Текст книги "Глубинка"

Автор книги: Глеб Пакулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

– Замри на всяк случай, – предупредил он, отводя назад руку.

Нож блеснул перед глазами Семена и на вершок вклюнулся в стену. Покачиваясь в бревне, нож терся рукояткой о его ухо.

– Этак мы на солонцах разве только зверя кололи, когда с порохом бывало худо. А то – копьем. Понаторели, есть надо было, – с укором сказал Василий и посоветовал: – Отходи от страху, а то жила главная лопнет. А урок вчерашний доделай – лучины наколи.

Он вышел. Семен раскачал нож, выдернул из бревна. Устя обметанными тенью глазами встретилась со взглядом Семена, и он опустил прихваченную сединой голову.

С этого дня стала Устя сторониться Семена. Робко заговаривал при случае – молчала. Мучался Семен, но виду не показывал. Еще жаднее налег на работу и с каждой новой щепотью золота прибавлялось охоты добавить к паю еще несколько. Василий не вспоминал про нож, но стал еще суровее, чем прежде: давил в Семене попытки подняться. Постепенно перекочевал из тайги в зимовье топор, за ним ружье. Понял Василий, что совсем кончился прежний Семен. Так лосось-рыба, идущая на икромет, бьется из последних сил на шиверах и перекатах, а выметав икру – пустая и вялая скатывается вниз по течению.

5

Тихая подкралась осень. Семен с Василием сидели на отвалах породы, курили. Шурф старика давно выработали, рядом пробили еще несколько, но достать круто падающую в недра жилу оказалось не под силу. Заливало водой, не помогала и крепь – оползал грунт. По утрам от первых оснежей хрупали под ногами корочки палых листьев, отгорланили в небе последние гусиные косяки. Подступила зима.

– Вдвоем не взять больше! – Василий отщелкнул окурок. – В Витим надо живой ногой обернуться, людишек поднанять. Артелью будет куда сподручнее.

– Артелью? – Семен покрутил головой. – А как же расшивы твои, дело в Иркутске-городе как же? Ведь золотишко придется делить на артель, на всюё!

– Ха!.. Я хозяин, я и плачу. А плачу, как плачу – скупо. – Василий сковырнул с ичига ком грязи. – Дело тут можно заварить нешуточное, прииск открыть. Людишек что мошки будет. Налетай – кормлю!.. Зимой, как плывуны подморозит, копаться начнем. Теперь – шабаш. – Василий поднялся. – Айда в зимовье, дотолкуемся. Ночь теперь длинна.

Семен встал, и они след в след зашагали вниз от участка.

– Значит, кто-то из нас за людишками да харчами для них податься должон, – налегая локтями на стол, заговорил Василий, поочередно переводя взгляд с Усти на Семена. – Ее не пошлешь – баба, тебе нельзя тоже. Стало быть, мне двигать.

– А что мне нельзя? – весело спросил Семен. – Не до Киева, чай, доберусь ходом.

Василий откачнулся к стене, прогудел удивленно:

– Но дурно-ой!.. В селе тебя мигом стреножат, а то и удавку на шею накинут, кумекаешь?

– Ты это о чем? – забеспокоился Семен.

– О том, – в улыбке расплылось лицо Василия, – что с вольной в кармане с каторги не бегут, по тайге не хоронятся.

Семен дернулся, вскочил на ноги. Табуретка со стуком покатилась к порогу.

– Ты зачем это врешь?! – недобрый огонь забродил в глазах Семена. – Ты откудова взял, что я беглый?!

– Не хайлай, – хмуро предостерег Василий. – Живи, старайся, чем тебе здесь не воля?

– Мужики-и, сдурели? Свару в тайге заводите! – сунулась к ним Устя, но Василий жестом осадил ее.

– Слышал, Сенька? Верно баба говорят – тайга вокруг, глухомань… В село пойду я. Утром и двину.

– Ага, – Семен сцепил зубы. – Валяй, я тоже ударюсь следом.

– Боишься, артель-то приведу, да не туё? Жандармскую? – Василий махнул рукой. – Брось. Тайга – государства вольная, тут своя правда, тут не выдают.

– Крутишь! – выкрикнул Семен. – Глаза отводишь. Чужими руками отделаться замыслил, своих марать боишься – богу молишься!

– Тю-ю, дурень, – снова отмахнулся Василий. – Говорю – сядь, обмозгуем, дело обчее. Чего кажилишься?

– Неча мозговать. Давай мне мою долю, и весь сказ! – не унимался Семен. – Вольный я казак? Вольный!

– Матерь божья, заступница, – меленько закрестилась в темном углу напуганная Устя.

– Вольный, – жамкая ручищей бороду, согласился Василий, – а все ж дурак… Устя, давай ужин на стол. Я скоро.

Василий натянул армяк, вышел. Устя, как и Семен, прислушалась к удаляющимся шагам, спросила из темноты:

– Уходишь, Семен, решился? – Вышла из угла, прижала к груди руки. – А я-то думала, сломался ты… Уйдешь, а я как же?

– А? – бессмысленно глядя на нее, переспросил Семен.

– Со мной-то что станет?

– Уйдем. Вместе. Ночью, как заснет.

– Бог тебя наградит, Сеня! – обрадовалась Устя. – Бог, Сеня…

– Тихо ты! – Семен ударил кулаком по колену. – Ужин давай, чтоб все складно было, как наказал. – Хитрый, черт.

Пока Устя собирала ужин, вернулся Василий. Сдвинув в сторону чашки, поставил на стол берестяной туесок, сказал:

– Все тут, без утайки. – Он высыпал содержимое туеска, и все трое молча уставились на грудку золота песком и самородками, блекло отсвечивающую на щербатом столе.

– Вот твое, – Василий ладонью отгреб ровно половину, пододвинул Семену. – Небось не в обиде? Бери и поутру мотай на все четыре. Теперь же ночь, прогонять не стану.

Блеснами заиграли глаза Семена.

– Эх-эх ты, сколь! – Обрадовался он и испугался. – Многовато одному-то. Отбавь. Двое вас.

– А я на двоих тебе и отсыпаю, – округляя ноздри, усмехнулся Василий. – Радуй душу. Я себе добуду.

Семен промолчал. Устя поймала взгляд мужа, брошенный в запечный угол, закусила руку.

– Ва-а-асенька! – охнула она, оседая на скамью.

– Цыц! – полоснул ее взглядом Василий. – Кого пожалела, металлу?.. А ты бери, Семен, бери. Твое кровное.

– Тогда благодарствую, – поклонился Семен. – Верно скажу, что должон. Чего там! Ты в аккурат догадался – беглай я. А этого хватит откупиться.

– Оно и ладно, – Василий сел на табуретку, отчего она хрустнула всеми суставами, шумно захлебал похлебку.

– Тяжелое да приятное, – шептал Семен, заворачивая золото в лоскут выделанной сохатиной шкуры…

– Садись, ешь, – Василий указал на миску. – Или разбогател и сыт?

– Разбогател! Верное слово, – опять поклонился Семен. – Благодарствую вдругорядь. – Он упрятал сверток под ошкур штанов, подсел к столу.

Устя подала чугунок с мясом. Василий кончил хлебать, облизал ложку. Ухватив кусок мяса, шмякнул в пустую миску, попросил:

– Подай-кось нож, Устя.

Устя отделилась от печки, протянула нож Семену.

– Возьми, – сказала, – передай.

Не глядя на Устю, Семен нехотя взял нож и так же вяло протянул его Василию. Устя задом отступила к печке, прикусила губы.

– Может, останешься, Семен? – кромсая мясо, полюбопытствовал Василий. – А то не ровен час, подстрелят на тропе. Балуют этим промыслом кое-кто… Хозяйствовать обоя начнем, а?

– Оно бы конечно, – Семен отодвинул миску, – да опять же какой из меня хозяин.

– Обоя, говорю, будем. Дело нехитрое, – Василий мотнул бородой, – да и погодка задурила, чуешь? С верховьев ветер, снежку бы не принесло.

Семен чуть отвернул от него голову, скосил глаза на дверь, прислушался.

– Прихватит где-нибудь и схоронит, – гудел Василий. – Тайга, она свое кре-епко доржит. Сам пропадешь и золотишко оставишь, а в ем труд заложен куда-а какой. – Он встал, подошел к двери, распахнул. В темном проеме, на свету, густо мельтешили снежинки.

– Господи Исусе! – перекрестилась Устя. Пар, вваливаясь в натопленное зимовье, расползался по полу, клубился белым.

– Здравствуй на легком слове, – поклонился в темноту Василий. – Пришла-а долгая!

Яркими от злых слез глазами Семен глядел на белые хлопья и в густом, поднявшемся до колен пару казался безногим. Устя не крестилась больше. Опустив неживые руки, глядела со страхом.

– Надолго задурила! – с мрачным торжеством определил Василий и, крякнув, захлопнул дверь. – Теперь и мне не выбраться. Куда в такую беду, – заговорил он, усаживаясь за стол. – Переждать надо. Ужо отстоится погодка, а там на лыжах. – Перегнулся, тронул Семена за плечо: – Оставайся, говорю. – Кивнул на Устю, подмигнул: – Раз все делим поровну, так уж и быть – делим все. Обоя, сказал, зачнем хозяйствовать.

Семен покрутил головой:

– Пойду я. Сейчас и пойду. Будь что будя!

– На ночь-то глядя? – Василий хмыкнул. – Прыткай… А не пущу?

– Поделились ведь, чего там? – Семен развернулся к Василию. – Как же так – не пущу? Вольнай я!

– Бог только вольнай, – метнул в потолок глазами Василий. – Он. Один.

– Уходи, Семен, – зажмурившись, обронила от печи Устя. – Все одно смертынька, уходи.

Семен с испугом, Василий удивленно повернулись к Усте. Она открыла глаза, в упор глядела на них обоих.

Упруго навалился на зимовье ветер, трепал на крыше дранье, насвистывал непутевое. Семен нашарил на столе тяжелую, тусклого олова кружку и, не спуская глаз с Усти, стал глотать остывший чай. Справа, за его спиной, тяжело дышал Василий. Глядя мимо Семена на Василия, Устя напряглась, убрала руки за спину и тут же, взвизгнув, отдернула их от раскаленной печи.

Как от выстрела, ударившего внезапно, Семен испуганно отпрянул, крутнулся к Василию и с ходу ударил его по скуле зажатой в руке кружкой. Василий ахнул, свалился на Семена и, поймав за шею, страшно давнул. Хряпнули под пальцами связки, затрепыхался Семен. Василий оттолкнул его, сжал руками разрубленную скулу.

Роняя на рубаху розовые хлопья, Семен пятился к двери. Толкнув ушат, он опрокинул его, и, боднув головой косяк, упал у порога.

Устя прыгнула на нары, вжалась в угол. Изуродовав ногтями щеку, замерла с открытым ртом в безголосье. Василий раскачивался над столом, скрежетал зубами.

– Очухайся только, – стонал он, – колодину к ноге прикручу. С ней в шурфе и подохнешь. – Ощупью пробрался к нарам, попросил:

– Дай-ка тряпку, Устя, морду замотать…

Устя подождала, потом спрыгнула на пол, огляделась. Василий лежал ничком, не шевелился. Тогда она подбежала к порогу.

Алой брусникой цвела холщовая рубаха Семена. Глядя на нее, Устя нахмурила брови, потом улыбнулась виновато, наклонилась, захватала ягодины, собирая их в горсть. Вдруг, счастливо хихикнув, она растопырила перепачканные пальцы, лизнула их, похвастала кому-то:

– Спела-то кака!

Подхватившись с пола, она подбежала к светцу. Хищно подмигивали со стола рассыпанные самородки. Устя показала им язык, выхватила из рогульки лучину и, крутнувшись, выскользнула за дверь. Там, привстав на носки, сунула огонь под крышу, колом приперла дверь, отбежала.

Зверем, пойманным в сети, метался в прибрежных тальниках ветер, раскачивал гудящие ели, сеял с реки водяной пылью. Скоро ближние к зимовью деревья выхватило из темноты пламя. Оно длинно полоскалось из-под крыши, ревело. Где-то в черном урочище тревожно заухал на зарево филин, а у зимовья, выстелив по ветру космы, приплясывала, увертываясь от искр, хохочущая Устя…