Текст книги "Анаконда"

Автор книги: Георгий Миронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 36 страниц)

– Может, потому, что «женская логика»? Если это Мадам или еще какая дама, из тех, что повыше Мадам, то и логика у них, естественно, бабская. Нормальному менту не понять, – грустно усмехнулся Муромцев.

– Да, кстати, о Мадам. Мы в Греции нашли Димин паспорт. По-быстрому, через Службу безопасности президента запросили МИД в Москве...

– Почему через Службу безопасности президента? Она-то здесь с какого боку?

– А они подключились к операции. Не совсем ясно, почему. Может быть, чтобы нажить «политический капитал». Тут успех имел бы громкий резонанс. Но надо отдать мужикам должное, помогли. Да, так вот, выяснили, что паспорт Димин был направлен в свое время МИДом в Тбилиси. Это подтвердила и оперативная информация источника СБ. Что интересно, Сашко, Диме в Тбилиси сделали общегражданский паспорт на греческое имя; по нему Дима и вылетел в Афины как грек на свою историческую родину, ты понял? И там сразу же подал документы в иммиграционное ведомство, чтобы получить греческое гражданство. Надолго хотел, видно, осесть. Так понимаю, вначале Мадам ориентировала его на работу киллером ее организации в Европе. Но потом поняла, что выгоднее сдать его другим паханам. У нее пирамидки, как им и положено, стали рушиться. И ей надо было время выиграть, чтоб на нее должники из крупных криминальных структур за должками не наезжали. Она им и сдала Диму.

– Погоди, но в Тбилиси к Диме отношение неоднозначное. Он же, судя по всему, замочил и Отари, и Максуда, и Гиви Зугдидского.

– А знаешь, кто сегодня в Тбилиси первую скрипку играет? Думаешь, бывшие менты и подельники убитых авторитетов? Нет, Сашко, там тоже постепенно лидеры поменялись. И приказы там сегодня отдает Лидия Жвания, племянница бывшего «первого». И что интересно, у нее прекрасные отношения с криминальным миром Армении, Азербайджана и даже Абхазии. Вот уж поистине, для дружбы воровской нет границ.

– А при чем тут Мадам?

– А при том, что вот передо мной пять фотографий, сделанных моим сотрудником, внедренным год назад в криминальные структуры Грузии. И на них Мадам на банкете с Лидией, в бане серной...

– Погоди, как твой источник в женской бане оказался? Это уже ты загнул...

– От тебя ничего не скроешь. Источник – лейтенант милиции, но полу женского. Кстати, под псевдонимом рассказы о нашей жизни печатает в журнале «Человек и закон».

– Значит, куда ни кинь, всюду...

– Всюду Мадам. И что интересно, в Брюсселе два месяца назад ее видели с той девушкой, части тела которой были захоронены рядом с могилой Димы Эфесского... Такой вот круг. Кстати, раз уж мы ее вместе в разработке держим, намекни в Управлении по расследованию преступлений в сфере экономики или как оно у вас в прокуратуре называется, чтобы проверили, кроме «пирамид» балашихинских (я знаю, они там пасутся), еще и московский Фонд помощи одиноким матерям. Там большие деньги Мадам отмывает. Даже не подумаешь, что такие большие.

– А девочку, что убили в Афинах, топ-модель, мне жаль... Красивая была.

МОСКВА. ПОСЛЕДНИЕ ДОЖДИ АПРЕЛЯ

Дождь лил как из ведра. На улице было не просто холодно, но не по-апрельски промозгло. Это на улице. А сидеть в канализационном люке в дождливую погоду вы пробовали? Это вообще полный писец! Сверху льет, ноги даже в резиновых сапогах, мокрые, потому что вода попадает в сапоги сверху. И хотя на теле прорезиненный костюм, тело тоже мокрое. Вот тебе, едрена лапоть, закон физики! А? Почему такое происходит, что тело все в резине, а мокрое? Ответить на этот основополагающий естественно-научный вопрос кандидат технических наук Петр Степанович Решетнев не мог. Образования хватило и находчивости тоже. Он бормотал этот вопрос, заканчивая разблокировку своего, им же продуманного в лаборатории номерного завода, прибора с линией правительственной связи.

– Тут главное, – бормотал под нос Петр Степанович, – вклиниться в линию. Потом, опять же главное, снять блокировку, потом принять информацию, причем при приеме ее дешифровать. Это, как говорится, начать и кончить!

Прибор его все эти операции делал. Где-то в двух-трех километрах от него, в Кремле, некий человек говорил в трубку ВЧ слова, которые тут же зашифровывались. И мимо Решетнева проносились ничего не значащие клокочущие и клекочущие звуки, разобрать которые человеческое ухо было не в состоянии. Когда Решетнев время от времени для контроля брал наушники, он слышал лишь кваканье и клекот. Но далеко отсюда, от колодца и тоннеля связи ВЧ, вычисленного им в уютном дворике напротив дома Пашкова, абонент кремлевского говоруна все понимал. Поскольку на аппаратуре, установленной в его кабинете, был дешифратор. Слова расшифровывались на выходе из канала связи, и абонент воспринимал уже нормальную человеческую речь.

Весь фокус состоял в том, что, трудясь в лаборатории спецсвязи НИИ точного приборостроения Минобороны СССР, Решетнев изобрел прибор, который считывал зашифрованный текст и записывал на магнитофонную ленту уже нормальную речь. При этом оператор прибора, записывающий разговор, самого разговора как бы не слышал. Он слышал клекот и видел по приборам, что расшифровка и запись идут в нормальном режиме. Эту милую подробность придумал тоже Решетнев. Поскольку не просто хотел разбогатеть. Но и, став богатым, остаться живым. А так он знал минимум секретов и получал максимум гонораров. А тот факт, что этот козел Плетнев Петр Григорьевич, начальник их лаборатории, посчитал его изобретение неперспективным, это уже его проблемы. Теперь этот старый козел сидит на выкупленной за копейки бывшей госдаче, получает пенсию генеральскую и выращивает крыжовник. А он, «неперспективный» сэнээс, сидит в мокром подземном тоннеле, пристегнувшись к ржавой металлической лестнице, присоединив раскритикованный ученым советом института изобретенный им прибор к правительственной линии связи, и за каждую минуту сидения получит на свой счет в Цюрихе тысячу долларов. Так что дай Бог, чтобы кремлевские говоруны подольше сегодня говорили. Вчера он записал разговор на тридцать минут, сегодня на десять. Сорок тысяч долларов. Много это или мало? Люди, что переводят баксы на его зарубежный счет, деньги считать умеют. Раз платят, значит, не думают, что много. Они на этом заработают больше.

За окном лил дождь как из ведра. Мадам минуту-другую смотрела в окно спальни на залитый потоками воды двор, потом, словно решившись, сняла трубку.

– Перезвони мне! – только и сказала.

Через секунду заверещал сотовый, спутниковой связи, с накладкой, блокирующей прослушивание.

– Ну что, кто он?

– Миронов Сергей Петрович, талантливый физик...

– Мне насрать на его талант. Вы взяли его под «колпак»?

– Да...

– Были у него контакты с ментами, с прокурорами, с посольством?

– Нет...

– Все равно. Возьмите его за яйца.

– Кипятильник в рот?

– Да. Пусть расскажет, во-первых, что видел на острове; и во-вторых, что рассказывал об этом. Ментам, друзьям, жене.

– Жену тоже взять?

– Пока не надо. Только его.

А Сергей Петрович Миронов тем временем стоял в очереди в коридоре пятого этажа Кардиологического центра, сдавал кровь. Он готовился к операции по баллонированию. Это когда сосуды, идущие к сердцу и от сердца, как бы раздуваются, и склеротические бляшки, образовавшиеся на стенках сосудов из– за избытка холестерина в крови, словно вдавливаются в сосуды, размазываются по стенкам, давая дорогу крови. А то совсем стал задыхаться в последнее время. Перед Сергеем Петровичем стоял в очереди, прислонившись к голубой стенке, доктор технических наук Израиль Наумович Кац и глуховатым голосом рассказывал, как его заколебали инфаркты, по закону подлости, уже дважды тряхнувшие не на работе, от творческого волнения, не в кабинете начальства, от стресса, а в отпуске, далеко от Москвы.

– Я, видите ли, привык с женой, детьми и друзьями отпуск проводить на байдарках. И вот, представьте, тишина, покой, именины сердца, здоровый образ жизни, уха из свежей рыбы, ягоды, а у меня ни с того, ни с сего инфарктий или, иначе говоря, кондратий. Сколько людям проблем: везти меня до ближайшего медпункта, потом до города, выхаживать. Так что, когда у нас в лаборатории пошла хозрасчетная тема и появились деньги, мне директор института, между прочим, умница, но антисемит, сволочь первостатейная, сам предложил перевести деньги в Кардиоцентр на коммерческую операцию по шунтированию. Это десять тысяч долларов. У меня с женой в жизни таких деньжищ не было! Он мне, представьте себе, говорит: «Я, Израиль Наумович, вашего брата, в смысле евреев, не люблю, не стану лукавить. Более того, – говорит, – вроде как у каждого антисемита есть хоть один любимый еврей. Так вот, Израиль Наумович, вы не мой любимый еврей. Мой любимый еврей наш вахтер Соломон Шуфман. Но вы, Израиль Наумович, умный еврей в отличие от Соломона Шуфмана. И потому ему на операцию я бы денег не дал, а вам дам. Потому что от вас, Израиль Наумович, институту пользы больше, чем вреда». И дал, можете себе представить?

– А мне вот, наверное, придется продать дачу и старенькую «Тойоту», чтобы оплатить баллонирование. Иначе, если по страховому полису, то два года ждать. А мне все хуже и хуже. Я заявку подал или, как там это называется, просьбу о финансировании операции и в местком нашего НИИ, и в дирекцию. Надежда есть. Но небольшая.

– А вы говорили, в Корее работали. Неужто на операцию не заработали?

– Мне пришлось уехать раньше срока. А по условиям контракта в этом случае расчет*«по нулям». То есть все, что заработал, зачли за авиабилеты, проживание и т.д. И положенные премиальные, это тысяч шесть долларов, уплыли. Нарушил контракт, раньше срока уехал.

– Так плохо было?

– И это, и... Кое-что другое. В общем уехал и уехал, что теперь говорить.

– Вы извините, я юрист, – сказал стоявший за Сергеем Петровичем высокий лысоватый мужчина с короткой седой бородкой, – не юрисконсульт, следователь прокуратуры, но все же. Думаю, вас обманули. Посоветуйтесь с опытным специалистом по международному праву. Не может быть, чтобы нельзя было получить с фирмы, где вы работали, какой-то сатисфакции. Я уже завтра выхожу, последний «забор» крови. Вот вам моя визитная карточка. Позвольте, я дам вам телефоны фирмы «ЮРКИН». Там работают наши бывшие сотрудники, супруги Киселевы. У них очень классное, грамотное юрбюро. Берутся и за внутрироссийские дела, и за международные. И деньги с клиентов лишних не берут.

Старшему советнику юстиции Егору Патрикееву Сергей Петрович позвонил буквально на следующий день. Тот назначил время, когда Миронов должен был прибыть на Большую Дмитровку, 15а, в кабинет 32 на четвертом этаже. До операции оставались считанные дни, но Миронов ушел в «самоволку», выпросил у старшей сестры свою куртку, вышел за территорию Центра, доехал на автобусе до метро «Щукинская», а там по прямой до «Пушкинской». От метро «Молодежная», посчитал, ехать долго, а ему надо было успеть к ужину, чтобы «показаться» постовой сестре. За нарушение режима могли отложить, а то и вовсе отменить операцию.

В кабинете Патрикеева, кроме него, был еще и худощавый, с внимательными черными глазками улыбчивый человек в форме государственного советника юстиции III класса («прокурорский генерал», пояснил Патрикеев):

– Муромцев Александр Михайлович. Старший следователь по особо важным делам при Генеральной прокуратуре России. Будем знакомы.

Им все как на духу и рассказал Сергей Петрович про остров возле Кореи, куда ездят отдыхать российские специалисты, про то, как его завербовали на эту работу, про Мадам.

Рассказ его был внимательнейшим образом выслушан и записан с его согласия на магнитофон.

– Дело серьезное, Сергей Петрович. Я бы просил, чтобы вы дали согласие на все время нашей акции быть под охраной нашего сотрудника. Я сейчас свяжусь с «силовой структурой», новым управлением Генпрокуратуры по специальным операциям. Там есть и служба охраны. Выделим пост в Кардиоцентре, и все время вашего лечения, операции, послеоперационного «выхаживания» вас будут охранять.

– Есть такая необходимость?

– Судя по переданным вами фотографиям, есть...

МОСКВА, ТУРНИР В «МЕЖДУНАРОДНОЙ»

Зонтик не спасал. Уж на что хороший зонтик был у академика Валентина Лисенкова, покойный друг, президент малой академии социально-экономических и социально-технологических проблем, входившей составной частью в Международную академию информатизации, Володя Замлынский подарил, привез из Сеула. В Сеул они с Володей раньше ездили довольно часто. С тех пор, как с их научного направления сняли секретность, разрешили официальные контакты с зарубежными странами. По разработкам их института в Сеуле работала крупная фабрика по производству миниатюрных аппаратиков для слабослышащих.

Аппарат, изобретенный академиком Лисенковым, был хорош тем, что при минимальной модификации мог быть использован и в других технологических процессах. Например, выращенный им кристалл не только позволял значительно усилить идущий из атмосферы звук, трансформируя его в слышимый человеческим ухом сигнал даже в случае почти полной атрофии слухового нерва, но и... Ну, «это чудо, чудо». Так все говорили в институте, когда он вырастил свой кристалл и впервые показал, как сильно различается обычный лазерный луч на выходе, когда он проходит через серые алмазы якутского месторождения и южноафриканского. Об алмазах, честно говоря, Лисенков в процессе выращивания кристалла не думал. Ему было важно найти новую структурную схему. А чтобы доказать, что она новая, ему и понадобились сырые алмазы из разных месторождений. Но оказалось, что для нашего «Роскомдрагмета» его промежуточное раскрытие – просто находка. Так что о каких– то промышленных его поставках не было пока речи. Что не помешало директору института усилить финансирование их лаборатории уже на третий квартал 1997 года. Так что настроение у него было приподнятое. Тем более когда его старый друг, искусствовед, тоже академик Академии информатизации, работавший последние лет десять в Генеральной прокуратуре, Егор Патрикеев, попросил его с использованием выращенного им кристалла проэкспертировать два сырых алмаза, внешне, казалось, похожих друг на друга, как две капли воды. Он согласился и смог однозначно доказать, что один, помеченный как кристалл «а», взят из кимберлитовой трубки в Южной Африке, скорее всего на шахте «Голубая»; второй, проходивший под знаком «б», найден на шахте «Молодежная» под Якутском; его профессиональная гордость была удовлетворена. Идея, пойманная им вместе с Володей Замлынским два года назад из ничего, из воздуха, обрела плоть и кровь в его экспертной оценке представленных Генпрокуратурой двух образцов.

Почему-то Патрикеев не пригласил Лисенкова в Генпрокуратуру, в свой уютный кабинетик на четвертом этаже, где висели картины его жены Ларисы, стоял стеллаж с книгами самого Егора по истории России и истории искусства и где так славно можно было после окончания работы попить чайку (а то и с рюмкой коньяку), поговорить о жизни и литературе. Тем более что Валентин уже много лет писал стихи и другим профессиональным литераторам показывать их робел. А Егору, собрату по академии, не стеснялся. Единственным человеком из прошлой жизни, кто читал стихи Лисенкова, был академик Харитон, под руководством которого Валентин в молодости работал в Арзамасе-16. Харитон и сам не чужд был муз, писал славные песни. Но тоже стеснялся своего увлечения, и песни знаменитого ученого исполнялись лишь в его присутствии, в пустом кабинете, одним из его учеников – Валентином Лисенковым.

«Ну, да Егору виднее. Значит, нецелесообразно, как он любит говорить, – подумал Лисенков. И тут же насторожился. – А почему, собственно, нецелесообразно? Егор боится утечки информации? Тут какой-то криминал? Ему грозит опасность? Ну, да он не робкого десятка. Раз Егору в борьбе с мафией понадобилась моя помощь, я помогу».

В отеле «Международный», в роскошном конгресс-холле, где в советские времена проходили крупные симпозиумы и конференции, собрался светский и криминальный московский бомонд на «бой без правил».

«Странно, – подумал Лисенков, – если Егор боялся, что меня может отследить мафия, занимающаяся нелегальной торговлей алмазами (тут и дурак поймет – раз Генпрокуратура занялась сравнением сырых алмазов из разных месторождений, значит, налицо некая грандиозная афера, мелкими делами Генпрокуратура не занимается), и не пригласил к себе в кабинет, то почему он пригласил сюда, в конгресс-холл, где полно упитанных крутошеих молодых мужчин с толстыми золотыми цепями и массивными перстнями с «бриликами»?». Объяснение могло быть одно. Но оно было столь фантастичным, что Лисенков усмехнулся и отбросил его как совершенно невозможное. Объяснение было такое: раз Егор не побоялся пригласить его сюда, где пасутся авторитеты и «быки» преступного мира, мужской цвет мафии Москвы, то значит, аферой с сырыми алмазами занимается... женская мафия! Но женской мафии в России, по словам друга Егора, прокурорского генерала Саши Муромцева, нет.

– Ты точен, как всегда! – раздался глуховатый голос Егора за спиной. Валентин обернулся и обнял старого друга.

– Я принес подробнейший текст экспертизы. Как ты просил, даже с формулами. Хотя это, считаю, и лишнее, – прошептал Валентин на ухо Егору.

– В нашем деле, старичок, лишнего не бывает. Я привык все делать сразу начисто. Огромная экономия времени. А вдруг да на суде понадобятся формулы, если адвокаты подсудимой начнут апеллировать к науке.

– Подсудимой? Ты имеешь в виду...

– Это так, к слову. Я ничего не имею в виду. Поставь портфель вот так. Я сам возьму текст. Он в пластиковой тонкой папочке? Ага. Вот он. Не буду маячить. Просто переложу папку из твоего портфеля в свой. Вот и все. А теперь смотри. Бой обещает быть очень интересным. Приз – пятьдесят тысяч долларов. Даже в наше время, когда деньги обесценены, сумма немалая.

– Но и умирать за пятьдесят тысяч не хочется. А бьют они друг друга так, что, кажется, от одного удара помереть можно.

– Бьют не понарошку. Но вообще-то тут театр, конечно. Иначе мозги бы с нас с тобой соскребали. Не без крови, иначе билеты стоили бы дешевле.

– А ты-то как такие дорогие билеты решился купить? Не жаль?

– У меня абонемент, – отшутился Егор. – А если серьезно, у меня «черный пояс», и я большой специалист по этикету, правилам, кодексам и протоколу разных турниров, в основе которых правила восточных единоборств. Вот мой приятель...

– У тебя, несмотря на твою суровую профессию, кажется, вся Москва в приятелях... – усмехнулся Валентин.

– Во всяком случае, пока суд не докажет, что человек преступник, он может иметь право претендовать на то, чтобы быть моим приятелем. Чтобы стать другом, нужно предъявить более серьезные «верительные грамоты». Да, так вот, мой приятель-японист Сережа Духаев – один из организаторов этого турнира, пригласил меня своего рода экспертом, чтобы выявлять в организации какие-то шероховатости, не согласующиеся с международными правилами. И за это – я не могу по долгу службы брать гонорары за такие экспертизы – предоставил два абонемента на весь турнир. Так что сиди, смотри, «наслаждайся», благо что бесплатно.

– Наслаждаться тут особо нечем, уж больно жестоко бьют. Хотя ты и говорил, что частично понарошку. Пойдем лучше пивка выпьем.

Они прошли в VIР-кафе, заказали по высокой кружке темного и очень вкусного портера и со вкусом минут пятнадцать протрепались обо всяких обыденных вещах. Сюда заходили многие зрители турнира, и для того, чтобы они не теряли связи с происходящим на ринге, в кафе шла радиотрансляция из зала, где проходил турнир. Так они, уже допивая свой портер, узнали, что главный приз завоевал русский, капитан милиции Андрей Семин, второе место занял аварец Гамзат Бадасов.

– Мы победили, – с удовлетворением заметил Егор. А про себя подумал: «Гамзат – ликвидатор Мадам, ее сотрудник уже три года, а капитан Семин работал приданным в бригаде Муромцева по расследованию возбужденного Генпрокуратурой уголовного дела, где главным фигурантом проходила Мадам. Вот и выходило, что они с Сашей Муромцевым пока что в борьбе с Мадам побеждали...

ДОЖДЬ В ШВАРЦВАЛЬДЕ. МАЙ 1997 Г. АВСТРИЯ

Замок барона фон Раумница в Шварцвальде – один из самых совершенных шедевров архитектора Брандбауэра и один из наиболее сохранившихся дворцово-парковых ансамблей Западной Австрии. До 1757 года замок принадлежал императорской фамилии. Подобно другим загородным дворцам венской знати, замок, усадьба, дворец, как ни назови, все будет правильно, по планировке, композиции, изяществу, обаянию каждой архитектурной детали восходит к французским и итальянским образцам. Во всяком случае, многочисленные туристы, которые до недавнего времени посещали замок, вспоминали и о Версале, и об итальянских виллах...

Предки барона фон Раумница начали скупать участки на склонах гор вокруг замка еще в 90-е годы XVII столетия. В начале XVIII века началось строительство дворцовых сооружений для первого вельможи страны. И когда любимая племянница императора вышла замуж за фельдмаршала фон Раумница, предка нынешнего барона, император подарил молодоженам поместье Шварцвальд.

С тех пор много воды утекло в сложной системе прудов, окружающих замок и созданных на основе когда-то неприступного оборонительного рва.

Много воды обрушилось на изысканный парковый ансамбль и покатые крыши дворца. Дожди здесь не такой уж редкий гость.

Много изменений произошло за эти столетия в менталитете баронов фон Раумниц. Если предки нынешнего барона писали сонеты и сочиняли сонаты для альта и фортепьяно, для виолы– дагамба, корнет-а-пистона, танцевали грациозные менуэты и любовались живописью лучших мастеров Европы, поколение баронов, жившее в XX веке, ничем таким изысканным похвастаться уже не могло.

Барон Карл Иоахим Фридрих Иоганн Мориц фон Раумниц, один из самых богатых людей в современной Центральной Европе, в свои восемьдесят семь лет выглядел максимум на пятьдесят семь. Стройная, подтянутая фигура без унции лишнего жира, гладкое лицо, ясные голубые глаза без намека на старческую катаракту. И даже волосы, светлые, шелковистые, не имели ни одного седого.

Но это, пожалуй, были единственные достоинства барона. В отличие от своих славных предков он не выигрывал сражений, не писал стихов, картин и музыки. Он не занимался спортом, не участвовал в благотворительных акциях. И вообще, если что в этой жизни и делал, то во славу и в усладу «себе, любименькому».

Барон фон Раумниц был единственным человеком в мире, которого любил, искренне, нежно и преданно... барон фон Раумниц.

Когда врачи вынесли ему окончательный вердикт: рак, нарушение липидного обмена, распространенный остеохондроз, сердечная и почечная недостаточность, он ни минуты не сомневался, выбирая средство сохранения жизни.

Прохиндей доктор Брункс, предложивший барону средство не просто спасения жизни, но резкого улучшения ее качества, сделал правильный выбор.

Проблем с финансированием исследований, проводимых в клинике Брункса, уже не возникало.

Итак, ежедневное обменное переливание крови. И ты вечно молод.

Единственная трудность – у барона была редкая группа крови: IV, резус отрицательный.

Со всего мира специальные агенты везли в клинику Брункса в Вене, а в последние недели прямо в клинику доктора Иона Чогряну в Шварцвальде, расположенную в подвалах замка барона фон Раумница, детей с этой группой крови.

И вот уже десять лет барон не старился. Огромные деньги помогали преодолевать неизбежные трудности.

При странных обстоятельствах погиб доктор Брункс. Но сеансы переливания аккуратно продолжал доктор Чогряну. В огне пожара погибла клиника, базовая для экспериментов доктора Брункса, где отбирался и обследовался состав будущих доноров. Но и пожар в Яссах не отразился на здоровье Карла фон Раумница. Правда, на время пришлось приостановить обменные переливания ряду других пациентов Брункса и Чогряну. Но не барону. Ему каждый день исправно привозили ребенка, мальчика или девочку шести-двенадцати лет из разных стран мира и после проведения тестов и обследований состава крови делали обменное переливание. Мог идти дождь, как сегодня, или с неба падали бы жареные перепелки; мог умереть доктор Брункс или взорваться клиника в Яссах, жизнь продолжалась. Жизнь барона фон Раумница.

Этот пронырливый Франц Мейнинг с вечно потеющими ладонями... Ну, руку ему можно и не пожимать, ограничиваясь аристократическим легким наклоном головы. Но он молодец, этот Мейнинг. Нашел после пожара в Яссах другой источник. Эта Анна Ми-тро-фа-но-вна... Она просто ангел-хранитель. Приток детей из России поставлен на поток. Теперь можно не беспокоиться о будущем.

Правда, мальчишка, которого привезли вчера и кровь которого должны переливать барону завтра, опять оказался дауном. Но Чогряну утверждает, что это не отразится на качестве крови. Надо посмотреть его.

Барон приказал подать строгий деловой костюм. Он намерен посетить в подвалах замка клинику доктора Чогряну.

Барон давно запретил пускать на территорию замка туристов. В парке, во дворе замка, в его залах было прохладно и пусто.

Он прошел мимо портретов его предков кисти Веласкеса, Рейнхарта, Раубсбоха и фон Крейнера. Разные эпохи, разные костюмы, оружие, драгоценности, а лица одни. Словно один и тот же человек в костюмах различных эпох. Удивительное дело – гены, наследственность.

Кровь в бароне давно была чужая. Вся. А гены – старинные, связывающие его с несколькими поколениями европейской знати.

Ион в белоснежном халате встретил его при входе в клинику, сам открыл, набрав ряд сложных шифров, массивные двери, проводил в коридор, в котором шесть дверей вели в крохотные палаты для доноров. Из шестерых пациентов клиники уже трое были дауны.

– Куски мяса. У них мозги, как сметана, – пренебрежительно заметил барон, разглядывая пациентов через дверные «глазки». – Никаких мозгов, только подкорка. У них что, и родители были такие придурки?

– Нет, конечно. Синдром дауна – самое древнее и загадочное явление, – пояснил Ион Чогряну. – Оно не зависит от наследственности, образа жизни родителей и экологии, как некоторые думают. Здесь бывали дети рабочих и интеллигентов, умных и глупых, богатых и бедных. Объясняет их лишь группа крови, которая нужна для вас, ваше сиятельство.

– Ну, ну, не льсти, сиятельство – это князь, принц, а я барон. Достаточно ваше высокопревосходительство. Значит, даун может родиться у любой женщины?

– Да. Но чем старше мать, тем больше риск. Причина даунизма – некий хромосомный сбой. У человека с синдромом дауна во всех клетках организма присутствует одна лишь хромосома. Впрочем, даунизм – это даже не заболевание. Это скорее своего рода генетический брак природы. Злой каприз или нелепая ошибка, которая не поддается изучению и исправлению.

– Не поддается изучению... – задумчиво пошамкал сухими губами, закрывавшими роскошные фарфоровые зубы, барон фон Раумниц. – Но нет ли опасности, что кровь дауна, перелитая мне, внесет хромосомный сбой в мой организм?

– Думаю, такой опасности нет...

– Думаете или уверены?

– Уверен.

– Вы знаете, чем рискуете?

– Знаю. Но и выигрыш велик.

– А нельзя ли обойтись нормальными детьми? В конце концов, з« те деньги, что я плачу, можно было бы найти в таком большом мире, как наш, и нормальных детей с IV группой, резус-фактор отрицательный...

– Да, конечно. Но... Я провожу один принципиально новый эксперимент. Кто знает, может быть, потянет на Нобелевскую премию, – хищно обнажил мелкие, острые, как у пираньи, зубки Ион Чогряну. – Дело в том, что однажды, год назад, мне попался ребенок-даун, я перелил его кровь банкиру Полю Де– мюрье. И после первого же переливания у банкира остановился рост раковых клеток. После десятого переливания, а я стал сознательно искать даунов для банкира, раковая опухоль, уже охватившая почти всю поджелудочную железу, рассосалась. Вы понимаете?

– Почему вы мне об этом раньше не говорили?

– Но ведь это эксперименты. Пока эксперименты. Хромосомная ошибка, введенная в организм нормального человека, вносит сбой в непонятную нам активность раковых клеток. Я вам переливаю кровь даунов уже год.

– Я об этом не знал, – растерянно выдавил барон.

– А зачем пациенту знать все секреты врача? Главное – результат. Я очень осторожен с вами, барон. И потому чередую кровь обычных детей и даунов. Не рискую. Но факт остается фактом, у вас был неоперабельный рак предстательной железы. Сегодня на месте раковой опухоли крохотная аденома. Но и она рассосется с недели на неделю.

– Потрясающе! Интересная у вас профессия, доктор. Покажите мне этого... ээ-э, пациента, с которым мы будем «меняться кровью» завтра.

Барон прильнул к дверному «глазку».

– Он что, китаец?

– Нет. У даунов раскосые глаза. У всех. Независимо от расы. Потому их нередко зовут «монголами». Британский медик Джон Лэнгтон Даун, первым в 1866 году описавший признаки этого явления, связывал форму глаз детей, больных этой болезнью, с недоразвитостью монгольской расы...

– Но ведь представители черной и желтой рас недоразвиты и на самом деле... И не говорите мне про технологии японцев. В массе своей черные и желтые – ублюдки...

– По иронии судьбы, чистый ариец Даун дал название болезни, или хромосомной ошибки, если угодно.

– А по иронии судьбы у меня не могут проявиться признаки недоразвитости монголов? – спросил озабоченно барон.

– Исключено, – успокоил его Ион Чогряну. – Я уже говорил, ошибка не переносится в чужой хромосом при переливании крови. Шанс на это один из миллиона. Но даже если бы это произошло, чисто арийский организм переборет вмешательство извне, выправит ошибку.

– Правда ли, что дауны отличаются задержкой в развитии, и физическом, и умственном, что у них нарушены функции желез внутренней секреции?

– Ну, это не совсем так. Среди даунов не может найтись Нильс Бор или Пикассо, Бетховен или... фон Раумниц... У них нередко бывает врожденный порок сердца, живут они недолго. Но кровь их вполне годится для переливания. Что же касается интеллекта, то они все понимают, порой очень тонко чувствуют окружающую действительность, человеческие отношения. Они, как правило, милы, добры, незлобивы, немстительны, доброжелательны, отзывчивы, благодарны.

– Вас послушаешь, захочется отпустить на свободу этих несчастных.

– Я уже говорил, среди фон Раумницев не может родиться даун. Вы не можете быть столь добры... в ущерб себе. Для вас кровь даунов – панацея.

– А... Черт с вами. Готовьте этого печального дауна к переливанию...