Текст книги "Анаконда"

Автор книги: Георгий Миронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц)

23 МАРТА 1997 Г. КИЛЛЕР ПО КЛИЧКЕ МАТРЕНА.
БЕЗ СЛОВ, НО ОТ ДУШИ

Конечно, деньги не пахнут. И на большинстве уникальных драгоценностей, за которыми тянется длинный шлейф чудовищных убийств, нет следов крови в виде засохшей кровяной корочки.

Но если бы существовал такой сверхчувствительный прибор, с помощью которого можно было бы восстанавливать запахи, оставленные на денежных купюрах их бывшими владельцами, то оказалось бы, что деньги, которыми были набиты крафтовые мешки в стальной комнате офиса Мадам, пахнут по-разному. Больше всего здесь было денег, пахнувших бедностью. Это были скромные тысячи, принесенные пенсионерами, учителями, врачами, представителями творческих профессий, не вписавшимися в новый курс реформ. Это они составили первоначальный капитал Мадам, принеся в ее пирамидную фирму «Власта и Лина» первые миллионы. А вот деньги из другого мешка пахли бензином, машинным маслом, потом. Эти деньги в ее фирму принесли те доверчивые сограждане, что рассчитывали, как и первые, на халяву приобрести автомобили по сниженной цене только потому, что «вовремя» обратились в фирму. Были тут деньги, которые пахли кровью и плацентой. Их Мадам «делала» на торговле кровью, частями человеческого тела, новорожденными для усыновления. А были и такие, что пахли спермой, женским трудовым потом, приторными духами. Их Мадам заработала на торговле «живым товаром».

У каждой купюры – свой запах. И доллары, полученные за продажу партии стрелкового оружия, собранного на подпольных заводах Тулы, в Чечню, Боснию, курдам в Турции, имели иной запах, чем русские рубли, полученные от торговли карельским лесом, переброшенным эшелонами Мадам на юг России и на Украину.

Так и с драгоценностями, которые по многочисленным и выверенным каналам поступали в подвалы НИИ, которым руководит Ирина Юрьевна Бугрова. Сколько брильянтов, сырых алмазов, изумрудов, хризолитов, жемчуга, «тигрового глаза», янтаря и других драгоценных и полудрагоценных камней, золота в слитках, песке, ломе стеклось за последние годы в таинственные подвалы этого престижного, пользующегося покровительством президента и членов правительства НИИ... И ни на одном камушке ни пылинки засохшей крови.

А ведь кровь была. За каждым камнем, за каждым граммом драгметалла.

Алая человеческая кровь.

Конечно же, первоначально крови не было ни на камнях, ни на золоте. Она появлялась в результате убийства людей, которым они принадлежали.

Точно так же первоначально у людей, совершавших по приказам Хозяйки и наводкам Мадам преступления, связанные с убийством и ограблением владельцев уникальных драгоценностей, не было желания убивать ни в чем не повинных людей.

Убивать приходилось. Чтобы следов не оставалось.

А нет человека, нет и следов. Остается в остатке чистое золото.

Матрена Дормидонтовна Семиглазова, так по паспорту значилась эта высокая, дородная, красивая женщина, которую Бог наградил не только изысканным именем, отчеством и фамилией, но и румянцем во всю щеку, высокой грудью, могучими бедрами, была человеком совсем не злого нрава. Она обожала твоего мужа, человека тихого, спокойного, непьющего и некурящего, скромного инженера в НИИ твердых сплавов. Она души не чаяла в своих сыновьях-близнецах, Вовике и Сереженьке, в 1996 году пошедших в первый класс и уже проявивших способности к пению и рисованию.

И вины ее в том, что смерть все время шла с ней рядом, не было. Так выходило.

Она и не знала, что у мужа больное сердце. Все просила в ту ночь:

– Еще, еще, миленький ты мой, касатик ты мой, еще, еще. Ну, давай я сверху, коли ты наездничать утомился. Ну, еще немножечко, потерпи, касатик!

Он терпел. Сколько мог. И умер от обширного инфаркта под ней.

Матрена очень тяжело перенесла его смерть. Убивалась, убивалась, хотела руки на себя наложить. Все себя же и винила, твою ненасытность, свое здоровье. Ради детей осталась жить. И всю свою ненасытную жажду любви перенесла на детей. Второй раз замуж не вышла. И гулять не стала. Хотя здоровая ее натура требовала не только материнской, но и простой бабьей любви и самоотдачи. Терпела.

Особых странностей за ней не замечали. Отметили только соседи и дальние родственники, что стала Матрена задумчивой; подолгу сидела в такой вот задумчивости, не говоря ни слова, ничего не делая, перед открытой книгой или выключенным телевизором и улыбалась.

Когда через год после смерти мужа два ее херувимчика, два солнышка ее, две ягодиночки, возвращаясь из школы и переходя улицу, были сбиты самосвалом, за рулем которого сидел пьяный водитель, она сутки лежала без сознания.

Потом встала. Похоронила детей. Рядом с отцом. И стала, казалось бы, прежней. Только улыбаться перестала.

Через месяц она разыскала выпущенного на поруки трудового коллектива (меру пресечения ему изменили на подписку о невыезде в связи с заболеванием хроническим туберкулезом в открытой форме) водителя того самосвала. Отследила его после работы и придушила голыми руками в ста метрах от автобазы.

Конечно же, подозрение пало на нее. Но доказать ничего не смогли.

А еще через месяц Матрена пришла в гости к своей старой учительнице, давно уже бывшей на пенсии и, пока были живы ее мальчики, часто остававшейся с ними вместо родной бабушки. Принесла торт. А когда старушка съела кусок торта и выпила чашку чая, Матрена встала, зашла ей за спину, обхватила сморщенную шейку любимой учительницы своими мощными руками и сдавила ее. Старушка и ойкнуть не успела.

Матрена спокойно открыла ключиком, который сняла с шейки бабули, ящичек старинного орехового дерева секретера, достала синюю дореволюционную металлическую готовальню, раскрыла ее и вынула из нее большую, неправильной формы брошь. В центре причудливо извитой ветки рябины, с крупными ягодами-рубинами, были три крупных брильянта: работа известного мастера начала века Вильгельма Раубватера. Стиль модерн. На европейских аукционах работы этого мастера к концу 90-х годов резко подскочили в цене.

Этого Матрена, конечно же, не знала.

И попыталась продать вещицу за сравнительно небольшую цену.

Барыги по цепочке донесли вещицу до Хозяйки.

А тут в «Московском комсомольце» появилась большая статья обозревателя Михаила Хенкина «Кровь на брошке». Каким– то образом этот журналюга раскопал историю знаменитой брошки. То ли вышел на внучатых племянниц старухи, слышавших с детства о семейной реликвии, то ли еще как. Дело то замяли – преступник никаких следов преступления не оставил. Допросили соседей, бывших учеников, кого нашли. По заключению судмедэксперта, убийство было совершено скорее всего мужчиной, обладавшим большой физической силой.

Женщину-убийцу никто не искал. А не искали, и не нашли.

Хозяйка же, увлеченная историей появления в ее подвалах знаменитой броши, стала искать. Не брошь, ее пришлось разукомплектовать: слишком была заметна. Искать недолгую владелицу броши, совершившую скорее всего описанное всеми московскими газетами громкое убийство заслуженной учительницы России Ольги Васильевны Карасевой. Не сама, конечно. Ее люди искали. Прошли по барыгам. Уже в обратном направлении. И вышли на Матрену.

Ее показали Хозяйке.

Хозяйке она понравилась. Ах, какая красавица! Настоящая русская красавица!

История трагической жизни Матрены Хозяйку нисколько не взволновала. Ее такие сентиментальные штучки не трогали.

Заинтересовало Хозяйку в Матрене совсем другое: ее способность голыми руками убивать людей.

– Включите ее в группу киллеров организации, – приказала она.

– А если не согласится?

– Тогда пристрелите.

Матрена согласилась. Что-то в потревоженном семейной трагедией рассудке сделало ее не просто равнодушной к чужим жизням, но и заинтересованной в чужих смертях.

Ей было интересно наблюдать, как под ее руками корчился, мучился, умирал другой человек.

Деньги, и немалые, которые ей платили в виде постоянной зарплаты и премий за каждую проведенную акцию, ей нравились, но не трогали ее. Легко зарабатывала, легко расставалась, тратя крупные суммы на одежду и питание.

Питание при ее профессии нужно было усиленное.

Она легко рассталась с хлебозаводом, где проработала больше десяти лет. На работе ее удерживать не стали; видно, человек хочет сменить обстановку. Виданное ли дело, пережить такие потери!

И Матрена целиком сконцентрировала свое внимание на новой профессии, отдаваясь ей целиком, страстно, но легко и отходя душевно после очередной акции.

Аппетит у нее был отменный, и спала она, как ребенок, Тихо, без храпа и сновидений.

Получив лицензию на убийство парикмахерши из мужского ателье на Пролетарской по имени Виолетта, 28 лет, она день потратила на осмотр места, где работал объект. Вечерняя смена заканчивалась, когда в Москве уже темнело. Так что тут можно было особо не мудрствовать. Девица – яркая, кокетливая, высокая брюнетка с несколько тяжеловатым, чуть приспущенным и не гармонировавшим с длинной спиной задом, вышла из ателье и пешком направилась в сторону метро «Пролетарская». Пройдя мимо аптеки, она спустилась по лестнице к подземному переходу, купила у торговавшей на спуске молдаванки дешевых яблок и, не ожидая от жизни ничего худого, поцокала по звонким плитам подземного перехода. Сейчас, думала она, дойдет до угла, купит на первом этаже универмага изюма для субботнего плова, чтобы порадовать Керима, который ходит к ней по субботам, заглянет на второй этаж, присмотрит себе черные колготки, пара минут через трамвайные пути, в метро три станции, и она дома.

Однако домой ей добраться было не суждено.

Идущая навстречу крупная краснощекая дама, подходя к ней, улыбнулась во все свое большое красивое лицо, оглянулась, словно проверяя, не идет ли кто следом, сделала резко шаг навстречу Виолетте и, словно бросившись ей на шею после долгой разлуки, обняла, соединив на шее крупные кисти рук. Одно резкое движение пальцев, Виолетта даже пискнуть не успела, а уже лежала, открыв застывшие глаза, без дыхания, на могучей груди неизвестно откуда взявшейся тетки.

Так что, когда со стороны Абельмановской улицы в подземный переход вошла пара пенсионеров, муж и жена, они и внимания не обратили на эту парочку. Стоят две дамы обнявшись, одна лицо на плечо другой склонила, вторая ее по голове ласково поглаживает. Может, мать с дочерью встретились, в сумраке лиц не разберешь; а может, подружки давно не видались. А что яблоки из сумки выпали и по полу раскатились, так это их дело; молодые, соберут. Не старикам же помогать. При артрозе, если раз наклонишься, потом колени не разогнуть.

Матрена аккуратно опустила вялое тело Виолетты на холодный пол подземного перехода, собрала яблоки, сложила их ей в подол. Сидит тетка на полу, яблоки на подоле держит. Торгует, может? Ее дело.

Матрена огляделась. Ни со стороны метро, ни со стороны аптеки новых прохожих не было. Вот и хорошо. Работы меньше.

А то, что Виолетта никакого отношения не имела к Виктору Касатонову и даже не видела его никогда в жизни, кого это могло волновать?

22 МАРТА 1997 Г. КРОВЬ НА КАМНЕ.
ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО

Прибыв на место преступления, прокурор города, руководитель следственной бригады Деркач, судмедэксперт и областной криминалист Валентин Степанович Емельянов приступили к осмотру. К счастью, Емельянов не отпустил свою передвижную криминалистическую лабораторию, так что осмотр места происшествия проводился на невиданном ранее для районного городка научно-техническом уровне.

Постаралась не отстать от научно-технического развития прокуратуры и городская милиция. Сыскари из горугро провели блицопрос и быстро установили, что труп принадлежал Селивановой П.П. 1976 г.р., проживавшей в своей квартире в ста – ста двадцати метрах от места происшествия.

Труп лежал на спине под деревянным забором.

Поза трупа Селивановой, характерная для изнасилования, напоминала позу трупа Людмилы Багучевой. С убитой была снята вся одежда, которая лежала рядом с трупом.

– На шее в области горла, – диктовал судмедэксперт, – имеется зияющий поперечный разрез, прикрытый домашними туфлями, по обе стороны половых органов – обширные резаные раны. Сосок правой груди отрезан.

– Нашли сосок! – радостно заорал лейтенант Сысоев из группы капитана Петруничева. – Во, ети ее мать, лежал за забором, во дворе. – В руке он торжественно держал сосок женской груди с неровно свисающими фрагментами женской железы.

– Приобщите, – равнодушно, не разделяя восторга лейтенанта, приказал судмедэксперт. И продолжал диктовать: – На животе трупа лежали английская булавка, металлический крестик и спичка с головкой красного цвета.

Эксперт еще раз перевернул тело убитой девушки и добавил:

– На передней и задней поверхности трупа имеется множество колотых ран. – Подумав, уточнил: – Числом около тридцати.

– Следки остались? – Мищенко внимательно оглядывал место происшествия. – Или наши друзья из милиции все тут затоптали?

– Обижаете, товарищ прокурор, – забасил Петруничев.

– Следки есть, Александр Петрович, – уверенно заметил Деркач. – В нескольких метрах от трупа обнаружены четко вдавленные следы обуви человека, мужские туфли, предположительно сорокового размера.

– Зафиксировали? – заботливо спросил Емельянов.

– Да тут такое дело, Валентин Степанович, – раздосадован– но ответил Деркач, – мои ребята до нашего приезда попытались сфотографировать следы методом масштабной съемки, а затем стали обрабатывать их раствором перхлорвиниловой смолы в ацетоне.

– Ну, и результаты?

– А хреновые, извиняюсь, результаты, если можно так сказать. Оттепель. Ацетон испарился еще до того, как раствор успел попасть на след. В результате след покрылся белым налетом, который не скреплял почву.

– И еще, разрешите, товарищ юрист первого класса, – влез в разговор помощник Деркача, юрист третьего класса Ванечка Семенов, любимец всей женской части горпрокуратуры, краснощекий коренастый блондин, – пульверизатор, едри его на лапоть, все время забивался, покрывался пленкой из перхлорвиниловой смолы и его приходилось продувать автомобильным насосом, прочищать тонкой стальной проволочкой...

– Ну, кулибины, догадались же... – обрадовался Емельянов. – Насосом...

– А что? Нормально. Только след все равно не фиксировался...

Емельянов обернулся к сидящему в кабине передвижной криминалистической лаборатории своему сотруднику.

– Феликс Анатольевич, у вас там в запасе нет ли случайно обычного лака для волос?

– В Греции все есть, – спокойно, без тени желания сострить, заметил уравновешенный Феликс Анатольевич и, покопавшись в теплом нутре лаборатории, вынул цилиндр с раствором лака для волос.

– Должен вам сказать, – пояснил свое решение Емельянов, – что методика применения лака нами в криминалистическом отделе облпрокуратуры разработана давно, потому и присутствует лак в передвижной лаборатории. Но случая применить методику на практике пока не было. Попробуем, метод тот же, что и с перхлорвиниловой смолой, – пояснил Мищенко и Деркачу, – однако лак дает ряд преимуществ: он подается из баллона мягкой струей, которая не повреждает след, нет нужды утомительно нагнетать воздух грушей, не забивается сопло распылителя. – Тут он с улыбкой обернулся к Ванечке Семенову, с интересом наблюдавшему за манипуляциями опытного криминалиста. – И насос не понадобится...

Емельянов нажал слегка пальцем головку распылителя, и лак прыснул на след.

– Правда, лак несколько медленнее застывает, чем смола. Но... – Емельянов достал спички и поджег обрызганный лаком след. – Видите? Если поджечь след, входящий в состав лака спирт выгорает, и след довольно быстро затвердевает.

После обработки след был аккуратно извлечен медлительным Феликсом Анатольевичем и помещен в раствор гипса. Когда гипс затвердел, след снабдили необходимыми надписями и упаковали в кофр лаборатории.

– С трупом закончили?

– Я бы советовал обратить внимание не столько на труп, это по моей части, – заметил судмедэксперт, – и я над ним еще погружусь, сколько на то, что было под трупом.

– Что же было под трупом? – удивился Мищенко.

Деркач перевернул труп. Под ним лежала связка из пяти ключей от амбарных и внутренних замков.

Здесь же были отчетливо видны три окурка от сигарет «Мальборо».

– А это уже серьезный след, а? – спросил Мищенко Деркача. – Окурочек-то тот же...

21 МАРТА ВЕНА
ЗАВТРАК БАРОНА ФОН РАУМНИЦА

Барон фон Раумниц, один из самых богатых людей современной Австрии, в свои восемьдесят семь лет выглядел максимум на пятьдесят семь. Стройная, подтянутая фигура практически без лишнего жира, гладкое лицо, открытые ясные голубые глаза. Волосы мягкие, шелковистые, с приятным естественным блеском развевались от легкого ветерка кондиционера.

Барон лежал на спине, расслабив мышцы, слушая приятную музыку, раздававшуюся из встроенных в углы палаты динамиков. Специальный озонатор не только очищал воздух в палате, но и добавлял в него неуловимый аромат горных рододендронов.

Барон был родом из Тироля и обожал свои воспоминания. Он любил вспоминать, как благоухали цветы в горах ранней весной, как пахли булочки с маком, которые пекла их повариха старая Инесса в родовом замке баронов над Шварцвальдом, высоко в горах. Он помнил запах грудного молока своей кормилицы! Вот какая была память у барона Йоганна Морица фон Раумница цу Шварцвальда.

Трудно сказать, что в яростном здоровье и жажде жизни барона было наследственное, что шло от сознания. Он страстно хотел жить! Но жить не ветхим стариком, качающимся на ветру, а крепким, безупречно здоровым пожилым господином, который, при всех ограничениях диеты, при строгом образе жизни, может себе позволить и рюмку шнапса, и кружку пива, и крепкую крестьянскую девушку в постели, и даже спуск на горных лыжах в родном Шварцвальде.

Как удачно, что десять лет назад он встретил этого русского доктора! Собственно, русским доктора можно было назвать с определенными оговорками. Доктор был по национальности евреем, приехавшим в Вену из Кишинева, чтобы следовать дальше – на свою историческую родину, в Израиль. Но в Израиль он не поехал. Потому что пробился на прием к самому дорогому врачу-геронтологу Вены Иоганну Брунксу и предложил ему дьявольскую сделку: он будет получать из Кишинева, из Бухареста, из Ясс, везде у него остались налаженные связи, новорожденных младенцев. За сущие пустяки, если речь идет о деньгах. И уже тут, в Вене, в клинике герра Брункса, они наладят... обменные переливания крови – от младенцев богатым старикам.

Быстрое и стойкое омоложение он гарантировал. Первые опыты, проведенные им в Кишиневе в 1985 – 1987 годах, дали просто ошеломительные результаты.

Как он будет получать младенцев, это его проблемы. А проблема герра Брункса – добиться для него, Иона Чогряну, права на австрийское гражданство. Это, разумеется, в ближней перспективе. В дальнейшем – миллионное состояние.

– А как же историческая родина? – хитро прищурился герр Брункс.

– Какая, к чертям, историческая родина? Я чистокровный румын по национальности. Просто женился фиктивным браком на еврейке, чтобы покинуть СССР. Жидовочка поехала нищенствовать в Израиль, а я остался здесь, в Вене. Нищей кишиневской скрипачке не по пути с будущим венским миллионером.

Вот тогда фон Раумниц и встретил этого русского доктора, который оказался и не русским, и не евреем, а вовсе румыном. Но что ему за разница, какой национальности его спаситель?

Главное, что вот уже десять лет барон не старился. Его покинули не только мысли о близкой и неизбежной смерти, но и те болезни, которыми он страдал в зрелые годы. И даже в юности. Прошла одышка от долгого курения, пропал храп, перестала болеть поясница, не слышно стало неприятного хруста в правом колене, и даже рассосался шов от операции аппендицита, которую ему сделали в десятилетнем возрасте.

В палату вошел доктор Брункс.

– У нас проблемы, барон. Боюсь, следующий сеанс в среду придется отменить.

– Что случилось?

– Сгорела больница в Яссах, из которой мы получали товар.

– Проклятье! И что же, это был ваш единственный источник?

– Увы.

– Мы не можем этого допустить! Ведь я не один. В вашей клинике проходят курс омоложения десяток, наверное, самых уважаемых людей страны.

– Я все понимаю, но... Сгорели ведь не просто корпуса роддома, но и человеческий, так сказать, материал.

– Пусть ищут другой.

– Некому. В огне по трагической случайности погибли все врачи и медперсонал роддома. Взорвался баллон со сжиженным кислородом. Ужас!

– Ужас будет, если в следующую среду не будет сеанса! Дело не только в том, что мы перестанем вам платить огромные гонорары. Вы знаете, какое патриотическое движение в Европе я возглавляю. Неужели вы думаете, что ваша нерасторопность не будет нами наказана?

– Но что же делать, господин барон?

– Ищите другие клиники! В России голод, разруха, врачам и среднему медперсоналу месяцами не платят зарплату, среди чиновников их министерств здравоохранения масса людей коррумпированных. Словом, не мне вам объяснять, где искать новые источники человеческого материала. Ищите! Иначе...

– Я понял, барон. Найдем. Я сегодня же распоряжусь, чтобы наши люди в России и других бывших республиках СССР начали отбор материала.

– Не скупитесь. Деньги, любые, мы дадим!

Барон устало откинулся на подушку. Посмотрел на капельницу. Судя по метке, процесс шел к концу. За часовое обменное переливание крови вся его старая, насыщенная шлаками кровь ушла в младенца, а свежая, детская, вошла в него, весело пробежалась по всем жилочкам, взбодрив и дав ощущение полноты жизни.

– Ищите! – повторил он. – Вам теперь никто не позволит прекратить лечение, остановить процесс. Вы поняли меня? Ищите.