Текст книги "Историческая хроника Морского корпуса. 1701-1925 гг."

Автор книги: Георгий Зуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

Период управления Константином Николаевичем Морским ведомством проходил в сложную эпоху технической революции. На смену парусному флоту приходил паровой. Деревянные фрегаты заменялись броненосными стальными военными судами. Шло повсеместное техническое переоснащение русского флота, и великий князь находился в эпицентре этих исторических событий.

Столичные средства массовой информации – газеты и иллюстрированные еженедельные журналы, освещающие вопросы политики и современной жизни, в эти годы регулярно оповещали читателей о закладке и спуске на воду мощных военных кораблей, предназначенных для императорского военно-морского флота.

Петербуржцы узнавали из газет, что «…весною будет положено начало в Черном море боевому флоту. Предполагается спуск трех броненосцев. На обшивание их затем бронями потребуется около двух лет».

Или: «Под председательством великого князя Константина Николаевича рассматривается в Государственном совете проект нового положения о военных и казенных заготовлениях. Морское министерство командировало механиков и корабельных инженеров за границу присутствовать при постройках новых судов, заказанных в Англии, Швеции, Дании, Франции и Германии».

С огромной радостью и гордостью обыватели узнавали, что «спуск броненосных кораблей в Николаеве обставлен будет особой торжественностью. Торжество состоится в присутствии до полутора тысяч приглашенных административных лиц. Суда уже совершенно окончены. По весу, толщине брони и силе артиллерии они не только превосходят все суда русского флота, но почти и наиболее могущественные в мире английские и итальянские броненосцы. Работы шли днем и ночью при электрическом освещении».

По вечерам, за общим столом, глава семейства обычно вслух читал своим домочадцам любимый иллюстрированный журнал «Нива», который также публиковал сведения об успехах возрождения отечественного флота: «Летом 1886 года с верфи Нового Адмиралтейства в СПб. состоится спуск миноноски, начатой в прошлом году. Миноноска эта из стали». Или: «Для присутствия на торжестве спуска в Севастополе броненосцев приглашены туда восемь адмиралов, защитников Севастополя в Крымскую войну.

На верфи Балтийского завода строится новый броненосец. Длина его 378 футов, ширина 50 футов, сила механизма 8000 паровых лошадей, вес стали 150 000 пудов и скорость хода 30 верст в час (17 узл.), броня толщиной 6 дюймов, вооружен будет броненосец 8 и 6-дюймовыми нарезными орудиями».

В свободное от занятий время воспитанники Морского училища возбужденно обсуждали газетные новости: «На Балтийском судостроительном заводе готовятся к торжественному спуску минного крейсера, Лейтенант Ильин“. В палатке будут в день спуска выставлены чертежи и модель нового крейсера, механизм для него изготовляется за границею».

Гардемарины выпускного курса по секрету, доверительно информировали кадетов, что вскоре будет заложен на верфи Галерного островка броненосный корабль «Император Николай I». Его будут строить по типу броненосца «Император Александр II». Корпус броненосца будет стальной, из мягкой стали Сименса и Мартена. Его обошьют толстой броней, достигающей местами 14 дюймов толщины.

И действительно, 12 июля 1886 года сводную роту воспитанников Морского училища построили вместе с матросами Гвардейского экипажа вблизи эллинга Балтийского завода. В этот день при высочайшем присутствии состоялся спуск на воду линейного крейсера «Лейтенант Ильин». Торжество совпало с днем закладки двух новых броненосцев: «Император Николай I» и «Память Азова».

По свидетельству очевидцев «ко дню знаменательного торжества эллинг Балтийского завода был изящно декорирован флагами, гигантскими арматурами, древнерусскими щитами и вензелевыми изображениями императора и императрицы. Массы народа собрались по обе стороны величественного эллинга, на котором красовался, среди разнообразных флагов, готовый к спуску на воду минный крейсер „Лейтенант Ильин“. Нева была переполнена множеством частных пароходов, шлюпками и яликами, среди которых величаво стояли военные суда, присланные для участия в торжестве. Их Императорские Величества изволили переправиться на паровом катере через Неву к месту закладки полуброненосного фрегата „Память Азова“, строящегося на эллинге, соседнем с эллингом, на котором стоял крейсер, Лейтенант Ильин“.

После торжественной закладки фрегата император изволил подняться на минный крейсер, изящно красовавшийся на подпорах. По осмотре крейсера Императорское Величество перешли на приготовленные для высочайших особ почетные места. Государь дал приказание приступить к спуску крейсера на воду.

Немедленно застучали топоры, подпорки начали падать одна за другой, и освобожденное детище русского флота тронулось, наконец, по наклонной плоскости эллинга. Раздалась команда, послышались торжественные звуки русского гимна. Все обнажили головы и следили за постоянно возрастающим движением крейсера. Корма крейсера погрузилась в воду. Крики „ура“ сливались с громом пушечной пальбы, произведенной с военных судов в честь новорожденного детища русского флота.

Минный крейсер, Лейтенант Ильин“ являл собою последнее слово кораблестроения. Его длина составляла 230 футов, ширина 24, водоизмещение 600 тонн, при котором он может взять запас топлива, достаточного для 3000 миль среднего хода. Чертежи крейсера разработали русские инженеры. Его машины были заказаны в Англии на заводе Хоторн Лесли и К°. Лейтенанту Ильину, в честь коего был назван крейсер, Россия обязана славным поражением сильного турецкого флота при Чесме».

Занимаясь реорганизацией и строительством военного флота нового поколения, генерал-адмирал и великий князь Константин Николаевич полностью отдавал себе отчет в том, что вводимые в строй боевые суда, оснащение сложной новой техникой и вооружением, потребуют компетентных и опытных морских офицеров. Поэтому наряду с решением организационно-технических задач генерал-адмирал одновременно проводил реформу учебных военно-морских заведений.

Политик с государственными взглядами, великий князь рассматривал деятельность флотских учреждений как составную часть реформирования общего российского механизма. Морское ведомство при нем стало центром прогрессивных реформ и неслучайно называлось в те годы «Министерством прогресса». Жизнь настоятельно требовала реформ, и Морское ведомство шло в этих делах впереди других институтов власти.

В 1865 году Константин Николаевич становится председателем Государственного совета. На его заседаниях он продолжает занимать ведущие позиции, сплачивая вокруг себя сторонников дальнейшего продвижения России по пути прогрессивных реформ. Однако террористическая деятельность народовольцев и убийство ими Александра II надолго приостановили развивавшийся прогрессивный путь государственных реформ в стране. Оживились явные и скрытые противники реформ. Теперь они открыто критиковали всех российских реформаторов, а их лидера – великого князя Константина Николаевича обвиняли в гибели царя-освободителя, считая генерал-адмирала «главным виновником всех ненавистных либеральных мер и узаконений прошлого царствования». Реакция перешла в наступление.

Сын генерал-адмирала, великий князь Константин Константинович, позже рассказывал сыну начальника Морского училища Николаю Алексеевичу Епанчину о том, что «подозрения против его отца зашли так далеко, что после убийства императора Александра II 1 марта 1881 года тогдашний петербургский градоначальник Н.М. Баранов – бывший моряк, личный враг его отца, приказал под видом канализационных работ провести вокруг Мраморного дворца глубокую канаву. Это было сделано потому, что будто бы из Мраморного дворца в Зимний был проведен провод для производства взрыва. Говорили еще, что Константин Николаевич наживался за счет сметы Морского ведомства; рассказывали, что когда однажды Константин Николаевич был в гостях у цесаревича Александра Александровича и цесаревны Марии Федоровны, маленький великий князь Николай Александрович, будущий император Николай II, сидя на коленях у деда, просил показать ему флот. Константин Николаевич ответил внуку, что весной он возьмет его в Кронштадт и там ему покажет флот, а теперь, зимою, это невозможно. На это внук настойчиво просил показать флот тотчас же, и на слова деда, что это теперь невозможно, внук сказал: „Отчего невозможно, папа говорит, что у тебя флот в кармане“…»

При воцарении на российском троне императора Александра III великий князь Константин Николаевич был сразу же отстранен от всех государственных постов. Генерал-фельдмаршал, профессор Военной академии и военный реформатор Д.А. Милютин за несколько дней до этих печальных событий подробно записал разговор с великим князем: «Теперь же, сказал он мне, человек самого себя уважающий, не может здесь оставаться». 13 июля 1881 года последовал высочайший указ об увольнении великого князя от управления флотом и Морским ведомством, от должности председателя Государственного совета. Опальный генерал-адмирал удалился в поместье Ореанда в Крыму. Вместо него главой Морского ведомства назначили брата Александра III – великого князя Алексея Александровича, личность, по оценкам современников, весьма посредственную, но полностью разделявшего критику противников реформ в адрес своего дяди Константина Николаевича. Высочайшим постановлением нового императора великий князь Алексей Александрович с правами генерал-адмирала принял также нелегкие обязанности Главного начальника флота и Морского ведомства.

Все прекрасно понимали, что новый руководитель делами флота абсолютно не соответствует занимаемой должности, и откровенно высказывались по этому поводу в кругу авторитетных специалистов и заслуженных моряков.

По должности начальника Николаевской Морской академии и Морского училища контр-адмирал А.П. Епанчин незадолго до своей отставки на традиционной служебной аудиенции доложил новому генерал-адмиралу о состоянии дел в учебных заведениях и задачах по совершенствованию учебно-воспитательной работы с учащимися и слушателями. Привыкший к деловому и серьезному обсуждению его отчетных докладов в присутствии великого князя Константина Николаевича, адмирал Епанчин крайне удивился реакции новоиспеченного руководителя, его крайне несерьезному и непрофессиональному отношению к служебному докладу.

Сообщая генерал-адмиралу о положении дел в Николаевской Морской академии, Епанчин упомянул об успехах офицеров, проходивших курс в высшем военно-морском учебном заведении. Он продемонстрировал великому князю три списка: первый содержал фамилии офицеров, удовлетворительно осваивавших учебную программу Морской академии; во втором находились слушатели, о которых Конференция академии, согласно уставу, ходатайствовала перед великим князем об оказании им некоторого снисхождения; и, наконец, третий список офицеров состоял из слушателей, подлежавших, в соответствии с высочайше утвержденным уставом, отчислению из Морской академии.

Принимая деловой рапорт начальника военно-морских учебных заведений, великий князь Алексей Александрович слушал невнимательно и явно тяготился затянувшейся официальной беседой. Он несколько оживился при оглашении списка офицеров, предназначенных к отчислению из Морской академии. Он, как шеф этого высшего учебного заведения, утверждал это решение и подписывал его. Однако, прервав внезапно доклад Епанчина, великий князь с недоумением взглянул на контр-адмирала и спросил: «Что можно сделать, чтобы не отчислять их из академии?» Получив отрицательный ответ, генерал-адмирал весело улыбнулся и с присущим ему чувством юмора медленно произнес: «Алексей Павлович, ведь мы с вами не авгуры; будем говорить откровенно, неужели из-за того, что эти офицеры не имеют установленных баллов, их надо отчислять из академии? Вот я никаких этих девиаций, навигаций и прочего не знаю, а я генерал-адмирал!»

«Научно обоснованный» довод нового главы Морского ведомства в буквальном смысле потряс главу военно-морских учебных заведений. После подобных «веских» аргументов спорить было бесполезно. На этом аудиенция и завершилась. Улыбаясь на прощание Епанчину, генерал-адмирал заметил, что контр-адмирал явился на прием в полном соответствии с уставными правилами для аудиенции подобного уровня: в парадной форме и перчатках. Великий князь подошел к нему, дружески похлопал по плечу и изрек новую истину, дико прозвучавшую для старого кадрового военного моряка: «Оставьте это, Алексей Павлович, к чему эти китайские церемонии; вот я никогда не надеваю перчаток!»

Вскоре после этой «содержательной и деловой» беседы с новым генерал-адмиралом заслуженного педагога, награжденного всеми российскими орденами, до ордена Александра Невского включительно, контр-адмирала А.П. Епанчина уволили по состоянию здоровья с должности начальника Морского училища и Николаевской Морской академии.

Алексей Павлович умер в Санкт-Петербурге в 1913 году. Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. Разрушенный в советское время некрополь семьи Епанчиных по настоянию внука адмирала Э.А. Фальц-Фейна восстановлен командованием Ленинградской военно-морской базы.

В 1882 году, после отставки А.П. Епанчина и некоторого периода «безначалия», директором Морского училища и Николаевской Морской академии назначили контр-адмирала Д С. Арсеньева – флигель-адъютанта и воспитателя великих князей Сергея и Павла Александровичей. По свидетельству современников, эта кандидатура вызвала у большинства морских офицеров крайнее недоумение. Сын А.П. Епанчина, генерал Н.А. Епанчин, полностью с ними солидарен: «…это был типичный придворный, в отрицательном смысле слова – спина гуттаперчевая, душа лакейская, ум пустой…»

Начав службу во флоте, Дмитрий Сергеевич открыл себе путь к придворной карьере женитьбой на дочери убитого на охоте егермейстера В.Я. Скарятина, человека невероятно богатого и тщеславного. Правда, вершиной тщеславия бывшего столичного гражданского губернатора и страстного охотника была мечта стать егермейстером Двора Его Величества.

В 1868 году заветная мечта богатого орловского помещика наконец осуществилась. Его назначили егермейстером царского двора. В декабре 1870 года во время охоты в районе Малой Вишеры, когда стрелки уже покидали отведенные им места, В.Я. Скарятина убили выстрелом в спину. Выстрел, произведенный графом П.К. Ферзеном, посчитали случайным. В это можно бы и поверить, если бы не одно обстоятельство: на время отпуска Ферзена, заведовавшего царской охотой, временно назначили Скарятина. Когда же законный егермейстер возвратился из отпуска, то император, должным образом оценивший охотничьи таланты Владимира Яковлевича, решил его оставить на должности царского охотоведа. Граф Ферзен вынужден был отправиться в отставку. Вскоре после этого решения и прозвучал тот роковой выстрел…

Смерть Скарятина произвела тяжкое впечатление на императора Александра II. В женитьбе Арсеньева на дочери своего егермейстера царь тогда увидел рыцарский поступок со стороны морского офицера и поручил ему воспитание своих сыновей.

Сменивший контр-адмирала А.П. Епанчина на посту начальника Морского училища и Николаевской Морской академии контр-адмирал Д.С. Арсеньев полностью соответствовал духу требований нового руководства страны и Морского ведомства.

Вступив в должность, новый директор прежде всего ориентировался на внешнюю, показную сторону работы учебного заведения. Он сразу же ввел в учебное расписание целый ряд обязательных внеклассных дополнительных предметов, в результате чего резко сократилось время, отведенное ранее для самостоятельной подготовки воспитанников. Кроме того, искусно изменив существовавшую в училище систему оценки знаний воспитанников и слушателей академии, Арсеньев без особого труда сумел добиться более высокого среднего балла успеваемости, за что удостоился высочайшей благодарности и награды.

Что же за человек был Дмитрий Сергеевич Арсеньев? Русский эмигрант, бывший контр-адмирал императорского флота Борис Петрович Дудоров в своей книге «Адмирал Непенин» приводит интересные сведения о годах учебы кадета Адриана Непенина в Морском училище под началом Д.С. Арсеньева.

Мальчиком Непенин с большим трудом воспринимал строгую корпусную дисциплину. К тому же в нем, несомненно, говорила кровь его далеких свободолюбивых предков, не мирившихся с подавлением личности и глубоко возмущавшихся всякой несправедливостью. Воспитанник открыто бунтовал против корпусного произвола, постоянно находился в оппозиции к начальству, за что его 7 раз собирались выгонять из училища.

Адриан часто жаловался отцу на несправедливость училищного начальства. Автор биографической повести об адмирале-мученике отмечал, что «…это не было лишь одним капризом балованного мальчика, если сопоставить его „бунтарство“ с атмосферой, которая действительно царила в стенах училища во времена директора адмирала Арсеньева.

Свиты Его Величества контр-адмирал Д.С. Арсеньев был типичным представителем „придворного“. В его глазах происхождение, положение в свете и на служебной лестнице отца и родственников кадета являлось высшей меркой его оценки. Главное внимание обращалось на светское воспитание. Хорошее знание французского языка было главной заслугой. Обладавшему этими данными многое легко сходило с рук. На лишенного же их нередко обрушивалась вся строгость директора. Можно было неважно учиться, но было совершенно недопустимо не иметь хороших манер.

При отличном подборе преподавателей – заслуга прекрасного инспектора классов П.П. Вальронда – офицерский состав воспитателей в значительном большинстве не соответствовал своему назначению, особенно в младших ротах. Главной причиной этого являлась сама организация воспитательного дела в годы правления контр-адмирала Арсеньева».

И действительно, в Морском училище, по примеру юнкерских военных учебных заведений, существовал тогда лишь институт «дежурных» ротных офицеров-воспитателей и ротных командиров, через их руки ежедневно проходили каждый раз новые контингенты воспитанников. При этом большинство офицеров-воспитателей из-за недостаточного денежного содержания вынуждены были дополнительно заниматься преподавательской работой, отвлекавшей их от основной профессиональной деятельности по индивидуальной работе с учащимися.

Один из современников вспоминал, что «…многие из этих дежурных офицеров-воспитателей поступали на службу в Морское училище не по призванию, а лишь из желания жить в Санкт-Петербурге, или, что еще хуже, из-за нелюбви к морю. Чуткая к фальши молодежь это быстро понимала и теряла к таким морским офицерам всякий интерес и уважение».

Зато с какой искренней любовью воспитанники училища относились к своим наставникам, офицерам кораблей практической учебной эскадры. Сколько полезной и важной информации кадеты получали от них за короткий период летних плаваний! Как правило, на учебных судах между воспитанниками и строевыми офицерами всегда завязывались добрые и доверительные отношения. В таких офицеров кадеты верили, уважали их, считая своими главными учителями морского дела. Дежурные же корпусные офицеры-воспитатели, являясь прежде всего основной дисциплинарной властью, чаще всего представлялись воспитанникам своего рода врагами, против коих они нередко боролись и даже периодически «бунтовали».

Кроме того, само собой подразумевалось, что дорожившие своей береговой службой офицеры-воспитатели всегда являлись послушным орудием в руках светского льва, коим являлся директор Морского училища Д.С. Арсеньев. Большинство из них всячески старались угодить ему и выполнить любые его распоряжения, даже если таковые противоречили главным мотивам и целям подготовки будущих офицеров флота.

Вспоминая много лет спустя о днях своего пребывания в стенах Морского училища, офицеры В.В. Яковлев и В.В. Романов также отмечали, что «адмирал Д.С. Арсеньев был светский, придворный человек и воспитанники, любившие и уважавшие большинство своих начальников, относились к нему с оттенком благодушной насмешки. Они сразу же дали ему весьма непочтительное прозвище». У мальчиков, мечтавших сделаться «морскими волками», не мог пользоваться престижем почти не плававший директор. Злая кадетская муза в довольно саркастической форме высказала общее мнение воспитанников о новом начальнике в своеобразной эпиграмме:

 
Начальник наш и добр, и мягок,
Исправно шаркая ногой,
Он элегантность и порядок
Вселяет в нас, как долг святой!
 

Знаменитый русский и советский кораблестроитель, механик и математик, академик Алексей Николаевич Крылов в 1884 году также окончил Морское училище, а в 1890 году – Николаевскую Морскую академию.

В книге «Мои воспоминания» Алексей Николаевич писал, что «начальником училища до 1882 года был Свиты Его Величества контр-адмирал Алексей Павлович Епанчин, который почти всю свою службу провел в Морском училище, сперва как преподаватель математики и морских наук, затем долгое время был инспектором классов и с 1876 года начальником училища. В общем воспитанники его любили, прозвище ему было „папаша“, он был доступен и часто прощал проступки, в особенности хорошо учившимся.

С осени 1882 года начальником училища был назначен контр-адмирал Свиты Его Величества Д.С. Арсеньев. Ему было предписано истребить в Морском училище дух „превратного толкования“, и он решил, что самый простой и верный способ – это истребить всякое толкование.

Достиг он этого следующим образом: чуть ли не со времен Крузенштерна велась и продолжалась при Епанчине своеобразная постановка учебного дела и распределение дня:

Время от 7 до 9 часов было практически также свободное, номинально оно предназначалось для „приготовления уроков“, т. е. надо было сидеть у своей конторки и не разговаривать, а заниматься чем угодно, не мешая другим, хотя бы решая шахматные задачи, чтением любой книги или журнала. Это обилие свободного времени, не раздробленного на мелкие промежутки и не занятого чем-нибудь обязательным, способствовало развитию самодеятельности и самообразования. Поэтому громадное большинство занималось по своему желанию тем, что каждого в отдельности интересовало: многие изучали историю, особенно военно-морскую, читали описания плаваний и путешествий, литературные произведения, занимались модельным делом или постройкой шлюпок и т. п. Я лично заинтересовался математикой, изучая университетские курсы, далеко выходящие за пределы училищной программы…

Общее направление преподавания при Епанчине соответствовало принципу: „Как можно меньше учить, как можно больше учиться самим“

Арсеньева, который большую часть своей службы провел при дворе, воспитанники считали придворным шаркуном, особенно после того, когда он громогласно заявил во всеуслышание, что главным предметом в училище будут танцы. Он сам приходил на уроки танцев и показывал, как надо держать даму в вальсе, и несколько раз с избранным им воспитанником, кружась, обходил весь аванзал, где обычно проходили уроки.

Сравнение Епанчина с Арсеньевым было не в пользу второго. Епанчин часто заходил в классы на уроки математики, навигации, астрономии, предлагал вопросы, иногда давал пояснения, и мы видели, что он отлично владеет этими предметами. Но танцы – адмиральское ли это дело!?

Новый директор для истребления всех „превратных толкований“ изменил расписание так, чтобы не было длинных промежутков, и чтобы воспитанники не имели свободы для самостоятельных занятий или самостоятельного чтения. Этого он достиг, введя разные внеклассные занятия с небольшими промежутками между ними и введя ежедневно не три, а четыре урока».

Кроме вышеуказанных «реформ» новый начальник Морского училища контр-адмирал Арсеньев не забывал и о наказаниях, применявшихся теперь к нарушителям правил «доброго порядка, всяких мелких и крупных проступков». За мелкие шалости и беспорядки в младших ротах применялись дисциплинарные стоянки «у стола» на полчаса или на один час. Подобный вид наказаний был в основном прерогативой унтер-офицеров. По их приказу нарушитель порядка и дисциплины являлся к дежурному офицеру и четко докладывал, кто и на какое время поставлен «к столу». Иногда у стола дежурного офицера выстраивалась внушительная шеренга провинившихся. Подобное наказание неукоснительно выполнялось, но никуда не записывалось и каких-либо серьезных последствий не имело. Однако если дежурный офицер подавал служебную записку руководству, то проступок кадета уже заносился в штрафной журнал, а копия документа направлялась ротному командиру, что обычно всегда было чревато более серьезными последствиями: карцером, оставлением без отпуска на субботу или на субботу и воскресенье.

Каждую субботу в ротах подводился итог дисциплинарным взысканиям за неделю. За неудовлетворительный балл, ниже 6, воспитанники лишались увольнения в город. За дурное поведение или дисциплинарное удаление из класса воспитанник мог лишиться нескольких увольнений. Кроме того, за сам факт удаления из класса преподавателем воспитанник отправлялся в небольшой круглый зал училища с фигурным паркетом, изображающим картушку компаса, где стоял «на румбе» до конца урока.

За более серьезные дисциплинарные нарушения воспитанники подвергались аресту с пребыванием в карцере. Подобные нарушения дисциплины могли заканчиваться и более суровыми унизительными наказаниями. По приказу директора с кадета или гардемарина на неопределенное время на общем построении снимались погоны или гардемаринские якоря. До тех же пор, пока особым приказом начальника училища погоны или якоря не возвращались воспитаннику, наказанный лишался увольнений в город и ходил в последних рядах ротного строя.

Редко, но такие случаи отмечались во времена правления училищем контр-адмирала Арсеньева, провинившиеся за дисциплинарное нарушение подлежали разжалованию (лишались унтер-офицерских и даже фельдфебельских нашивок).

В эпоху технической революции и перехода от парусных судов к паровым, электричеству и скорострельной корабельной артиллерии, требовалась коренная реорганизация учебно-воспитательной работы. Однако подобные дела были не по плечу адмиралу Арсеньеву. В одном мнение офицеров и выпускников совпадало – если арсеньевская эпоха и дала флоту большое число блестящих и образованных офицеров, то этим чудом флот обязан не мудрому руководству контр-адмирала Арсеньева, а старым стенам корпуса. Все, кто прошел через Морское училище, знают, что это значит. Это – тот дух, те традиции, та любовь к морской службе, к морю, передаваемые от поколения к поколению от своих унтер-офицеров, от преподавателей и воспитателей, капля по капле внедрявшиеся в них с детских лет.

И еще одна небезынтересная подробность о начальнике Морского училища, не прибавлявшая ему авторитета. Когда Дмитрий Сергеевич с семьей переехал в служебную квартиру при училище, то его дети не бывали в корпусной церкви из-за боязни жены Арсеньева заразить их от присутствовавших там воспитанников. Даже Святое причастие они принимали не в церкви, а у себя на квартире, куда обычно приходил настоятель церкви со святыми дарами. Страх заразы был настолько велик, что супруга адмирала до причащения опускала лжицу в дезинфекционный раствор и только после этого разрешала совершить таинство.

Об этом неоднократно рассказывал сыну бывшего директора училища А.П. Епанчина настоятель корпусной церкви протоиерей Капитон Васильевич Белянский.

Страх перед инфекционными заболеваниями у дочери бывшего царского егермейстера был настолько велик, что Арсеньеву по настоятельной просьбе жены пришлось специально построить на 15–й линии Васильевского острова дом и разместить в нем инфекционный лазарет для больных воспитанников.

Контр-адмирал оказался большим сибаритом. Вставал довольно поздно и лишь с трех часов приступал к работе в директорском кабинете. В обращениях к воспитанникам Дмитрий Сергеевич постоянно напоминал им, что для успеха в жизни необходимо, прежде всего, иметь изящные манеры и уметь хорошо танцевать. Отдавая предпочтение танцам и светским манерам, начальник училища к иным предметам относился довольно равнодушно, если не сказать пренебрежительно.

По поводу назначения Арсеньева директором Морского училища адмирал Дмитрий Захарович Головачев в разговоре с коллегами довольно язвительно замечал, что «новый начальник имел под своим ведением двух великих князей и двух придворных лакеев и поэтому ему дали воспитывать 700 кадет».

Однако, невзирая на весьма отрицательные качества и явный непрофессионализм, Д.С. Арсеньев оставался в должности директора учебного заведения 14 лет, неоднократно награждался орденами, а в 1896 году, по случаю коронации императора Николая II, его пожаловали генерал-адъютантом и произвели в вице-адмиралы.

Кстати, сразу же после назначения Арсеньева директором Морского училища (в 1882 г.), высочайшим распоряжением из подразделения старших кадетов вновь сформировали 1-ю гардемаринскую роту. С этого периода из штатного списка чинов флота вывели воинское звание гардемарин. Теперь при выпуске из Морского училища его воспитанникам снова присваивался первый офицерский чин мичмана.

Жизнь в Морском училище начиналась в 6 часов 30 минут утра. Горнист или барабанщик поочередно играли или били побудку. До 8 часов воспитанники успевали прибрать койки, умыться, привести себя в порядок, выполнить комплекс упражнений утренней гимнастики и позавтракать в столовой зале. С 8 часов начинались учебные занятия в классах, причем каждый урок продолжался полтора часа.

С 11 часов в училище проходили строевые и внеклассные занятия. В 13 часов в столовом зале для воспитанников начинался обед. Затем с 15 до 18 часов продолжались интенсивные классные занятия, после которых учащиеся ужинали и под присмотром офицеров-воспитателей готовили домашние задания. Перед отбоем для воспитанников в столовой зале устраивался вечерний чай.

В начале 90-х годов продолжительность классных уроков сократили до 1 часа. По распоряжению директора дважды в неделю, за обедом, играл на хорах вольнонаемный оркестр учебного заведения. В эти дни на сладкое обычно подавали кисель или иной десерт, к нему всегда прилагались серебряные ложки. Эти дни особенно нравились воспитанникам, так как обед обычно растягивался по времени. Приходилось ждать доклада гардемарина, дежурного по кухне, что серебро все сдано и пересчитано.

Обычно во время обеда на каждый общий стол обязательно ставили два серебряных жбана с замечательным корпусным квасом. Кормили в училище неплохо, но, по мнению учащихся, «недостаточно обильно». Поэтому большинство воспитанников после обеда посылали служителей из отставных матросов в лавочку за филипповскими пирожками, булками, колбасой и сыром. Закупка дополнительного питания проводилась вскладчину. «Дневальным матросам» за услуги платили 1 рубль в месяц.