Текст книги "Сеть паладинов"

Автор книги: Глеб Чубинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Предчувствуя недоброе, Джироламо выбрался обратно в коридор и подкрался к последней комнате. Если Филиппо здесь, то скорее всего он не спит, а вжался в стену, ожидая самого ужасного. Так он проведёт всю ночь. Однако встреча с ним не вызывала страха. Они хорошо изучили Филиппо, пока наблюдали за ним. Тот не умел пользоваться огнестрельным оружием, не отличался ни воинственностью, ни смелостью. Он мог иметь при себе кинжал или нож, но Джироламо этого не боялся.

Он постучал. Не дождавшись ответа, тихонько толкнул дверь. Та не поддалась. Тогда он осторожно вставил нож в замочную скважину и отжал замок. Дверь с тихим скрипом отворилась вовнутрь. Джироламо сделал шаг вперёд, затем резко выставил нож перед собой и отскочил назад. Комната была больше первой каморки, но имела ещё более жуткий и убогий вид. У стены стояла большая кровать с покосившимся балдахином. Комната была пуста, и все в ней было перевёрнуто вверх дном. На покосившемся столе лежала скатерть, вся в пятнах жира и вина. Джироламо, прикрыв дверь, прошёл к кровати и посветил: грязный, рваный балдахин кишел клопами. Сделав ещё шаг, Джироламо поскользнулся и едва не упал.

Он нашёл обоих за кроватью, под окном. Склонился со свечой, осветил тела. Франческо лежал на животе, с раной на затылке. Судя по тёмному кровавому следу, который тянулся со стороны двери, можно было догадаться, что тело сюда перетащили. Рядом на спине, с неестественно подогнутыми ногами, лежал Филиппо. Из его левой груди торчала рукоятка кинжала. На лице с остекленевшими широко распахнутыми глазами застыло спокойное выражение. Смерть настигла его мгновенно от точного, выверенного удара профессионального убийцы.

Джироламо затравленно оглядел комнату паршивой гостинички. Всё перерыто, даже куртка на Филиппо расстёгнута – значит, копались, искали письма или украшения. Он снова склонился над телами. Кошельки были срезаны с поясов. Тела тёплые. Убийцы побывали здесь недавно, может быть, только что. Он дотронулся до шеи Франческо. Ему показалось, что он чувствует биение пульса.

Боже милосердный! Да ведь он жив! Радость застучала в груди Джироламо.

Он перевернул тело друга. Да! Он жив! Жив! Он выскочил из комнаты, пронёсся по коридору и буквально скатился по шатающейся лестнице.

– Скорей! – выдохнул он Пьетро. – Там Франческо! Ранен!

Вдвоём они бросились обратно наверх. Франческо находился без сознания, нападавшие разбили ему голову, он терял кровь. Они переложили его на плащ, как на носилки, и спустили вниз. В гостинице по-прежнему им не попалось ни души. Она словно вымерла. Но размышлять об этом Джироламо решил позже. Вместе с Пьетро они, поддерживая края плаща, побежали к пристани. Увидев их, Джаба Второй раскудахтался, а Первый соскочил с лодки и бросился помогать. Они переложили Франческо в гондолу.

– Гоните в монастырь на Сан-Поло, в лазарет кармелиток! – приказал Джироламо.

– А ты?

– Пьетро, сторожи лодку.

Он вернулся к остерии, решив все выяснить. Этот странный, неприятный дом притягивал его. В конце концов, где управляющий этой остерии? Где слуги? Где постояльцы? Он вошёл внутрь, держа в руке факел.

И снова пусто. Он поднялся на второй этаж, пробежал по коридору и вошёл в комнату с мёртвым телом. Теперь, уже при более ярком свете факела, он внимательно оглядел её. Искать здесь, казалось, было уже нечего, но он решил провести осмотр, чтобы потом не корить себя, что пропустил что-то важное и не заметил.

Джироламо опустился на корточки и заглянул под кровать – там стоял дорожный сундучок Филиппо. Странно, что убийцы его не тронули. Вытащив его, сдёрнул ножом маленький замок. Опрокинул сундучок и вытряхнул содержимое на пол. Ничего кроме тряпья и мелких предметов туалета.

На столе – пусто, в разломанном комоде – пусто. Джироламо вернулся к телу. Мысленно прося прощения у убитого, он ощупал его спереди, затем перевернул труп на бок и ощупал его спину. На спине под одеждой что-то нащупал. Задрав кафтан, Джироламо извлёк плотный тканый мешочек, в котором оказалась стопка бумажных листов. Пробежал их глазами, сразу понял, что нашёл то, что они так долго искали. Запихав мешочек под платье, подвязавшись плотнее поясом и запахнув плащ, он выбежал вон из комнаты.

Спустившись по лестнице, он, к полному своему удивлению, столкнулся с управляющим. Джироламо был настолько потрясён, что ему потребовалось усилие, чтобы взять себя в руки. Довольно мерзкий тип в грязноватой рубашке, выглядывавшей из-под куртки без рукавов, со всклокоченными редкими волосами на сальном лице и маленькими глазками старательно зевал, делая вид, будто только что проснулся. Он стоял за стойкой, полусонно и хитровато поглядывал на Джироламо, словно его вовсе не удивило появление на внутренней лестнице его гостиницы незнакомца, который при этом собирается выйти, а не войти, да ещё держит в руках уличный факел.

– Что вам угодно, синьор? Вы кого-то ищете?

Интересно, знает ли он о том, что у него в одной из комнат лежит мёртвое тело? И не просто мёртвое тело, а тело человека, убитого в его гостинице не более часа назад!

– Да. Вас.

Управляющий оценивающе посмотрел на молодого человека, словно пытаясь понять, что это за птица пожаловала в его владения: контрабандист, или молодой растяпа, скрывающийся от кредиторов, или юный любовник, убегающий от разгневанного мужа? Он оглянулся в сторону коридора за прилавком.

Джироламо напустил на себя важный вид.

– Я хочу остановиться у вас до утра.

– Один большой золотой дукат, и комната к вашим услугам.

– Ого! – Джироламо обвёл презрительным взглядом убогую обстановку.

Управляющий развёл руками.

– Что же вы хотите, мой синьор. Уже пятый час ночи! Да и гостиница заполнена. – Он уставился на живот Джироламо. Тот невольно проследил за взглядом управляющего. Часть плаща и рубашки Джироламо были измазаны в крови. Управляющий снова оглянулся в сторону коридора. Движение было нервным, непроизвольным.

– Хорошо, – сказал Джироламо вздохнув. – Давайте.

– Я провожу вас, – услужливо проговорил управляющий, протягивая руку, как бы желая взять у Джироламо светильник.

Однако тот повернулся и вставил факел в кольцо на стене.

– А вы разве не собираетесь сделать отметку в своём журнале?

Мужчина в недоумении остановился.

– Синьор хочет, чтобы его занесли в реджистро?

Джироламо понимающе ухмыльнулся: мошенник, конечно, не хотел заносить его в регистр постояльцев, чтобы не отчитываться ни перед хозяином, если таковой у него имелся, ни перед городской полицией, ни перед налоговой службой. Порой, и довольно часто, это делалось и при молчаливом согласии самих постояльцев, по многим причинам не желавших регистрироваться в гостиницах или раскрывать своё имя.

– Пожалуй, хотел бы... – проговорил Джироламо.

Управляющий с неодобрительным видом вернулся за прилавок и с явной неохотой, что-то буркнув под нос, стал копаться в секретере. Он достал большой журнал, раскрыл его на прилавке и, взяв с письменного столика перо и чернильницу, обмакнул перо в чернила и приготовился записывать. Он явно нервничал. Джироламо, не церемонясь, заглянул в последние записи. Ни Франческо, ни Филиппо своих имён не оставили. Филиппо, конечно, мог зарегистрироваться под другим именем, но Франческо обязательно бы оставил о себе знак. Он мог оставить любую запись из тех, по которым его товарищи всегда могли бы найти его. Любимым его кодом было «синьор Бо» – намёк на университет. Такой записи не было.

Джироламо оторвался от журнала, поднял глаза и столкнулся со взглядом управляющего. Сомнения в том, знает ли он о том, что здесь происходило, отпали. Он наверняка знал.

– Где вы были? – неожиданно спросил Джироламо, глядя мужчине прямо в глаза.

– Кто? Я?! – управляющий испуганно вскинул брови и вновь стал озираться. – Я всё время здесь, синьор мой.

– Неправда. Вас не было здесь ни полчаса назад, ни четверть часа назад! Где вы были? И где ваши постояльцы?

Однако хозяин вовсе не смутился. Он приподнялся за своей стойкой, опершись руками о прилавок, и дерзко, не по-доброму посмотрел на Джироламо.

– А в чём, собственно, дело, молодой господин? – начал он вызывающе. – Я – перед вами. Вы собираетесь допытываться чего-то или вы собираетесь здесь остановиться? Тогда я к вашим услугам. А если я куда и выходил, то это, прошу меня простить, не ваше дело. Между прочим, если вам известны установления правительства нашего славного города, гостиница должна быть сейчас закрыта. Так что если вас что-то интересует, то вы можете заявиться с вашими вопросами утром. Если, конечно, вам кто-нибудь будет отвечать. Так что собираетесь вы здесь поселиться или нет?

– Кто сюда приходил после полуночи? Кто посещал постояльцев наверху?

Управляющий замотал головой. Однако Джироламо почудилось, будто тот подавил гнусную ухмылку. Джироламо выбросил резким движением вперёд руку и схватил его за горло, потянул к себе.

– Говори, пёс, Или завтра, клянусь, будешь рассказывать все на дыбе! Говори!

Мужчина стал задыхаться. Пот струился по жирному лицу. Он одной рукой продолжал держаться за стойку, чтобы не упасть, а другой скользкими влажными пальцами силился отцепить пальцы Джироламо. Джироламо ослабил хватку, дал управляющему подышать.

– Говори!

– Я не знаю! Они пришли. Сами поднялись.

– Сколько их было?

– Трое.

– Как выглядели?

– Как брави. Они сказали... что они – друзья и что его, постояльца, надо спрятать до утра.

– Как они выглядели? Что ты запомнил? Ведь ты же их запомнил!

Перепуганный управляющий с трудом ворочал языком. Джироламо схватил со стола свечу и поднёс её прямо к его носу.

– Я сейчас всё тут запалю! Ты был там, в комнатах? Был?

– Клянусь, не был! Я ничего не знаю!

Джироламо огляделся, В этом грязном доме творились грязные дела. И никто не знает, сколько их здесь уже свершилось.

Он почувствовал лёгкое дуновение воздуха и заметил тень, мелькнувшую в тёмном коридоре, слева от него, у стойки хозяина. В следующий миг на него обрушились удары. Джироламо метнулся вправо, вернулся в исходное положение и ударил в темноту локтем. Локоть глухо столкнулся с плотью. Человек, вылетевший на него из темноты, с воплем отлетел обратно. Выхватив нож, Джироламо молниеносно отбил новую атаку слева. Послышался скрежет лезвий и резкий звук распоротой одежды. Он повернулся почти всем корпусом к коридору, успев показать ножом угрозу застывшему в ужасе хозяину у стойки. Нападавшие бросались из коридора. Ударив ногой в темноту, Джироламо задел ещё одного.

Хозяин вдруг всё-таки вышел из транса и обрушил на Джироламо палку, которую незаметно и быстро вытащил из-под прилавка, но тот стремительно уклонился, отвёл удар предплечьем и ножом, а другой рукой перехватил палку и рванул её на себя. Противник потерял равновесие и качнулся в его сторону. Этого было достаточно, и Джироламо наотмашь полоснул его ножом по лицу. Страшный вопль облетел пустое здание. Управляющий, выронив палку, закрыв лицо руками, стал оседать по стене. Но Джироламо этого уже не видел. Кто-то с шумным топотом мчался вниз по лестнице. Борясь с остальными, Джироламо начал работать одновременно руками и ножом, в темноте оттесняя нападавших в коридор. Нож попал кому-то в лицо. Ещё вопль и крики в коридоре. Затем грохот падающего тела.

Воспользовавшись заминкой и растерянностью атакующих, Джироламо бросился вон из гостиницы, захлопнув дверь прямо перед ними. Он выскочил на площадь и в ту же минуту услышал яростные свистки и звон оружия.

– Стой! – послышались крики, какие-то вооружённые люди бежали в его сторону.

Кажется, это были солдаты – значит, патрульный отряд «Стражей ночи»!

Скользнув в темноту за угол церкви, Джироламо бросился бежать. Некоторое время он слышал топот башмаков за спиной и крики, но, когда он свернул уже в третий тёмный проулок, ему удалось оторваться от погони. Он бежал к воде, петляя среди мусора и нечистот. Наконец выскочил на набережную к Большому каналу, к счастью, неподалёку от того места, где его ждал Пьетро. Он запрыгнул в лодку, и оба, дружно схватив вёсла, принялись неистово грести к середине канала. Когда «Стражи ночи», наконец, выскочили на набережную, беглецы были уже настолько далеко от них, что солдаты, как ни вглядывались, как ни светили фонарями в тёмную воду, разглядеть ничего не смогли.

Пьетро, взяв оба весла, стал грести в сторону лагуны. Джироламо перевёл дух и ощупал под плащом пакет, который нашёл у Филиппо. К счастью, солдаты вряд ли разглядели его. Никто не знал, кто он такой и откуда взялся, хотя и не сомневался, что убийцы попытаются свалить смерть Филиппо на него и выставить всё таким образом, будто они пытались задержать преступника.

В голове все перемешалось. В гостинице поджидала засада. Нагло и ловко устроенная засада. Но для кого? Для Филиппо и для бедного Франческо? И для Джироламо. Но зачем? И кем подстроенная?

В порыве малодушия он вдруг захотел, как испуганный ребёнок к взрослому, бежать в Падую, к падроне Лунардо. Старик сейчас, конечно, сладко спит и даже не представляет, какие события разворачивались сегодняшним днём. Немного придя в себя, Джироламо решил плыть в больницу монастыря, куда повезли Франческо. И они с Пьетро молили Бога, чтобы Франческо остался жив!

Глава 21

Венецианская Далмация. Начало марта 1596 года

Фуста, на которой плыли Елена и её спутники, вошла в воды Венецианского залива после трёх недель утомительного, но удивительно тихого морского путешествия. Без приключений удалось увильнуть от всех кораблей Турецкой империи и покинуть её воды, а также, Бог миловал, избежать штормов и встреч со всевозможными разбойниками и корсарами, промышлявшими в неспокойных водах Ионического моря у восточного побережья Италии и южных берегов Греции. Ещё через несколько дней корабль входил в гавань Спалато.

Вид города, приближающегося к ним с воды, завораживал. Сначала издалека возникла могучая колокольня. Затем перед их взорами поднялись величественные руины длинной высокой стены – фасад древнего дворца, который за тысячу с лишним лет до описываемых событий император Диоклетиан построил себе на берегу моря в местах, откуда был родом. Множество домишек облепили стену спереди, сбоку и даже сверху. Огромный дворец был сам по себе как город: с храмами, термами, мавзолеями и покоями членов императорской семьи. Позже, после смерти властителя, местные жители поселились в заброшенном дворце среди аркад, галерей, колонн, используя развалины в качестве строительного материала для своих жилищ, лавок и мастерских, а стены не раз спасали их от нашествия захватчиков.

Елена, вместе с венецианцем стоявшая на носу фусты, наблюдала, как стена древнего дворца все увеличивалась, приближаясь, словно город вырастал из моря, и с нетерпением дожидалась, когда же наконец она ступит на землю.

– Доктор Еросолино говорил, что здесь живёт его брат. Купец. Синьор Мендерес. Мы должны немедленно разыскать его, так как он наверняка знает, где мой сын. Тогда мы сразу узнаем, где Илья! – не умолкая, говорила она, вглядываясь в живописные очертания берега.

– В этом нет необходимости, – глухо проворчал венецианец.

– В чём? – Елена, не понимая, оглянулась.

Венецианец исподлобья продолжал глядеть на гавань. Его смуглое обветренное лицо было мрачным, обозначились глубокие морщины. Ветер трепал густую, с проседью, бороду.

– Нет необходимости разыскивать брата синьора Еросолино, – повторил он ещё глуше и скосил взгляд на женщину. Их взоры встретились. Венецианец тут же отвёл глаза, но она поразилась их холодному отчуждённому выражению, хотя, впрочем, приняла это за усталость от путешествия.

– Почему? – горячо спросила она. – Вы уже знаете, где Илья?

– Нет, пока не знаю.

– Тогда почему мы не можем обратиться к Мендересу?

И женщина, и этот бессмысленный спор, и все эти нескончаемые разговоры о мальчишке изрядно утомили венецианца. Он досадовал, что вступил в разговор.

– Давайте сначала причалим, – уклончиво пробормотал он и отвернулся.

Эта женщина, охваченная только одной единственной мыслью – конечно, надо отдать ей должное, – стойко и мужественно перенесла все лишения долгого морского путешествия. Но в ней была та неприятная одержимость и навязчивость, которую он встречал много лет назад в паломницах, стремившихся во что бы то ни стало попасть в Святую землю. Она, вероятно, тронулась умом, подумал венецианец.

Корабль вошёл в порто ди Спалатро – удобную гавань, подходящую прямо к стенам города-дворца. Кругом на пристани стояли палатки торговцев – греков, славян, турок, албанцев.

Пришвартовавшись, они сошли на берег. Елена порывалась немедленно отправиться на поиски купца, но венецианец твёрдо заявил, что сначала необходимо устроиться с жильём и осмотреться. Переговорив с каким-то человеком в длинном халате, он пошёл за ним, распорядившись всем остальным двигаться в город.

Слуги венецианца посадили Елену и служанку Хафизу в носилки, окружили их плотным кольцом и быстро унесли с пристани, заполненной толпой, с любопытством разглядывавшей вновь приплывших.

Войдя в город, они попали в запутанный тёмный лабиринт узеньких улочек, соединённых узелками крошечных тесных площадей. Повсюду торчали арки развалин, создавая тень, нависали вторые этажи с окнами, забранными решётками. Высокие аркады дворца за века обросли стенами домов, которые стали его частями.

Они устроились неподалёку от рыночной площади как раз в таком небольшом домишке, прилепившемся к обломку древней дворцовой стены. Обрубок древней колонны почти прислонился к чердаку здания, находясь от него в метре-полутора.

Бедная женщина, едва ступив на твёрдую землю, пришла в такое возбуждение, что не могла усидеть ни минуты. Она отказалась от трапезы, требуя немедленно начать поиски сына. Вернулся венецианец, молча и мрачно слушал её, задаваясь вопросом, уж не спятит ли она окончательно, когда достигнет своей цели. Потом объяснил ей план их поисков.

– Здесь на многие городки и селения имеется всего один православный монастырь. На острове. В нём живут мальчики-послушники, и среди них наверняка находится ваш сын. На остров надо плыть. Если на рассвете мы двинемся отсюда, то приплывём на остров ещё до вечера. Если вы сию же минуту не замолчите, то я прикажу запереть вас наверху в чулане. И мы уплывём на остров без вас!

С этими словами венецианец ушёл к себе и хлопнул дверью.

Его слова ненадолго привели Елену в чувство. Она сникла и поднялась в свои комнаты, которые занимала вместе с Хафизой. Это была первая её размолвка с венецианцем, который всё путешествие вёл себя с подчёркнутой, как она говорила про себя, европейской вежливостью, ничем не напоминая ей, что она бывшая невольница.

Елена улеглась, дожидаясь утра. Ей то грезилось, что её сын смертельно болен, то она представляла, как он, должно быть, изменился за то время, что она не видела его. А с тех пор минул почти год. Она все пыталась представить его себе выросшим, окрепшим, изменившимся. И не могла. Она видела его таким же, как в последний раз, когда Еросолино уводил его. Щуплый, как маленькая обезьянка, черноволосый мальчишка с испуганными огромными глазищами.

Утром они пришли на пристань. Венецианец взял с собой только двух слуг и Елену. Сев в довольно крупную лодку с гребцами и хозяином, они отплыли из Спалато. Всё море было покрыто множеством островов. Они плыли словно по большим каналам от острова к острову и поздно после полудня наконец появился их остров. Большой, с крупным городом и гаванью, в которой было много торговых судов и ещё больше военных галер. Их лодка причалила в стороне от главной гавани. После этого, наняв телегу и лошадей, они ещё долго поднимались вглубь острова, пока, наконец, не оказались на окраине селения перед стенами монастыря.

Здесь всадники спешились, а Елена слезла с телеги. Она и венецианец остановились перед запертыми воротами и постучались. Открылось оконце. Елена сказала по-гречески, как научил её спутник. Тогда открылась калитка. На пороге перед ними вырос калуджер[100]100
  Калуджер – монах (серб.).


[Закрыть] в чёрной рясе, в высокой шапке на голове и с длинной бородой. Елена просила его отвести их к настоятелю, объяснив, что пришла за сыном.

Она говорила по-гречески. Венецианец также владел этим языком, но предпочёл, чтобы переговоры вела Елена. Калуджер с удивлением оглядел гостей и жестом велел следовать за ним. Они прошли небольшой ухоженный дворик. Монах провёл их в приёмную галерею, открытую, но с крышей. За галереей начинался сад. Здесь калуджер оставил их и отправился сообщить настоятелю. Венецианец с любопытством оглядывал чуждую ему обстановку.

Вышел настоятель, дородный, высокий, бородатый монах с крупной головой, ещё вовсе не старый. Елена преклонила колени, и он дал ей поцеловать свою руку. Венецианец, отступив, лишь холодно поклонился. Иеромонах предложил всем сесть на одну из скамей, стоявших по периметру галереи, и, не перебивая, выслушал просьбу. Время от времени он степенно кивал, украдкой изучая женщину, говорившую с резкой взволнованной жестикуляцией и быстрой речью, и её спутника.

И чем больше настоятель слушал их, тем недоверчивее и подозрительнее становился его взгляд. Потом он, говоря немного нараспев, стал обстоятельно расспрашивать женщину, кто она, откуда и как здесь очутилась. Елена что-то объясняла, ничего не могла сказать наверняка, только путалась, пока не смешалась окончательно. А монах всё кивал и кивал, не споря и не перебивая.

– Мне жаль, госпожа. В этой обители для вас никого нет, – наконец подытожил он красивым низким голосом и поднялся со скамьи.

Елена в отчаянии поглядела на своего спутника. Пришлось выкручиваться венецианцу, который стал убеждать монаха, что Елена – знатная дама из Венеции, гречанка, замужем за купцом, и что они потеряли сына, которого, как она подозревает, отдали в монастырь без её ведома, словом, принялся повторять эту придуманную наспех легенду, которую они сочинили и выучили по дороге на остров. Но настоятель становился всё подозрительнее и только качал головой, не желая ни слушать их, ни менять своего решения.

Потеряв терпение, венецианец повысил тон.

– Но нам известно, святой отец, что в вашем монастыре есть мальчики-послушники!

Монах сверлил их взглядом. На мясистом лице выступил пот. Он пожал крупными плечами. Он не мог лгать, следуя святой и праведной жизни, но не собирался уступать этим подозрительным незнакомцам.

– Послушники у нас есть, – сказал он. – Но это дети, родители которых, как бы далеки они ни были, нам известны. А вы же ищете... сироту? Не так ли? У нас нет такого мальчика, которого вы разыскиваете.

Елена глубоко вздохнула и предприняла последнюю попытку.

– Ну хорошо, – сказала она, поднявшись, и встала перед монахом, стиснув руки. Она смотрела на него снизу вверх. – Меня зовут Елена Комнина. Я действительно разыскиваю своего сына, с которым разлучилась год назад и о судьбе которого очень тревожусь. Он может быть здесь, у вас, в этом монастыре. Я приехала издалека. Я не могу сказать вам, откуда. Мы разлучились не по доброй воле. Нас вынудили к этому обстоятельства. И я знаю, что мой сын так же тоскует без меня, как и я по нему. У него могут быть или могли быть затруднения... с верой. Он был... другой веры... нехристианской. Хорошо, пусть... – Она сделала паузу и видя, что монах продолжает глядеть тяжёлым внимательным взглядом, с дрожью в голосе продолжала: – Вы не хотите показать мальчиков нам, но тогда, я умоляю вас, дайте хотя бы возможность им взглянуть на нас... на меня. Сделайте так, что мы не увидим их, но чтобы они увидели нас! Не отказывайте, батюшка, в этой просьбе во имя Христа!

И она с мольбой опустилась перед монахом на колени.

От священника не укрылось, что женщина, в отличие от мужчины, войдя в пределы монастыря, истово и искренне молилась на иконы, что она говорила на чистом греческом языке. Монах смягчился, поднял её с колен.

– Хорошо, – сказал он, подумав. – Я верю тебе, женщина. Ты действительно разыскиваешь своего сына. Посидите здесь. Мальчики увидят тебя.

– Скажите им, что приехала Эрдемли.

– Эрдемли? – брови на лице настоятеля полезли вверх.

– Да, Эрдемли. Если среди мальчиков есть мой сын, он знает, что это означает. Если он согласится посмотреть, сделайте так, чтобы он увидел меня, а потом поступайте, как знаете.

– Если среди них твой сын, он сам об этом скажет.

С этими словами настоятель степенно вышел и отдал какое-то распоряжение своим монахам. Через некоторое время он вернулся и продолжил беседу, предложив им немного прогуляться по монастырскому саду. Они вышли в сад и двинулись по аллее, обрамленной цветущими кустами. Монах что-то говорил, но женщина, с бьющимся сердцем, почти не слушала его. И ещё через несколько минут истошный крик разрезал воздух.

– Мама! Мама! – это был крик радости и триумфа.

Елена обернулась и, холодея от счастья, увидела, как к ней бежит её Осман, её Илья, её ненаглядный мальчик! Ничто не могло сдержать их порыв. Они бросились друг к другу в объятия. Осман прижался к ней, схватил её за талию цепко и сильно. Она разрыдалась, гладя его голову и шепча слова радости. Он зарылся у неё в одежде и тоже всхлипывал.

Теперь они уже не расстанутся никогда! Ничто не разлучит их!

Они крепко держали друг друга, словно боясь расстаться. Даже растроганный настоятель что-то пробормотал дрогнувшему венецианцу. Мужчины отошли в сторону, чтобы не мешать матери с сыном. Однако оба не спускали с них глаз.

Через некоторое время настоятель зычно окликнул мальчика. Тот разжал объятия и подошёл к монаху.

– Илья, теперь тебе надо идти, – повелительно проговорил настоятель. Видя, что мальчик с мольбой смотрит на мать, он добавил: – Ты увидишься с мамой позже.

Было видно, что настоятель имел над мальчиком огромную власть. Осман-Илья, прижавшись губами к материнской руке, высвободился от неё и, низко опустив голову и больше не оборачиваясь, скрылся во внутренних помещениях монастыря.

Елена недоумённо глядела на монаха. По скулам её спутника гуляли желваки.

– Это почему ещё? – вспылил вдруг венецианец, сощурив глаза. – Почему вы услали мальчишку?

Монах, сложив вытянутые руки перед собой, глядел на Елену.

– Я ведь не сказал вам, что вы можете забрать мальчика.

– Это почему же? Мальчик узнал свою мать! Что вам нужно ещё? Почему вы не даёте ему уйти с матерью?

Калуджер был непреклонен и продолжал смотреть на Елену, обращаясь только к ней.

– Женщина, ты просила только, чтобы я показал тебе мальчика. Ты увидела его, ты нашла его. И теперь твоё сердце может возрадоваться, что он жив и здоров и под хорошим присмотром.

– Так отдайте его нам! – вскричал, потеряв терпение, венецианец.

– Но забрать его, женщина, ты не можешь. Сейчас не можешь.

– Почему? – прошептала Елена.

– Потому что не ты привела сюда своего сына. Я ничего не знаю о тебе. Я не знаю, откуда ты появилась и куда держишь путь. Я не знаю, что ты хочешь от своего сына. Куда ты его отправишь.

Елена молчала, обдумывая слова монаха. Венецианец сжимал кулаки.

– Что я должна сделать? – наконец спросила она.

– Приди сюда с тем человеком, который привёл к нам Илью год назад. Это не составит труда... если ты знаешь этого человека. Ведь ты знаешь его?

– Да. Знаю. Купец Мендерес?

Калуджер кивнул.

– Пусть он подтвердит, что добровольно передаёт тебе сына и что он снимает с себя всякую ответственность за него.

Однако такой поворот дела, как оказалось, совершенно не входил в планы венецианца. Он резко шагнул в сторону двери, за которой скрылся Илья.

– Так не получится! Что болтает этот монах! – свирепо прорычал он. – Мы плыли сюда целый месяц! Мы не будем искать этого Мендереса! Я сам приведу сюда мальчишку! И спросим у него, хочет ли он уйти с матерью или нет!

Монах шагнул к двери и преградил ему путь.

– Прочь! – Рука венецианца потянулась к шпаге. Лицо стало пунцовым от ярости.

Елена в испуге схватила его руку.

– Остановитесь! Что вы делаете, Зуан?

Монах не шелохнулся, не выказал ни волнения, ни испуга, ни злости.

– Успокойтесь, синьор млетак[101]101
  Млетак – венецианец (серб.).


[Закрыть]! – сказал он по-итальянски. – Вы в святом месте!

– Святое место! – венецианец в ярости оскалился, то сжимая, то разжимая рукоятку шпаги. Он хотел сказать что-то ещё, но словно подавил в себе готовые сорваться слова. – Прочь, я сказал, монах!

Калуджер продолжал невозмутимо преграждать дорогу.

– Бог для нас один... если вы веруете в Иисуса Христа. И я ещё не договорил. Это не просто святое место. Это крепость. Чтобы вывести отсюда ребёнка, вам придётся перебить здесь всех, не только меня. Но после этого вам не удастся покинуть остров.

Венецианец продолжал в ярости сжимать рукоять шпаги, но Елена почувствовала, что страшная вспышка ярости пошла на убыль. Наконец он отступил, развернулся и молча зашагал прочь через дворик к воротам монастыря. Бросив последний, испуганно извиняющийся взгляд на настоятеля, Елена засеменила следом.

Покинув монастырь, они медленно плелись по дороге к морю. Елена сидя в телеге, венецианец на лошади, понурив голову. На обратном пути в Спалато они не обмолвились ни словом.

Венецианец проклинал себя за вспышку ярости. Он чувствовал себя смертельно уставшим. Эти проклятые еретики ортодоксы[102]102
  Ortodossi – православные (ит.).


[Закрыть] ничуть не лучше лютеран! Но почему же он так не сдержался! Он клял себя за это. Вспышки необузданного гнева случались с ним иногда и всегда вредили ему. Он погрузился в мрачные воспоминания...

Елена же испытывала странное чувство – изменение своего состояния. Всё безумное горячечное напряжение последних месяцев, связанное со страхом за сына, вдруг исчезло, сменилось чудовищной усталостью и апатией. И с этой усталостью стал возвращаться здравый смысл. Она даже начала озираться вокруг, словно бы впервые видела эту пыльную дорогу, этих людей. Боже, как она здесь очутилась? Она смотрела с лодки на длинные большие острова, поросшие густыми лесами, огромную стену, снова выросшую из воды. И этот человек, этот венецианец, перебросивший её через море. Кто он? Откуда он взялся? Что она знает о нём? Она не могла не заметить, что его взгляды, обращённые к ней, вовсе не излучали никакого дружелюбия. И его нежелание видеться с купцом было необъяснимым, если только... А был ли он другом Еросолино? Всему этому поведению могло быть только одно объяснение – венецианец лгал. Но если это так, то кто он? Что он хочет? Что он делает в её судьбе? И зачем ему её сын? Она чувствовала, что тот нужен венецианцу. Больше, чем она. Это подозрение вспыхнуло в ней внезапно в монастыре, во время той безобразной ссоры. И она почувствовала радость, что сын её, живой и невредимый, остался там под защитой настоятеля и монахов. В безопасности. Пока она не разберётся, что вокруг неё на самом деле происходит, её сын должен оставаться в монастыре!