Текст книги "Историческая хроника Морского корпуса. 1701-1925 гг."

Автор книги: Георгий Зуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

«УКАЗУЮ ОСНОВАТЬ НА АДМИРАЛТЕЙСКОМ ОСТРОВУ МОРСКУЮ АКАДЕМИЮ»

Северная война продолжалась. Планами кампании 1713 года предусматривалось занятие русскими войсками всей южной части Финляндии вплоть до г. Або (Турку). Завоеванная территория могла стать важным стратегическим плацдармом для высадки войск в Швецию. Осуществлению этого проекта император придавал исключительное значение. «Ежели дойдем летом до Абова, то шведская шея мягче гнуться станет», – писал он генерал-адмиралу Ф. М Апраксину.

В августе того же года Або сдался на милость победителя, в течение осени и зимы русские войска овладели населенным пунктом Ваза и целым рядом других важных городов на восточном берегу Ботнического залива. Шведские войска потерпели сокрушительное поражение, а их остатки были отброшены далеко на север Финляндии. Виктория знатная. Разбили шведов – первое в Европе войско. Теперь русское командование получило возможность перенести наступление на вражескую территорию. Однако для этого требовалось перебросить в Або гребной флот, не сумевший в 1713 году пробиться из-за сильного противодействия шведской эскадры, стоявшей у полуострова Гангут (Ханко).

Весной 1714 года русский флот возобновил активные военные действия, к июню достиг Гангутского полуострова, но вновь был остановлен кораблями шведов.

Создалось чрезвычайно сложное положение. Русские не имели достаточных сил, чтобы вступить в бой с мощным неприятельским флотом. Операция по прорыву на запад 99 скампавей [7]7
  Скампавея – малая галера, гребное военное судно русского флота петровского времени для операций в шхерах; дополнительно к 36 веслам имела одну – две мачты.


[Закрыть]с пятнадцатитысячным десантом находилась на грани провала.

Прибывший к месту сосредоточения русского гребного флота царь Петр, ознакомившись с создавшейся оперативной обстановкой, разработал остроумный и смелый план военной операции – перетащить через самую узкую часть Гангутского полуострова на западную сторону несколько скампавей с гвардейцами и завязать активный бой в тылу неприятеля. Дезориентированные шведы, по мнению императора, должны будут срочно отвлечь часть королевского флота от мыса Гангут и таким образом создадут благоприятные условия для прорыва основных сил русских. Уловка Петра I удалась блестяще. Шведская эскадра оказалась раздробленной и вынуждена была драться на два фронта.

Гангутское сражение произошло 25-27 июля 1714 года и закончилось первой блестящей победой отечественного регулярного флота. Команды шведских судов, не выдержав стремительной абордажной схватки, одна за другой сдавались в плен. Восхищаясь действиями русских моряков в этом бою, Петр I отмечал: «Воистину нельзя описать мужество российских войск как начальных, так и рядовых, понеже абордирование так жестоко чинено, что от неприятельских пушек несколько солдат не ядрами и картечами, но духом пороховым от пушек разорваны».

Победа при Гангуте показала превосходство русского военно-морского искусства и имела огромное военно-политическое значение. Инициатива боевых действий на Балтике полностью перешла к русскому флоту.

Вскоре после виктории, одержанной при Гангуте, российский император принял решение сконцентрировать подготовку морских офицеров и корабельных специалистов в новой столице – Санкт-Петербурге, у моря, где тогда располагалась основная военная база русского флота.

В конце 1714 – начале 1715 года последовали указы Петра I об учреждении в столице «на Адмиралтейском острову» Морской академии. Одновременно император утвердил официальные циркуляры, регламентирующие ее деятельность.

Для того времени это являлось серьезным нововведением для россиян. В начале Северной войны в Школе математических и навигацких наук давали лишь более или менее специальные знания, причем в очень сжатом виде, с тем чтобы уложиться в темп развития регулярного отечественного флота и хода боевых действий. Обстоятельства тогда требовали оперативной подготовки морских офицеров. При этом упор в основном делался на изучение сугубо прикладных наук, в то время как гуманитарным предметам практически не уделялось должного внимания.

Теперь же, в дни великих побед русского оружия, в преддверии победоносного завершения затянувшейся изнурительной Северной войны, царя Петра не устраивали вчерашние специалисты. В государственных интересах требовался иной уровень их подготовки. В 1714 году стало очевидным, что система военно-морского образования в стране нуждается в коренном усовершенствовании. Подробно изучив опыт работы военно-морских кадетских корпусов Франции, Англии и Дании, Петр I разработал детальный проект основания в столице военно-морского учебного заведения нового типа, которое, однако, по своей сути и задачам не являлось автоматическим повторением зарубежной практики. Прежде всего, император учел, во всех деталях, значительный опыт работы Навигацкой школы, специфические особенности и различия в динамике развития общества в России и в интересующих его приморских европейских государствах.

В завершающем периоде русско-шведской войны обстановка в Петербурге нормализовалась, и примерно с 1715 года в город начинают переводиться все военные училища. Столица быстро становится центром светского просвещения, подготовки моряков, артиллеристов, инженеров, архитекторов, медиков, учителей и служащих.

Заложенное в Санкт-Петербурге в 1704 году Адмиралтейство быстро разрасталось. Вокруг него строились управленческие конторы, мастерские, амбары и склады. Здесь же селились мастеровые и разночинный люд, причастный к морскому делу. На набережной Невы, неподалеку от Адмиралтейства и Главного штаба, возводились дома для крупных морских начальников: «великого адмиралтейца» генерал-адмирала графа Ф.М. Апраксина, адмирала К.И. Крюйса, соратника Петра I – кораблестроителя и видного политического деятеля А.В. Кикина и др.

Служебные строения и жилые дома Морского ведомства занимали в то время довольно значительную территорию, ограниченную Невой и Фонтанкой. В первой половине XVIII века район Петербурга, принадлежавший Морскому приказу, назывался Адмиралтейским островом.

Мысль об организации в новой столице Морской академии не могла не возникнуть как у царя, так и у его ближайших соратников, участвовавших в строительстве и укреплении отечественного регулярного флота. Недосягаемость Петербурга для шведов после Гангутской победы давала полную возможность реализовать эту важную государственную идею.

26 мая 1714 года царь Петр, находясь в плавании на корабле «Екатерина», лично написал капитан-поручику Григорию Григорьевичу Скорнякову-Писареву: «Господин капитан-поручик! Понеже господин адмирал граф Апраксин писал, дабы выслали в Питербург с Москвы из Навигацкой школы учеников, которые выучили геометрию, 20 человек, и когда оные в Питербург приедут, тогда прими и учи артиллерии, а заранее о том донеси князю Александру Даниловичу Меншикову, дабы он велел к приезду их сделать в Питербурге в удобном месте избы, где их учить». Распоряжение царя является официальным документом, свидетельствующим о переводе части воспитанников московской Школы математических и навигацких наук в новую столицу.

В 1715 году император собственноручно утвердил подробную «Инструкцию к Уставу Морской академии в Санкт-Петербурге», в деталях регламентировавший строгий распорядок учебы и жизни воспитанников на новом месте. «Низшее» Навигацкое училище еще некоторое время продолжало пребывать в Москве, а в новой столице торжественно открыли Морскую академию – военно-учебное заведение совершенно иного типа.

Академия была рассчитана на 300 учащихся из числа представителей привилегированных сословий. 20 декабря 1715 года император издал указ, предписывавший: «Которые есть в России знатных особ дети, тех всех от 10 лет и выше выслать в школу Санкт-Петербургскую, а в чужие края не посылать, и чтоб оные недоросли высланы были нынешнею зимою». «Школою Петербургскою», упомянутой в царском указе, являлась недавно открытая в новой столице Морская академия.

Разработанные и утвержденные царем проект и инструкция военно-морского учебного заведения, как уже упоминалось, во многом учитывали опыт работы французских морских кадетских училищ Марселя, Тулона и Бреста. Петру I учебные программы этих морских училищ понравились, прежде всего, за разумное сочетание в них утилитарных прикладных специальных наук с гуманитарными дисциплинами. Именно подобная система подготовки морских офицеров импонировала императору, и, естественно, ее принципы фигурировали в основе учебного процесса в классах Морской академии. Впервые система отечественного военно-морского образования предусматривала специальную программу подготовки офицеров флота и одновременно закладывала основы приобщения молодых людей к истокам национальной и мировой культуры.

Теперь кроме военного обязательного раздела, предусмотренного Адмиралтейским регламентом (изучение навигации, артиллерии, фортификации и пр.), учебная программа содержала общеобразовательные предметы. В Морской академии курсантам на выбор предлагалось изучить в совершенстве один из семи иностранных языков: английский, французский, немецкий, шведский, датский, итальянский или латинский. В новом морском учебном заведении в обязательном порядке преподавались также политика, геральдика, генеалогия, история, литература, юриспруденция, гражданские законы и архитектура. Особую группу учебных предметов в академии представляли «шляхетные искусства»: фехтование, верховая езда, танцы.

Создание в Петербурге Морской академии знаменовало собой существенный уровень европеизации отечественной специальной системы образования. Однако справедливости ради заметим, что пройдет еще немало лет, прежде чем военно-морское учебное заведение действительно станет очагом культурной жизни столицы и российского общества.

По сравнению с прошлыми годами комплектование академии прошло довольно быстро, «без особых принуждений» со стороны царя. Чиновник польского посольства и автор «Краткого описания Петербурга» X. В. Вебер утверждал, «что во всем пространстве Российского Государства не было ни одной знатной фамилии, которая бы не представляла в Морской академии сына или ближайшего родственника».

Размещалась Морская академия в непосредственной близости от Адмиралтейства, в доме бывшего единомышленника Петра I, кораблестроителя и государственного деятеля А.В. Кикина, необоснованно арестованного по делу царевича Алексея и казненного.

Здание находилось «на набережной линии» Невы, на месте нынешнего Зимнего дворца, на углу, обращенном к Адмиралтейству и Главному штабу. Дом был, по-видимому, небольшой (описания его не сохранилось), так что к нему пришлось срочно пристроить несколько мазанок. Неподалеку от него располагались хоромы командующего российским флотом, генерал-адмирала Ф.М. Апраксина.

Набережная Невы на участке от Адмиралтейства до «почтового дома» (впоследствии на его месте возвели Мраморный дворец) в то время усиленно укреплялась. В болотистую почву забивали бесконечное число свай, закидывали фашинник, землю, щебень. Участок обсаживали вывезенными из Гамбурга липами. Против Адмиралтейства специально отгородили часть заливного луга для выпаса коров и овец адмиралов Апраксина и Крюйса.

На первых порах работы Морской академии ощущалась едва ли не полная неподготовленность ее к началу занятий. В первую очередь существовали многочисленные проблемы с обживанием неприспособленного для учебных целей дома Кикина. Строение нуждалось в капитальной перепланировке и ремонте. Для этого требовалось не только время, но и значительные финансовые средства, постоянно отсутствовавшие у дирекции академии.

Не менее важной проблемой в тот период являлся недостаток необходимого числа опытных преподавателей для проведения полноценных занятий в объеме высочайше утвержденной учебной программы.

Из Москвы в Морскую академию перевели профессоров А.Д. Фархварсона и Стефана Гвина. Им на первых порах приходилось вести занятия по нескольким учебным дисциплинам. Правда, вскоре в помощь профессорам – англичанам из Школы математических и навигацких наук срочно откомандировали 8 навигаторов, успешно окончивших полный курс обучения в Москве. Позже по распоряжению Адмиралтейств-коллегии профессор Фархварсон подготовил из пяти бывших выпускников Навигацкой школы преподавателей навигации и астрономии, занявших соответствующие вакантные места в новом учебном заведении.

Педагоги-профессора, являвшиеся по своему положению руководителями отдельных предметных курсов Морской академии, стали официально именоваться «мастерами», а их помощники – выпускники Навигацкой школы – «подмастерьями». Следует особо отметить, что преподавателей, желавших занять вакансии в штате Морской академии, в начале XVIII века недоставало главным образом из-за довольно низкого жалованья и проблем с жильем. Тогда при приеме на работу преподавателей в Академию конкурсы или аттестации не устраивались. Обычно принимали всех, кто хотел работать. Неудивительно, что в первые годы существования Морской академии в Петербурге уровень подготовки воспитанников был не очень высоким.

Артиллерии в академии обучал капитан-поручик лейб-гвардии Преображенского полка Г.Г. Скорняков-Писарев, ас 1719 года этот предмет стал вести бомбардир-сержант Иван Невский, получавший за свой труд, кроме полковой дачи, 2 рубля в месяц. Искусство фехтования воспитанникам преподавал иностранец Гейман, чье жалованье составляло 550 рублей в год (более чем в 20 раз по сравнению с русским коллегой-бомбардиром).

Для обучения учащихся Морской академии «фронту» со дня основания учебного заведения к нему специально прикомандировали гвардии поручика Бестужева, гвардии прапорщика Ковтырева и двух сержантов лейб-гвардии Семеновского полка.

Изучение «корабельной архитектуры» для воспитанников организовали непосредственно в Адмиралтействе – на его стапелях, где строились сказочно красивые корабли того времени, с четкими, изящными линиями корпуса, множеством парусов, с богато украшенной резьбой кормой и декоративным ростром. Каждый чудо-красавец здесь же вооружался пушками различных калибров и конструкций. В классах размещенной в Адмиралтействе школы учащиеся приветствовали Филиппа Петровича Пальчикова – первого отечественного кораблестроителя, получившего в России законченное инженерное образование и по окончании Морской академии назначенного императором руководителем «модель-каморой», в которой хранились модели, чертежи и описания построенных судов. Но «модель-камора» являлась не только своеобразным хранилищем (архивом), но и местом, где создавались проекты и чертежи будущих военных судов. По существу, здесь тогда находилось первое отечественное конструкторское бюро судостроительной промышленности.

Петр I, принимавший экзамен у выпускника Морской академии, высоко оценил талант и знания Ф.П. Пальчикова и поручил ему готовить в Адмиралтействе стапели для закладки военных кораблей. Кроме того, император возложил на него все работы по ремонту судов Балтийского флота. Талантливый кораблестроитель разработал оригинальные методы ремонта судов в зимнее время, что позволило проводить работы круглогодично.

Личный состав Морской академии обязательно присутствовал в Адмиралтействе на торжественном построении по случаю спуска на воду каждого военного корабля. Строй воспитанников Морской академии располагался рядом с построениями Преображенского и Семеновского гвардейских полков. На Неве обычно выстраивались корабли Балтийского флота, расцвеченные флагами. На флагштоке Адмиралтейства в этот день поднимали три флага: государственный, адмиралтейский и императорский штандарт. Корабль торжественно сходил на воду под орудийный салют и ружейные залпы почетного караула. По принятому обычаю Петр I лично вручал строителю корабля на серебряном блюде по три «царских» рубля за каждую пушку, установленную на спускаемом военном судне.

Администрации и официальным государственным попечителям Морской академии не удалось сразу полностью укомплектовать ее «знатных особ детьми». Официальные сведения, относящиеся к работе учебного заведения за 1717 год, свидетельствуют, что некоторые его ученики были «наги и босы», «кормились вольною работой», а иногда даже «побирались, волочась между дворами». Безусловно, эта категория воспитанников академии не принадлежала к ученикам из богатых и знатных семей. Выпускник Навигацкой школы, а впоследствии обер-секретарь Сената Иван Кириллович Кириллов в своем трактате «Цветущее состояние Всероссийского государства…» приводит интересные официальные данные о социальном составе воспитанников Морской академии за 1727 год. Оказывается, в то время в ней еще продолжали числиться не только воспитанники «из шляхетства», но и из разночинцев. В столичном военно-морском учебном заведении тогда существовало несколько подразделений: арифметическое, геометрическое, меркаторское, астрономическое и геодезическое. Арифметике в 1727 году «обучалось 20 детей шляхетства и 17 разночинцев»; геометрии и тригонометрии – «39 шляхтичей»; плоской навигации – «55 знатных особ детей и 28 разночинцев»; астрономии – «4 шляхетных воспитанника»; геодезии – «24 шляхтича и 7 разночинцев» и т. д. Таким образом, общее число «шляхетных воспитанников» уже в первые годы существования Морской академии значительно превышало численность учеников-разночинцев.

Петр I верил, что Морская академия станет идеальной школой подготовки отечественных морских офицеров новой формации. Особенно часто царь посещал именно это военно-учебное заведение, находившееся неподалеку от Адмиралтейства, где ему нередко приходилось бывать.

На Адмиралтейском дворе продолжались еще строительные работы: возводили валы, прокладывали каналы, заменяли деревянные сооружения на каменные и переделывали «шпиц». С помощью Ивана Шпака, Ивана Сухого и других русских мастеровых голландский мастер Герман Ван Болес возвел башню, украшенную деревянными колоннами с резными капителями. Шпиль обили железом и на самом верху, на «яблоке», укрепили кораблик с парусами.

Слесарь Герасим Иванов и капрал Пимен Куликов установили на башне Адмиралтейства часы.

Француз Обри де ла Мотре, посетив в 1726 году Адмиралтейство, писал: «Это большой корпус или комплекс великолепных и регулярных зданий… В нем есть большой и хорошо вымощенный двор. Этот двор окружен рвами, очень глубокими и полными воды, а также прочным валом и защищен добрым бруствером. Все Адмиралтейство тоже окружено таким валом и рвом, и пройти в него можно только по подъемным мостам. В упомянутом дворе имеются два деревянных склада для хранения древесины, якорей и всего прочего, относящегося к строительству и оснащению кораблей; рядом расположен арсенал для оружия».

В здании Адмиралтейства проходили заседания Адмиралтейств-коллегии, ее президентом в те годы был сподвижник императора Федор Матвеевич Апраксин. Генерал-адмирал, государственный деятель, он стал первым, кто организовал и возглавил морскую Коллегию, решавшую ответственные и важные вопросы. На заседаниях Адмиралтейств-коллегии и в ее канцелярии Петр I появлялся обычно по утрам. Просматривал бумаги, отдавал распоряжения, выслушивал рапорты и проекты высочайших указов.

По дороге во дворец император обязательно заходил в Морскую академию и всякий раз, заметив неполадки, развал в работе, скудность и бедность академии, сердился, «учинял следствие», но, занятый войной, поглощавшей огромные средства, он не мог всюду поспеть и за всем уследить.

В 20-х годах XVIII века Морская академия, находившаяся тогда в ведении Адмиралтейств-коллегии, оказалась в крайне тяжелом положении. Из-за недостатка денег пришлось приостановить строительно-ремонтные работы в ее здании, задерживалась выплата жалованья преподавателям и воспитанникам.

10 июля 1724 года Петр I посетил Морскую академию и заметил среди ее воспитанников очень плохо одетых курсантов. На вопрос о причине подобного царь получил ответ, что жалованье курсантам выдается в неполном размере, да и то не деньгами, а товарами. Кроме бедно одетых учеников царь обратил внимание на то, что «в ученье учеников не весьма много». Выяснилось, что 85 воспитанников академии «за босотою и неимением дневного пропитания» не ходили на занятия по три, четыре и даже пять месяцев. Некоторые из учеников «за скудностию содержания» убегали и записывались в солдаты или же сообща отказывались от учения.

На нужды академии вначале отпускалась лишь половина суммы, ранее расходуемой на московскую Школу математических и навигацких наук. Но даже эти мизерные финансовые средства поступали в новое учебное заведение крайне неисправно. После личного вмешательства императора финансирование Морской академии несколько увеличилось и стало регулярным.

Учебное заведение всегда крайне нуждалось в деньгах, необходимых не только на жалованье преподавателям и содержание воспитанников, но и на приобретение учебного оборудования, учебников и методических пособий. Особенно значительные денежные средства расходовались на ремонтно-строительные работы по приспособлению бывшего жилого строения под учебное заведение. Верхний этаж дома Кикина не имел печей, их установку из-за отсутствия средств даже к зиме 1717 года так и не удалось завершить.

Первым директором Морской академии стал француз барон Сент-Иллер, приглашенный Петром I на русскую службу и представивший прекрасные рекомендации и аттестации от известных морских деятелей Франции. Согласно заключенному с ним контракту, Сент-Иллер получал довольно высокое жалованье, кормовые деньги и бесплатную квартиру. Высочайшим указом ему сразу же присвоили чин генерал-лейтенанта. Позже, в откровенном разговоре с генерал-адмиралом Ф.М. Апраксиным первый директор Морской академии поведал ему, что он «отечество свое, пожитки и чины принужден был оставить за дело, касающееся до чести» (вероятно, бежал от наказания за дуэль, которая во Франции тогда строго преследовалась).

Барон Сент-Иллер не оправдал возложенных на него надежд. Он оказался плохим организатором, в дела Морской академии не входил и ими практически не занимался. Директор постоянно со всеми конфликтовал и не только ссорился, но и дрался с преподавателями и воспитанниками. При вздорном характере и плохом знании дела он всегда обижался, когда ему на это указывали. Француз непрестанно жаловался графу Апраксину и императору на то, что его якобы «регулярно незаслуженно оскорбляют и притесняют, несмотря на его чин, завистливые и некомпетентные в морских делах люди», к коим он причислил даже светлейшего князя А. Д Меншикова – губернатора Санкт-Петербурга Прознав про это, Александр Данилович довольно откровенно высказал барону в приватной беседе свое мнение о его персоне и в заключение в довольно неделикатной форме заявил, что впредь будет учить французского барона не словами, а палкой, заставляя таким образом честно и добросовестно выполнять свои служебные обязанности.

Зная, что Морская академия является детищем царя Петра, Сент-Иллер при беседе с ним раскритиковал структуру и действующую программу учебного заведения и самоуверенно предложил императору свои услуги в осуществлении полной реконструкции и реорганизации академии при условии выплаты ему фантастической денежной суммы. Беспрецедентное поведение иноземца и его не имеющая границ наглость и бестактность вызвали искреннее недоумение и негодование генерал-адмирала Ф.М. Апраксина и естественное возмущение Петра I.

Кроме того, предприимчивый барон, вместо того чтобы заниматься делами академии, постоянно надоедал царю, направляя на высочайшее имя многочисленные «выгодные для России» авантюрные коммерческие прожекты. На одном из подобных его опу сов разгневанный царь предложил графу Апраксину: «Спросить француза, чтобы подлинно объявил» хочет ли он свое дело делать без хитростных выше описанных запросов.

И буде будет, чтобы делал, буде нет, то чтобы отдал взятое жалованье и убирался из сей земли».

Очередная ссора барона СентИллера с графом А.А. Матвеевым – государственным инспектором московского и петербургского военноморских учебных заведений, переполнила чашу терпения русского императора, который вынужден был принять решение о его увольнении с должности директора. Из Амстердама, где в феврале 1717 года находился Петр I, в Санкт-Петербург на имя графа Ф.М. Апраксина пришел высочайший указ: «Академиею ведать Матвееву, а барона С. Гилера, для его прихотей, отпустите; ибо мы надеемся на его место сыскать здесь другого».

Федор Матвеевич Апраксин вызвал к себе барона Сент-Иллера и, вручив ему указ императора об отставке, приказал покинуть пределы России.

Указ дрожал в руке незадачливого директора Морской академии, он всматривался в трудные для его понимания русские слова, подпись царя, силясь уразуметь, собрать свои мысли. Стыд! Позор! Проработал чуть больше года и бесславно выдворяют из страны! Этот русский царь – властный, грубый, страшный… Что делать? Надо что-то делать, искать защиты. Но у кого?

Пересилив свою гордыню, французский барон обратился к людям, которых он еще совсем недавно открыто презирал и оскорблял – у них он решил искать защиты и покровительства.

1 марта 1717 года бывший директор Морской академии барон Сент-Иллер передал письмо сподвижнику Петра I графу Андрею Артамоновичу Матвееву, в коем он с извинением просил мира и помощи (приводится с сохранением орфографии и пунктуации):

«Мой государь!

Известился я, что Его Царское Величество, наш Высокодержавный государь, известным есть о ссоре, как сказывается, которая есть между Вашим Сиятельством и мною. Я прихожу к Вам всепокорно просить, чтоб оную прекратить, и меня допустить ко изследованию моих обязательств, – наконец, чтобы мы могли иметь славу возставить Академию в одном порядке, из чего бы Его Величество могло получить прибыль, как оная предложена была.

В том разсуждении я хочу Ваше Сиятельство гораздо обнадежить, что я прихожу ему пожелать все те озлобления учиненные мне, и забвению предать, понеже через те наговоры, которые Ваше Сиятельство учинили Его Светлости, Пресветлейшему моему Государю Князю Меншикову, который мне угрожал палками бить, чтоб научить жить народ французской – сказывал он.

Вагие Сиятельство неизвестно, что таких потчиваний не чинят шляхтичу, в содержании нашей Европы; и еще меньше того такой особе, которая имеет честь быть в характере в генеральном управлении Академии Цесарской.

Забвению предадим, покорно прошу вас, все те безсовества и случимся в согласии добро служить нашему Высокодержавному Государю и пресечем единомышленно все при случае жалобы.

Вагие Сиятельство может быть обнадежено, что я буду иметь всегда к Вам весь респект, и все почитание, должное Вашему характеру».

Нет, забвению «прихоти» барона Сент-Иллера не предали. Ответа на свое письмо он так и не дождался. Через несколько дней крытый возок с незадачливым французом миновал последнюю русскую заставу на Нарвском почтовом тракте. За тусклым слюдяным окошком экипажа промелькнули проселки, холмы, осиновые, березовые перелески и пустынные поля государства Российского. Резвые лошади, похрапывая, размашисто били копытами по укатанной снежной дороге, увозя из непонятной России первого директора Морской академии.

С «легкой руки» французского барона Сент-Иллера в Морской академии директора подолгу не задерживались. Как правило, это были опытные российские моряки, при первой государственной необходимости их направляли на самые ответственные участки работы по руководству и командованию регулярными военно-морскими силами России.

После графа А.А. Матвеева, назначенного в 1719 году сенатором и президентом Юстиц-коллегии, академию возглавил, уже упоминавшийся выше, полковник и бомбардир-капитан Г.Г. Скорняков-Писарев, уступивший 21 апреля 1728 года директорский пост родственнику Петра I князю А.Л. Нарышкину.

В последующие годы Морской академией непродолжительное время руководили выдающиеся морские офицеры, имеющие богатый опыт службы на флоте: вице-адмирал Д. Вильстер, П.К. Пушкин, В.А. Мятлев, В.М. Арсеньев, В.А. Урусов, А.И. Нагаев, А.И. Чириков, А.Л. Афросимов и Ф.М. Селиванов. Все они в рамках непродолжительного периода времени успели сделать немало полезных дел для становления и развития главного военно-морского учебного заведения России и оставили о себе память как талантливые воспитатели, подготовившие отличных морских офицеров для русского флота.

В организационном и строевом отношении воспитанники Морской академии разделялись на 6 бригад (отделений по 50 человек в каждом). Бригадами командовали строевые офицеры, назначавшиеся из гвардейских полков. Помимо бригад в академии имелся отдельный класс геодезистов численностью 30 человек. Кстати, выпускники именно этого класса – первые русские геодезисты, много потрудившиеся впоследствии над съемкой территории России. В 1745 году Академией наук был издан первый географический атлас государства Российского. Определение широт производилось с помощью полуторафунтового квадранта (его образец бережно хранился в музее Морского кадетского корпуса) настолько точно, что по сравнению с приборами определения широт конструкции XIX века ошибки первых русских геодезистов находились в пределах от полутора до десяти минут, а погрешности долгот – около одного градуса.

В Морской академии соблюдались довольно четкое распределение учебных занятий, военный порядок и строгая дисциплина. Воспитанники должны были жить в здании академии, им запрещалось жениться ранее 25 лет. Также как и в Навигацкой школе, ежедневные занятия в Морской академии начинались зимой и осенью в седьмом, а весной и летом – в шестом часу. Изучив какой-либо предмет, воспитанник после экзамена переводился в следующий класс. Для изучения кораблестроения учащиеся Морской академии посещали Адмиралтейство, где на стапелях в то время строились военные суда разных типов и классов.

С 15 июля по 15 августа занятия в Морской академии прекращались, и каждый воспитанник имел право на летний отпуск. С него обязательно бралась подписка о явке в срок по окончании отпуска. Всякий раз, отправляя учащихся на летние каникулы, воспитатели строго напоминали им о суровом наказании в случае несвоевременного возвращения в академию.

В действующей инструкции академии в обязанности дежурного офицера вменялось наблюдение за порядком, «чтобы в академии не было пьянства, божбы, ниже Богохуления». Побеги из Морской академии считались тогда делом обыкновенным, несмотря на то что пойманных дезертиров судили военным судом. Уставом учебного заведения предусматривалось: «Бежавших сыскивать, писать в губернии, и движимое имение их отписывать на Великого Государя; а которы сысканы будут, тем учинить наказание и, собрав поручные записи, оставлять по-прежнему в ученье…»