие гешельской после Разлучения. Вероятно, ярты сочли их прерогативой командования потомков, либо решили с ними повременить до своей первостепенной задачи.

Да, лучшего инструмента, чем Путь, для них не существовало. Он позволял «упаковать и перевязать ленточкой» космос в рекордно короткий срок.

Перед Ольми на миг появился образ: статичная, полностью управляемая Вселенная, все виды энергии под контролем, все тайны разоблачены, законсервированы и поданы на блюде командованию потомков.

Логическое заключение… При всей его мрачности оно подарило Ольми утешительную мысль: его одинокая борьба с яртом не напрасна. Эта раса – гибель в чистом виде. Яртам неведомы радость и печаль, наслаждения и муки, они просто делают свое дело, как вирусы или машины.

Такое упрощение здесь не годилось, и Ольми это сознавал. Но в глубине души зрело отвращение. Перед ним стоял враг, которого он начинал понимать и одновременно ненавидеть.

Пришел сигнал от дубля – новая порция данных ждала размещения в имплантах и обработки.

Ольми разлепил веки. После такой глубокой медитаций не сразу сориентируешься в реальности. Машинально приняв от дубля информационный заряд, он поместил его на хранение и расчистил канал для нового.

Путь

Они возвращались на Гею. Пристальное внимание ярта, не отстававшего от Риты ни на шаг, утомило ее в самом начале путешествия. Все вокруг было незнакомым и непостижимым. Масштабы перемен повергали в ужас.

Прежде всего Риту забрали из зала, вернее, тесной комнатушки, где-то неподалеку от придуманной ею пещеры, и переместили в овальный защитный пузырь. Там Рита и поводырь стояли на ровной платформе площадью пять на пять локтей, черной, как сажа, и обнесенной перилами.

Пузырь был изготовлен из необычайно тонкого стекла… а может, мыльной пленки? Рита не бралась гадать, какие чудеса подвластны ее тюремщикам.

– Где мои друзья? – С образом Деметриоса она рассталась, когда перенеслась сюда.

– Они перемещаются гораздо быстрее, чем мы. Твое желание, не в обиду будь сказано, весьма энергоемко. Я не могу расходовать энергию сверх выделенной мне квоты.

Пузырь неподвижно висел в черной пустоте. Впереди, на краю мрака, увеличивался треугольник яркого белого света. Когда его сторона достигла длины ритиной руки, рост прекратился. Несколько мгновений ничего не происходило. Поводырь безмолвствовал, не сводя глаз с треугольника.

Рита дрожала. Ее душа, точно крошечный зверек, затравленно металась, надеясь, что вот-вот какое-нибудь волшебство разорвет покров этой кошмарной реальности и подарит вожделенную лазейку. Но тело бездействовало. Наконец, сбросив оцепенение, Рита повернулась кругом и увидела непрозрачную стену, покрытую чем-то, напоминающим масляную пленку на черной воде: золотые и серебряные блестки в радужных каемках. Стена уходила ввысь, в тенистый мрак. Тишина леденила разум, чтобы не закричать от страха, пришлось тихо обратиться к поводырю:

– Я не знаю твоего имени.

Тот – весь внимание – повернулся, и Рита вдруг устыдилась столь неоправданного интереса к врагу. Стыд усугубился при открытии, что она не в силах ненавидеть стоящего рядом, поскольку не знает толком, кто это. Чтобы выяснить побольше, надо задавать вопросы, а любопытство может быть расценено как признак слабости.

– Желаешь, чтобы я выбрал себе имя? – благодушно осведомился поводырь.

– А разве у тебя его нет?

– Мои сослуживцы обращаются ко мне по-разному. Но пока я в этой форме, только ты меня видишь и можешь ко мне обращаться. Поэтому сейчас у меня нет имени.

Его напускная простота вновь пробудила в Рите злость.

– Выбери имя, пожалуйста.

– Хорошо, пусть будет Кимон. Устраивает?

Кимоном звали ее третьего школьного педагога – симпатичного толстяка, неторопливого, ласкового, но требовательного. Девчонкой она была к нему неравнодушна. Стало быть, поводырь решил на этом сыграть. «А может, ему вовсе не нужны шитые белыми нитками уловки?»

– Нет, – ответила она. – Это имя не для тебя.

– Тогда какое предпочитаешь?

– Я буду звать тебя Тифоном.

По Гесиоду, так звалось чудовищное, невероятно свирепое исчадие Геи (вот аналогия с человеческим обликом поводыря) и Тартара, побежденное Зевсом и замкнутое во мраке недр. Да, такое имя не позволит уснуть ее бдительности.

Поводырь кивнул.

– Пусть будет Тифон.

Пузырь внезапно понесся прочь от стены. Однако Рита не ощущала движения и никак не могла прикинуть скорость. Окрестную тьму заполнили радуги, рожденные, казалось, в подсознании. Подняв голову, Рита увидела мириады слабых параллельных лучей, которые расходились от треугольника и упирались в стену. Треугольник ширился и разгорался; очевидно, Рита и Тифон приближались к чему-то… К чему?

Она зачарованно взирала, пока все кругом не залило белым светом, сверкающей перламутровой люминесценцией, которая почти без остатка растапливала мысли, успокаивала и вызывала благоговение. В облачении из такого света не стыдно ходить и божеству. «По-настоящему я в этих богов не верю, – подумала она. – Но все равно они во мне. Афина и Астарта, Изида и Сет, Серапис и Зевс… а теперь еще и Тифон».

Внезапно ее окутал свет, а чернота позади обернулась зияющей дырой. Или стеной. Тотчас возвратилась способность ориентироваться, и Рита обнаружила, что вырвалась из треугольной призмы в окружающий бассейн пурпурного свечения. Она оглянулась: позади отступала черная треугольная пасть с тонкой каймой мрачного красного цвета, такой изящной и насыщенной оттенками, что трудно описать словами. Казалось, этот цвет заключает в себе и безмятежное достоинство, и пульсирующую жизнь, и грозную, беспощадную силу.

– Где я? – с трудом проговорила, вернее, прошептала она.

– За нами – корабль. Мы в вакууме, в шахте, заполненной светящимися газами, и очень быстро спускаемся по ней. Сейчас прибудем на место.

Рита все еще плохо представляла, где они. Желудок стянуло в узел. «Худо, – подумала она, – когда на тебя сразу валится целая лавина необычного. А как повела бы себя софе, увидев столько незнакомых вещей?»

А ведь когда-то и Гея была для Ритиной бабушки чужой и незнакомой.

Сияние становилось все ярче. Они вылетели из оконечности трубы перламутрового света. Внизу лежало нечто невероятное, сложное, как огромная географическая карта: бледно-зеленый фон, паутина белых и коричневых линий; вдоль них через одинаковые интервалы расставлены пирамиды из дисков с закругленными краями.

Вновь она перестала ориентироваться в пространстве; точнее, способность видеть и понимать осталась, пропало только чувство пропорций.

Рита и Тифон стояли на поверхности чего-то длинного и цилиндрического, вроде гигантской трубы. Поверхность цилиндра стелилась, словно критский текстиль, в чьем узоре светло-зеленый цвет чередуется с коричневым и белым, или словно… Она уже не находила сравнений.

Теперь Рита понимала, где она. Патрикия описывала нечто похожее, правда, не упоминала об узорах и красках. Над пузырем широкой лентой тянулась основательно потускневшая плазменная труба и виднелась непостижимая область пространства под названием щель, или сердцевина. Быть может, призма двигалась по щели, как корабли Гекзамона.

Она видела Путь.