Текст книги "Сеть паладинов"

Автор книги: Глеб Чубинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

– Кто мог следить за ними? Агент Совета Десяти? Надеюсь, ты остался незамеченным?

– Я проверял. За мной никто не увязался.

Джироламо распорядился, чтобы Франческо продолжал «опекать» на странных монахов. Франческо отправился к родственникам спать, а вечером вернулся к «Чёрному орлу».

Однако ветер фортуны уже поменял своё направление. Как позже решил Джироламо, произошло это, вероятно, именно между четырьмя и пятью часами венецианской ночи, когда он производил обыск в кабинете сенатора. Если до вечера того же дня они могли бесконечно гадать и размышлять, что означают странные действия сенатора и его сына, кто такие монахи и что они делают, то с вечера нынешнего дня, ситуация стремительно изменилась.

К удивлению Франческо, выяснилось, что монахи, покинувшие гостиницу ещё днём, в «Чёрный орёл» не вернулись. Не вернулись они и на следующий день. Брат Лука и брат Чиприано, прожив на одном месте почти два месяца, как в воду канули. С исчезновением монахов прекратились и ночные прогулки сенатора в гондоле, и тайные отлучки его сына. Впрочем, Филиппо, за которым отдельно наблюдал Джанбаттиста, один раз навещал свою куртизанку в приходе Святого Креста. А когда и третью ночь сенатор и его сын провели в стенах дома, стало окончательно ясно, что их ночные прогулки прекратились.

Воспользовавшись паузой, но не снимая наблюдения, Джироламо на один день срочно отплыл в Падую с донесениями для Реформатора.

Ночное плавание в грузовой барке из Фузины до Падуи он проспал, накрывшись рогожей и закутавшись в плащ. Перед тем как заснуть, вглядывался в звёздное небо и размышлял, что за всё время слежки за Феро они ничего толком не узнали.

Наутро он предстал перед Лунардо в столовой Реформаторского дома. Мессер Маркантонио сидел за столом, накрытом для завтрака. Свежий, в лёгкой домашней рубашке, поверх которой был наброшен халат с откидными рукавами, Реформатор поглядывал на подчинённого добродушно и чуть насмешливо. К благоуханию цветов на столе примешивался сильный пряный и аппетитный аромат. Джироламо сразу узнал запах «турецкой воды», так называемого кахве или кафе – напитка, изготовленного из зажаренных, размолотых и сваренных в кипятке семян африканского растения. По мнению Джироламо, запах был куда приятней вкуса. Лунардо привёз манеру пить кахве из Константинополя и каждое утро с видимым удовольствием выпивал чашечку перед походом в Бо, а также настойчиво рекомендовал напиток всем знакомым, которые имели неосторожность оказаться с ним за утренним столом.

– Подкрепись, – сказал Реформатор и подал знак слуге поставить перед Джироламо чашку из китайского фарфора.

Под пристальным взглядом начальника Джироламо сделал несколько вежливых глотков чёрно-бурой терпкой и горячей жижы. Чувствуя, как отдающая навозом кашица вязнет в зубах и как начинает колотиться сердце, он поспешно протянул руку за стаканом воды.

Маркантонио плеснул ему воду из графина.

– Вообще-то по правилам воду следует пить до, а не после, – заметил он. – Выпей до конца. Это чудесное снадобье заставляет встать даже немощного. А тебе после бессонной ночи...

– Я выспался, падроне.

– В самом деле? В лодке? – Лунардо скорчил гримаску и махнул рукой. – Ладно, ладно, прости старика. Конечно, все по-разному переносят путешествия...

Пока Лунардо рассматривал с десяток зарисовок сенатора, его дома, обстановки кабинета, образец его почерка и подписи, Джироламо подробно пересказал все события последних дней, не упуская ни малейшей детали и стараясь быть скрупулёзно точным. Реформатор слушал внимательно, не перебивая, чуть прищурив правый глаз. Время от времени он выпячивал губы и пощипывал рукой кончик носа.

– Говоришь, братья Лука и Чиприано? Забавно. Мы же знаем одного брата доминиканца Чиприано ди Лука. Его разыскивают венецианские агенты от Праги до Рима. Если это совпадение, то, воистину, это самая едкая шутка провидения! Или кто-то другой так пошутил? Любопытно, монахи православные, одеты как минориты, живут в доме для немецких паломников, лютеран-еретиков, записываются в гостинице как французы, а говорят по-каталонски! И при этом свободно расхаживают по ночной Венеции! Тьфу ты! Как думаешь, уж не ведёт ли сенатор Феро переговоры с представителями готовящейся против османов Священной лиги?

Предположение мессера Маркантонио заключалось в следующем: представители лиги под видом боснийцев ведут секретные переговоры с венецианцами или той частью венецианских магистратов, на которых намекает Канцлер. Феро, скорее всего, должен знать, с кем имеет дело. Реформатор нашёл некоторые материалы о сенаторе в архивах Бо. Оказывается, Феро тоже был выпускником университета. Занимался уголовным правом, но также проявил блестящие филологические способности. Изучал хорватский язык, албанский. Таким образом, Феро уж никак не может спутать славянских и греческих монахов с каталонскими! Остаётся один вывод. Феро знает, с кем имеет дело! Но если это так, то о чём же он ведёт переговоры? О совместном выступлении против турок? Каталонцы могут быть и посланниками понтифика, представителями римского Папы! И представителями его католического величества короля Испании!

– Это следовало бы узнать раньше, – уныло проговорил Реформатор. – Теперь, если они не вернутся, боюсь, мы не узнаем этого. И не нравится мне этот Филиппо, – заметил он, разглядывая карандашный портрет молодого патриция. – Ничего приятного ты мне о нём не рассказал. Очень странно он себя ведёт. Кто у тебя им занимается?

– Пьетро и Джанбаттиста Первый. Они установили его подружек.

– Подружки – это замечательно. Пусть займутся финансами Филиппо. Мне кажется, его траты явно превышают его возможности. Ведь, как мы знаем, достаток семьи сенатора очень невелик.

– Я дал задание Пьетро заполучить контракты, которые Филиппо заключил со своими двумя куртизанками, – сказал Джироламо, затем вынул из папки лист бумаги с параллельными столбцами заглавных букв и протянул его Лунардо. Он объяснил, что таких листов было немало – дюжина.

– Что это? Шифр? – спросил Реформатор, с недоумением рассматривая лист. – Это ты взял у сенатора?

– Нет. Скопировал по памяти. Ума не приложу, что это. Я использовал этот листок только как образец. Похитить оригиналы я не решился.

– Что ещё?

– Ещё было несколько эротических рисунков, их копии, прошу простить, я сделать не успел.

– В самом деле? И жаль. Я тебя учил собирать всё, что может быть нам интересным. – Лунардо помолчал, потом вдруг спросил. – А кстати... рисунки ты внимательно рассмотрел?

– Падроне, вы это серьёзно?

– Совершенно серьёзно. В сюжетах не было ли чего-то... необычного, выдающего вкус и пристрастия хозяина?

– Нет. Это были хорошие, но обычные наброски.

Джироламо показал Лунардо зарисовку странной рогатки, которую видел на столе. Лунардо, также внимательно рассмотрев предмет, сказал:

– Я передам его нашим механикам. Пусть попытаются разобраться. – Он задумался. – Странно.

– Странно что?

– Всё складывается весьма странно, ты не находишь? Мы очень многое увидели за эти дни. Какая-то комедия, сюжета которой мы так и не поняли, хотя все разворачивалось перед нашими глазами. Досадно, что обыск ничего не дал. Давай подведём итог.

Каждую третью ночь наш сенатор вот уже в течение десяти дней, а если верить Канцлеру, то уже почти два месяца, с заметной регулярностью выбирается на ночные прогулки в гондоле. Во время прогулок встречается с некими монахами. Катается ли он всю ночь с ними или посещает какие-то определённые места, мы не знаем. Прогулки его, это правда, немного странны. Но есть ли в них что-то осуждаемое нашим законом, религией или нравственностью? Ведёт ли он переговоры или просто беседует и гуляет, нам тоже неизвестно. Никаких доказательств, что ведутся политические переговоры, у нас нет. При этом сенатор не таится, не скрывается, ведёт себя естественно.

Монахи, о которых нам говорили, что они с Балкан – из Греции, или Албании, или Боснии, оказываются католическими монахами из Каталонии. И эти особо не таятся, не скрывают, по крайней мере, своей римско-католической принадлежности. Да и то, что они записались французами, а сами каталонцы, я думаю, это очень невинная и распространённая манера у тысяч путешественников, которые ежедневно прибывают в наш светлейший город. Нет никаких доказательств, что монахи имеют какие-то преступные намерения или совершают какие-то опасные для государства действия.

Наконец, великовозрастный сын сенатора. Живёт широко, даже немного разгульно. По ночам ходит развлекаться в дом на кампо Сан-Поло. Шарахается от ночной стражи. Возможно, посещает притон или страстный игрок и просаживает денежки отца. Лазает через окно кабинета своего папаши, куда проникает, скорее всего, тайно и пользуясь его ключом, скорее всего тоже незаконно. Так? Я правильно все излагаю?

Джироламо кивнул.

– Вот я и спрашиваю себя, – продолжал мессер Маркантонио. – Ну и что? Что с того? Если группа опытных мастеров своего дела начнёт следить за каждой венецианской семьёй, то знаешь, сколько всего секретного обнаружится? О-го-го! Одних только адюльтеров наберётся на все адские котлы! И ты понимаешь, что если начать наблюдать за мной или тобой – то мы дадим пищу для преступных подозрений гораздо большую, чем семейство сенатора. Оставим их странности для них.

– Так что же, падроне? Сворачиваемся и снимаем наблюдение?

– Нет. Я думаю, потратив уже некоторое количество времени и денег, мы можем погодить ещё несколько дней. Я думаю, надо закончить. Наблюдение интенсивное придётся, конечно, снять. Пусть кто-нибудь присматривает за домом сенатора. Давайте соберём последние сведения о монахах и Филиппо. И тогда закончим.

Лунардо замолчал, но продолжал сидеть ссутулившись. Джироламо знал по опыту, что эта поза означала – разговор ещё не закончен, падроне не высказал всего, что хотел бы сказать. Поэтому он молча продолжал стоять подле шефа, ожидая продолжения. Реформатор некоторое время потирал пальцами кончик носа, затем сказал:

– Имена этих монахов – Лука и Чиприано – вот единственное, что выглядит действительно подозрительным.

– Почему?

– Видишь ли, я не очень верю в совпадения. Особенно, если известно, кто такой Чиприано ди Лука и каковы его отношения с нашей Республикой. Мне кажется, что эти имена они выбрали неспроста. Но зачем и почему? Если бы эти люди, эти монахи не хотели привлекать к себе внимание, то псевдонимы их, согласись, крайне неудачны. Значит, наоборот, они хотели привлечь к себе внимание. Кого? Тех, кто знает о брате Чиприано. Для чего? И почему они до сих пор не арестованы Советом Десяти? Вот что странно.

Через несколько часов Джироламо возвращался на барке в Венецию. Вглядываясь в низкие живописные берега, он размышлял. Одна мысль не давала ему покоя, тревожила. И судя по всему, она также беспокоила и шефа. Последнее напутствие, которое дал ему мессер Маркантонио, пожимая руку перед уходом в университет.

– Будь внимателен, мой мальчик, – сказал он. – Уж больно много материала для наблюдений у вас было!

Вот это «много материала для наблюдений» и не давало покоя. Действительно, много. Даже слишком. Нарочно много. И никаких объяснений.

Глава 17

Османская империя. Февраль 1596 года

Покинув границы дворца, гречанка пожелала сначала посетить гробницу знаменосца и родственника пророка Мухаммеда по имени Эйуп, павшего при осаде Константинополя арабами в 669 году, то есть в 47 году хиджры.

Гробница Эйупа и построенная рядом мечеть – четвёртая святыня ислама. В Эйуп-джами каждого вступавшего на престол султана торжественно опоясывали мечом Османа – основателя династии. Это было подобно коронации у христиан. Так султан становился преемником Мухаммеда в деле джихада, священной войны против неверных.

Двор мечети встретил путников тенью платанов. Несмотря на толпы паломников, стояла гробовая тишина. Паломники кланялись в пояс, становились на колени.

Елена склонилась перед богато украшенной чеканной решёткой тюрбе – гробницы, около маленького оконца, священного «окна просьб». Она была в длинной чёрной хламиде, с лицом, закрытым чадрой. Никто не видел, как её уста шептали слова мольбы, со страхом и надеждой. Она молила о счастье и здоровье сына и о том, чтобы её собственное бегство закончилось успешно. Паломники стекались сюда отовсюду и зацеловывали решётку, ибо древнее предание гласит, что всякая просьба и молитва около неё обязательно исполняются. За оконцем, покрытый коврами и знамёнами с полумесяцем, в таинственном зелёном полумраке вырисовывался серебряный саркофаг с телом Эйупа.

Покинув гробницу, Елена и её спутники спустились на пристань по дороге к бухте Золотой Рог, по которой к мечети шествовал султан. Множество паломников, дервишей, нищих попадалось им по пути.

Они сели на лодку. Здесь бухта, окружённая высокими холмами, делала крутой поворот и, так казалось с берега, кончалась. Комнина оглянулась – крутые скалы, белые надгробия, на окружающих холмах кипарисы, словно чёрные свечи.

* * *

Несколько дней спустя две арбы, запряжённые двойками с возницами, и всадник впереди двигались на юго-запад Анатолии. Сначала группа следовала по широкой и оживлённой имперской дороге. Навстречу ей шли караваны верблюдов, соединённых верёвками в живую цепь мерно шагающих ног и раскачивающихся горбов, ослы, груженные корзинами, крестьяне, оборванные дервиши, вооружённые всадники. Попадались бродячие циркачи с медведями, бубнами и длинными палками.

В первой большой арбе ехали женщины – госпожа Эрдемли и служанка Хафиза. Евнух Мустафа, управляющий султанской жены, слабый, немолодой уже и суетливый человечек, катился во второй арбе. Он то и дело выглядывал в окно коляски и с опаской посматривал на свирепого всадника впереди, мавра в красном платье и с большим ятаганом за широким поясом. Мустафа знал, что мавр был одним из «чёрных евнухов» – телохранителей самой валиде-султан. Его грозный неприступный вид подсказывал управляющему держаться от него подальше. От волнения Мустафа всё время ел изюм, которым были набиты карманы его халата. Руки и губы у него постоянно оставались грязными и липкими.

Могучий мавр, евнух по имени Гиацинт, ехал, злобно оттопырив губы и раздумывая, как ему лучше выполнить указание хозяйки – великой султанской матери Сафие. Перед поездкой, помимо шёлкового платка, который он спрятал за пазухой, он получил ещё тяжёленький мешок с монетами от Мульки Кадан как вознаграждение за работу, которую ему предстоит выполнить.

С того момента как за ними закрылись Каретные ворота сераля, он только и был озабочен мучительной мыслью о выполнении предстоящего поручения. В его большой мрачной голове никогда не возникали вопросы: «Зачем?», «Почему?». Его не касалась причина, по которой валиде желала избавиться от красивой черноволосой гречанки, ехавшей в первой арбе. Не интересовало его тем более и то, как к смерти отнесётся сама жертва. Что она чувствует, хочет ли она жить, подозревает ли она, что ей уготовано в ближайшие дни? Сверкнёт ли в её глазах огонь ужаса, когда она будет барахтаться в его убийственных объятиях? Или она что-то заподозрит, упадёт ему в ноги, станет обещать всё своё золото, пытаясь вымолить у него жизнь? Впрочем, этого он не допустит. Всё должно быть исполнено быстро и неожиданно.

Они едут в Маниссу. Так сказала валиде и так сказала гречанка. Со своей новой хозяйкой – то есть с жертвой – он перекинулся едва ли одним словом.

Ему было важней сейчас подобрать место и время. Задание валиде, которое ему передала злая и коварная Мульки Кадан, только на первый взгляд казалось простым. Он не раз уже выполнял подобные поручения. Он душил и наложниц, и младенцев. Однажды свернул шею болтливому евнуху. Но никогда он не заботился, где это сделать и как потом избавляться от тела. Он делал это там, где приказывал начальник «чёрных евнухов», и тогда, когда прикажут. А теперь он должен был сам выбрать время и продумать, что делать с телом жертвы.

Убить её по дороге? Прямо в пути? Сделать привал и задушить?

Не очень-то хорошо. Ездить в коляске с мёртвой женой султана – какие объяснения он, раб, евнух, будет давать, если их остановит дорожная стража?

Нет, лучше всё проделать вечером или ночью, когда они остановятся на ночлег в караван-сарае. И пока не торопиться, отъехать подальше от столицы. Приняв решение, он успокоился. Но через некоторое время, продолжая размышлять, заволновался снова. Обязательно ли душить гречанку платком? Это какая-то женская причуда валиде. Гораздо проще поступить так, как он привык. Схватить гречанку и сломать ей шею. Тогда не будет ни сопротивления, ни криков, ни следов, ни крови. Убить хрупкую женщину для него было всё равно, что раздавить пальцами котёнка. Схватить, стиснуть и через мгновение отпустить обмякшее тело, которое само повалится на землю. Платок при этом он сможет оставить себе.

После этого мысли его погрузились ещё глубже в чёрные лабиринты его чёрной души. Мульки Кадан так торопилась, отдавая приказание, что ничего толком не объяснила. Она сказала о гречанке – та должна сгинуть. А что делать с оставшимися двумя? Вторую женщину он уберёт так же, как и гречанку. Скрутит шею и управляющему. Вертлявый человечек раздражал. Хотелось схватить его, сжать, чтобы он прекратил дёргаться и мельтешить.

Или оставить его? Он пригодится как свидетель. Подтвердит, что на какой-нибудь кочке арба перевернулась, свалилась в овраг. Женщины погибли. Затем евнух поможет похоронить их на заброшенном кладбище. Вряд ли управляющий решится выдать его, если узнает, чьё задание выполнял Гиацинт. К тому же под страхом за собственную жизнь.

Мавр успокоился и решительней погнал лошадь. Место он выбирал долго и тщательно. Ему хотелось, чтобы они как можно быстрее покинули широкую торговую дорогу на Измит, запруженную людьми и повозками. По его настоянию их маленький караван резко свернул к морю и двинулся вдоль Мармары, избегая крупных селений. Они выезжали на рассвете и ехали весь день. В знойный полдень делали привал у источников с водой, вокруг которых перемешивались люди и животные. На ночлег останавливались в скромных ханах. Гиацинт молча держался в стороне, предоставляя управляющему хлопотать о пище и крове, сам же забирался в отведённую ему каморку и растягивался на циновке или овечьей шкуре.

Так они оказались довольно далеко от столицы, затерявшись среди холмов с оливковыми рощами, в которых деревья с изогнутыми стволами казались двуногими марширующими чудовищами. Справа от путников всё время матово поблескивала узкая полоска воды.

Дни шли, но мавр все не решался. Он ждал знака. И лишь на девятый день путешествия получил его. Это произошло, когда перед ними на склоне очередного холма появилось селение – соломенные хибары, несколько глиняных лачуг в окружении древних фундаментов и мёртвая полуразрушенная подкова амфитеатра. Конь мавра собирался ступить на мост из двух древних архитравов, перекинувшийся через пересохшую речку, как вдруг дорогу ему пересёк дикий кабан. Он стоял мгновение прямо на дороге, оскалив огромные кривые клыки. Чёрная щетина блестела. Затем кабан исчез в кустарнике.

«Здесь!» – понял Гиацинт.

Они остановились в небольшом хане на окраине селения. Хозяин пал ниц перед гостями и бросился готовить им лучшие помещения в жалкой гостинице. Женщины покинули повозку – обе в чёрных хламидах и чадрах. Мустафа отправился на кухню распорядиться насчёт ужина, мавр быстро осмотрел окрестности, двор, удостоверился, что в хане остановилось мало путников – небольшая группка торговцев сидела во дворе у печи.

Проверив комнаты султанши и служанки и убедившись, что между помещениями были лишь лёгкие запоры, он занял соседнюю с комнатами султанши каморку. Наевшись жирного плова, заправленного перцем и шафраном, мавр навалился с жадностью на шиш-кебаб – кусочки молодой козлятины, поджаренные на вертеле. Управляющему показалось: как-то особенно в этот вечер сверкали белки мавра. Гиацинт запёрся в своей каморке, исполнил вечерний намаз и принялся разминать руки, которым предстояла ночью работа.

Жара спала. Наступила блаженная чёрная ночь. Густой запах смоковниц висел в воздухе. Из деревни полилась вечерняя песня – пел девичий голос с чувством и нежностью. Мавр засыпал, зная по опыту, что проснётся в нужное время, задолго до рассвета, чтобы наконец-то исполнить поручение.

Когда он проснулся, было темно. Где-то за стенкой подвизгивал и сопел Мустафа. Гиацинт выглянул в окно. На чёрном небе сверкали звёзды и блестел тончайший серп луны. Засунув платок за пазуху халата, он покинул каморку. Тонкий лёгкий шорох из покоев султанши заставил его остановиться и прислушаться.

Возможно, она не спит. Ничего страшного, если он заглянет. Он телохранитель.

Мавр приоткрыл дверь и проник в комнату султанши. Слева от закрытого пологом ложа тускло догорал светильник. За тонким пологом угадывались контуры женского тела. Мавр двинулся к нему, на ходу доставая платок и растягивая его в руках.

Прыгнуть он не успел. В тот самый миг, когда он сгруппировался для прыжка, что-то тяжёлое обрушилось на него сзади, на плечи. Навалившийся неожиданно вес поверг его наземь. Такая же болезненная тяжесть упала на ноги Гиацинта, обездвижив его. Гиацинт напряг все жилы, превратившись в клубок мускулов. Но это не помогло. На ноги словно упали чудовищные гири, а тяжесть на плечах превратилась в страшные руки, такие же сильные, как и у него. Горячее дыхание разъярённого хищника сжигало его сзади. А руки стальным зажимом обволокли его шею и горло, душили его, будто бы желая вырвать его голову из плеч.

Обезумев, чудовищным рывком султанский телохранитель попытался подтянуть ноги к туловищу, но единственное, что ему удалось, так как в него вцепились эти ужасные руки, – встать на четвереньки. Но когда он сумел сделать это, шея его невыносимо больно свернулась на сторону. Затем нестерпимая боль, в ушах грохот отдираемой от туловища головы и... всё.

Тело мавра уволокли в угол комнаты и прикрыли циновкой.

* * *

Воин стоял перед ложем Елены и говорил:

– Мы должны покинуть хан перед рассветом. Мы свернём по дороге на Айвалык. Нас ждут в полдень в гавани.

Он был немолод, смугл, с чёрной густой бородой и мрачно горящим взглядом тёмных глаз. Одет как состоятельный купец. Однако в речи его присутствовал едва уловимый акцент, который Елена, проведшая много лет в серале и слышавшая множество языков и множество акцентов, не могла не различить. Он был не турок и не грек, не еврей и не армянин. Воин был из латинян[92]92
  Собирательное название испанцев и итальянцев, чьи языки произошли от латыни.


[Закрыть] и представился посланником доброго Еросолино, его близким другом. Она сразу поняла это, когда он незаметно для её спутников подал ей знак в гостинице. Он явился ночью со слугами, чтобы освободить её. И спасти. И она уже не могла не поверить в это, с ужасом поглядывая на прикрытое тканью тело мавра в углу комнаты.

Перепуганные до смерти Мустафа и Хафиза забились в каморку служанки в ожидании своей участи. Видя, что хозяйке незнакомцы ничего плохого не сделали, они немного успокоились, предоставив свою судьбу воле Аллаха.

Елена решила, что их можно взять с собой. Они были так напуганы, что не помышляли ни о бегстве, ни о сопротивлении. Они служили ей много лет.

Между тем убитого мавра раздели и, завернув в тряпьё, засунули в большой сундук купца. Один слуга переоделся в платье мавра. Слуги купца больше походили на воинов, а не на слуг мирного торговца. Они отлучились в конюшню и покончили с обоими возницами, которых тоже положили в сундуки.

На рассвете постоялый двор покинули сначала две арбы Елены, затем купец со своими людьми. На выходе из деревни, на развилке, обе группы встретились и двинулись по тропинке к морю. В неприметном с дороги овраге были брошены коляски султанши и тела мавра и двух возниц. Слуга купца, спустившись в овраг, вынул пистолет. Засыпав в него порох, он вынул из мешочка пулю в специальном футляре и, тщательно прицелившись, выстрелил в мёртвое тело Гиацинта. Шума выстрела за ветром никто не слышал.

* * *

В тот же день после полудня, когда и пристань, и городок полностью вымерли, из гавани отплыл небольшой каик с купцом, его телохранителями-слугами и членами его семьи – женой, слугой и служанкой. Каик благополучно пересёк канал и причалил к европейскому берегу. А вечером из порта Галиболу, по-гречески Галлиполи, отплыл купеческий корабль с теми же пассажирами. Погода стояла тихая. Перед отплытием капитан судна пришёл оформлять документы к are порта. Корабль под именем «Роза ветров», судя по бумагам, принадлежал венецианскому купцу Зуану Спинаретто. Приписан он был, однако, не к Рагузе, как ошибочно указано в документах, а к Спалато – городу в венецианских владениях на побережье Далмации в Венецианском заливе. Присутствовали в документах ещё и другие неточности, да и капитан подозрительно спешил, но хороший бакшиш, тут же предложенный пузатому и сонному are, быстро решил дело. Корабль покинул порт, миновал замок и арсенал, в котором под аркадой стояли несколько старых полусгнивших галер. Как утверждала молва, это были остатки турецкого флота после его разгрома под Лепанто. Когда далеко позади остались башни маяка, все находившиеся на корабле вздохнули с облегчением.

Возможную погоню они опережали на три-четыре дня. Если позволит погода, этого будет достаточно, чтобы уйти подальше от турецкого берега и перебраться на острова. А там они должны будут поменять корабль и добраться до Спалато.