Текст книги "За небесной рекой (сборник)"

Автор книги: Грег Бир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 102 (всего у книги 105 страниц)

Тути выдавил из себя улыбку.

– Но в одной книге я прочитал, что вы исчезли в 1965 году. Вас за что-то наказали. За что именно, не написали.

– Я – гомосексуалист, – ответил Тути.

– И что из этого?

– Мы с Лорен познакомились в Англии, в шестьдесят четвертом. Стали добрыми друзьями. Меня хотели посадить в тюрьму, Пол. Она привезла меня в Штаты через Канаду. Тайно, без документов.

– Вы вот сказали, что вы – гомосексуалист. Они же не любят женщин.

– Это не совсем верно, Пол. Вот мы с Лорен питаем друг к другу самые теплые чувства. Нам есть о чем поговорить. Она рассказывала мне о своих творческих планах. Ты же знаешь, она хочет писать. Я – о математике, о войне. Я чуть не умер во время войны.

– Почему? Вас ранили?

– Нет. Слишком много работал. Переутомился, и все закончилось нервным срывом. Мой любовник, мужчина, помог мне продержаться и в сороковые, и в пятидесятые годы. В Англии тогда жилось несладко. Но он умер в шестьдесят третьем. Его родители присвоили себе наследство. Когда я оспорил их действия в суде, меня арестовали. Ты прав, Пол, в этой стране я чужак.

– Я тоже. Родители не балуют меня вниманием. Друзей практически нет. И родился я в Корее, но ничего о ней не знаю.

– Играй. – Лицо Тути застыло. – Давай посмотрим, будут ли они слушать.

– Конечно, будут, – уверенно ответил Пол. – Их речь что наша музыка.

Мальчик пробежался пальцами по клавишам «тронклейвера». Конус, подсоединенный к синтезатору через мини-компьютер, вибрируя, задребезжал.

Битый час Пол раз за разом исполнял свое сочинение. Иногда в полном соответствии с нотной записью, иногда с вариациями. Тути сидел в уголке, вслушиваясь в скрипы и взвизгивания, издаваемые конусом. Насколько сложнее дать толкование четырехмерному звуку, думал он. Нет даже визуальных признаков…

Наконец мальчик угомонился, помассировал уставшие кисти рук, потянулся.

– Они должны услышать. Надо только подождать.

Он перевел «тронклейвер» в автоматический режим игры, отодвинулся от инструмента.

Пол ушел с наступлением сумерек. Тути засиделся в мастерской за полночь, вслушиваясь в металлические звуки, издаваемые конусом.

Ночь напролет «тронклейвер» раз за разом проигрывал композиции Пола. Тути лежал на кровати в своей спальне, наблюдая за бликами лунного света на стене. Как далеко придется идти четырехмерным существам, чтобы попасть сюда, думал он.

«Как далеко пришлось идти мне, чтобы попасть сюда?»

Он не заметил, как заснул, а во сне перед ним появился Пол. Мальчик, с широко открытыми глазами, ритмично взмахивал руками, словно плыл в бассейне. «Со мной все в порядке, – говорил он, не шевеля губами. – За меня не волнуйтесь… У меня все хорошо. Я побывал в Корее, посмотрел, как там живут. Там мне понравилось, но в Америке лучше…»

Тути проснулся весь в поту. Луна зашла, в комнате царила тьма. А в кабинете-мастерской продолжал попискивать конус.

Пол пришел рано утром, насвистывая мелодию из Четвертого концерта Моцарта для скрипки. Лорен открыла дверь, и он поднялся наверх, к Тути. Тот сидел перед дисплеем, разглядывая четырехмерных существ, нарисованных Полом.

– Ты видишь что-нибудь? – спросил он мальчика.

Пол кивнул:

– Они подошли ближе. Заинтересовались, Может, нам пора готовиться… к их появлению. – Он прищурился. – Вы представляете себе, как будет выглядеть след ноги четырехмерного существа?

Тути задумался.

– Хотелось бы увидеть.

На первом этаже закричала Лорен.

Пол и Тути поспешили вниз. Лорен стояла посреди гостиной, прижав локти к груди, поднеся одну руку ко рту. Первое появление четырехмерных выразилось в разрушении части пола и восточной стены.

– Какие они неуклюжие, – прокомментировал Пол. – Кто-то из них натолкнулся на стену.

– Что тут происходит? – взвизгнула Лорен.

– Надо бы выключить музыку, – сообразил Тути.

– Почему? – спросил Пол. С его лица не сходила победоносная улыбка.

– Может, она им не нравится.

Ярко-синий шар возник позади Тути, быстро увеличился в диаметре до ярда. Покраснел, съежился, на мгновение замер и исчез.

– Локоть, – объяснил Пол. – Одной из его рук. Я думаю, существо слушает. Старается понять, откуда исходит звук. Я иду наверх.

– Выключи музыку! – потребовал Тути.

– Лучше я сыграю что-нибудь еще. – Мальчик побежал наверх.

Из кухни донесся треск, потом шипение, дом завибрировал на низкой частоте.

Источником вибрации стало четырехмерное существо, перемещающееся по их трехмерному дому. Тути дрожал от волнения.

– Питер… – Руки Лорен сжались в кулаки.

– Пол пригласил гостей, – объяснил Тути.

Повернулся к лестнице. Первые четыре ступени лестницы и часть пола завертелись и исчезли. Потоком воздуха его едва не затянуло в дыру. Удержавшись на ногах, он наклонился, потрогал место разреза. Идеально ровная поверхность. Внизу зияла черная пасть подвала.

– Пол! – позвал Тути.

– Я играю им свое сочинение, – отозвался мальчик. – По-моему, им нравится.

Зазвонил телефон. Тути автоматически схватил трубку. На другом конце провода бесновался Хокрам.

– Сейчас говорить не могу…

Хокрам заорал еще громче, его услышала даже Лорен. Тути положил трубку на рычаг.

– Как я понимаю, его уволили. Вот он и злится. – Тути отошел на три шага, разбежался и перепрыгнул через черную дыру. Поднялся на пару ступенек, остановился как вкопанный. – Господи! – Его осенила новая мысль. – Они выбивают половицы из трехмерного пространства в четвертое измерение. Как Пол и говорит: неуклюжие увальни. Они могут нас убить!

– Он позвонит в иммиграционную службу, – предупредила Лорен.

Но Тути уже спешил наверх.

Пол сидел перед «тронклейвером» и самозабвенно наигрывал новую мелодию. Тути шагнул к нему, но путь преградила зеленая колонна. Твердая, как скала. Она чуть вибрировала. Участок потолка в четыре квадратных фута исчез из трехмерного пространства. Колонна превратилась в палку, покрытую извивающимися, как змеи, волосками.

Тути обошел палку и выдернул из розетки провод, идущий к «тронклейверу». Забор из коричневых сигар окружил компьютер. Сигары, вращаясь, удлинялись, тянулись к полу и потолку, потом превратились в ниточки и исчезли.

– Они тут плохо видят. – Пол словно и не заметил, что его концерт окончен. Лорен поднялась по наружной лестнице и теперь стояла за спиной Тути. – Извините за разгром.

А мгновением позже синтезатор, конус, миникомпьютер и соединяющие их провода исчезли, словно их и не было.

– Ничего себе, – вырвалось у Тути.

И тут же пришла очередь мальчика. Его перемещали более медленно, осторожно. Последней пропала голова. Пол светился счастьем:

– Им понравилась музыка!

Тути и Лорен остались вдвоем.

Лорен застыла как статуя. Тути ходил по кабинету, ероша рукой волосы.

– Может, он вернется, – пробормотал Тути. – Я даже не знаю… – Фразы он не закончил. Мог трехмерный мальчик выжить в четырехмерном пространстве, перемещаясь в право верх… или левовниз?

Тути не протестовал, когда Лорен решила позвонить приемным родителям мальчика и в полицию. По прибытии полицейских он с каменным лицом стоически выслушал их вопросы и обвинения и рассказал все, что знал. Ему не поверили. Никто не знал, чему можно верить. Зафиксировав все разрушения на фотопленку, полицейские ретировались.

Лорен заверила его, что их обоих или кого-то одного арестуют. Это лишь вопрос времени, сказала она.

– Что-нибудь им наплетем, – ответил Тути. – Ты им скажешь, что виноват только я.

– Не скажу. Но где он?

– Точно сказать не могу. Но думаю, что с ним все в порядке.

– С чего такая уверенность?

Он рассказал ей про сон.

– Но тебе это приснилось до его исчезновения, – заметила Лорен.

– Для четвертого измерения никакого противоречия в этом нет.

В последний день в доме Лорен Тути, надев пальто поверх халата, с самого утра вновь и вновь прогонял свою программу, пытаясь увидеть ана и ката. Бесполезно, у него слишком закостенели мозги.

За завтраком он повторил Лорен, что всю вину она должна свалить на него.

– Может, все обойдется, – ответила она. – Доказательств-то у них нет.

– Обойдется, как же, – вырвалось у него.

В дверь позвонили. Тути пошел открывать, Лорен последовала за ним.

Тути открыл дверь. На крыльце стояли трое мужчин в серых костюмах, один – с «дипломатом».

– Мистер Питер Торнтон? – спросил самый высокий.

– Да, – кивнул Тути.

Дверной косяк и добрый кусок стены с шипением пропали. Трое мужчин уставились на образовавшийся проем. Затем высокий невозмутимо продолжил:

– Согласно поступившим к нам сведениям, вы незаконно проникли в нашу страну.

– И кто же вам это сказал? – полюбопытствовал Тути.

За его спиной возник синий цилиндр, разросся до четырех футов и, вибрируя, повис в воздухе. Троицу так и сдуло с крыльца. Из середины цилиндра вылезла голова Пола, ниже – его рука.

– Мне у них нравится. – Пол улыбался. – Они – друзья.

– Я так и думал.

– Мистер Торнтон… – не сдавался высокий.

– Хотите со мной? – спросил Пол.

Тути посмотрел на Лорен. Она чуть кивнула, едва ли понимая, на что дает согласие, и он сжал руку Пола.

– Скажи им, что вина моя.

И Питер Тути исчез из этого мира. Воздух схлопнулся там, где было его тело. Пропала и половина бронзовой лампы, что висела у двери.

Не задавая больше вопросов, наложив в штаны, сотрудники иммиграционной службы ретировались к своему автомобилю. Больше они Лорен не тревожили.

Она не могла сомкнуть глаз три ночи подряд, а когда заснула, к ней явились Пол и Тути, чтобы спросить, не хочет ли она составить им компанию.

«Благодарю вас, мне лучше остаться здесь», – ответила она.

«Тут очень весело, – настаивал мальчик. – Они любят музыку».

Лорен покачала головой и проснулась. Невдалеке что-то свистело, тренькало, вибрировало.

Она решила, что это аплодисменты.

Глубоко вздохнув, она поднялась, чтобы достать блокнот и вновь взяться за книгу.

Сестры

– Ну кто же, как не ты, Летиция? – увещевала ее Рина Кэткарт, проникновенно заглядывая в глаза и поглаживая по плечу узкой ладонью. – Ты пойми, ведь никому другому эта роль не подойдет. То есть я хотела сказать… – Она запнулась, чувствуя, что сболтнула лишнее. – Ну, просто никто, кроме тебя, не сможет так убедительно сыграть стар… то есть я хотела сказать – пожилую женщину.

Чувствуя, как кровь приливает к лицу, Летиция Блейкли уставилась в пол, потом перевела взгляд на потолок, еле сдерживая слезы. Рина отбросила назад длинные, черные как смоль волосы и устремила на нее заклинающий взор. Ученики торопливо прошли мимо по чистенькому, устеленному дорожками коридору. Это крыло школьного здания выстроили совсем недавно.

– Слушай, уже занятия начинаются, – напомнила ей Летиция. – А почему именно старуху? И почему вы не обращались ко мне раньше, с другими ролями?

У Рины хватало ума понять, что она делает. А вот душевной чуткости ей явно недоставало.

– Пойми, это твой типаж.

– Значит, мой типаж – замухрышка?

Рина промолчала, хотя ее так и подмывало ответить «да», разом устранив все неясности.

– Или тебе нужен пончик?

– К чему стыдиться собственной внешности?

– Так вот к чему ты клонишь! Я – замухрышка, я – пончик! Я идеально подхожу на роль старухи в твоей дурацкой пьесе, и у тебя, единственной из всех, хватило наглости подойти ко мне с такой просьбой.

– Мы просто решили дать тебе шанс. Ведь ты такая замкнутая… Надо ведь попробовать свои силы. Вот увидишь – стоит тебе сыграть, и ты почувствуешь себя частью…

– Чушь собачья! – закричала Летиция, брызжа слюной. Рина боязливо попятилась. – Оставьте меня в покое – ясно вам?

– Ругаться-то зачем… – протянула Рина обиженно.

Летиция занесла руку для удара. Рина опять упрямым жестом откинула волосы и пошла прочь. Летиция прислонилась к кафельной стене и стала вытирать слезы. Она еще надеялась спасти косметику, но тщетно – тени уже размылись, мамина тушь потекла, оставляя на щеках черные разводы. Летиция тяжело вздохнула. Она вышла из умывальни и уныло побрела в класс, уже не боясь, что опоздает. Ей внезапно захотелось бросить все и вернуться домой.

Войдя в класс через пятнадцать минут после звонка, Летиция с удивлением увидела, что ученики ведут непринужденную беседу, а мистера Бранта и след простыл. Пока она шла к своей парте, несколько членов драмкружка, в котором состояла и Рина, провожали ее ледяными взглядами.

– Атавизм, – еле слышно произнесла Эдна Корман с другого конца ряда.

– Пробирочная, – привычно парировала Летиция, наклонив голову набок, в точности копируя манеры Эдны. – А где мистер Брант? – спросила она, ткнув в спину Джона Локвуда. Ее сосед не особенно одобрял метод коллективного обучения и при подобных обсуждениях оставался в стороне.

– Джорджию Фишер замкнуло, Брант поволок ее к консультантам. А нам сказал подключиться к сети и заниматься самостоятельно.

– Ничего себе… – Джорджию перевели сюда из окландского класса для вундеркиндов два месяца назад. Своим умом девочка резко выделялась на общем фоне, но примерно раз в две недели ее замыкало. – Пусть я толстая и уродливая, но зато меня еще ни разу не замкнуло, – произнесла Летиция шепотом, для одного Локвуда.

– Меня тоже, – сказал Локвуд. Он был ПР, как и Джорджия, но не вундеркинд. Летиции он нравился, но не настолько, чтобы перед ним робеть. – Хватит болтать, займись-ка лучше делом.

Летиция откинулась на спинку стула, закрыла глаза и постаралась сосредоточиться. Тут же включился ее персональный модулятор, изображение запрыгало перед глазами, постепенно обретая устойчивость. Вот уже неделю как она зубрила пособие по психологии пациентов и уже добилась кое-каких результатов. Крошечная медсестра – продукт КГ (компьютерной графики) – в белом халате и шапочке принялась дотошно выяснять, что Летиции известно о правилах ухода за смертельно больными людьми. «Это ли не атавизм? подумала Летиция. – Ну кто в наше время умирает от болезней?» Она переключилась на другую лекцию, и та же самая медсестра поведала ей о шоке, сопутствующем ПОП – пересадке органа и приживлению. По-настоящему Летицию интересовала лишь семейная медицина, но разве оттуда почерпнешь подобные знания?

Некоторым плановым детям их родители придали умственные и физические особенности, незаменимые для карьеры пилота. Их организм был бихимичным, то есть одинаково приспособлен к жизни в условиях земной гравитации и в открытом космосе. Куда было НГ – натурально-генному человеку – с ними тягаться?

Среди семисот юношей и девушек, зачисленных в этот колледж, НГ носителей натуральных геномов – насчитывалось всего с десяток. Все остальные были гордыми обладателями перетасованных ген, то есть плановыми детьми – красивыми, с точно нормированным, неизменным количеством жировой ткани. Родители заранее определили их параметры, стараясь сделать красивыми и непохожими на других, и все их пожелания были учтены. В результате на свет появились высокие, здоровые подростки с послушными волосами, кожей без единого пятнышка, легко адаптирующиеся к любой среде (замыкания тут не в счет), приветливые, дружелюбные, постоянно излучающие веселье. На сленге, уже чуть устаревшем, их презрительно именовали пробирочными – именно так когда-то в народе расшифровывали аббревиатуру ПР.

Летицию, немного полноватую, с неестественно белой кожей, вьющимися волосами, носом-картофелиной, с безвольным подбородком, асимметричной грудью – один сосок был больше другого и свешивался почти до парты – и болезненными менструальными периодами, в школе прозвали миссис Спорт за ее отвращение к гимнастическим упражнениям. НГ Спорт. Атавизм и Неандерталка.

Конечно, все эти красавчики ПД сильно рисковали, демонстрируя свою враждебность к НГ. Случись у нее нервный срыв, и родители получили бы полное право обратиться в суд и потребовать реформы порочной системы образования. Это был не частный колледж, в котором родители платят за обучение своих детей баснословные деньги, а общественная школа старого образца, со стандартными программами обучения и незыблемыми правилами. Особо злых насмешников сурово карали. Правда, в глубине души Летиция понимала, что сама она тоже не подарок.

Конечно, можно втереться в их компанию, сыграть старуху – сколько реализма придала бы пьесе ее атавистическая внешность – и весело заняться самоуничижением, как это делала Элен Роберти, в сущности, не такая уродина – стоило этой актрисе поменять прическу, и она выглядела бы вполне сносно. Или предстать перед публикой флегматичной и исполненной скрытого лукавства, как Берни Тибальт.

КГ-медсестра наконец дочитала свою лекцию по ПОП. Летиция мало что почерпнула из ее объяснений. Теоретический курс казался ей довольно нудным, а для практических занятий она еще не созрела. Набор дисциплин был таков: спецсеминары по будущей профессии – при этом ее желания не учитывались – и две программы по эстетическому воспитанию, включавшие занятия в индивидуальном оркестре каждую пятницу и обзоры лит/видовских публикаций по уик-эндам раз в две недели.

Для медицины Летиция не очень-то годилась, хотя и не желала этого признавать. Ее интеллектуальное созревание длилось дольше, потому что мозг натурально-генного ребенка уступал мозгу ПР, устроенному по оптимальной схеме.

Летиция страдала от своего тугодумства. И сама часто сомневалась, что из нее выйдет хороший доктор. Ко всему прочему она еще была невероятно брезглива. А ведь никто, даже ее собратья-НГ, не захотят лечиться у доктора, бледнеющего при виде крови. Летиция мысленно попросила медсестру начать лекцию заново.

А тем временем Рина Кэткарт с головой погрузилась в свою программу, и лицо ее теперь выражало полное блаженство. Она впитывала знания быстро и с наслаждением, словно сладкий нектар.

Да, вот что значит мозг без изъянов.

Минут через десять мистер Брант привел обратно Джорджию Фишер, бледную, с затуманенным взглядом. Девочка села в соседнем ряду, за два кресла от Летиции, и послушно включила модулятор, а Брант вернулся к пульту, чтобы, задав общую программу, скоординировать деятельность класса. Эдна Корман что-то шепнула Джорджии на ухо.

– Не так уж сильно меня замкнуло, – мягко сказала та.

– Как дела, Летиция? – Перед ней возникло лицо КГ-автоконсультанта, искаженное помехами. Впрочем, не это сейчас волновало Летицию – главное, раз появился АК, значит, жди неприятностей, будь картинка хоть какой чистой.

– Паршиво, – ответила она.

– Да что ты! А в чем проблема?

– Мне бы поговорить с доктором Рутгером…

– Ага, значит, не веришь больше своему старому другу АК?

– Просто мне нужно с ним поговорить с глазу на глаз.

– Доктор Рутгер – человек занятой, дорогая моя. Человек ведь не может находиться сразу в нескольких местах – не то что твой друг АК. И все-таки – вдруг я смогу тебе помочь?

– Тогда включи шестнадцатую программу.

Изображение перед ней заколыхалось, и лицо постепенно обрело черты Мариан Темпесино, единственной из КГ-персонажей, в обществе которой Летиция чувствовала себя по-настоящему уютно.

На этот раз помех не было – значит, программу использовали редко, что было только на руку Летиции.

– Шестнадцатая на связи. Летиция, да на тебе лица нет! Что, никак не подстроишься под остальных?

– Я хотела бы побеседовать с доктором Рутгером, но он занят. Так что пока я доверюсь вам. Пусть запись разговора поместят в мое личное дело. Я хочу уйти из этой школы. Хочу, чтобы родители забрали меня отсюда и перевели в специальное заведение для НГ.

Лицо Темпесино осталось совершенно бесстрастным. Этим Летиции и нравилась программа шестнадцать.

– Почему?

– Потому что я – уродка. Родители сделали меня такой, и мое место среди остальных уродов.

– Ты не уродка, ты – натуральная.

– Чтобы выглядеть не хуже других – например, Рины Кэткарт, – мне придется до конца жизни заниматься биопластикой. Мало того – меня еще попросили сыграть старуху в какой-то пьесе. Выходит, ни для какой другой роли я не гожусь? Ну сколько можно все это терпеть?

– Да они просто хотят принять тебя в свою компанию.

– Но ведь мне же обидно! – не выдержала Петиция. В глазах у нее стояли слезы.

Изображение Темпесино заколыхалось – видимо, зафиксировав эмоциональный взрыв, АК перевел беседу на более высокий уровень.

– А куда бы ты хотела перевестись, Летиция?

Летиция задумалась на какое-то мгновение.

– Туда, где уродство считается нормой.

– Ну что же, тогда давай перенесемся лет этак на шестьдесят назад. Ты готова?

Она кивнула и стерла очередную порцию туши тыльной стороной ладони.

– Тогда поехали.

Это было похоже на сон. Летиция видела все в каком-то тумане пользуясь модулятором, она никогда не испытывала ничего подобного. Образы КГ, собранные с тысяч миль пленок со старыми фильмами, создавали иллюзию путешествия по времени. Она словно попала наконец в то место, которое ей хотелось бы назвать своим домом. Лица мелькали перед ней – неповторимые в своем уродстве, преждевременно состарившиеся, в очках. Попадались среди них и красивые, даже по сегодняшним меркам. Показав лицо крупным планом, объектив затем захватывал человека в полный рост, показывая его тело потерявшее форму или тренированное, чрезмерно грузное или худосочное, бледное или красное от повышенного кровяного давления. Человечество, каким оно было шестьдесят лет назад, предстало перед ней во всем своем разнообразии, со всеми присущими ему изъянами. Именно то человечество, частью которого хотела бы быть Летиция.

– До чего же они прекрасны! – мечтательно сказала Летиция.

– Сами они так не считали. Именно тогда люди ухватились за возможность сделать своих детей красивыми, умными и здоровыми. Это было переходное время, Летиция. Так же как и сейчас.

– Сейчас все на одно лицо.

– Думаю, ты несправедлива, – возразил АК. – У нынешних людей тоже сохранились индивидуальные черты.

– Но только не в моем поколении.

– В твоем поколении – в особенности. Посмотри-ка.

АК показал ей десятки лиц. Они почти не отличались друг от друга, зато все были красивые. На некоторых Летиция не могла смотреть без боли – она знала: никто из этих людей не станет ее другом, никогда ее не полюбит для них всегда найдется кто-то красивее и желаннее НГ.

– Жаль, что родители мои не жили в то время. И зачем только они сделали меня уродкой?

– Ты не уродка. Ты просто развиваешься естественным путем.

– Еще какая уродка. Они дразнят меня ДГН – дегенераткой.

– А может быть, ты иногда сама нарываешься на грубые слова?

– Нет! – Кажется, беседа заходила в тупик.

– Видишь ли, Летиция, всем нам приходится подстраиваться под окружающий мир. Даже сегодня в мире хватает несправедливости. Ты уверена, что сделала все от тебя зависящее?

Вместо ответа Летиция заерзала на стуле и попросила разрешения выйти.

– Подожди минутку, – сказал АК. – Мы не закончили.

Летиции был знаком этот тон. АК имели право проявить порой некоторую жесткость. Например, отправить самых дерзких учеников на уборку территории или задержать после занятий и поручить им работу, обычно выполняемую компьютерами. Летиция горестно вздохнула и снова уселась на стул. Она терпеть не могла подобных назиданий.

– Юная леди, вы несете на своих плечах огромную ношу.

– У меня ведь есть запас прочности.

– А теперь успокойся и послушай меня. Всем нам позволено критиковать политику, кем бы она ни вырабатывалась. Такие понятия, как честь мундира и уважение к вышестоящим, не прижились в двадцать первом столетии. Теперь уважение нужно заслужить. На студентов это тоже распространяется. Среднестатистический студент, в соответствии с плановой политикой, обладает четырьмя основными талантами. Наша социальная политика обеспечивает каждому рабочее место, на котором найдется применение хотя бы двум из этих талантов. Их никто не принуждает выполнять именно эту работу, и, если какое-то занятие им не по душе, они вольны уйти. Но при этом общественное мнение требует, чтобы каждому из нас была гарантирована работа по специальности. В том числе и тебе. И как бы тебя ни называли, но твои умственные способности не ниже, чем у ПД, и количество развиваемых талантов – то же. Ты молода, время твоего созревания определено природой, но ты не хуже других. Ты не дефективная. Есть люди гораздо более упрямые, чем твои родители, но даже к их потомству это слово неприменимо. А ведь твоей маме по крайней мере обеспечили дородовой уход, ты получала корректирующие питательные добавки, твои родители позволили биотехнологам устранить твои аллергические реакции.

– И что с того?

– А то, что теперь все в твоей власти. Если у тебя не хватит воли, тебе станут уделять не больше внимания, чем обычному ПР. И тогда тебе придется выбирать работу второго или третьего порядка или даже… – АК сделал паузу, – или даже жить на государственное пособие. Ты этого хочешь?

– У меня ведь высокая успеваемость.

– Но ты выбрала профессию, не соответствующую твоим развиваемым способностям.

– Мне нравится медицина.

– Но ты слишком брезглива.

Летиция пожала плечами.

– И к тому же у тебя неуживчивый характер.

– Ты просто скажи им, чтобы они от меня отстали. Я готова вести себя примерно, но не позволю обращаться с собой как с уродкой. А Эдна Корман назвала меня… – Она внезапно смолкла. У студентов словечко «атавизм» всегда было в ходу, но люди из школьного руководства, курирующие НГ, могут из-за такого пустяка подпортить Эдне личное дело. – …Впрочем, ладно, это все ерунда.

АК перевел беседу на прежний уровень, и перед ней вновь возникло лицо Темпесино. Соответственно изменился и тон беседы.

– Ну вот, кажется, все выяснили. Вам просто нужно притереться друг к другу. Спасибо, что доверилась мне, Летиция.

– И все-таки я хочу поговорить с Рутгером.

– Мы уже послали запрос. Ну а пока займись, пожалуйста, учебой.

– Ты бы хоть немного внимания уделила брату, когда он что-то рассказывает, – попросила Джейн.

Роалд, как всегда, очень пространно и занудно рассказывал о теоретическом курсе кораблевождения для начальных классов. Летиция вставила из вежливости пару реплик, а потом снова принялась сосредоточенно рассматривать поставленную перед ней тарелку. Есть не хотелось.

Джейн, понаблюдав за ней украдкой, поняла ее настроение и протянула вазочку с клубникой, посыпанной сахаром.

– Что тебя гложет?

– Меня – ничего. Это я всех ем поедом.

– Ха! – воскликнул Роалд. – Метко сказано. – Он ухмыльнулся, продемонстрировав всем, что у него не хватает двух передних зубов.

Летиции виделось в этом что-то зловещее. Другим детям вставляют временные протезы. Но в их семье это не принято.

– И когда вы наконец научитесь уважать друг друга, – укоризненно покачал головой Дональд. Потом взял вазочку у Роалда и, отложив немного ягод себе в чашку, поставил перед Летицией. – Одной пятнадцать, другому восемь… – С этой нехитрой арифметики начинались все его поучения, суть которых – нужно вести себя по-взрослому, в каком бы возрасте ты ни был.

– Опять ты пообщалась с автоконсультантом? – догадалась Джейн. Она слишком хорошо знала свою дочь.

– Да, опять.

– Ну и?

– Я сейчас не в настроении.

– Почему бы? – спросил Дональд.

– А потому. Опять ей все не так. Лишь бы похныкать, – пробурчал Роалд с набитым ртом. Сок капал с подбородка, он подставил ладошку и слизнул упавшие капли. Джейн пришлось-таки прибегнуть к помощи салфетки. После чего Роалд невозмутимо продолжил: – Она жаловалась.

– На что?

Летиция покачала головой и не ответила.

Все уже доедали десерт, когда она вдруг хлопнула ладонями по столу:

– Зачем вы это сделали?

– Что сделали? – недоуменно спросил отец.

– Почему Роалд и я – нормальные? Почему вы нас не сконструировали?

Джейн и Дональд быстро переглянулись и затем не сговариваясь повернулись к Летиции. Роалд посмотрел на нее ошарашенно.

– Ну теперь-то ты наверняка знаешь почему, – сказала Джейн, потупившись, то ли в замешательстве, то ли сдерживая гнев.

Теперь уже Летиции ничего не оставалось как идти напролом:

– Нет, я не знаю. Правда, не знаю. Наверное, вы сделали это по религиозным мотивам?

– Ну, можно и так сказать… – замялся Дональд.

– Нет, – твердо возразила Джейн.

– Тогда почему?

– Мы с твоей мамой…

– Я не просто их мама, – вмешалась Джейн.

– Мы с Джейн считаем, что у природы есть свои замыслы, в которые мы не вправе вторгаться. Если бы мы, поддавшись общему настроению, подписали предродовой контракт на создание ПД и решали бы путем жеребьевки, кого нам завести – девочку или мальчика, – мы тем самым учинили бы насилие над природой.

– И все-таки ты пошла рожать в больницу?

– Да, – признала Джейн, по-прежнему избегая смотреть на детей.

– Но ведь это не натуральные роды, – язвительно сказала Летиция. Почему ты не предоставила самой природе решать – мертвыми нам родиться или живыми.

– Мы никогда не претендовали на то, чтобы нас считали последовательными, – сказал Дональд.

– Дональд… – угрожающе произнесла Джейн.

– Все имеет свои пределы, – пояснил Дональд, виновато улыбаясь. – Для нас таким пределом является вторжение в организм на хромосомном уровне. Вы ведь это проходили в школе. Знаешь, сколько протестов было, когда на свет появились первые ПД? Твоя бабушка тоже протестовала. Ведь мы с твоей мамой – НГ. Конечно, среди людей нашего поколения процент НГ гораздо выше.

– А сейчас мы – уроды, – сказала Летиция.

– Ну, смотря что ты под этим подразумеваешь. То, что среди подростков мало НГ? Тогда ты, пожалуй, права, – согласился Дональд, взяв жену за руку. – Но с другой стороны, это означает, что ты особенная, избранная.

– Нет. Не избранная. Вы поставили нас на кон в азартной игре. Из нас вообще могли получиться НД – недоразумения. Не просто ДГН, а умственно отсталые или психопаты.

Неловкое молчание зависло над столом.

– Вряд ли, – наконец выдавил Дональд. – У нас с твоей мамой хорошие гены. Твоя бабушка настояла, чтобы мама вышла замуж за человека с хорошим генотипом. В наших семьях не было людей с врожденными дефектами.

На это возразить было нечего. Почувствовав, что ее загнали в угол, Летиция отодвинула стул и, извинившись, выскользнула из столовой.

Поднимаясь к себе, она слышала обрывки разговора. Родители о чем-то возбужденно спорили.

Роалд взбежал по лестнице следом за ней и, обогнав, злобно спросил:

– Зачем ты все это затеяла? Мало мне в школе этого дерьма, так нужно было его сюда принести?

Она вдруг вспомнила сцены из прошлого, показанные АК. В те годы семье с их доходами дом с четырьмя спальнями был не по карману. В Соединенных Штатах и Канаде жило вполовину меньше людей, чем сейчас. Люди больше страдали от безработицы и экономической нестабильности. Автоматизированных рабочих мест было меньше. Процент людей, зарабатывающих на жизнь физическим трудом – строительством, выращиванием и сбором урожая, рытьем траншей, – был в десять раз выше, чем сейчас. Сейчас такого рода тяжелой работой занимались лишь члены религиозных сект или сельскохозяйственных общин Венделла Барри.