Текст книги "Спасти огонь"

Автор книги: Гильермо Арриага

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 44 страниц)

Я придумал стратегию, как его утопить. Шпионы всегда думают, что они вне подозрений. Они столько знают про остальных, что воображают себя непобедимыми. Лучший способ борьбы с ними – противоядие от их же отравы: компромат на них самих. В тот же вечер я позвонил паре своих людей в правительстве. Через полчаса у меня уже был заветный ключ: мошеннические похождения Моралеса в бытность послом в Израиле. Все-таки не зря ты научил нас всегда быть в хороших отношениях с евреями. Мною в этом смысле всегда двигало искреннее восхищение и желание дружбы, но в результате я получил немалую выгоду. На следующий день я рассказал эту историю одному нашему старому другу. Он внимательно выслушал и пообещал кое с кем обсудить. Два дня спустя перезвонил: «Этот мудак натворил-таки в Израиле дел. Передадим его в руки израильских товарищей».

В тот же день со мной связался заместитель главного редактора израильской левой газеты «Гаарец», которому грязные делишки их правого премьер-министра с президентом Мексики (с целью укрывательства этого жулика) были весьма на руку для продвижения своей либеральной повестки. Мы составили целую стратегию: мошеннические операции бывшего посла Моралеса подвергнутся тщательному расследованию, а как только информация будет собрана, «Гаарец» даст передовицу, где расскажут, как консервативный кабинет покрывал факт немалой финансовой поддержки террористов и врагов Государства Израиль. Двух зайцев подстрелили разом: и Моралеса загубили, и премьер-министра замарали, доказав его участие в постыдном и достойном порицания международном сговоре.

Лучшего и желать было нельзя. Журналисты «Гаарец» прекрасно справились с работой и всему миру поведали о злостных махинациях Панчито Моралеса в Израиле. Как истинный трус, он сбежал из страны. Его поймали, потом экстрадировали. Жаль, не посадили в Восточную тюрьму, чтобы мой брат с лихвой отплатил ему за попытку посягнуть на его любимую женщину.

Странным образом судьбы твоих сыновей снова переплелись. Признаюсь, мною двигала глубоко упрятанная сентиментальность. Да, я полон цинизма и одержим деньгами, но даже я улыбнулся, когда любовь победила. Очень широко улыбнулся.

Машина сидел взаперти, выходил разве что в «Оксо», и винтики у него крутились в одну-единственную сторону: сторону мести. Бесов, засевших в нем, можно было изгнать, лишь убив обидчика. Только кровь смоет черный зловещий песок ревности, осевший глубоко в сердце, извергнет густой плевок унижения, створожившийся в набухших клапанах от яростного воспоминания о поцелуях и ласках неверной жены. Другими словами, ему нужно было избавиться от гребаной желчи, не дававшей ему жить спокойно.

Он разрабатывал план за планом. Думал запустить дроны со взры вчаткой, думал угнать самолет и на править его на тюрьму, устроить вселенский пожар, пропихнуть туда троянского коня, набитого киллерами, подбросить крыс – разносчиц чумы, внедрить проститутку-убийцу. В общем, разную неосуществимую хрень обдумывал.

Потом он вспомнил, как дон Хоако с удовольствием рассказывал историю Эухенио Берриоса. Этот червяк на службе у милейшей чилийской диктатуры производил газ зарин. Когда у Чили с Аргентиной случился территориальный конфликт, генерал Пиночет, человек мягкий и вкрадчивый, велел Берриосу найти решение. Неленивый Берриос решил, что можно изготовить колоссальные объемы зарина, запустить в водопроводную систему города Буэнос-Айрес и разом покончить с миллионами буэносайресцев и буэносайресек, их детей, собак, кошек и попугайчиков. «Вот уж кто мужик с яйцами был, – замечал дон Хоако, – не нюнил из-за парочки покойников» (и правда, два-три миллиона – не та цифра, чтобы нюнить).

В конце концов Берриос все-таки не посолил буэносайресскую водичку, зато несказанно вдохновил дона Отелло.

Если флакончика духов хватило на тридцать человек, значит, ведерка из-под майонеза будет достаточно, чтобы увести за жабры в мир иной примерно тысячу дармоедов. Стоит только облачку газа попасть в камеру, где спит этот сучий хрен, и дело сделано. В два счета околеет. Оставалось решить одну-единственную проблему: где, блин, достать газ, мать его, зарин? В аптеку же не пойдешь: «Дайте мне заринчика литра четыре». Надо найти своего Берриоса. Ав Мексике биохимики топ-оф-зе-лайн на дороге не валяются. В интернете тоже искать не станешь: «биохимик эксперт по зарину», и не позвонишь: «Добрый день, мне нужно тыщу человек положить. Сколько возьмете за такую халтурку?» Нет, незачем нанимать очередного мудака, тем более какого-нибудь гребаного ботана, который тут же копам настучит. Машина решил все сделать самостоятельно.

Берриос уоз райт. Лучший вариант кого-то укокошить – отравить воду. Вылить пару литров яда в трубы, ведущие в тюрьму, и дождаться, пока сивый рухнет на пол с посиневшей рожей и вываленным языком. Ну а если другие при этом помрут – что ж. Надо брать пример с неунывающего Берриоса: мышь из дому – коты в пляс. К тому же там не мальчики-зайчики. На зоне никто не заслуживает сочувствия. Человеческий мусор. Навоз никчемный.

Но сначала требуется сменить лук. Словно на Диком Западе, «Те Самые» развесили его словесный портрет во всех нехороших районах и предлагали награду за его голову. Машина перестал жрать, исхудал, отпустил патлы и бороду, оделся в рванину и отказался от водных процедур. Вонючий и косматый, он бродил вокруг тюрьмы. Спал, чтобы сбить соглядатаев с толку, прямо на улице. Подружился с бездомными псами. Ел из помойки. Словом, замаскировался под идеального истапа-лапского бездомного алкаша.

По ночам открывал люки и изучал водопроводные трубы. Сеть была сложная, расходилась тысячами ответвлений. Нужно было соблюсти осторожность, чтобы ненароком не прихватить младенцев, бабулек и домохозяек. Бумажных планов у него не было, поэтому он мысленно прикинул, какие именно трубы ведут в тюрьму. Он вскроет их и нальет туда отравы, и отрава, можно надеяться, достигнет глотки его бывшего закадычного кореша. Только Хосе Куаутемок сделает пару глоточков, как тут же отправится в древний ацтекский город Пипецкапецатлан.

Но подготовка подготовкой, а дело нескоро делается. Не хватает главного: эквивалента газа зарина. В таких сомнениях пребывал Машина, когда, смотря вечерние новости в своей каморке под самой крышей в квартале Рохо Гомес, услышал обнадеживающие слова: «Тысячи людей в Соединенных Штатах погибли от фентанила, синтетического наркотика, который производится мексиканскими картелями из веществ, нелегально импортируемых из Китая. Фентанил в сорок раз токсичнее морфина…» Бинго! Вот оно, решение! Он вполне может раздобыть себе партийку у картеля «Тамошние», который в Синалоа ведет бизнес с китайцами. У него там знакомый, не последний чел в картеле. Они с ним и пивас, и телок, и дорожки делили, и зубоскалили вместе, когда он на дона Хоакина еще работал. Наверняка отвалит ему пару кило. Машина спустит их в водопровод – и прощайте, канарейки, клетка ваша отперта!

И тут финтифлюшка в телике, как будто лично к нему обращалась, начала рассказывать про токсичность некоторых рыб из-за присутствия в тканях ртути. Бывшая вице-мисс Тла-скала, нынче ведущая, прямо так и заявила: «Однократного контакта с этим металлом достаточно для получения серьезных неврологических повреждений». Двойное бинго. Вторая отравушка в меню.

Полуфиналистка из Тласкалы продолжала: «Употребление этой рыбы в пищу приводит к накоплению ртути в организме, с необратимыми и в некоторых случаях даже летальными последствиями». Машина чуть не запрыгал от радости. Это даже лучше – чтобы Хосе Куаутемок до конца жизни оказался прикован к постели, типа, рука просит, нога косит, пускал слюни, не мог ни двигаться, ни говорить и мучился постоянными болями в печени и почках! Йес, йес, йес!

Воспользовавшись своим групповым тарифом с одним гигабайтом интернета и безлимитными звонками, он загуглил, какое соединение ртути опаснее всего, и выяснил, что хлорид ртути, используемый в некоторых промышленных процессах и довольно доступный. Раздобыть фентанил и хлорид ртути – это вообще ноу проблем эт олл. Его кореш из Синалоа организует поставочку.

Ты нужна.

твое

отсутствие

ТЯЖКО

я открываю глАзА

а

Тебя

нет

Что мне делать

с этим желанием поцеловать тебя

с этими ласками

с этими словами здесь

(з/а/п/е/р/т/ы/м/и/)

(с/о/ /м/н/о/й/)?

Мой корабль сел на мель

Он стоит

На необъятном пляже

пляж – это

Ты

Я

тону

этой

Пустоте

приди

помоги мне

Д = ы = ш = а = т = ь

Потому

Что

Я

Ис

Сыхаю

Без Тебя

Хосе Куаутемок Уистлик

твой

Я собиралась отвезти Даниелу на конный спорт, и тут зазвонил телефон. Мы опаздывали: урок начинался в четыре, а было уже без четверти. Я ответила по дороге к машине. Звонил Педро. «Привет», – сказала я. «Марина, включи Тринадцатый канал, прямо сейчас», – велел он. Я подумала, он шутит: «У тебя там интервью берут, что ли?» – «Включай давай, пока не закончились новости», – велел он очень серьезно. Я сказала Даниеле, чтобы подождала меня у машины, и побежала на кухню, где домработницы смотрели по маленькому телевизору сериал. Извинившись, я переключила канал. Показывали Восточную тюрьму, снятую с вертолета. Несколько заключенных в масках грозили вертолету кулаками. Некоторые флигели горели. Репортер рассказывал: «К настоящему моменту есть сведения как минимум о пятнадцати погибших. Власти оцепили тюрьму, и ожидается, что силы полиции скоро пойдут на штурм, чтобы обезвредить взбунтовавшихся заключенных».

Я окаменела у телевизора. Меня чуть не вырвало. Я десятки раз видела репортажи о бунтах в тюрьмах. Кадры, на которых родственники толпились у входа и требовали хоть какой-то информации о своих близких. Лица их искажала неуемная тревога. Наверное, и у меня стало такое лицо, потому что одна няня быстро подставила мне стул: «Садитесь, сеньора». Я узнавала знакомые места: дворы, зону посещений, аудитории, библиотеку, флигель супружеских свиданий. Многие из них полыхали огнем.

Я вышла из кухни. Незачем прислуге видеть мое волнение. Заперлась у себя в кабинете и набрала номер Кармоны: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Ну и заварушка ему досталась. Всего несколько дней назад вступил в должность и уже вынужден переживать худший из кошмаров, который только может выпасть на долю директора тюрьмы. Сердце бешено билось. Как там Хосе Куаутемок? А если он погиб? Впервые я на себе ощутила, как новости банализируют цифры. Про людей говорят, как про числа, словно смерть – исключительно факт статистики. Среди этих пятнадцати погибших могли оказаться мои знакомые с обеих сторон – и надзиратели, и заключенные. Насилие ворвалось в мою жизнь в самый неожиданный момент.

Нет, не может быть, чтобы с Хосе Куаутемоком что-то случилось. Как я буду жить, если он среди этих погибших? Я не смогу простить себе своего малодушия. Я даже не помню, какие последние слова он мне сказал. Черт, какие же? Мы воспринимаем жизнь как нечто само собой разумеющееся, но вот ударяет молния и разбивает нашу уверенность вдребезги.

Я попросила шофера и одну из нянь отвезти Даниелу на занятие. Шофер мигом сорвался с места. Тереса, новая няня, осталась стоять в дверях. «У вас там кто-то близкий сидит? Вы так разволновались», – сказала она. «Я ездила туда со своими друзьями Педро и Хулианом. Они там ведут уроки», – ответила я как можно суше. Не хотела, чтобы она догадалась об истинных причинах снедавшего меня беспокойства. «Вы, наверное, там кого-то знаете?» – спросила она. Мне не понравилось, в каком направлении развивался разговор. «Да, я много кого там знаю. Поэтому и тревожусь». Она немного помолчала. «А Элеутерио Росаса случайно не знаете?» Нет, имя незнакомое. «А что, Тереса?» – «Он муж моей двоюродной сестры. Его посадили за кражу. А он такой недотепистый. Я боюсь, что с ним что-то сделают». Я подошла к ней и обняла. Она заплакала мне в плечо. Я никогда не думала, что могу так сблизиться с домработницей. И вот мы обе жаждем узнать имена погибших в мятеже. Обе страдаем от боли, которую ни один человек моего круга понять не способен.

Я принялась скакать с канала на канал в поисках новой информации. Ничего. Сериалы, конкурсы, исторические документалки. По новостным каналам – занудные интервью с политологами. Схватила компьютер, загуглила. Большинство сайтов копировало первую новость, переданную три часа назад одним новостным агентством. Репортер на вертолете все это уже рассказывал. Зато есть фотографии. Зэки, с голым торсом или в майках, угрожающе выстроились на кровлях. Лица закрыты масками. Даже с высоты видны сжатые до белизны костяшек кулаки, злобные взгляды, решительные жесты. Я нашла фото с четырьмя трупами надзирателей, в том числе того радушного молодого человека, который в первый раз вел меня на свидание с Хосе Куаутемоком в общей зоне. Он лежал на спине в луже крови. Я зажмурилась от ужаса. Добрый, милый парень, один из лучших людей из всех, с кем я познакомилась в тюрьме. Он не заслуживал смерти.

Превозмогая страх и омерзение, я продолжала листать фотографии. Мне нужно было убедиться, что на них нет неподвижного тела Хосе Куаутемока. Большинство были смазаны, потому что делались в разгар драки. Статистика погибших, видимо, как раз и основывалась на этих фото, снятых на телефон и загруженных в Сеть самими надзирателями. Попадались искалеченные тела, обезображенные лица. Настоящая бойня.

Я два часа сидела в интернете. И все это время без конца названивала Педро и Хулиану. Хулиан волновался не меньше моего. Они решили приехать ко мне. Мы втроем засели в кабинете и стали дальше прочесывать интернет. Мало-помалу вырисовывались подробности. Группа заключенных начала протестовать в столовой, в шесть утра. Охрана попыталась разогнать их слезоточивым газом, и тогда грянула буря. У зэков оказалось полно оружия разного калибра. Три часа спустя тюрьма была целиком под их контролем. Мятежникам удалось прорвать кордоны безопасности и проникнуть в офисы начальства. Судьба Кармоны и прочих чиновников оставалась неизвестной.

Мы услышали приближающиеся голоса детей. Педро захлопнул ноутбук. «Ты чего?» – удивилась я. «Мы уже с ума сходим. Нужно отдохнуть». Я возмутилась: «Там ведь любовь всей моей жизни!» И сама удивилась своим словам. «Любовь всей моей жизни» – такое сильное утверждение сложно переварить. «Не пори чушь, – отрезал Педро. – Иди и займись детьми. Как появятся новости, мы тебе сообщим». Он был прав. Нужно заняться детьми, сделать с ними уроки, накормить ужином.

Они бросились ко мне с объятиями. Бедняжки, считают меня лучшей мамой на свете, а на самом деле я ходячая катастрофа с атрофированным материнским инстинктом. Я велела им надеть пижамы. Они зафыркали. «В шесть?» – изумилась Клаудия. Я хотела отделаться от них и вернуться к новостям. Спокойно, спокойно, сказала я себе. Нельзя жертвовать временем детей. Несправедливо втягивать их в конфликт, разворачивающийся на расстоянии световых лет от них. Я притворилась веселой, хотя внутри все переворачивалось от тревоги. Помогла им с уроками. Не могла сосредоточиться, медленно соображала – особенно когда отвечала Даниеле, которая билась с таблицей умножения.

Хулиан и Педро ушли в одиннадцать. Педро попытался подбодрить меня: «С ним все будет хорошо. Хосе Куаутемок может за себя постоять». Я попыталась поймать взгляд Хулиана в надежде, что он подтвердит оптимистичные слова Педро. Но он уставился в пол, словно не хотел лишний раз пугать меня мрачными мыслями. «Звони, если что понадобится», – сказал он мне на прощание. Я обняла его. За последнее время он стал мне почти как брат.

Я закрыла за ними дверь и тут же почувствовала, что кто-то стоит у меня за спиной. Это была Тереса. «Сеньора, вы извините, что я вас в такой час беспокою. Что-нибудь узнали?» Она наверняка надеялась на милосердную успокоительную ложь. «Все очень плохо, Тереса. Будем надеяться, что муж твоей сестры в безопасности». Она замолчала, и у нее навернулись слезы. «Сеньора, я вам кое-чего не сказала, – медленно произнесла она. – Элеутерио – мой молодой человек». Я подступила ближе к ней: «Разве он не женат на твоей сестре?» – «Да, женат. Я его любовница. – Она опустила голову. По щекам побежали слезы. – Вы не отпустите меня завтра? Я хочу сходить к тюрьме. Не могу больше сидеть и ничего не знать». Договорив, она сглотнула. Я взяла ее за подбородок и заставила посмотреть мне в глаза: «Я поеду с тобой. Я тоже больше не могу».

На зоне была уйма разных насекомых. Заправляли всем тараканы. Властители углов, кладовок и уборных. Некоторые из самых суровых мужиков чуть не блевали при виде них или визжали, как дети малые, когда давили, а из брюшка – вроде как детское пюре «Гербер Манго» ползет. Койки кишели cimex lectularius, более известными как ебучие клопы постельные. Просыпались зэки все в красных точках, как будто сходили на сеанс иглоукалывания. Блох, вшей, гнид и мандавошек тоже хватало: дрим-тим чесотки в башке, в яйцах и в жопе.

Комары играли за высшую лигу. Тюрьма стояла на высушенном озере, и стоило где-то только прыснуть водичке, как они тут же размножались как бешеные. Летом они враз облепляли дурачка, который осмеливался высунуть нос на улицу ближе к вечеру, а по ночам, сволочи, пищали так, что аж храп заглушали.

И только когда разных тварей становилось больше, чем народу на станции метро «Пино Суарес» в час пик, начальство решало проводить обработку. «Это вам не школа для девочек», – говорили благодетели, и – херак! – получите инсектицида, хоть в столовку, хоть в камеру, где вы спите. Никто не задумывался о всяких пустяках, типа, не является ли это вещество канцерогенным или не вызывает ли необратимые последствия в бронхах. Истребить гадов! Все равно, сколько у них ножек – шесть, восемь или две. Все одно гады.

Из всех долбаных насекомых Хосе Куаутемок сильнее всего ненавидел мух. Всепроникающих, вездесущих. Они засира-ли лампочки и окна, на парашах устраивали себе бар, садились на жратву и тонули в кувшинах с лимонадом. Некоторые зэки их прямо так и пили, говорили, мол, питательная ценность: чистый белок с говном, изюм в шоколаде. Но Хосе Куаутемок видеть не мог, как мухи тянут свои сраные хоботки к его хлебу или макаронам. Он заманивал их, просыпая сахар на стол, а когда собирались, прихлопывал огромной пятерней.

Гадючники для супружеских свиданий тоже собирали тучи мух. Они флегматично сидели по стеночкам, пока не начинался чей-нибудь перепихон. Видимо, какие-то гормоны в трахающихся их заводили, потому что они всей шоблой взмывали и пикировали на голые тела. А кому понравится ебстись, когда на спину, на рожу и на жопу все время норовят сесть мухи?

В первое супружеское свидание Хосе Куаутемок больше всего переживал как раз из-за мух. Он боялся, что Марина не вынесет прикосновения их засранных лапок к своей коже. Однажды она задремала у него на груди. Он гладил ее по спине, пока она не уснула глубоким сном. И тут, оу май гад, штук двадцать мух, привлеченных запахом вагинальных соков и семени, начали садиться ей на самые интересные места. Хосе Куаутемок отгонял их, но они как отлетали, так и прилетали обратно.

И этот момент показался ему самым унизительным за все годы за решеткой: мухи, обсасывающие анус его возлюбленной. Это он заслуживает мух, и клопов, и блох, и тараканов, и комаров, и амеб, и бактерий, и опрыскивания инсектицидом, а не она. Он хотел бы хранить ее в хрустальном ларце, защищая от насекомых, от грязи, от гнилостного воздуха, от убийц и от себя самого.

Люкс принес ему невероятное облегчение. Нормальный унитаз, отдельная ванная, горячая вода, гигиеничное приготовление пищи (никакой изюм в шоколаде по кувшинам не плавает), чистые полы и – аллилуйя! – одеяла без рисуночков. Ни следа мух и других насекомых. Они изгнаны из рая богатеев. Вон из храма, фарисеи с крылышками! Санитария покупается за большие деньги. Когда Марина сказала, что скучает по вонючей комнатке, он только посмеялся себе под нос. Типичная буржуйская реакция на кратковременный визит в обиталище низов общества. Первый мир чайной ложечкой прихлебывает из выгребной ямы третьего. Марине, видимо, показалось занятным кувыркаться на веселеньких пледах. Для него это было очередное свидетельство подлости тюремного начальства. Ты ебешься, а на твою жопу пялится какая-то жуткая мышара. Тычут прямо в нос, точнее, прямо в задницу своей властью. А для Марины это наивный китч. Ей прям нравилось кончать на перекошенные морды Гуфи, Микки и Минни. Истинное бунтарство, не то что дурацкие фильмы Эктора.

Хосе Куаутемок ценил Маринину буржуазную незамутнен-ность. Такая она наивная, такая простодушная, чистый ванильный «Несквик». Ее присутствие помогало ему отвлечься, забыть хоть на несколько минут тянучку мертвых тюремных часов. Он был не просто влюблен в нее – он был ей благодарен. И, словно неизлечимый больной, которого предупредили о скором конце, ждал неотвратимого часа, когда она перестанет приходить.

Мятеж, похоже, был частью масштабного плана. Взбунтовалась не только Восточная тюрьма, но и многие другие: Северная, Южная и Санта-Марта-Акатитла в Мехико; Кадерейта, Топо-Чико и Аподака в Нуэво-Леон, а также колонии в Тепике, Колиме, Пьедрас-Неграс, Сакатекасе и других городах. Власти не знали, что делать. «Мы не позволим кучке преступников угрожать стране и демократическим устоям», – заявил министр внутренних дел. Про кого он говорил? Кого имел в виду под «кучкой»? Кто организовал все эти восстания? Через год должны были состояться президентские выборы. Может, это борьба за власть между членами кабинета? Или внешними силами? Партиями? Наркокартелями?

Я не услышала, как в комнату вошел Клаудио и наклонился к моему плечу. Он смотрел на картинку в моем телефоне. «Что случилось, дорогая? Какие-то проблемы в тюрьме?» Я подскочила как ужаленная: «Не смей меня так пугать!» Клаудио улыбнулся: «Просто ты вся туда ушла». Я рассказала, что начался мятеж, что некоторые наши знакомые, в том числе вежливый охранник, убиты и что, похоже, кризис только усугубится. «Это знак, что нам нужно переехать в Нью-Йорк. Здесь нам делать нечего», – сказал он. В моем мире до Хосе Куаутемока это предложение имело бы смысл. А мне теперешней, влюбленной и сходящей с ума от страха за любимого, оно показалось оскорбительным. «Я не собираюсь уезжать из страны», – лаконично ответила я, хотя на самом деле имела в виду: «Ни за что на свете я не брошу Хосе Куаутемока».

Клаудио пошел в душ (он был так зациклен на гигиене, что мылся два раза в день), а я воспользовалась моментом, чтобы позвонить Педро. «Мне нужна бронированная машина и пара телохранителей. Завтра я поеду в тюрьму». – «А больше ничего не нужно? – раздраженно ответил он. – Не дам. Нечего играть в Ромео и Джульетту под пулями». Я сказала, что все равно поеду, с его помощью или без нее. Он попытался меня отговорить. Безуспешно. «Я поеду с Тересой, новой няней. У нее тоже там родственник». Наконец Педро согласился. «В последний раз ты меня впутываешь в свои интриги», – предупредил он.

Чуть позже я получила сообщение от Хулиана: «Приходит время, когда нужно снять ношеное платье, принявшее форму нашего тела, и позабыть пути, ведущие всегда в одно и то же место. Пора пуститься в плавание. И если мы не осмелимся отойти от берега, то так и останемся на всю жизнь вне себя. Фернандо Пессоа».

Я не поняла, зачем он мне это прислал. В какое плавание я должна была пуститься? К несбыточной иллюзорной любви?

Или он имел в виду, что мой единственный путь – возвращение к стабильной супружеской жизни? Только этого мне не хватало – новых вопросов и новых поводов не спать.

Я и не спала всю ночь – вертелась и поглядывала на будильник: час ночи, два ноль семь, три тридцать пять, четыре сорок. Отключилась где-то в пять. Не слышала будильника Клаудио. Проснулась, только когда за ним хлопнула дверь. Попыталась поспать еще несколько минут. Я была вымотана. Мысли утомляют, а навязчивые – тем более. Пора было поднимать детей в школу. Я старалась каждое утро будить их лаской. Но не в тот день. Я просто зажгла свет и дала полчаса на одевание и завтрак.

Отправила с шофером и няней. Сказала Тересе: «Сейчас уже поедем». Мы погрузились в бронированный внедорожник Педро, а за нами ехал еще один джип с четырьмя телохранителями. По мере приближения к тюрьме я начинала понимать, насколько все серьезно. По периметру стояло оцепление: десятки полицейских-спецназовцев. За десять кварталов нас развернули: полиция не пропускала транспорт. Наш водитель попытался договориться – не получилось. «Нет, молодой человек, проезд запрещен». Мы спросили, как нам попасть к тюрьме. «Пешком. Но не рекомендую: обстановка там сложная». Мы решили припарковаться как можно ближе и оттуда пройти к тюрьме.

Я тем временем проверила последние новости. Правительство после многочасовых безуспешных переговоров с мятежниками решило пойти на штурм. Ожидалась ожесточенная схватка. Репортеры предупреждали: «Не приближайтесь к зоне конфликта». С вертолетов снимали в прямом эфире. Мятежники собрались в центральном дворе, том самом, по которому я столько раз ходила. В середине круга сидели связанные охранники с кляпами во рту. Видна была линия баррикад из столов, матрасов и даже покрышек. Камеры наезжали на захваченных чиновников с поникшими головами. Один заключенный развернул навстречу вертолету плакат: «Требуем соблюдения прав человека в тюрьмах!» Я пыталась углядеть в толпе Хосе Куаутемока. Его легко узнать по росту и светлым волосам. Но камера шарахалась как попало, присмотреться не получалось.

В обмен на освобождение заложников заключенные требовали: предоставлять УДО сидящим по легким статьям, покончить с перенаселенностью, давать более разнообразную и питательную пищу, сделать расписание посещений более гибким, разрешить мобильные телефоны, и прочее. Правительство послало переговорщиков, но мятежники отказались их принять. Сначала пусть власти подпишут документ, подтверждающий, что они готовы пойти на выполнение выдвинутых условий во всех взбунтовавшихся тюрьмах. Сомнений не оставалось: кто-то руководил мятежами сверху. Оставалось выяснить, кто именно.

Мы с Тересой вышли из машины и в сопровождении шести телохранителей под командованием Рокко двинулись сквозь толпу. Похоже было на путь к стадиону перед футбольным матчем. Простые женщины держали за руку маленьких детей, ковыляли старики, попадались татуированные парни. Во всех чувствовалась тревога и возмущение. Беспорядки вышли из-под контроля, и власти будут виноваты, если с родными и близкими этих людей, сидящих в тюрьме, что-то случится.

Когда мы подошли к самой тюрьме, начали раздаваться хлопки. А потом взрыв. Люди в ужасе бросились назад. Рокко накрыл меня своим телом, остальные выстроились вокруг и оттащили меня. Снова взрывы и выстрелы. Рокко пригнул мою голову: «Вас могут подстрелить, сеньора». В облаках слезоточивого газа мы побежали к машинам. При виде нас остававшиеся там телохранители открыли дверцы; мы запрыгнули, дверцы тут же захлопнулись. Я осмотрелась. Мимо неслась обезумевшая толпа. «А где Тереса?» – «Мы ее потеряли, сеньора». – «Как это – потеряли?!» Мне не ответили. Машина рванула с места. Водитель ловко лавировал между десятками бегущих людей. Он вырулил на проспект, и мы покатили к дому.

Машина садится напротив не последнего человека в картеле «Тамошние»: сколько хочешь за это и это? Мен отвечает: столько-то и столько. Машина подсчитывает в уме: «Не. Это ты загнул. У меня такого баблища и близко нет». Мен смеется: «Ну так я и не игрушки тебе толкаю». Начинают торговаться. Да, нет. Ты меня уважаешь, я тебя уважаю. А как будто не уважаешь. Не уважал бы – сестру бы твою отделал. Сколько предлагаешь? Столько-то. Не. Ну столько еще сверху. Лады. Жмут друг другу руки: сделка состоялась. Машина закупает фентанила примерно на семь тысяч передозов. Бонусом мен дарит ему хлорид ртути. Четыре запечатанных контейнера с черепами и надписями: «Опасный материал. Обращаться с осторожностью. Вскрывать в противогазе».

Договариваются о времени и месте передачи фентанила. Машина забирает хлорид ртути, кладет в багажник, едет в отель, собирает манатки, выписывается. За пять тысяч нанимает двух таксистов, которые раньше выполняли «Киносам» всякую мелкую работку в Синалоа, и посылает забрать товар. Сам он ехать не собирается. Он много лет знает не последнего человека из картеля «Тамошние» и считает своим корешем, но в мире нарко никогда неизвестно, кто тебе на самом деле кореш, а кто нет.

Он просит таксистов скинуть местоположение и отзвонить-ся, когда прибудут в условленную точку. И не отключаться от звонка ни на секунду. Они садятся в прокатный фургон и отчаливают. Машина отъезжает на тридцать километров от города и прячется в лабазе у обочины, бывшем автосервисе. Стоит адская жара, с Машины градом льет пот. В тропической растительности трещат цикады.

Он дремлет на изъеденном жучками деревянном стуле. По полу раскиданы пожелтевшие газеты. В углу валяется ломаный диван. Пахнет дерьмом и мочой. Сюда дальнобойщики по нужде заходят. От жары дерьмо засохло. Но мухи все равно тучами роятся над ним. По ватсапу приходит местоположение. Они прибыли туда, где сменяют бабло на чемоданчик фентанила.

Если бы он покупал на грани це, за такую сумму ему досталось бы в десять раз больше. Сделка века, нах. Но ему это не интересно. А интересно одно: свернуть шею Хосе Куаутемоку.

Звонит таксист: «На подходе, шеф». «Не вешай трубку, – командует Машина, – положи телефон вверх ногами в карман рубашки и не отключайся, пока я не скажу». Вверх ногами – чтобы динамик не терся об ткань и было лучше слышно. «Лобро», – отвечает таксист, смуглый курчавый увалень.

Машина включает громкую связь и кладет телефон на проржавевшее оцинкованное ведро. Он слышит, как таксисты вылезают из тачки и здороваются с теми, кто прибыл на стрелку: «Здорово». – «Здорово». Все идет хорошо, но потом один из «Тамошних» спрашивает: «А где, на хрен, Машина?» – «Он не придет», – отвечает толстый таксист. Пауза. «А бабло?» Хлопает дверь, открывается застежка на портфеле. «Все здесь». Удаляющиеся шаги. Голоса вдалеке. Снова шаги. «Сейчас товар поднесут». – «Спасибо», – отвечает жирдяй. И вдруг раздается автоматная очередь. «Нет… нет…» – чуть слышится голос второго шофера. Тяжелое дыхание, стоны, голоса: «Добивай гада». Выстрелы, смех. «Мозгами меня забрызгал, козел», – жалуется кто-то. «Не хрен было так близко палить». Хи-хи, ха-ха. Двое типов валяются в пыли, как вытащенные из воды рыбы, а им хиханьки да хаханьки.