Текст книги "За небесной рекой (сборник)"

Автор книги: Грег Бир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 82 (всего у книги 105 страниц)

Его молодое тело решило, что двигаться дальше ему совершенно не хочется. Он сглотнул и поборол страх, до крови закусив губу.

Вихрелет накренился. Голос бортового компьютера произнес:

– Получено сообщение от инструкционного маяка. Менее чем в десяти километрах от нашего местонахождения находятся люди. Согласно сообщению, мы будем направлены к ним.

– Они по-прежнему там, – сказала Пласс.

Сквозь прозрачную носовую часть корабля, сквозь огненно-розовый цвет Пути и обвивавшие его слои голубого и зеленого тумана, в двадцати пяти километрах под ними среди грубых камней можно было разглядеть темный отблеск металла.

«Редут» лежал в сумеречном полумраке, который пронзали алые вспышки ауры-бреши.

– Я чувствую, как бьются чужие мировые линии, – одновременно сказали Карн и Расп.

Олми оглянулся и увидел, что их ключи касаются друг друга. Шары ключей трещали, как погремушки. Карн повернула свой инструмент так, чтобы Олми видел дисплей. По экрану бежали длинные столбцы мировых констант – число «пи», константа Планка… – искажавшиеся под влиянием обычного зашумления внутри вихрелета.

– Здесь нет ничего стабильного!

Олми бросил взгляд на полученное из «Редута» сообщение. Это были навигационные инструкции для посадочного аппарата: как отстыковаться от вихрелета, опуститься, пройти проверку и быть принятым внутрь пирамиды. В завершение говорилось: «Мы определим, не являетесь ли вы иллюзиями или аберрациями. Если вы того же происхождения, что и мы, вас примут. Возвращаться слишком поздно. Покиньте корабль прежде, чем он приблизится к альтингу. Пославший вас сюда обрек вас на бесконечный плен».

– Очень вдохновляюще, – сказал Олми. Их лица озаряли жутковатые вспышки.

– Мы всегда направлялись сюда, – тихо произнесла Расп.

– Вынуждена согласиться, – сказала Пласс. – Больше нам лететь некуда.

Они перешли в корму вихрелета и влезли в люк маленького остроносого посадочного аппарата. Кресла прогнулись по форме тел. Олми и Пласс заняли места пилотов, Расп и Карн поместились сзади.

Олми отстыковался от корабля и нацелил аппарат на маяк пирамиды. В широком окне кабины было видно, как клочок земли вокруг «Редута» стремительно приближается.

Лицо Пласс исказилось, как у ребенка, готового разреветься.

– Звезда, Рок и Дух, будьте милостивы ко мне! Я вижу голову открывателя. Вон она!

В бессильном ужасе, равно испуганная и зачарованная, она указывала рукой туда, где на низком широком холме, служащем опорой «Редуту», высилась отвесной скалой огромная темная голова. Ее кожа была словно серый камень, один глаз смотрел на юг, другой озирал местность перед повернутой к нему стеной пирамиды. Глаз был, пожалуй, метров сто диаметром и светился зловещим цветом морской волны, пронзая долгим лучом тяжелые витые столбы тумана.

Пласс сорвалась на крик:

– Звезда и Рок!..

Над «Редутом» вихрем кружились лучи мировых линий, исходивших из черного центра бреши. С каждым движением они изменяли ландшафт, сдвигая его черты на десятки метров, увеличивая, их или уменьшая, так что вся земля была покрыта рябью.

Олми такого себе и представить не мог. «Редут» покоился посреди детского кошмара – холмы были усажены, как деревьями, человеческими руками и ногами, отделенными от тел; их пальцы судорожно сжимались и разжимались. На одном холме стоял замок, сложенный из зеленых стеклянных кирпичей, с одной огромной распахнутой дверью и окном. В дверях стояла фигура, похожая на человеческую – должно быть, статуя, – в несколько сот метров высотой, стояла и размеренно кивала головой, как идиот. Во дворе перед замком толпились сотни других фигур, гораздо меньше той, но все равно гигантских. Они отбрасывали красные и черные тени, развевавшиеся по непрестанному ветру изменяющихся вероятностей… Олми подумал, что это, возможно, огромные псы или бесхвостые ящерицы. Однако Пласс сказала:

– Мой муж рассказывал об ассистенте Исы Данны, Рэме Чако… Его размножили и заставили бегать на четвереньках.

Великан, стоявший в дверях замка, медленно поднял огромную руку, и ящерицы, давя друг друга, выбежали со двора и принялись прыгать, будто пытаясь ухватить зубами пролетавший над ними посадочный аппарат.

Олми услышал, как кровь бьется у него в висках. Он не мог заставить себя поверить, что все это – реальность. Собственно, не было никакой причины считать это реальностью в каком-либо смысле, понятном для его тела. Расп и Карн, в свою очередь, растеряли прежнюю уверенность и сидели, прижавшись друг к другу. Ключи на тесемках болтались у них на запястьях.

Аппарат развернулся контактными точками навстречу тяговым полям «Редута». В кабину хлынул, словно струя крови, яркий свет. Олми приказал компьютеру вывести широкоугольное изображение «Редута» и окрестностей. Изображение медленно развернулось в тесноте кабины.

Казалось, изменения никогда не прекратятся. Что-то не только рассекло на части человеческое тело – или много тел – и немыслимо исказило эти части, но и с мыслями и желаниями человеческими сделало то же самое, а то, что получилось в результате, рассеяло вокруг, не придерживаясь никакого видимого порядка.

В долине – именно такой, как описывала Пласс, – сидела на корточках возле колыбели, в которой копошились сотни голых людей, огромная, вровень с фигурой в дверях замка, синекожая женщина. Она медленно опустила руку в котел человеческой плоти и стала ее перемешивать. Длинные волосы женщины превратились в лучи и залили все вокруг густым, тяжелым зеленым свечением.

– Матерь геометрий, – прошептала Карн и спрятала лицо в ладонях.

Олми не мог отвернуться, но все, что в нем было, желало уснуть, умереть, а не признавать то, что он видел.

Пласс заметила его мучения. Каким-то образом она нашла силы оторвать взгляд от непостижимого зрелища.

– Нет нужды это понимать. – Ее тон был как у ворчливой школьной учительницы. – Оно поддерживается благодаря неиссякающему источнику энергии и монолитной, лишенной сознания воле. Здесь нет ничего нового, ничего…

– Я и не хочу понимать, – перебил ее Олми. – Мне нужно знать, что за этим кроется.

– Соответствующая сила, будучи правильно направлена, способна создать все, что лишь может себе представить разум… – начала Карн.

– Больше, чем может представить себе какой-либо разум, подобный нашему, – сказала Расп. – Это единство, а вовсе не разум.

На мгновение гнев захлестнул Олми, он хотел заорать, но глубоко вдохнул, взял себя в руки и спросил у Пласс:

– Разум, не имеющий целей? Если здесь чистый порядок… Карн перебила его, пропев чистым высоким голосом:

– Подумайте о мирах порядка. Перед нами лишь систематизация, низшая форма порядка, здесь нет ни мотива, ни направления. Дальше бывает самосоздание – порядок может перерабатывать ресурсы и воспроизводить сам себя, распространяться. Потом начинается творчество, воспроизведение, при котором материя превращается во что-то новое. Но когда творчество буксует, когда разума нет, а есть лишь сила, оно становится просто усложнением, бесконечной спиралью переделывания созданного. Что же мы видим внизу? Пустое усложнение. Ничего нового. Никакого понимания.

– В этом есть некая мудрость, – нехотя признала Пласс. – Но все же альтинг должен существовать.

– А все это… усложнение? – спросил Олми.

– Оно испорчено бессмертием, – сказала Пласс, – бесконечными запасами сырья. В своей сущности оно никогда не обновляется. Порядок без смерти, искусство без критики и обновления, окончательный разум вселенной, где существует лишь изобилие, возможна лишь радость, а разочарование неведомо.

Посадочный аппарат все время дрожал. Система инерционного контроля не могла справиться с постоянно изгибавшимися лучами многих мировых линий.

– Похоже, речь идет об избалованном ребенке, – сказал Олми.

– Куда хуже, – ответила Карн. – Это мы с Расп – избалованные дети. Своевольные и, наверное, глуповатые. Люди глупы, неразвиты, все время учатся, никогда у них ничего не получается. А там, за брешью, по ту ее сторону…

– Постоянный успех, – усмехнулась Расп. – Полный и подлинный. Оно не умеет учиться, а способно только изменяться.

– Дейрдре Енох никогда не нравились ограничения, – сказала Пласс, глядя на Олми в поисках поддержки. – Она отправилась искать настоящий рай.

Ее глаза блестели от возбуждения, вызванного непосильным страхом и отчаянием.

– Возможно, она его нашла, – сказала Карн.

5

– Не могу сказать, что вы желанные гости, – тяжело ступая им навстречу, проговорила Дейрдре Енох. За спиной Олми, в камере возле самой вершины стальной пирамиды «Редута», посадочный аппарат встал на опору и издал звук, похожий на вздох.

Олми пытался сравнить эту пожилую женщину с теми изображениями Енох, что хранились в записях. Голос был похож, только ниже и почти лишен эмоций.

Она шла им навстречу. Расп, Карн и Пласс остановились возле Олми. Позади Енох, в переливах мягких янтарных огоньков, светившихся внизу по периметру помещения, колыхалась шеренга еще из десятка мужчин и женщин. Все они были стары и облачены в черное. С седых как лунь голов свисали серебряные ленты.

– Вы прибыли в дом ожидания, где ничему нет завершения. Зачем вы прибыли?

Олми не успел ответить: Енох улыбнулась, и ее лицо, изрезанное глубокими морщинами, будто треснуло от доселе неведомого ему выражения.

– Мы полагаем, что вы здесь, потому что решили, будто в дело могут быть замешаны ярты.

– Не знаю, что и думать, – сказал Олми хрипло. – Вас я узнаю, но из других – никого.

– Мы выжили в первую ночь после образования бреши и организовали экспедицию, чтобы предпринять попытку к бегству. Нас тогда было шестьдесят. Нам удалось вернуться в «Редут» до того, как Земля Ночи слишком нас изменила, подвергла нас чрезмерной перестройке. Мы состарились. Некоторых из нас забрали и… Вы их видели. Второй экспедиции не было.

– Мой муж, – сказала Пласс, – Где он?

– Да… Вы мне знакомы. Вы остались настолько неизменны, что мне от этого больно. Вы бежали в самом начале.

– Только я, больше никто, – проговорила Пласс.

– Вы сказали – «Земля Ночи», – заметила Расп, поднимая футляр с ключом. – Удивительно подходит.

– Нет солнца, нет надежды, лишь порядок, – произнесла Енох, будто это было проклятием. – Вы прибыли сами или по поручению других глупцов?

– Боюсь, по поручению, – ответила Пласс.

– Когда я покинула это место, оно было другим. Мой муж посылал мне призраков. Они немного рассказали о том, что здесь произошло… или могло бы произойти.

– Призраки пытаются входить в «Редут» и говорить с нами, – сказала Енох. Ее многочисленные ноги безостановочно меняли положение. – Мы их не впускаем. Ваш муж оказался снаружи в первую ночь. Он не сильно изменился. Он стоит возле Наблюдателя, вмерзнув в его взгляд.

Пласс всхлипнула и отвернулась.

Енох, не обратив внимания, продолжала:

– Единственное, что он еще может делать сам, – это сбрасывать призраки, как мертвую кожу. И ни одного похожего на другой, не так ли? Ему позволено брать временные токи пространства-времени и отливать их в свой образ. Альтинг находит это в достаточной степени забавным. Разумеется, мы не позволяем призракам нам докучать. У нас и так слишком много дел: хранить наше помещение в безопасности и в хорошем состоянии.

– В хорошем состоянии, – с блаженной улыбкой повторила Карн, и Олми повернулся к ней, пораженный тем, что сам отреагировал так же. – Значит, здесь есть беспорядок. Вам требуется чинить вещи?

– Именно, – сказала Енох. – Я боготворю ржавчину и старение. Но этого нам позволены лишь крохи, не больше. Ну а теперь, раз уж вы здесь, не желаете ли выпить чашечку чая? – Она улыбнулась. – О великое благо, чай в «Редуте» быстро остывает. Кости делаются хрупкими, кожа – морщинистой. Чай остывает. Торопитесь!

– Не обращайте внимания на наши тела, – говорила Дейрдре Енох, разливая исходящий паром чай в чашки всем гостям. – Они искажены, но вполне нам подходят. Альтинг может лишь совершенствовать и развивать, настоящее разрушение ему неведомо.

Олми заметил, как по телу пожилой женщины пробежала какая-то рябь, дрожь небольшой перемены. Теперь она, казалось, стала не такой старой и морщинистой, будто неведомая сила перевела стрелки часов назад.

– Мне не совсем ясна мысль о совершенствовании, – сказал Олми, вяло поднимая чашку. – Мне даже не совсем ясно, как получается, что вы выглядите старой.

– Мы не несчастливы, – ответствовала Енох. – Это не в нашей власти. Мы знаем, что никогда не сможем возвратиться на «Пушинку». Мы знаем, что никогда не сможем бежать.

– Вы не ответили на вопрос сера Олми, – мягко произнесла Пласс. – Вы здесь независимы?

– Он задал не этот вопрос, сер Лисса Пласс, – сказала Енох, и в голосе ее послышалась металлическая нотка. – Ваш же вопрос нетактичен. Я говорила, мы были пойманы при попытке бежать. Некоторые из нас ныне там, в Земле Ночи. Те, что вернулись в пирамиду, не избежали воли альтинга. Но здесь его влияние ограничено. Вот ответ на один вопрос: здесь мы не полностью зависимы. – Енох уронила голову, словно засыпая; на краткий момент голова ее оказалась под углом к плечам – под неудобным углом, подумалось Олми, – потам она судорожно вскинулась. – Вселенная, открытая мною… больше ничего нет. Здесь все.

– Окончательный Разум этого мира, – проговорила Пласс.

– Я так понимаю, что Путь и человеческие существа он рассматривает как любопытные безделушки, – сказал Олми.

Расп и Карн заерзали, но не стали прерывать разговор на эту тему.

– Объекты, которые можно комбинировать и изменять, – произнесла Енох. – Мы – материал для искусства предельного декаданса. Альтинг выше нашего понимания. – Ее ноги на подушке были сложены в изящную позу лотоса, но постоянно шевелились. Она наклонилась вперед и задумчиво потерла нос тыльной стороной руки. – Подозреваю, нам позволено сопротивляться в силу того, что мы – антитезис.

– А альтингу, значит, известен только тезис? – хихикнула Расп.

– Ну, коне-е-ечно! – с наслаждением протянула Енох. Снова пораженный нереальностью происходящего, Олми оглядел людей, что сидели рядом с ним и с Енох: Пласс, близнецов и не говорившую ни слова маленькую женщину с вопросительным, по-кошачьи хитрым лицом за спиной Енох. Она вновь обошла гостей с чайником и наполнила опустевшие чашки. Чай остыл.

Олми развернулся на своей подушке, чтобы пронаблюдать за другими постаревшими последователями Енох, что стояли вдоль стен круглой комнаты, неподвижные, рабски покорные. С момента его прибытия их лица стали другими, однако ни один не ушел – впрочем, никто и не пришел.

За время жизни двенадцати поколений выяснилось, что внутренней среде и культуре «Пушинки» свойственно производить на свет группы последователей какого-либо вождя, часто имевшие несоразмерную их численности власть. Постоянно предпринимались попытки исправить ситуацию сократить состав экстремистских сект, управляемых мошенниками вроде Дейрдре Енох. Для этих уже слишком поздно, подумалось Олми. Нужны ли альтингу последователи?

Олми не мог сосредоточиться, чтобы обдумать свои действия. Ему казалось, что его опоили, но он знал, что это не так.

– Оно может вынести непохожесть? – спросила Карн. Снова ее голосок был высоким и нежным, как у ребенка.

– Нет, – сказала Енох. – Его природа – в поглощении и сглаживании любого проявления непохожести в мутации, бесцельном изменении.

– Как у яртов? – задала вопрос Расп, посасывая большой палец с той застенчивостью и беззащитностью, что была сразу заметна и убеждала с первого взгляда.

– Нет. Ярты встретились с альтингом, и он дал им их собственную Землю Ночи. Боюсь, не много времени пройдет, прежде чем наши Земли сольются в одну и мы смешаемся и подвергнемся бессмысленным переменам.

– Сколько вам осталось? – спросил Олми.

– Возможно, еще несколько лет.

– Ну, не так уж и скоро, – заметил он.

– Достаточно скоро, – фыркнула Енох. Она снова потерла нос. – Мы пребываем здесь уже многим более тысячи столетий.

Олми постарался это осознать.

– Что, правда? – переспросил он, ожидая, что сейчас она разразится хохотом.

– Правда. У меня были миллионы разных последователей. Посмотри вокруг. – Енох наклонилась через стол и зашептала: – Волны на море. Я прожила тысячу столетий в тысяче вселенных, бесконечно мало отличающихся друг от друга. Альтинг играет всеми линиями жизни – не только линией отдельного человека. Лишь я с каждым приливом остаюсь относительно подобна себе предыдущей. Похоже, я – истинный узел этой части Пути.

– Чай остывает, кожа покрывается морщинами… но вы остаетесь неизменной в течение такого длительного отрезка времени?

– Десять тысяч длительных отрезков обрублены, связаны в пучок и свернуты. – Она стащила со своей тонкой шеи шарф и растянула в кулаках. – Скручены. Завязаны в узел. Вас послали сюда исцелить отчаянное безумие отступницы… не так ли?

– Гешельской провидицы, – уточнил Олми.

Енох это не удовлетворило. Она вытянулась и, нарочно взмахнув шарфом, снова завязала его на прежнем месте.

– Я была назначена Управлением по обеспечению Пути. Самим Раем Орнисом. Мне дали двоих из лучших открывателей в Гильдии и поручили найти врата в совершенный порядок. Зачем – мне не сказали. Теперь, однако, я могу предположить причины.

– Я помню двоих открывателей, – вставила Пласс. – А они – нет.

– Они надеялись, что найдут меня изменившейся или мертвой, – продолжала Енох. – Что ж, теперь я другая, но я выжила. После нескольких тысяч веков личность человека становится довольно жесткой. Я стала более подобна этому Наблюдателю и его громадному зияющему глазу. Я более не знаю, что такое ложь. Я видела слишком много. Я боролась с тем, что нашла, и вынесла вид таких зверств, какие не довелось наблюдать ни одному человеческому существу. Поверьте мне, лучше бы я умерла до того, как началась моя миссия, чем увидела то, что мне довелось видеть.

– Где второй открыватель? – спросил Олми.

– В Земле Ночи, – ответила Енох. – Иса Данна был первым, кто встретил альтинг. Он и его партнер, мастер Толби Кин, приняли на себя главный удар первых попыток усовершенствования.

Расп придвинулась к Олми и прошептала ему на ухо:

– Мастера-открывателя по имени Толби Кин никогда не было.

– Может ли кто-либо подтвердить ваш рассказ? – спросил Олми.

– А вы что, кому-нибудь бы здесь поверили? Нет, – ответила Енох.

– Не то чтобы это имело значение, – печально заметила Пласс. – Результат все равно один.

– Вовсе нет, – возразила Енох. – Сейчас мы не смогли бы закрыть брешь, даже если бы она была в нашей власти. Рай Орнис оказался прав. Пропасть должна была открыться. Если мы не дождемся завершения, наша вселенная никогда не получит ускорения. Она будет рождена мертвой. – Енох покачала головой и мягко рассмеялась. – И ни одно человеческое существо в нашей истории никогда не увидит призрака. Мир, навещаемый призраками, – живой мир, сер Олми.

Олми потрогал свою чашку кончиком пальца. Чай снова был горячим.

В предоставленных в их распоряжение жилых помещениях было пусто и холодно. Большая часть энергии «Редута» уходила на то, чтобы не подпускать к нему жителей Земли Ночи; энергия эта добывалась из стены Пути – гениальное решение Исы Данны, осуществленное еще до того, как его затянуло в брешь. На защиту энергии хватало, но ни о каких излишках речь не шла.

Впервые за много дней Олми на некоторое время остался один. Он «открыл» южное окно с видом на брешь и протянувшиеся перед ней пятьдесят километров Земли Ночи. Енох снабдила гостя лучечувствительным биноклем.

За протянувшейся от края до края сетью и мерцающей границей полного ядерного уничтожения, которую ничто материальное не смогло бы пересечь, менее чем в тысяче метров от пирамиды клубилась странная живая темнота, озаряемая кошмарными дергающимися вспышками жертв альтинга.

Временами они дрались, размахивая конечностями, как насекомые усиками. Иные тащили в ведрах мерцающую пыль, опрокидывали ведра на вершине холма, затем, спотыкаясь, скатывались вниз, чтобы начать заново. Гигантская голова, смоделированная по образцу головы открывателя, стояла немного к западу от Замка Зеленого Стекла. Олми не мог понять, состояла ли голова на самом деле из органических веществ, человеческой плоти или нет. Она больше напоминала камень, хотя глаз был очень натурален.

Отсюда он не мог увидеть огромную фигуру, возвышающуюся в дверях замка, та его сторона была обращена прочь от «Редута». Ничто из того, что увидел Олми, не противоречило словам Пласс или Енох. Он не разделял бодрого нигилизма близнецов. И тем не менее ничто из увиденного нельзя было поместить в рамки какой бы то ни было философской концепции или совокупности физических законов, с которыми ему приходилось сталкиваться. Если здесь и был разум, он был настолько иным, что не поддавался пониманию; возможно, его, не было и вовсе.

Все же Олми пытался подобрать хоть какую-нибудь идею, ключик к Земле Ночи. Логическое обоснование. И не мог.

Прямо перед самыми высокими холмами стояли заросли, напоминающие сплетенные корни выкорчеванных деревьев, – голые, в десятки метров высотой, они растянулись поперек поля на несколько километров безобразными, скрюченными лесами. Что-то вроде тропинки выходило от северной стены «Редута», шло через границу, в исковерканную местность, будто покрытую прядями размягченной и вывороченной травы, и дальше, в сторону к востоку от замка. «Тропа» терялась за ближним холмом, и Олми не видел, где она заканчивалась.

Атмосфера вокруг «Редута» была удивительно чистой, хотя по всей Земле Ночи то тут, то там колоннами вздымались вихри тумана. Перед синей стеной дымки, что располагалась на расстоянии около пятидесяти километров, все представало с совершеннейшей отчетливостью.

Олми обернулся: в дверь постучали. Вошла Пласс. На лице ее читалось удовлетворение, готовое перерасти в энтузиазм.

– Вы и теперь сомневаетесь в моих словах?

– Я во всем сомневаюсь, – ответил Олми. – Я бы с той же готовностью поверил, что нас захватили в плен и кормят иллюзиями.

– Вы думаете, произошло именно это? – спросила гостья, и глаза ее сузились, будто от оскорбления.

– Нет, – сказал Олми. – Во время тренировок я испытывал довольно хорошие иллюзии. Это – настоящее, что бы оно ни значило.

– Должна признать, близняшки не сидят на месте. – Пласс уселась на небольшой стул возле стола. Не считая маленького матраса на полу, стул и стол составляли всю мебель в комнате. – Они беседуют со всеми, кто знает хоть что-нибудь об открывателях врат – спутниках Енох. Не думаю, что в течение часа здесь можно поговорить с одним и тем же человеком, если только это не сама Енох.

Олми кивнул. Он еще переваривал заявление «провидицы» о том, что Управление по обеспечению Пути в тайном соглашении с Гильдией открывателей послало экспедицию с секретными инструкциями.

Возможно, близнецам известно больше, чем ему или Пласс.

– Вы что-нибудь знали об официальном задании? Пласс помедлила с ответом.

– Не так много. И не об «официальном». Однако, быть может… не без поддержки со стороны Управления по обеспечению. Мы не думали, что находимся вне закона.

– Вы обе говорили о завершении. Об этом шла речь, когда вы присоединились к группе?

– Только мельком. Теоретически. Олми снова отвернулся к окну.

– У вершины пирамиды есть камера-обскура. Я бы хотел посмотреть на все, что нас окружает, попытаться осознать нашу позицию.

– Бесполезно, – произнесла Пласс. – Я бы сначала дождалась посещения.

– Опять призраки?

Пласс пожала плечами. Вытянув ноги, она растирала колени.

– Меня никто не посещал, – сказал Олми.

– Ничего, посетят, – категорически заявила гостья. Казалось, она что-то скрывает, что-то, что ее волнует. – Когда наступит тот момент, ничто вас к нему не подготовит.

Олми засмеялся, но смех прозвучал неискренне. Он чувствовал, будто его кто-то распутывал, как связку вновь пережитых линий жизни Енох.

– Как я узнаю, что увидел призрака? Может, я уже видел их на «Пушинке». Может, они все время вокруг нас, но не проявляют себя.

Пласс посмотрела в сторону, потом произнесла с усилием, прерывающимся голосом:

– Я встретила призрак самой себя.

– Вы раньше об этом не говорили.

– Он пришел ко мне на следующую ночь после того, как мы покинули «Пушинку». И сказал, что мы доберемся до пирамиды.

Олми подавил еще одно желание расхохотаться; он боялся, что смех выйдет из-под контроля и уже не прекратится.

– Я никогда не видел собственного призрака.

– Значит, мы ведем себя по-разному. Мне показалось, что от контакта с альтингом я вернулась назад. Призрак позволяет вспомнить будущее или некий вариант будущего. Может, со временем я узнаю, что со мною сделает альтинг. Какими будут усовершенствования, которые он в меня внесет.

Олми обдумывал ее слова в молчании. Темные глаза Пласс уперлись в него, ясные, детские в своей неподдельной серьезности. Теперь он уразумел сходство, причину, заставившую его почувствовать к ней симпатию. Она напомнила ему Шилу Ап Нам, его первую жену на Ламаркии.

– Ваши возлюбленные, друзья, коллеги… Они увидят вас – версии вас, – если вы повстречаетесь с альтингом, – проговорила Пласс. – В некотором роде это бессмертие. Память. – Она опустила глаза и сцепила руки. – Ни один из разумных видов, встреченных нами, не имеет в своей мифологии призраков. Знаете, мы уникальны. Единственные в своем роде. Кроме, быть может, яртов… А о них мы знаем мало, не правда ли?

Он кивнул, желая перевести разговор на другую тему.

– А что на уме у близнецов?

– Похоже, они воспринимают происходящее как увлекательную игру. Кто знает? Они работают. Не исключено даже, что они что-нибудь придумают.

Олми направил бинокль в сторону Наблюдателя, чей единственный сверкающий глаз был вечно устремлен на «Редут». Он ощутил проникающее до костей отвращение и ненависть, Иссушающий холод. Язык будто замерз. Плоть за глазными яблоками, напротив, казалась горячей и влажной. Волоски на шее встали дыбом.

– Там… – начал он, но вздрогнул, как от боли, и заморгал. Завеса тени пересекла несколько сантиметров расстояния, отделявшего его от окна. Олми со стоном отпрянул и попытался оттолкнуть ее прочь, однако тень невозможно было ощутить руками. Она взвихрилась вокруг Олми, миновала Пласс, хладнокровно за ней следившую, затем будто сплющилась и ускользнула сквозь противоположную стену.

Тепло за глазными яблоками обжигало, как пар.

– Я чувствовал, как она приближается! Что-то должно было произойти. – Руки Олми дрожали. Он еще ни разу так сильно не реагировал на физическую опасность. Такая реакция привела его в бешенство. – Что это?!

– Не призрак и не какая бы то ни было версия нас самих, это точно, – сказала Пласс. – Паразит, возможно, что-то вроде блохи, скачущей по нашим линиям жизни. Безвредна, насколько я знаю. Но здесь она видна куда лучше, чем на «Пушинке».

Стараясь сдержаться, чтобы не ответить резкостью, Олми чувствовал, что все его инстинкты отвергали испытанное.

– Ничего я не принимаю! – заорал он. Ладони сжались в кулаки. – Это все чушь!

– Согласна, – произнесла Пласс тихим голосом. – Жаль, что мы в этом завязли. По-моему, вы пытаетесь вести себя рационально, сер Олми. Мой муж был чрезвычайно рационален. Альтинг обожает рационально мыслящих людей.