Текст книги "Историческая хроника Морского корпуса. 1701-1925 гг."

Автор книги: Георгий Зуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

И все же, несмотря на это, 25 февраля, в субботу, кадеты и гардемарины ушли в увольнение. Правда, буквально через 2 часа не успевших уйти в отпуск дежурная смена задержала на проходной училища. Она получила приказ вице-адмирала Карцова: «Прекратить отпуск воспитанников!»

Тревожно для директора прошла ночь с субботы на воскресенье. 26 февраля, в воскресенье вечером, многие кадеты и гардемарины опоздали из увольнения. С улиц исчезли извозчики, трамваи ходили редко, а движение через Николаевский мост было закрыто. В стенах корпуса поселилась тревога. Спать легли с тяжелым сердцем.

26 февраля появились новые домыслы и новости: оказалось, что Думу действительно распустили, а царь отказывается от самодержавия. Регентом назначается великий князь Михаил Александрович, а Алексей – главнокомандующим. В городе во лшогих местах раздают оружие. Все войска примкнули к народу. Интеллигенты шепотом делились новостями: «По-видимому, династия пала и регентства никакого не будет». А по улицам едут грузовые авто с красными флагами, в них – оборванные люди и солдаты…

27 февраля 1917 года, в понедельник, в Морском училище, как обычно, вовремя начались учебные занятия. После вечернего обеда воспитанники, не успев дойти до своих ротных помещений, услышали громкий сигнал горниста, игравший общий сбор. Тревожный сигнал в необычное время суток, при беспорядках в городе взбудоражил и взволновал всех.

Мичман Фусс вспоминал об этом событии: «Все Училище было собрано в зале не в батальонном строю, а в две шеренги. Дежурный по Училищу быстро шел навстречу приближавшемуся вице-адмиралу Карцову, который медленно вышел на середину зала и поздоровался с воспитанниками. Прозвучал громкий четкий ответ, а затем наступила мертвая тишина. Все сразу почувствовали, что мы присутствуем при каком-то историческом моменте. Все в облике директора Училища говорило о том, что перед нами стоял действительно наш начальник. В минуту трудную все потянулись к нему. Величавым, спокойным и уверенным взглядом оглядел он фронт. Таким взглядом смотрел он в ночную тьму, когда сквозь строй японских судов прорывался на миноносце „Властный“ в Чифу.

Адмирал обратился к воспитанникам со словами: „Гардемарины и кадеты! Нашему врагу – Германии – сегодня удалось одержать самую крупную победу за все время этой беспримерной, охватившей весь мир войны… – Адмирал остановился. Было видно, как тяжело ему говорить. – Их золото, руками врагов престола и Отечества, предателями своей Родины, вызвало беспорядки на столичных заводах. Темный народ не ведает, что творит… Некоторые запасные полки изменили своему императору… Но по воле Божьей (здесь голос адмирала окреп) у России еще остались верные сыны, а у Государя верные слуги. И не пройдет трех дней, как порядок будет восстановлен и Великая Россия победит. Будьте верны своему государю и служите ему, как служили ваши отцы и деды! Да здравствует государь! Да здравствует Великая Россия и императорский флот!

Вы пришли сюда учиться на благо нашей Родины и нашего государя, пусть изменяют только бунтовщики, вместе с подкупленными немцами – врагами России. Но если они войдут в стены Училища, мы исполним свой долг и присягу до конца и с оружием в руках выйдем им навстречу. Оставьте и забудьте в эти тяжелые дни для России мелкие счеты и проказы“.

Громкое „ура“, под звуки «Боже, царя храни» покатилось по залу. Могли ли думать тогда воспитанники Морского корпуса, что в этот вечерний час, в понедельник 27 февраля 1917 года, им пришлось в последний раз выслушать гимн и кричать «ура» своему императору?»

Училище, также как и весь Петроградский гарнизон, объявили на осадном положении, воспитанникам старших рот были розданы винтовки и патроны. В приподнятом настроении воспитанники вернулись в свои помещения. В 3–й роте в музыкальной комнате, собрался ротный оркестр. Окна открыли настежь и по простору Николаевской набережной и 11–й линии Васильевского острова полились торжественные и мощные аккорды российского гимна. Притихшая толпа и солдаты-дезертиры быстро убрались подальше от здания училища.

В эту ночь все спали не раздеваясь, с подсумками, в обнимку с винтовками. По училищу разнеслись слухи, что к присяге будут приведены кадеты. Гардемарины поочередно несли боевую вахту. Утром 28 февраля в училище сыграли нормальную побудку и после чая в столовом зале воспитанники разошлись по классам. Однако в 10 часов утра огромная толпа народа и вооруженных солдат запасного лейб-гвардии Финляндского полка стала стучать и ломиться в парадные двери Морского училища, требуя выдачи им пулеметов и боеприпасов. Толпа с каждой минутой росла, возбуждение ее накалилось до предела. Из бессвязных выкриков подвыпивших солдат были ясны их намерения – ворваться в здание училища. Офицеры и вооруженные гардемарины вопросительно смотрели на вице-адмирала Карцова. Послышались крики с просьбой разрешить открыть огонь. Реакция адмирала была мгновенной. Он приказал всем оставаться на местах и вышел на переговоры с вооруженными солдатами один. Что произошло потом, рассказал в своем донесении начальнику Главного Морского штаба инспектор классов генерал-лейтенант А.М. Бригер, который был последним человеком, видевшим вице-адмирала Карцова в стенах училища.

Находясь на верхней площадке парадной лестницы, он увидел, как толпа оттеснила директора от дверей на нижнюю площадку лестницы. Весь вестибюль и первый марш парадной лестницы были запружены солдатами. Шум стоял невообразимый. Адмирал громко крикнул толпе, что внутрь корпуса он никого не пустит, но нескольким выборным он покажет помещения и убедит их, что в училище пулеметов и боеприпасов к ним нет.

От толпы отделился прапорщик с красным бантом, рабочий и солдат в расстегнутой шинели, который обратился к Виктору Андреевичу: «Мы, вишь, желаем…»

– Я тебе не «вишь», – парировал Карцов, – а адмирал… Ваше превосходительство… Встань смирно, руку под козырек! Теперь говори, что тебе надо?

Однако солдату договорить не пришлось. Адмирала ударили сзади прикладом по голове, связали и отправили в Государственную Думу.

Толпа начала постепенно расходиться и больше к подъезду Морского корпуса не подходила.

Когда в столовую залу училища вернулся генерал-лейтенант Бригер, то к нему подошел дежурный офицер и доложил, что часть толпы и солдат лейб-гвардии Финляндского полка в этот момент начали громить корпусной арсенал. Воспитанникам больно было смотреть, как солдаты и гражданские лица охапками выносили на улицу оружие и боеприпасы.

Генерал Бригер срочно связался по телефону с начальником Морского штаба адмиралом Стеценко, который, узнав о случившемся, приказал ему вступить в исполнение обязанностей директора училища. При этом он сказал: «Вам представляется управляться по способностям, так как мы теперь не в таком положении, чтобы оказывать вам помощь… Сделайте все возможное, чтобы сохранить вверенные вам молодые жизни и имущество его величества… Я знаю, что для вас наступило трудное время! Помоги вам Бог!»

2 марта 1917 года государь отрекся от престола. Оставшееся после ареста вице-адмирала Карцова корпусное руководство находилось в положении, при котором могло быть принято лишь одно верное решение – распустить воспитанников по домам до особого распоряжения. В 3 часа дня прозвучала последняя команда: «По ротам! Во фронт!» Роты выстроились в своих помещениях, где им объявили, что воспитанники распускаются по домам и будут снова собраны письменным извещением. Расходились молча, опустив от стыда головы, не разговаривая и не смотря друг на друга. Немногих, которым некуда было сразу уйти, временно перевели в лазарет, и им пришлось быть свидетелями, как 2 марта двери арсенала были открыты вторично и из него солдаты раздавали толпе то оружие, которое не успела вынести первая волна взбунтовавшихся финляндцев. Те же, кому винтовок не досталось, сорвали с огромных красных дисков, развешенных вдоль лестницы 6–й роты, уникальные образцы старинного оружия – пищали, кремневые пистолеты и унесли их с собой.

27 февраля стал роковым днем для русской армии и флота. Взбунтовавшиеся матросы вышли на улицы Петрограда и обагрили свои руки кровью морских офицеров.

В февральские дни 1917 года группы матросов «Авроры» и бывшей царской яхты «Штандарт» приняли активное участие в подавлении сопротивления полиции Коломны. Разгрому подверглись полицейские участки и тюрьмы. Начались массовые убийства офицеров. Жертвами «бархатной» Февральской революции стали верные присяге и своему долгу морские офицеры, первыми вошедшие в синодик мучеников, уничтоженных «великим и бескровным» переворотом. В основной своей массе эти люди честно служили Родине и храбро воевали с ее врагами. Для них, покрытых шрамами флотоводцев и моряков, а также для еще не понюхавших пороху недавних гардемаринов Морского училища февраль 1917 года стал путем на голгофу.

28 февраля в Кронштадте убили адмирала Р.Н. Вирена – главного командира и военного губернатора крепости. В русско-японскую войну, командуя крейсером «Баян», он выдержал бой с шестью крейсерами японцев и вывез через кольцо морской блокады все боевые знамена Порт-Артура. Вместе с ним расстреляли начальника штаба порта контр-адмирала А.Г. Бутакова, начальника школы юнг генерал-майора К.И. Степанова, коменданта Кронштадтской крепости вице-адмирала А.П. Куроша и многих морских офицеров.

В Гельсингфорсе матросы зверски убили командующего флотом Балтийского моря вице-адмирала А.И. Непенина и начальника 2-й бригады линейных кораблей А.К. Небольсина.

А.И. Непенин был достаточно авторитетен и популярен в матросских массах. В своем приказе по флоту № 302 от 4 марта 1917 года он писал: «Приветствуя и всецело поддерживая новый строй Свободной России, я предлагаю всем гг. офицерам во имя блага нашей великой Родины, сохраняя дальнейшее полное спокойствие, вступить в открытую и тесную связь с подчиненными им командами, ибо только при обоюдном доверии и связи мы можем сохранить наш флот сплоченным и сильным на глазах врага – немца. Считаю абсолютно недопустимым пролитие драгоценной русской крови. От имени нового правительства Великой и Свободной России еще раз призываю офицеров к спокойствию и единению с командой и категорически запрещаю пролитие крови, ибо жизни каждого офицера и матроса особенно нужны России для победоносной войны с внешним врагом».

А.И. Непенина убили матросы, подло, сзади, двумя револьверными выстрелами в спину. Затем тело подняли на штыки. Адмирала, уже мертвого, матросы топтали ногами. Топтали человека, отдавшего жизнь флоту, того, кто первый поднял среди моряков знамя буржуазной революции…

С кораблей, стоявших на рейде Гельсингфорса, матросы вели систематический отстрел командиров боевых судов и морских офицеров, пытавшихся спастись бегством по заснеженному льду Финского залива. Всего на Балтийском флоте в дни «бархатной» Февральской буржуазной революции 120 морских офицеров было расстреляно и более 600 арестовано.

Тем не менее в Петрограде в те дни царили небывалый подъем и оживление. Люди с огромными красными бантами на одежде, со слезами радости на глазах поздравляли друг друга с праздником свободы и революции. Ее признали все, и все были ей безгранично рады. Перестроились довольно быстро. Это оказалось нетрудно сделать. На роскошных туалетах светских дам появились изящные шелковые красные банты. В аристократических салонах и на официальных приемах вместо царского гимна стали исполнять и даже дружно петь хором «Марсельезу». За вечерним чаем и при встречах считалось хорошим тоном разговаривать об Учредительном собрании.

7 марта 1917 года Совет министров Временного правительства утвердил новый текст присяги для лиц православного и римско-католического вероисповедания. Текст звучал довольно торжественно: «Клянусь честью офицера (матроса, солдата) и гражданина перед Богом и своей совестью быть верным и неизменно преданным Российскому Государству как своему Отечеству. Клянусь служить ему до последней капли крови, всемерно способствуя славе и процветанию Русского Государства. Обязуюсь повиноваться Временному Правительству, ныне возглавляющему Российское Государство, впредь до установления образа правления волею народа при посредстве Учредительного Собрания. Возложенный на меня долг службы буду выполнять с полным напряжением сил, имея в помыслах благо Отечества. Клянусь повиноваться поставленным надо мной начальникам, чиня им полное послушание во всех случаях, когда это требует долг офицера (матроса, солдата). Клянусь быть честным, добросовестным, храбрым офицером (матросом, солдатом) и не нарушать своей клятвы из-за корысти, родства, дружбы и вражды…»

Текст присяги требовал повиноваться всем начальникам, чиня им полное послушание. Но как же могли требовать послушания начальники, которые за несколько дней до издания текста этой новой присяги не только не исполнили своего долга перед государем и Отечеством, но изменили и тому и другому?

Парадоксально, но факт – представители всех родов войск Петроградского гарнизона стройными рядами, под звуки бравурных маршей продефилировали в Таврический дворец во главе со своими офицерами, прицепившими на кокарды фуражек огромные красные банты. Сам великий князь Кирилл Владимирович признал Думу и, одетый в форму капитана I ранга, привел в Таврический дворец для присяги Временному правительству Гвардейский экипаж.

А из Царского Села, где под арестом сидел бывший всероссийский император с семьей, спешно прибыла делегированная гарнизоном группа офицеров и солдат императорской гвардии, чтобы также заявить о своем переходе на сторону революции. Во главе депутации шла отборная сотня казаков Свиты Его Императорского Величества. Шествие бравых гвардейских частей замыкал отряд дворцовой полиции и телохранителей царя. Все они – гвардейские офицеры и солдаты – заявили о своей искренней преданности новой власти и ее лидеру – адвокату Керенскому, хотя в тот момент о нем имели весьма смутное представление.

Французский посол в России М. Палеолог писал в своих мемуарах: «Во время сообщения об этом позорном эпизоде я думал о честных швейцарцах, которые были перебиты на ступенях Тюильрийского дворца 10 августа 1792 года. Между тем Людовик XVI не был их национальным государем, и, приветствуя его, они не называли императора „Царь батюшка“».

17 марта 1917 года журнал «Морской сборник» опубликовал восторженную статью старшего лейтенанта императорского флота Н. Нордмана «Да здравствует свободная Россия!» В ней бывший воспитанник Морского корпуса с умилением писал: «Свободная Россия вступила в новый счастливый период своей жизни. Великий русский народ, придавленный тяжестью деспотического правления, скованный бесчисленными ограничениями всякого проявления народного творчества, одним мощным движением сбросил свои путы и может теперь свободно использовать свои творческие силы для дальнейшего культурного развития и улучшения материального благосостояния широких масс населения…

При старом режиме этот глас народный был гласом вопиющего в пустыне. Его не только не слушали и всячески заглушали, но как бы нарочно старались сделать все ему наперекор. К власти, к направлению жизни государства призывались не те, кто был наиболее достойным, знающим и благородным, а часто совершенно ничтожные люди в силу эгоистических и даже корыстных мотивов.

Новый порядок вносит сюда коренной переворот. В лице Временного Правительства признанного Советами рабочих и солдатских депутатов, Россия получила высших руководителей, на которых давно уже указывала народная молва как на своих избранников. Созванное на основании всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное собрание определило и наше государственное устройство в соответствии с народным сознанием. Чтобы новое начало вполне воплотилось в жизнь, остается, чтобы каждый из нас, как бы ни было незначительно его дело, во всех своих поступках прислушивался к народному голосу.

Введение новых начал не могло пройти безболезненно. Перед военными стояла особенно трудная задача, как перейти к новому порядку, не нарушив боеспособности армии и флота, абсолютно необходимых в данную минуту для защиты завоеванной свободы от внешнего врага. И, может быть, наиболее трудным может показаться вопрос, как совместить гражданскую свободу с воинской дисциплиной – основой военной организации.

Но трудность здесь только кажущаяся. Прислушаемся к народному голосу. Попытаемся своим поведением достичь признания, что данная офицеру власть опирается не на приказание, а на признание его авторитета командами и, таким образом, создается основа взаимного понимания, настоящей внутренней дисциплины, составляющей действительную силу флота.

Перед флотом стоит еще другая задача. Чтобы слышать действительный народный голос, необходимо быть близким к народу. Нужно, чтобы флот не был чем-то отдаленным от него, а его частью, вооруженной для защиты Отечества со стороны моря. Нужно чтобы не было офицера, солдата, рабочего и крестьянина, а была бы единая народная семья равных граждан. Но до сего времени этого не было. От флота своего народ был далек, мало его знал или не знал вовсе. Употребим же все усилия, чтобы уничтожить это разделение, чтобы и мы, офицеры и матросы народного русского флота, могли постоянно черпать силы из неиссякаемой сокровищницы народного духа!»

С момента образования Временного правительства во главе Морского министерства встал получивший портфель морского министра член Государственного совета по выборам, член III Государственной Думы, сын купца 1-й гильдии, выпускник историко-филологического факультета Московского университета и прапорщик запаса армейской пехоты Александр Иванович Гучков. Это была натура, требующая острых и ярких ощущений, с «флибустьерскими» чертами характера (о них много судачили друзья и недруги). Жажда острых впечатлений, стремление проверить и утвердить себя в рискованных предприятиях были присущи Гучкову с ранних лет.

Заняв кресло морского министра, «пехотный прапорщик запаса» пытался мобилизовать усилия флота для победоносного завершения войны с Германией. Однако сделать это ему помешал не только полный непрофессионализм в морских делах, но и удивившее его новое явление, порожденное Февральской буржуазной революцией – «безбрежная демократизация» жизни страны и ее вооруженных сил. Расположившись в кабинете бывшего главы Морского министерства, Гучков руководствовался не только директивами Временного правительства, но и приказами по флоту Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, вводившими во флотских экипажах военных кораблей и в морских организациях выборные матросские комитеты, без их одобрения никакие правительственные решения приниматься не могли. Воинский принцип единоначалия сводился на нет.

«Эти комитеты – вспоминал А.И. Гучков, – возникли немедленно, и перед Морским министерством встал вопрос не о том, вводить или не вводить на флоте это революционное новшество, а о том, в состоянии ли мы их распустить». Реального влияния на ход дел у морского министра было мало, что для властолюбивой натуры Гучкова являлось непереносимым.

Политические настроения одетых в матросские бушлаты крестьян и рабочих путали все карты, парализовали стремления продолжать «войну до победного конца». Ситуация на флоте складывалась довольно неприглядно: «Матросы усердно митинговали, дисциплина была расшатана вконец, командный состав не обладал ни властью, ни авторитетом. Морской министр прекрасно понимал, что если не будет дисциплины, то начнутся матросские бунты, которые сметут последние остатки командного состава флота…»

Усиление хаоса и анархии Гучков пытался ликвидировать жесткими мерами и подавлением силой параллельных Временному правительству органов власти в лице Советов. Но в этом его поддержал лишь министр иностранных дел П.Н. Милюков, а все остальные, боясь социальных осложнений и кровопролития, такие меры не поддержали.

Уничтожение русской армии и флота начиналось с уничтожения дисциплины. В Петрограде возникает двоевластие. Наряду с Комитетом Государственной Думы, считавшим себя законным правительством, создается Совет рабочих и солдатских депутатов из нелегальных партий революционной демократии, издающий 1 марта 1917 года свой знаменитый приказ № 1, обращенный ко всем солдатам, матросам революционной армии и флота и рабочим Петрограда. Своим первым распоряжением Совет постановил: «Во всех ротах, батальонах, полках… и на судах военного флота немедленно выбрать комитеты из числа представителей от нижних чинов вышеуказанных воинских частей…

Во всех своих политических выступлениях воинская часть и флотский экипаж подчиняются Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.

Приказы военной комиссии Государственной Думы следует исполнять только в тех случаях, когда они не противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.

Всякое оружие должно находиться в распоряжении и под контролем ротных, батальонных и флотских комитетов и ни в коем случае не выдается офицерам, даже по их требованиям.

В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты и матросы должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя, в своей политической, общегражданской и частной жизни, солдаты и матросы ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане. В частности, вставание во фронт и обязательная отдача чести вне службы отменяется. Равным образом отменяется титулование офицеров… Грубое обращение с солдатами и матросами всяких воинских чинов и в частности обращение с ними на „ты“, воспрещается. О нарушении сего, как и о всех недоразумениях между офицерами, матросами и солдатами, последние обязаны доводить до сведения ротных комитетов…»

Началась деморализация армии и флота. Офицеры, призванные к восстановлению дисциплины, теперь попадали под пристальное внимание солдатских и матросских комитетов. Временное правительство, заигрывая с большевиками, издает свой документ, имевший эффект разорвавшейся внезапно бомбы. Это была «Декларация прав солдата и матроса», в соответствии с которой военнослужащие получали все политические права, в том числе на участие в выборах, на пребывание в любой политической партии, исповедующей любые политические убеждения, даже антивоенного характера. Отменялось отдание чести вообще, ликвидировались все дисциплинарные наказания. Воинской дисциплины больше не существовало.

Первым шагом А.И. Гучкова в Морском министерстве стала замена лиц, стоявших во главе его, более свежими и непричастными к делам прежнего порядка людьми. Своим помощником он назначил молодого контр-адмирала М.А. Кедрова, участника обеих войн и обороны Порт-Артура, теперь ему подчинялись все центральные учреждения Морского ведомства, за исключением Морского Генерального штаба, находившегося в непосредственном подчинении Гучкова.

Начальником Главного Морского штаба Гучков назначил сына погибшего в Цусимском сражении командира крейсера «Аврора», 33-летнего капитана I ранга В.Е. Егорьева, поручив ему задачи комплектования и подготовки личного состава действующего флота. Все учебные военно-морские заведения, в том числе и старейшее из них – Морское училище, напрямую подчинялись теперь начальнику Главного Морского штаба.

Довольно оригинален по своему содержанию первый приказ В.Е. Егорьева (от 13 марта 1917 г., № 18): «Вступив в исполнение обязанностей Начальника Главного Морского штаба, призываю всех служащих в нем к дружной и энергичной работе. Обращаю внимание всех, что работа штаба нужна для победы, победа же – для защиты свободы дорогой нашей Родины, той свободы, которая так счастливо завоевана народом… Тяжелая работа предстоит Главному Морскому штабу… В урегулировании нарушенных Великой Революцией взаимоотношений между офицерами и матросскими чинами. Главный Морской штаб должен урегулировать те нормы, которые вырабатывались за последние дни в отдельных частях флотов на основах свободы и равенства.

Вторая главная задача штаба заключается в комплектовании флота и его вспомогательных учреждений личным составом, в достаточной и соответствующей требованиям форме…»

По мнению В.Е. Егорьева, Морское училище должно быть отнесено к разряду высших учебных заведений с трехгодичным курсом специальных классов, переведенных на время войны на двухгодичный срок обучения. Общеобразовательные классы бывшего Морского кадетского корпуса, временно оставленные при учебном заведении, подлежали по распоряжению начштаба постепенному упразднению.

После ареста 28 февраля 1917 года директора Морского училища вице-адмирала В.А. Карцова фактически закончилась более чем 200-летняя деятельность старейшего российского военно-морского учебного заведения, основанного великим преобразователем нашего Отечества императором Петром I. Созданное по его повелению Морское училище подготовило и выпустило для флота тысячи строевых корабельных офицеров, чьи имена вписаны в историю отечественных военно-морских сил.

Директора Морского училища вице-адмирала В.А. Карцова в апреле 1917 года освободили из тюрьмы и распоряжением Временного правительства уволили в отставку. Исполняющий обязанности начальника учебного заведения генерал-лейтенант флота A. М. Бригер был поставлен властями в довольно сложное положение. Пытаясь предотвратить расформирование и закрытие училища, он вынужденно согласился выполнить все требования морского министра А.И. Гучкова и начальника Главного Морского штаба B. Е. Егорьева – обновить в духе нового революционного времени весь штат преподавателей и офицеров-воспитателей, учебные программы и идеологию системы подготовки командных кадров для нового флота. Эти уступки в угоду новой власти, по существу, лишь продлили на несколько месяцев агонию старейшего военно-морского учебного заведения. По распоряжению начштаба Егорьева В.А. Бригер обратился к родителям всех воспитанников с циркулярным письмом, в нем родственники официально извещались о коренном изменении в идеологии воспитания кадетов и гардемаринов в новых условиях изменившегося государственного строя. Родителям, не согласным с нововведениями в учебном процессе, предлагалось взять своих сыновей из училища. Однако большинство родителей и воспитанников наивно полагали, что эти изменения и меры следует принять как временные тактические уступки Временному правительству, а оно, по их глубокому убеждению, просуществует недолго.

После вынужденного месячного «домашнего ареста» большая часть воспитанников 2 апреля 1917 года возвратилась в Морское училище. Разойдясь по ротным помещениям, они обнаружили, что их конторки и рундуки оказались разграбленными. Оставленные в феврале личные вещи, часы и фотографии пропали. Однако кадеты и гардемарины, также как и их отцы, считали, что отречение Николая II от престола не является окончательным и в ближайшее время в России вновь возродится монархия. Порядок восстановят, и занятия в корпусе наладятся. Они еще долго скрывали под шинелями и форменными башлыками вензеля наследника-цесаревича на своих погонах. Новый режим и политику Временного правительства воспитанники не признавали и всячески старались бойкотировать незаконные, по их мнению, постановления и распоряжения новой власти, не сумевшей защитить их старших товарищей – офицеров Балтийского флота. В частности, гардемаринов возмущало, что на фасаде старейшего училища на всех флагштоках круглосуточно развевались на ветру не Андреевские или национальные трехцветные государственные флаги, а полотнища красной материи. Знатоки государственной геральдики охотно разъяснили своим товарищам в курилке, что подобная расцветка национального флага существовала только на острове Мадагаскар. Группа гардемаринов, в составе Сергея Шульца, Николая Петрова, Евгения Крюгера и Бориса Лобач-Жученко приняла решение снять с флагштока хотя бы одну подобную «красную тряпку».

В ночь на 15 апреля они пробрались в один из классов, открыли окно, содрали ближайший красный флаг и затолкали его в топку печки, не топившуюся с незапамятных времен. Виновников обнаружили довольно оперативно, арестовали и 17 апреля, утром, доставили во временный суд 21-го района Петрограда (он заседал тогда на набережной Фонтанки, в доме номер 107). Рассмотрев это уголовно-политическое дело, суд оправдал всех четверых, не найдя в их действиях состава преступления. Однако все же по возвращении в училище двух гардемаринов, Бориса Лобач-Жученко и Евгения Крюгера, как не достигших призывного возраста, за дисциплинарный проступок отчислили приказом директора из учебного заведения. Остальных двоих списали в инженерную маршевую роту, из коей они быстро сумели перевестись в Елизаветградское кавалерийское училище.

Невероятными усилиями и хлопотами генерал-лейтенанта Бригера в 1917 году в Морском училище все же состоялся выпуск и производство в мичманы 147 старших гардемаринов.

Дела в училище шли из ряда вон плохо. После увольнения опытных педагогов учебные занятия проходили со сбоем и не всегда на достаточно высоком уровне. Многие воспитанники покинули учебное заведение.

После Октябрьского переворота, который (не будем преуменьшать размах событий) являлся революцией огромных масштабов, Декретом Совета народных комиссаров от 29 января 1918 года официально было объявлено, что российский флот, «существовавший на основах всеобщей воинской повинности, установленной царскими законами», объявляется распущенным и организуется «социалистический рабоче-крестьянский флот» на вольнонаемных началах. Вполне естественно, что этим же декретом вместе с ликвидацией императорского флота отпала необходимость и в военно-морском учебном заведении, готовившем для него специалистов с устаревшими классовыми принципами и неприемлемой для советской власти идеологией. 24 февраля (9 марта) 1918 года приказом военно-морского комиссара Льва Троцкого Морское училище объявили расформированным. Из него уволили всех преподавателей и воспитателей. Кадетов и гардемаринов распустили по домам. Дело подготовки командных кадров для социалистического рабоче-крестьянского флота Советская республика теперь могла доверить лишь людям, преданным делу революции и новой власти.

Навсегда уходили последние гардемарины российских военно-морских сил. На их долю выпали времена величайших национальных смут и человеческих трагедий. В годы геноцида и террора, великих войн они страдали, голодали, подвергались тяжким преследованиям и репрессиям, но стойко переносили все испытания, не ожесточились сердцем, без ропота и обид несли тяжкий крест неимоверных унижений, нищеты и незаслуженного общественного остракизма.