Текст книги "Сеть паладинов"

Автор книги: Глеб Чубинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

Глава 28

Венецианский залив. Далматское побережье. Апрель 1596 года

Из папок М. Лунардо:

«В ночь на восьмое апреля 7104[121]121
  1596 г.


[Закрыть] года, с Вербного воскресенья на Великий понедельник, спалатский властелин Джованни Альберти во главе отряда из 40 спалатцев и вместе с 80 ускоками захватил турецкую крепость Клисса.

Он давно готовил нападение на крепость, но не успел довести подготовку до конца. Кто-то тайно предупредил Джованни из Венеции, что эта затея и имена его сообщников раскрыты, а Совет Десяти постановил его арестовать. Это заставило Альберти действовать немедленно. К решению напасть на крепость подтолкнуло ещё и известие Ловро Михнича, служившего в Клиссе начальником караула, что в ночь на понедельник в крепости не будет санджакбега с солдатами, которые по разным причинам отлучатся.

За охрану крепости отвечали две стражи. Одна несла службу внутри её, другая снаружи. В наружной страже было три караула, по шесть человек в каждом, поровну – магометан и христиан, подданных султана. В ту ночь, когда Альберти решил атаковать крепость, начальником одной из страж как раз был Ловро Михнич. Он ждал сигналов о начале штурма.

Первый вспыхнул на горе Высокой. Это означало, что Альберти спешит к крепости со своими людьми. Второй огонь зажёгся на холме у Спалатской бухты. И, наконец, третий сигнал появился на западе от Спалато на горе Святого Николы. Этот огонь означал, что Михнич должен приступить к выполнению своей задачи.

Он с тремя христианами набросился на троицу мусульман своего караула. Убив мусульман, Михнич отсёк им головы и отправился с этим трофеем на гору Высокую, где его ожидал Альберти с отрядом. Головы зарезанных мусульман были доказательством того, что путь к крепости открыт. Когда отряд Альберти ворвался в крепость, турки не смогли оказать серьёзного сопротивления. Сначала ускоки перебили стражу, а потом устроили резню всех мусульман, кто попадался им навстречу.

Некоторые славяне из крепости, принявшие раньше ислам, при появлении ускоков сбросили с себя турецкую одежду и с яростью набросились на своих единоверцев. Диздар – начальник гарнизона – крепости Меми-Ага Црнчич вместе с муллой и группой мусульман, запёршись в мечети и в одной из башен крепости, упорно сопротивлялись – ускоки подожгли их.

Узнав о захвате крепости, многие жители Спалато поспешили в Клиссу, где были видны дым и пламя горящих турецких зданий. Во всех близлежащих городах Венецианской Республики люди не могли скрыть радости от победы, даже местные князья и магистраты. Начались народные гулянья. Власти совершенно не вмешивались в происходящее. Известие о захвате христианами турецкой крепости быстро распространилось по Далмации, Боснии, Албании и Италии. В таких условиях доказать туркам, что правительство Венеции непричастно к этой дерзкой операции, почти невозможно.

Как узнали в Венеции, когда сопротивление турок в крепости было окончательно сломлено, капитаны ускоков Милош Славчич, Никола Сугич и другие отправились в бухту Жрновницу с грузом пленных невольников и награбленным добром и на небольших лодках отплыли к главной базе ускоков – Сени.

Десятого апреля капитан эскадры галер против ускоков Микель, заприметив в заливе одну из таких барок, преследовал её. Разразившийся шторм повредил судно беглецов. Ускоки бросили свой корабль и награбленные трофеи. На барке среди прочего был обнаружен и живой груз – две пленницы-мусульманки Хафиза Муйя Юрсинович и Рибица Реджепова, которые были захвачены ускоками в крепости. Капитан Микель отвёз женщин в Трогир, допросил и немедленно отправил подробный рассказ о захвате Клиссы в Венецию и Омис главному проведитору в Далмации серу Бенедетто Моро. Это было 14 апреля. Вот так Синьория и Сенат узнали о провокации у венецианских границ. Капитан Микель тем временем отплыл в Спалато, где обнаружил разгул народного ликования и выведал подробности о захвате Клиссы. Моро также отправил сообщение в Венецию с отчаянным требованием поддержки и указаний.

Скандал в правительстве Республики разразился, как только известие о взятии Клиссы и об участии в этом захвате венецианских подданных дошло до Совета Десяти, Синьории и Сената. Несмотря на то что Республике всегда не нравилось присутствие турецкой крепости поблизости от венецианских границ, однако военные действия около границы совсем нежелательны! Захват крепости может спровоцировать появление турецкого флота в водах Венецианского залива.

Ещё опаснее турок – германский император Рудольф. Крепость ни в коем случае не должна перейти к кайзеру! И совершенно недопустимо, чтобы поблизости от Спалато возникла ещё одна база ускоков, с которыми Республика ведёт настоящую войну!

Два удара по Венеции: первый – когда выяснилось, что в захвате крепости принимали самое деятельное участие некоторые знатные властелины и каноники Спалато, в том числе архидьякон Никола Альберти и его брат Джованни, он же Йован, при этом Джованни Альберти возглавил захват крепости, да ещё объединился с ускоками, да ещё и просит о помощи кайзера и Папу; второй удар – осознание того факта, что перед Клиссой выставлена теперь императорская застава и что по всей далматской территории от Трогира до Сибенико венецианцы оказались зажатыми между турками и отрядами христианской коалиции.

Паника в Сенате и Синьории.

Из протоколов заседания Сената 1 апреля 7104 года:

Сенатор В. Захват крепости нашими подданными – это полное безумие! Это ставит нас в шаге от войны с Турцией! Мы должны немедленно отреагировать!

Сенатор Д. Я считаю необходимым, чтобы Синьория немедленно отправила депешу в Константинополь и приказала нашему байло сообщить великому визирю Высокой Порты, что венецианское правительство глубоко сожалеет о случившемся и осуждает эту авантюру.

Сенатор Е. Но этого мало! Ведь в этой авантюре участвуют жители Спалато! Необходимо провести немедленное расследование об участии наших подданных в этом преступлении и наказать их. Наказать самым жестоким образом!

Сенатор А. Согласен. Но здесь возникает одно сложное обстоятельство. Считаем ли мы себя повинными в этом захвате? Я имею в виду нас, Сенат, Синьорию.

Сенатор Л. Повинными? Ни в коем случае! Мы осуждаем захват!

Сенатор Г. Оказывать ли помощь туркам в подавлении захватчиков?

Сенатор Ц. А у нас есть выбор?

Сенатор М. Простите, советник, но мы придерживаемся нейтралитета и, как я понимаю, придерживаться его должны в любой ситуации. Оказывать военную помощь туркам – означает вступить на их стороне в войну!

Сенатор Ц. поддержанный Б., Г., Я. и т. д.: Придерживаться нейтралитета – это не означает, что мы должны проявлять полное безразличие к происходящему, тем более в условиях, когда наши подданные принимают активное участие в событиях. То есть без нас нарушили этот нейтралитет!

Сенатор А. Я всё-таки не понял, помогать ли туркам. Если они обратятся за помощью? Да или нет?

Сенатор Ю. Торопитесь помогать, так как Клисса долго не продержится. Нас и так турки обвинят в тайном попустительстве и помощи этому захвату.

Сенатор Ж. А если к вам обратятся за помощью христиане?

Сенатор Ф. Вы имеете в виду проклятых ускоков, которые всё это подстроили?

Сенатор Ж. А разве вы не знаете, что лично кайзер Рудольф и его Имперский Совет просят Синьорию не препятствовать снабжению крепости? И с такой же просьбой обратился Понтифик!

Дож мессер Гримани: Досточтимые Сенаторы. В какую бы сторону ни бились наши сердца, мы должны придерживаться нейтралитета, просто обязаны показать османам, которые в данном случае являются потерпевшей стороной, нашу добрую волю и сочувствие. А также оказать помощь.

Сенатор Л. Помощь?

Дож: Да, помощь. Но не военную. Мы должны передать нашему главному проведитору в Далмации серу Бенедетто Моро самые широкие полномочия по обеспечению нашего нейтралитета и помощи.

Запись от конца апреля 7104 года:

Синьория издала постановления своему главному проведитору, князьям далматских городов, а также посланникам при кайзеровском и папском дворах.

Далматским князьям категорически заявлено, что Республика – друг Турции, и приказано, чтобы они воспрепятствовали всякому общению подданных Республики с захватчиками Клиссы. Властелины Джованни Альберти, Циндрич, Фран Мартинчич и Никола Сугич – названы главными виновниками захвата.

Проведитору отправлены 100 солдат для укрепления Спалато и Сибенико. Посланника в Риме Синьория запросила, что там думают и намереваются делать в связи с Клиссой. А посланнику в Праге было приказано всех известить, что Венеция находится в мире как с императором, так и с Османской Портой и не намерена терпеть, чтобы её подданные участвовали в этой войне на чьей-либо стороне.

Особые рекомендации получил венецианский байло в Константинополе, так как явно ожидалась враждебность со стороны Порты. Уже 16 апреля Синьория в депеше просила, чтобы байло заявил в Диване: Венеция не имеет никакого отношения к захвату Клиссы и не собирается вмешиваться во враждебные отношения Турции и Кайзера. Байло было предложено все свалить на сеньских ускоков – как главных организаторов нападения на крепость.

Как только стали известны имена двух главных спалатских заговорщиков – Джованни Альберти и Франо Мартинчича, изменили и рекомендации для байло. Синьория исходила из того, что турки наверняка уже знают об участии спалатцев в захвате крепости. Байло должен был сказать, что эти двое изгнаны с территории Венеции за разные преступления и являются бывшими гражданами Венеции. Но то, что они покусились на крепость, – это их частное дело, и что такое случается и в других державах. Например, великий визирь Синан в Венгрии казнил немало турецких подданных, которые предали его и переметнулись к кайзеру. Кроме того, Клисса взята не силой, а хитростью и предательством, значит, среди тамошних турок были изменники. Сама же Синьория Светлейшей Республики Венеции остаётся другом Порты Османской.

Приписка: И всё же не пойму, почему, если Санджак-бега Клиссы предупредили о возможном нападении на крепость, турки повели себя так беспечно? И что же всё-таки замышлял капо Совета Десяти Гарцони? Наверное, не обошлось здесь без очередной нашей венецианской интриги. Гарцони, с тех пор, как на заседании Совета Десяти зачитали разоблачение Матео Альберти, ходит смущённый и растерянный...»

Глава 29

Венеция. Вторая половина апреля 1596 года

Мессер Маркантонио Лунардо иногда и сам не мог объяснить, по каким причинам он приходил к тем или иным умозаключениям, часто внезапным и парадоксальным, и что побуждало его к тем или иным действиям, но его неожиданное пожелание снова на одни сутки тайно покинуть Падую относится именно к таким искромётным решениям. Во всяком случае, так это воспринял Джироламо.

Едва только на рассвете они пересели с барка, который всю ночь вёл их по Бренте к венецианской лагуне, в гондолу и отплыли из Фузины, ёжась в утренней сырости и поплотнее завернувшись в плащи, Лунардо приказал сначала плыть к Зуану Закре. Закра занимался одной из тех древних венецианских профессий, которая в самой Венеции не была широко известна и которая при его старании и несомненных талантах помогла ему сколотить неплохое состояние. Беженец с Кипра и полиглот, владевший в равной степени свободно полутора дюжиной языков, Закра трудился сенсале, иначе брокером, которых в городе было ещё человек двадцать, и обслуживал небольшую турецкую общину Венеции, состоявшую сплошь из торговцев.

Ещё 100 лет назад венецианские купцы сами сидели в Константинополе в Египетском и Сирийском фундуках[122]122
  Фундук – биржа (тур.).


[Закрыть], заказывали восточным торговцам ткани и товары, которые потом привозили в Венецию и перепродавали немецким и прочим иноземным купцам, что и обогащало безмерно Республику.

Но, начиная с XVI века, турецкие купцы и корабли стали появляться в лагуне с собственным товаром. Их становилось всё больше и больше. Купцы обращались к сенсали, посредникам, которые представляли их интересы, защищали от мошенников. Государство требовало, чтобы на переговорах с восточными купцами присутствовал официальный драгоман-переводчик. Среди клиентов Закры были также армяне, греки, персы и даже татары.

Закра стоял в центре большой комнаты, заставленной бюро, столами и секретерами, заваленными свитками и здоровенными фолиантами регистров, куда его измазанные чернилами писцы и помощники заносили приход товаров и результаты сделок. Когда мессер Маркантонио, низко наклонившись, прошёл в невысокий дверной проём в его контору, Закра встретил его появление радостным восклицанием. Он было принялся рассыпаться в любезностях, но Лунардо сделал ему знак глазами, что не хотел бы привлекать к себе внимание. Понимающе закивав, Закра пригласил их в дальнюю комнату, распорядившись принести лёгкого вина и воды. Маркантонио попросил приготовить ему кофе. Закра, тоже приверженец восточных обычаев, с радостью поспешил выполнить просьбу старого знакомого.

– Любезный Зуан, вижу по работе, которой ты завален, что торговля наша всё более развивается? – спросил Маркантонио, когда они уселись в кресла.

– Увы, увы! – притворно вздохнул Закра. – Торговцев с Леванта становится всё больше.

– Должен согласиться с твоим «увы», – вздохнув, признал Маркантонио. – Ведь это означает, что мы уходим из Леванта, что наши корабли всё меньше везут восточных товаров. И кто же сейчас из турок находится в Венеции? Только торговцы?

– В основном торговцы. Пока, к счастью.

И они стали вспоминать, что действительно к счастью, так как различные ремесла и искусства венецианцы сами ещё издавна привозили из Леванта или Константинополя, что и составляло основу их прославленной на всю Европу промышленности.

– Лет двести назад, – пояснил Лунардо, повернувшись к Джироламо, – какой-нибудь венецианский юноша, сын мастера – красильщика тканей садился в один прекрасный день на корабль и отправлялся сначала в Константинополь, затем в Персию. Он исчезал на годы. А когда возвращался, то выяснялось, что он обучился покраске шёлка, например, в пурпурный цвет, и открывал в Венеции не только торговую лавку, но и процветающую мастерскую.

– А совсем недавно, – подхватил Закра, – лет семь-восемь назад, в Венецию из Константинополя был завезён рецепт другой операции – покраска шерстяных тканей в индиго.

– Неужели не умели? Я думал, мы этот рецепт похитили уже давно, – усмехнулся Лунардо.

– Нет, нет, – Закра покачал головой. – Эту ткань всегда привозили из Константинополя. Раньше у нас красить не умели, не брались. Покраска считалась рискованной.

– И что же? – Маркантонио снова вернул разговор на интересующую его тему. – Где ты с ними, с турецкими торговцами, встречаешься? В Фондако Деи Турки[123]123
  Фондако Деи Турки – турецкая биржа, подворье.


[Закрыть]?

Закра рассмеялся и подробно рассказал, как из-за турок у властей всегда были большие проблемы. Привыкнув к свободе и хозяйничанью у себя на родине, в Стамбуле, в своём огромном мегаполисе, они вели себя так же свободно и вызывающе в Венеции. Селились, где понравится: в гостиницах, в частных домах и даже у путан. Они разгуливали по всему городу свободно и днём и ночью, посещали христиан, когда хотели, без всякого контроля. Поднимали скандалы и учиняли всяческие неприятности. Власти были в ужасе и мечтали усилить контроль за неверными, которые, по их мнению, разрушали общественную мораль. В 1575 году всех турецких купцов поселили в остерии Дель Анцоло около церкви Сан-Матио на Риальто. Это и был первый Фондако Деи Турки – биржа, гостиница, склад. Купцов и их товары поместили в этом Фондако, отделив от жителей города суровыми предписаниями – запрещением христианам к ним ходить и установкой особых окон, которые не позволяли заглядывать ни внутрь, ни изнутри наружу.

Но, как обнаружилось весьма скоро, несмотря на все предписания, в Фондако селились только балканские турки – из Боснии и Албании, остальные опять размещались там, где хотели.

– Любезный мой Зуан, ты ведь, конечно, хорошо знаешь всех сенсале. Что ты можешь мне сказать о синьоре Джанантонио Порко?

При этом имени Закра скорчил такую гримасу, что все его обветренное морщинистое лицо скомкалось, словно высушенное яблоко. Маркантонио расхохотался.

– Можешь уже ничего не говорить! – воскликнул он. – Одним только выражением своего благородного лица ты уничтожил конкурента. Мы никогда не обратимся к нему по делу.

– Ну да... – протянул Закра, смутившись. – В общем, вы поняли меня, любезный мессер Лунардо.

– А что, он плох как посредник?

– Не в этом дело, – Закра заколебался, видимо, из-за моральных соображений, но затем, решив, что со старым другом лучше быть полностью откровенным, сказал: – Он плох как человек. Сенсале – не единственное его ремесло. Он занимается ещё множеством подозрительных тёмных делишек, а сенсале у него побочное дело. Говорят, он очень неплохо знает турецкий и обходится при переговорах без драгомана. Говорят, когда-то занимался торговлей где-то в восточных землях. Потом вроде бы прогорел.

Когда они плыли в гондоле по Большому каналу, Джироламо спросил:

– Падроне, зачем мы заезжали к этому Закре? Ведь он не сказал ничего нового, чего бы мы не знали из материалов, собранных Пьетро.

Прежде чем ответить, старик задумчиво пожевал губами.

– Понимаешь, мысль заскочить к Закре посетила меня внезапно. Я очень уважаю Закру и ценю его мнение. Мне почему-то захотелось исключить всякие недоразумения. Закра, конечно, нас ничем не удивил, но подтвердил. А вдруг бы он сказал, что человек, с которым мы сейчас встретимся, – благороден и честен? Согласись, вся эта история опять бы повернулась не так, как мы предполагали!

Венеция. Набережная канала Деи Фрари. Сестьера Сан-Поло. Час спустя

Они сидели друг против друга в тесной комнатке с низким потолком, заставленной дубовыми сундуками и комодами, потёртыми и поцарапанными. Середину комнаты занимал большой письменный стол красного дерева с красивыми резными ножками. На столе не было ничего, кроме дорогого письменного прибора. Два роскошных кресла стояли по обе стороны стола.

Комнатка удивляла не только мешаниной дорогой и потрёпанной мебели, но и богатой отделкой стен из кожаных панелей тёмно-бурого цвета с серебряным орнаментом.

Лунардо озирался с почтительно-робкой улыбкой. Он сидел у стола в глубоком кресле для посетителей напротив хозяина комнаты, который изучал его с видом презрительного превосходства. Это был плотный мужчина лет пятидесяти с двойным подбородком на рыхлом бледном лице и невыразительными светлыми глазами.

Джироламо в чёрном строгом платье секретаря, с тяжёлой кожаной папкой на застёжках в руках почтительно застыл за спиной своего хозяина.

Кроме этих троих в комнате был ещё некто – в углу, у большого комода, на потёртом стуле развалился здоровенный детина с густой короткой бородкой клочьями, в распахнутой грязной рубашке и в кожаной рыжей безрукавке. Грубое лицо с тяжёлым угловатым подбородком, недобрый наглый взгляд из-под насупленных бровей и двусмысленное поигрывание большим ножом в руках выдавало в нём одного из брави – тех многочисленных, заполонивших всю Италию авантюристов, которые часто нанимались к знатным и богатым синьорам в качестве телохранителей, грабителей и убийц.

– Мне кажется, – наконец заговорил Порко с сомнением в голосе, – мне знакомо ваше лицо.

Лунардо, продолжая смущённо улыбаться, пожал плечами.

– Возможно, – сказал он. – Если вы бываете в Падуе...

– А что вы там делаете? Вы там живёте? – спросил сенсале.

– Веду дела. Частенько приходится вести дела с профессорами тамошнего университета. Если знаете процесс над князем Лодовико Орсини, адвокаты... поручили мне тогда собирать и систематизировать материалы необходимые для защиты его высочества... Ах, tempus fugit, tempus fugit![124]124
  Время летит, время летит (лат.).


[Закрыть]

– Так вы юрист? – Глаза Порко загорелись интересом и вниманием.

– Да. Ad notam...[125]125
  К сведению (лат.).


[Закрыть] И, знаете ли, ad vocem[126]126
  К слову заметить (лат.).


[Закрыть], сейчас веду даже переговоры, – голос Лунардо зазвучал доверительно, почти заговорщицки. – Мне, возможно, доверят кафедру... уголовного права в университете. Как говорится, tandem aliquando...[127]127
  Наконец-то (лат.).


[Закрыть] Но, – Лунардо развёл руками, закатил глаза и перекрестился, – Святая Мадонна! Не будем загадывать. Венеция славится адвокатами на всю Италию. С падуанскими знаменитостями трудно тягаться скромному нотариусу вроде меня... Понимаете, ultra vires!..[128]128
  За пределами сил (лат.).


[Закрыть]

– Так вы нотариус? – хмыкнул Порко, не скрывая вздоха разочарования.

– Да, по натуре я больше практик, чем теоретик, – Лунардо потупился. – Но, знаете, устал. От этого формализма. Возраст. Хочется больше жизни, человеческого общения. «Quousque tandem[129]129
  До каких же пор? (лат.).


[Закрыть]?» – как сказал Цицерон про Каталину. – Старик поднял глаза на сенсале и в глазах его засветился весёлый огонёк.

– Что вас так веселит, синьор? – спросил Порко строго. – И не пора ли вам перейти к делу!

Поведение занудного старика нотариуса, поднадоевшего со своей латынью и до сих пор так и не объяснившего, зачем явился, и при этом рассуждающего о формальностях, сбивало с толку. Порко напустил на себя высокомерный вид.

– Вы говорили, что у вас есть важные бумаги, которые могут меня заинтересовать.

– Да. Бумаги. Но не для сенсале Порко, а для сансери Порко. И у вас тоже есть интересные бумаги. Для меня. Так что можно совершить обмен.

– В самом деле? – Порко откинулся в кресле. Его брови поползли вверх. В голове его быстро сложилось заключение: «Итак, нотариус, адвокат. Бумаги. Обмен. Значит, старого болтуна подослал кто-то из дебиторов». Вслух он спросил: – Вас прислал кто-нибудь?

– Совершенно точно, – кивком подтвердил с готовностью Лунардо. Он обернулся к стоявшему за спинкой стула секретарю, но потом нерешительно, недоверчиво снова перевёл взгляд на сансери как человек, до конца не уверенный, стоит ли доверять незнакомцу. – Видите ли, синьор, – колеблясь, проговорил он, – бумаги, которые я хотел бы с вами обсудить, хм... достаточно деликатного свойства. И присутствие при нашем разговоре третьих лиц... – Лунардо робко показал глазами на ухмыляющегося головореза в углу. – Вы понимаете меня, синьор. Э...

– Вздор! – отрезал Порко. – Это мой слуга Джакомо. Он всегда здесь сидит. К тому же он глухонемой.

Ухмылка детины при словах хозяина стала ещё шире, а клинок ножа в его волосатых ручищах засверкал особенно жизнеутверждающим блеском. Головорез пытался поймать на лезвие солнечный луч, узкой полоской пробивавшийся через закрытые ставни, и направить его на посетителя.

– Ну хорошо. Пусть будет так, – пробормотал Лунардо, всё ещё колеблясь.

– Так что у вас за бумаги?

– Это бумаги покойного молодого патриция, члена Большого Совета, сера Филиппо Феро.

Лунардо замолчал и многозначительно уставился прямо в глаза маклера. На мгновение в комнате воцарилась тишина. На лице Порко ничего не изменилось, лишь показалось, что дёрнулись губы.

– Ну так что за бумаги? – повторил маклер слегка дрогнувшим голосом.

Не поворачиваясь назад, Реформатор поднял над головой правую руку и нетерпеливо щёлкнул пальцами, требуя у секретаря папку. Джироламо вышел из своего оцепенения, дёрнул рукой. Папка выскользнула из руки, но вместо того, чтобы перекочевать в раскрытую ладонь нотариуса, вдруг, вращаясь на лету, с силой полетела в угол комнаты, где обшитым толстыми нитями ребром врезалась прямо в переносицу детины. Послышался глухой треск сломанной кости. Зазвенел, упав на пол, нож. Удар был так силен, что Джакомо, издав хрипловатый стон, повалился на стуле и съехал с него на пол. Да так и остался лежать, судорожно дыша в глубоком обмороке.

Все произошло настолько неожиданно, что маклер застыл с разинутым ртом. Обладавшему ловкостью и изворотливостью в делах, ему явно не хватало их в теле. Воспользовавшись его оцепенением, Джироламо подскочил к нему, резким рывком выволок из-за стола на середину комнаты, ощупал одежду, проверяя, нет ли у него кинжала. Затем подтолкнул сенсале под ноги банкетку и силой заставил сесть лицом к окну. Выхватив из-за ворота своего платья верёвки, Джироламо завёл руки Порко назад и скрутил их. После этого связал ноги. Он встал у маклера за спиной, болезненными тычками пресекая у того малейшую попытку шевельнуться.

Лунардо тем временем развернул своё кресло к центру комнаты, устроился в нём поудобнее и с улыбкой повернулся к маклеру. Перепуганный Порко безропотно хлопал глазами. Казалось, он полностью потерял не только способность сопротивляться, но и возражать.

– Sic erat in fatis.[130]130
  Так было суждено (лат.).


[Закрыть] Я ведь предупредил, что хотел бы обойтись без излишних формальностей, – сказал мессер Маркантонио, обозревая связанного сансери. – Все эти стряпчие, поверенные, адвокаты... Брр!.. Они сделали нашу Республику самой цивилизованной в христианском мире, и они же погубят её. То ли дело у Великого турка! Надоел сановник – удавили шнурком. Провинился – в тот же час и голову с плеч. А уж изменника и на кол посадят, и четвертуют, и колесуют одновременно. Вам ведь нравятся порядки у османов, не так ли, Порко?

Тем временем услужливый помощник ловко обмотал шёлковый шнурок вокруг шеи маклера и стоял за его спиной, легко, но весьма многозначительно придерживая оба конца. Порко, наконец, обрёл способность говорить. Шнурок на шее, ядовитые слова старого нотариуса, глядящего на него без тени улыбки, вызвали в маклере приступ ужаса. С лицом, серо-белым, как бумага, он трясся на стуле, пот ручьями катился по оплывшему жиром лицу.

– Что вам от меня надо и кто вы? – проговорил он тихо.

– Кто мы, сказать нелегко. Впрочем, это не ваше дело. Многие знания умножают скорбь, – продолжал издеваться «нотариус». – А надо от вас сведения. Поэтому я предлагаю вам щедро поделиться ими.

– Что вы хотите знать? – Порко запинался.

– Во-первых, я хочу знать, сколько тебе задолжал Филиппо? – резко спросил Лунардо. – Филиппо Феро. Говори, только честно.

– Две с половиной тысячи дукатов.

– Ого! – Глаза Реформатора расширились от удивления. Он пробормотал: – Вот сукин сын! Куда же он их промотал?

Порко поспешил ответить сам:

– Он говорил про дом в Вероне, который хотел бы выкупить для себя.

– И выкупил?

– Не знаю.

– Словом, ты понял, что меня интересует. Но заранее тебя предупреждаю, что я, в общем, уже все знаю. Если будешь утаивать или плохо отвечать, у нас есть эта чудная удавка, а потом из этого дома я отведу тебя прямо во дворец к сбирам. Они из тебя вытащат, что им нужно, и затем, уморив голодом, заразив болезнями, утопят, с положенными формальностями, за государственную измену, а отцы капуцины отпустят тебе грехи. Если все без утайки расскажешь мне, я про тебя никому не скажу. Понял? Итак, сколько документов передал тебе Филиппо?

– Один...

– Ложь!

– Один, – поспешно заверил маклер. – Частями.

– Почему частями?

– Его отец, сенатор, переписывал их частями. Филиппо передавал их мне частями...

– Дальше! Я хочу знать подробности.

Порко скороговоркой стал рассказывать. Он встречался с Филиппо по ночам, когда сенатор отсутствовал. И таких ночей было довольно много.

– Говори, кому ты передавал документы? Я знаю, что туркам. Говори, кому именно.

Шнур немного затянулся на горле маклера.

– Мехмед Челеби, он – купец.

– Где он живёт? В Венеции?

– Он бывает в Венеции часто, но никогда не живёт подолгу.

– А чем этот Челеби торгует?

– Он привозил из Стамбула дзамбелотти.

– Ого! – воскликнул Лунардо. – Это замечательная восточная ткань из верблюжьей кожи, смешанная с шерстью и шёлком. Отрез такой ткани может стоить несколько тысяч дукатов! Этот Мехмед Челеби, должно быть, очень богатый человек! Значит, бумаги ты передавал ему. И сколько времени он держал бумаги?

– Он был очень точен. И отдавал всё той же ночью. Через несколько часов.

– Он что же, сам всё это читал?

– Не знаю. У него всегда с собой драгоман-переводчик из турок. Он передавал ему, но Челеби сам говорит по-итальянски. Мы брали каждую часть по несколько раз, чтобы переписать...

– И давно ты дружишь с этим Челеби?

– Несколько месяцев...

– Значит, ты им ещё много передавал бумаг. Ты сам-то знаешь, что ты брал у Филиппо? О чём говорится в документе? Только не ври, что не знаешь. А то чего бы интересоваться документом этим туркам!

– «Кизил элма», – коротко проговорил маклер. – Это план.

– План? План чего?

– План военной кампании на Балканах. Подробностей я не знаю.

– Но ведь через твои руки проходили все бумаги!

– Меня это не очень интересовало. К тому же у меня было совсем мало времени. Меня вполне устраивало, что их... османов это интересовало.

– И ты не оставлял себе никаких записей и не делал их?

– Говорю же, синьор, верьте мне. У меня было совсем мало времени. Я сразу после Филиппо встречался с Челеби.

– А где ты встречался с Филиппо?

– В доме на улице у Сан-Поло. Я нанял его специально для встреч.

– А где ты встречался с Челеби?

– Там же, в этом доме.

– Филиппо был знаком с Челеби?

– Нет. Они не знали друг друга.

– Расскажи подробней, как происходила передача бумаг.

– Когда Филиппо приносил бумаги, я просил его подождать в одной комнате и запирал её на ключ. Филиппо там ел, спал, развлекался. Челеби находился в другой комнате, и они друг друга не видели. Уходили они так же, по очереди.

– А Филиппо знал, кому предназначены документы?

– Думаю, что нет. Хотя, может быть, и догадывался.

– А что делал с бумагами Челеби?

– Не знаю. Я не видел. Но конечно, он подробно знакомился с ними. После того как я передавал их ему, он запирался со своими людьми в комнате, а меня туда не пускали.

– Они могли делать какие-то записи по этим документам?

– Думаю, что могли.

– Кто приносил в дом бумагу, чернила и перья?

Маклер исподлобья посмотрел на Реформатора. Его лицо исказила кривая ухмылка.

– Мой слуга. По просьбе турок.

– И сколько времени они знакомились с документами?

– Вы имеете в виду вообще или в ночь?

– И так, и так.

– Это продолжалось месяца два... чуть больше. А ночью – несколько часов. Мы расходились ещё до рассвета.

– А что ты делал, пока твой Челеби изучал бумаги сенатора?

– Я отдыхал в отдельной комнате... Иногда присоединялся к Филиппо.

– И он никогда тебя не спрашивал, кому понадобились документы?

Порко покачал головой.

– Не может быть! – воскликнул Лунардо.

– Ну, только в первый раз я сказал, что это интересно любопытным людям и все. Думаю, он понимал, что рискует.

– Где этот твой Челеби сейчас?

– Не знаю. Он покинул Венецию. И больше пока не возвращался. Он уехал сразу, как только узнал, что сенатор Феро исчез. Мы встречались через несколько дней. Он был встревожен. Больше я его не видел.

– Ага, – проговорил Лунардо, всматриваясь в Порко. – А как узнали, что Феро исчез?

– От Филиппо. Он сказал, что его отец ушёл с кем-то на ночную встречу и не вернулся.

– Ну ладно. К сенатору вернёмся позже. Кто из вас первый предложил продать документ – ты или Филиппо?