Текст книги "Сеть паладинов"

Автор книги: Глеб Чубинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 28 страниц)

– Нет... – тихо сказала она.

Он поднял брови в надежде, что плохо расслышал.

– Нет, – твёрдо повторила Елена. – Я благодарна вам за наше спасение. Но то, что вы предложили, невозможно. Сын не должен переезжать в Венецию. В нём течёт греческая и турецкая кровь. Он должен воспитываться греческими монахами.

Джироламо стиснул руки. Он надеялся, он так надеялся, хотя, впрочем, почему-то и не ожидал другого ответа.

– Вы понимаете, что тогда вы будете разделены.

– Понимаю.

– Вы понимаете, что обрекаете его на жизнь, полную опасностей в будущем?

– Да. Понимаю, – твёрдо сказала она.

– Как вам будет угодно, мадонна, – сказал он, поднимаясь. И поклонился: – Храни вас Господь.

– Храни нас Господь.

А про себя вспомнила, как говорил в таких случаях турок: «Всё в руках Аллаха», и грустно улыбнулась.

– Завтра утром, если позволит погода, – сказал венецианец, – мы с вами тоже переберёмся на остров и скоро отправимся в Венецию.

– Я полностью доверяюсь вам, синьор.

Джироламо спохватился, вспомнив о рулоне бумаги, который принёс собой.

– Разверните его, – сказал он. – Это вам.

– Что это? – в голосе женщины мелькнуло любопытство.

Она развернула лист, вгляделась в него, сначала не понимая. Сообразив и узнав, смутилась и покраснела. Переведя взгляд на влюблённого молодого человека, зарделась ещё больше. В её выразительных глазах перепутались два совершенно сбивших его с толку чувства – растерянность и гнев.

– Как вы осмелились? – пробормотала она.

– Осмелился что? – не понял Джироламо.

– Рисовать меня!

– О, мадонна! – Джироламо бросился к Елене, порываясь выхватить лист и разорвать его. – Клянусь! У меня и в мыслях не было чем-то оскорбить вас и...

– Осквернить? Вы хотели сказать, осквернить? – женщина отступила, убирая руку с рисунком подальше от него. Она слегка оттолкнула его от себя, их руки соединились, и мгновение бестолково боролись, то ли отталкивая, то ли хватая друг друга. Наконец, ей удалось отодвинуться от него на безопасное расстояние.

– Простите меня, мадонна! – проговорил со всей искренностью Джироламо, отступая. – Я в самом деле допустил промах. Я лишь думал позабавить вас... Понимаете, в наших традициях... в Италии, сделать портрет, тем более портрет... простой рисунок дамы, это в порядке вещей. Прошу простить меня!

Елена уже взяла себя в руки.

– Нет, нет, – тон её голоса смягчился. – Это вы простите меня, синьор! Я... Вы тоже должны меня понять! Там, где я была, в Стамбуле, нарисовать женщину или мужчину – это немыслимо! Это просто невозможно! Вы даже представить себе не можете, какой ужас и стыд я испытывала первое время, когда мы приплыли в Далмацию, и я должна была снять чадру. Мне казалось, что я хожу... оголённой. Ловить на себе взгляды... Поверьте, это было на самом деле очень тягостно. – Елена заулыбалась, вспоминая, потом дружески продолжала, с любопытством рассматривая рисунки. – На самом деле, я очень польщена. Но когда вы успели? Признайтесь, вы подглядывали?

– О, нет! Это по памяти! Я сидел в своей комнате и делал эти маленькие наброски...

– А почему так много глаз? И выражение всегда разное! – женщина показала на наброски глаз и бровей, которые сделал Джироламо. И они действительно были разными – весёлыми, грустными, гневными, вопрошающими, требовательными.

– У вас, мадонна, всё время меняется выражение глаз. Я никогда не видел, чтобы в глазах так легко можно было читать настроение и мысли.

– Вы можете читать мои мысли? – кокетливо спросила она.

– Ну, нет. Конечно, нет. – Джироламо развёл руками. – Это всего лишь метафора.

Она принялась рассматривать основной рисунок – свой портрет.

– Неужели я кажусь вам такой печальной?

– Трогательной, – поправил Джироламо.

– А вы по памяти можете сделать портрет Ильи? – попросила она со смущённой улыбкой.

– О да, мадонна! Признаться, я уже сделал его! Просто боялся показать и вас расстроить.

– И вы можете принести его?

– О, да!

Поклонившись, он торопливо двинулся к двери, с улыбкой подумав, что женщины всё же всегда одинаковы. На пороге, собираясь прикрыть за собой дверь, вдруг услышал:

– Джироламо!

Он обернулся. Елена продолжала стоять и молча смотрела на него. Он нерешительно подошёл к ней. Склонился, полный искреннего участия и теплоты. Женщина не шелохнулась. От неё исходил неясный, дурманящий и нежный запах. Джироламо, повинуясь неясному порыву, коснулся легко её волос, ощущая их теплоту и мягкость. Хотелось погладить её, как ребёнка, совершенно неосознанно.

Вдруг Елена подняла и положила свою тонкую ладонь на его, крепкую и мужественную. И он замер, словно пронзённый током. Она повернула к нему голову, и её правая рука, вероятно, так же неосознанно потянулась к его лицу, нежно скользнув по его щеке. Дальше всё произошло как-то самой собой, совершенно непонятно для них обоих.

Мгновение спустя женщина оказалась в объятиях Джироламо, и они жадно прильнули друг к другу. Он что-то бормотал о своей страсти и любви, она что-то шептала в ответ по-гречески. Она благодарила его. Он целовал её волосы, виски, обнимающие руки, плечи, шею, лицо. Они закружились в беспамятном вихре. Поспешно заперли двери и задули свечи...

Ночью страшная буря охватила всё море. Ветер свистел и стонал, на башне рвались полотнища со львом Святого Марка. Их беспамятство не кончилось и утром, хотя море улеглось.

Через несколько недель гавань города Канеа покинула купеческая каракка, на борту которой находилось несколько путешественников. Среди них выделялась красивая пара: молодые мужчина и женщина в цветущем возрасте на пороге зрелости. Они были под стать друг другу. Он – высокий, стройный, мужественный с правильными чертами лица, не отпускал от себя женщину ни на шаг. И она – женщина с совершенными формами, удивительными глазами, не в состоянии скрыть того, что она влюблена.

Эта неразлучная пара, как свидетельствовала запись в судовом журнале – молодой «венецианский патриций и его супруга», с очень небольшим багажом, но, несомненно, богатая и счастливая, направлялась домой на берега благословенной лагуны.

Глава 39

Османская империя. Стамбул. В те же дни

Мечеть была огромна, какой и должна быть Сулеймания – царственная мечеть Сулеймана Великолепного – самого великого из Османов. Высокий пятидесятиметровый средний купол, стоящий на арках с подпорками, словно на слоновьих ступнях, в окружении пяти куполов поменьше. Четыре минарета с десятью балконами, означающими, что Сулейман – десятый султан династии.

Паломник любовался этим величием, задрав голову. Он только что вышел из караван-сарая во дворе мечети, где по щедрой традиции султанов всех приезжих купцов и паломников три дня кормят бесплатно. Он находился здесь уже два дня, стараясь лишний раз не покидать священный комплекс, ибо был здесь более, чем чужеземцем, и всё дивился не только величию тех, кого он считал варварами, но и их пугающей цивилизованности. В комплексе кроме караван-сарая было ещё несколько медресе: благотворительное заведение, психиатрическая лечебница, баня, школа для маленьких, усыпальницы.

Он перешёл во внутренний двор и, прежде чем сесть на скамейку подле умывальни в центре дворика, устроился на ступенях мечети под колоннами и долго наблюдал, что делают правоверные перед входом в свой храм, чтобы затем старательно повторить все их действия. Он смотрел, как старик у фонтана очищается физически: вымыл лицо, руки до локтей, шею, затылок, выполоскал рот, высморкался, смочил усы и вытер уши. Потом он разулся и тщательно омыл ноги. Смыв с себя пыль душного дня, старик напился холодной воды из источника и после этого босиком поднялся по ступеням и скрылся за пологом мечети.

Наконец, паломник также занял местечко у фонтана и также тщательно омыл и освежил себя. Движения его были правильны, но не очень уверенны, а глаза бегали и подсматривали. Он прибыл из Италии, самой культурной и развитой страны христианского мира, тем не менее не привык мыть руки и ноги каждый день. Наконец, решив, что закончил, он поднялся и вошёл в мечеть.

Внутри он очутился в поистине безбрежном пространстве, его встретили гробовая тишина и усладительная прохлада. Правоверные, вошедшие внутрь, растворились в мечети. Он бесшумно прошёл по красным коврам, устилавшим пол, внимательно приглядываясь к молящимся, стоящим на коленях или сидящим на пятках, в поисках Протея. Он нашёл его недалеко от михраба[142]142
  Священная ниша в мечети, устроенная там, где начинается направление на Мекку.


[Закрыть], в укромном углу рядом с разноцветным витражным окном. Седой старец с густой бородой сидел, опершись спиной о колонну и вытянув ноги. Удобная деревянная подставка стояла как низкий столик у него над ногами, и на ней лежала книга. Подошедший остановился перед Протеем, тот поднял глаза и посмотрел на него взглядом, полным удивительного умиротворения.

Протей поманил его к себе.

– Здравствуй, Митридат, – прошептал он благодушно, когда пришедший вытянул ноги рядом с ним. – Отдохни в гостеприимном доме Аллаха. Это лучшее место, чтобы спрятаться от удушающего зноя и поразмышлять.

Митридат скосил глаза на книгу, лежавшую на подставке перед Протеем.

– Это Коран? – с удивлением проговорил он. Протей, видно, от долгой жизни среди неверных совсем отуречился.

– Да. А что здесь удивительного? Мы же в мечети. И потом, не забывай: настоящие правоверные очень почитают Ису[143]143
  Иса – Иисус Христос – в исламе почитается как один из пророков Аллаха.


[Закрыть], как одного из своих пророков.

– Почему ты говоришь шёпотом? – оглянулся Митридат. – Вокруг нас никого нет.

– Ты не ведаешь, какая здесь слышимость, – улыбнулся Протей. – Говорят, что Синан – строитель мечети и его друг и заказчик Сулейман часами сидели в разных концах храма и читали друг другу суры из Корана и персидские стихи, проверяя слышимость. Место, где мы сидим, единственное, где звуки затухают. И нас не услышат. Это тоже сделано Синаном намеренно. Но будь осторожен. Итак, я – весь внимание.

Митридат подробно пересказал все события последних месяцев в Венеции и Венецианской Далмации, в том числе о крепости Клисса, о султанской невольнице. Протей слушал его, не перебивая, медленно, умиротворённо, кивая, словно был доволен ходом дел, хотя они, эти дела, увы, прошли неблестяще.

Захват крепости, происшедший преждевременно и неподготовленно, не стал сигналом ко всеобщему выступлению покорённых народов на Балканах. Султанская невольница оказалась гораздо более толковой, смышлёной и энергичной, чем они предполагали, и скрылась.

– Эта невольница напомнила мне греческую Ио, – вдруг заметил Протей. – Тоже бежит через Коровий брод[144]144
  Босфор – буквально «коровий брод» (греч.).


[Закрыть], тоже от Зевса, в нашем случае от султана. Только в другую сторону. Ио бежала из Европы в Азию, а Эрдемли, наоборот, в Европу... Известно, где она теперь?

Митридат покачал головой.

– К сожалению, мы потеряли её с того момента, как упустили мальтийца и его отряд. И мальчишку тоже.

– Да, – вздохнул Протей. Благодушие покинуло его. – Гибель рыцаря Коройи – тяжёлая потеря для нас.

Некоторое время они молчали.

– Что делать с невольницей? – спросил Митридат. – Разыскивать её?

– Не стоит. Если она попала в руки венецианцев или турок, то её уже нет в живых. А если сумела от всех спастись и спрятаться, то забилась в какую-нибудь нору, и её оттуда, пока всё не забудется, не выковырнуть. Во всяком случае, пытаться это делать сейчас не имеет смысла. Каждое блюдо хорошо в своё время. Кстати, убрал ли ты за собой посуду?

– Конечно, – сказал Митридат. – Сенатор Феро, невольно поработав на нас, был устранён нашим венецианским соратником. Сын сенатора был устранён лично мною. Двое турок – один в Рагузе, другой в Венеции – тоже мною.

– Но я знаю, что кое-что тебе не удалось, – заметил Протей не осуждающим, но понимающим тоном.

– Да. Проклятый доктор богословия Матео Альберти, написавший донос на своего брата и сорвавший операцию в Клиссе. Мы упустили его. Должен заметить, наш венецианский друг подстраховал нас, чтобы Альберти не сумел донести, но кто-то всё-таки узнал о его жалобе, и её передали венецианцам в обход нашего соратника! Вообще у меня сложилось впечатление, что кто-то в Венеции разнюхал обо всей нашей операции и прорвал сеть, которую мы сплели для амфибии. Кто-то знал и о Клиссе, и о невольнице, и о турках и пытался нам помешать.

Протей насторожился.

– Ты хочешь сказать, что это были не венецианские сбиры?

– Именно! Это был кто-то другой! – Митридат невольно повысил голос, и его взволнованное восклицание разнеслось по мечети.

– Тсс! – шепнул испуганно Протей. – Может быть, это были агенты одной из воюющих сторон?

– Нет! Похоже больше, что это были какие-то дилетанты. Но дилетанты очень умелые!

– Вот с этим надо будет нам разобраться, – проговорил Протей после паузы.

– А что с «Сетью паладинов»? – поинтересовался Митридат. – Будем сворачивать?

– Зачем же? Ты сказал, что её прорвали. Ну что же, терпеливый рыбак штопает свои сети и забрасывает невод снова и снова.

В этот момент снаружи послышался переливающийся голос муэдзина, сзывающий на молитву. Митридат вздрогнул. Он прислушался.

– А-аааааа-ааа-аллалалала-х А-ак-баааааар!

– Тебе пора идти! Скоро начнётся намаз, – сказал Протей.

Митридат поспешно поднялся. Обширное пространство мечети стало быстро заполняться правоверными.

– А вы?

– Я? – Протей смотрел на Митридата с искренним удивлением. – Я остаюсь. Мы увидимся с тобой завтра. Поторопись! Иначе турки быстро поймут, что ты не их породы! Я наблюдал, как ты неловко действовал в умывальне.

Митридат быстрыми шагами пересёк помещение. Прежде чем выйти из мечети, он последний раз оглянулся на Протея. Тот уже покинул свой угол и переместился прямо лицом к михрабу, переливающемуся перламутром и блестевшему изразцами. Протей уже забыл про Митридата, он сидел на пятках, держа перед собой ладони, раскрытые, как книга. Затем он низко поклонился, приложив лоб к тыльной стороне рук, положенных на ковёр.

Внутри Митридата всё закипело. Расталкивая правоверных, он быстро покинул мечеть. Он много видел на своём веку и ко многому привык. В конце концов он был так же фальшив, как и Протей. Но он никак не мог разгадать Протея. Кто он?

Прекрасно знает античность – раздал всем своим сподвижникам мифологические имена. Мусульманин, который наслаждается прохладой и алькораном в мечети? Но Митридату собственными глазами доводилось видеть, как истово молится Протей перед ликом Мадонны! А в горах инков он станет так же истово приносить человеческие жертвоприношения?

Митридат, прошедший тысячи миль, твёрдо знал, что он надел турецкое платье, чтобы замаскироваться. Но кем и когда замаскировался Протей?

Снаружи со всех минаретов, вздымающихся к небу, а в Стамбуле их сотни и сотни, муэдзины сзывали на молитву. Эти фантастические, невероятные, кажущиеся из другого мира, молящие и страстные звуки, вызвали у Митридата озноб. Он почти побежал со двора в сторону караван-сарая. И всё спрашивал себя: так для кого же всё-таки они плели сеть?..