355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Георгий Миронов » Анаконда » Текст книги (страница 29)
Анаконда
  • Текст добавлен: 16 октября 2016, 23:34

Текст книги "Анаконда"


Автор книги: Георгий Миронов


Жанр:

   

Боевики


сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)

Мадам дала знак, и рабочие-корейцы начали загрузку в самолет ящиков с порошком. Тем временем другие рабочие набивали джип ящиками с матрешками, начиненными сырыми алмазами. Когда обмен товаром закончился, Мадам дала знак корейцам везти товар на фабрику, а летчику с японского самолета и русскому бригадиру охраны улетать на материк. Операция была закончена. Завершив инспекцию, Мадам села в машину. «Домой».

Однако «домой» сегодня значило не «Россия». Ее дом на острове. Оказавшись в спальне, она оттолкнула пристававшего с поцелуями референта. Какая-то мысль беспокоила ее. Она вызвала Лю-Шаоци:

– Скажи-ка, любезный, видеозапись на аэродроме ведется постоянно, как я приказывала? Так, что муха не пролетит незамеченной? Пришли мне сегодняшнюю видеокассету. Посмотрю на сон грядущий.

Под утро ей опять приснилось мужское бородатое лицо. Узкие губы кривились в глумливой усмешке, хитрые глаза смеялись, в лунном свете маслено переливалась соболиной спинкой высокая боярская шапка. Ставшее даже знакомым за последние полгода мужское лицо могло появиться в любой момент, в любой части ночи, в начале, середине или конце сна. Обычные сны для нее кончились. А кошмар был всегда один и тот же. «Змея, змея... – повторял мужик в боярской шапке, дробно смеялся и добавлял: – Но вашим костылем не служу я...»

Что было совершенно непонятно. И потому особенно страшно.

5 АПРЕЛЯ 1997 Г. КИЛЛЕР ПО КЛИЧКЕ МАТРЕНА.
КОЛЛЕКЦИЯ ПРОЛОНГЕТТИ

Суббота 5 апреля улыбнулась каждому участнику этой кровавой драмы по-разному.

Лучше всех день начал Луиджи Пролонгетти. Из Милана позвонил сын. Марио получил степень «дотторе» по юриспруденции в Миланском университете, интересное предложение о переходе в «Фиат» начальником международно-правового управления; у внуков тоже все было в порядке.

Потом приходящая прислуга-кухарка Анна Петровна Сергачева совершенно неожиданно продемонстрировала вдруг проснувшийся талант в приготовлении мясного и томатного соусов для спагетти. Три года Луиджи учил упрямую русскую тетку, как готовится соус для спагетти. И ни в одном глазу. Сергачева, в прошлом повар ресторана «Олимп», прелестно готовила супы, отлично жарила мясо, виртуозно пекла русские пироги.

Но соусы для спагетти были чем-то запредельным для ее интеллекта.

И вдруг. Именно сегодня, ко второму завтраку (ленчу, как его ни назови, хоть ранним обедом, но в двенадцать уже хочется есть, особенно если завтрак был легкий, «Континенталь»), она подала превосходное спагетти. Не жесткое, но и не переваренное. А к нему соусы, томатный и мясной с сыром, – лучше и мечтать нельзя. Объедение!

У Луиджи была легкая склонность к полноте. Год назад, пока русский президент не похудел в результате сердечной операции и происков врагов, они были как родные братья – рослые, плечистые и брыластые. Сегодня Луиджи остался таким же, а вот Боряшка сдал слегка. А все потому, что не ест спагетти. Надо будет позвать его на обед. Теперь, когда упрямая Анна освоила наконец соусы.

Луиджи навернул пару солидных порций спагетти, обильно поливая их то одним, то другим соусом, подсыпая сверху мелко покрошенный терпкий сыр и зелень. Все это благолепие запил парой стаканов доброго красного итальянского вина. Слава Богу. Теперь нет нужды возить вино и спагетти из Милана: все можно купить здесь, в Москве, и не обязательно за валюту. И совсем не только в «Березке», вокруг которой вечно ошивались криминальные элементы и строгие ребята из КГБ. В любом магазине. Хотя бы тут же, на Кутузовском.

Жена была у косметички. Луиджи отпустил Анну Петровну на ее любимый Тишинский рынок в свободный поиск чего повкуснее.

Уютно устроившись в кресле, расставил на журнальном столике с десяток серебряных табакерок XV – XIX веков и, осторожно беря их в руки, рассматривал каждую через лупу минут но пятнадцать.

Здесь были купленные у коллекционеров и в антикварных магазинах русские, французские, немецкие, итальянские и испанские табакерки.

Особенно он, однако, любил работы русских мастеров.

В 1965 году Луиджи закончил университет во Флоренции, русское отделение.

Первый русский роман, который он прочитал на итальянском языке, – «Евгений Онегин». А первый роман, который прочитал на русском уже здесь, в Москве, – «Криминальная коллекция». О русских бандитах, промышляющих ограблением коллекционеров, хищением антикварных вещей из музеев. Такое есть и в Италии. Но масштабы, масштабы...

Луиджи обожал свою коллекцию и даже представить себе не мог, что вот это собрание, сложенное на протяжении почти тридцати лет, может стать добычей какого-нибудь грабителя или недобросовестного коллекционера, «заказавшего» его коллекцию бандитам.

А вот в музее он свою коллекцию представлял. Вполне возможно, что со временем подарит он свою коллекцию родному Милану или, чем черт не шутит, Москве. А то и так: европейскую часть коллекции отдаст Милану, а русскую – Москве. Благо что тут есть уже и федеральный музей частных коллекций, п московский городской музей личных коллекций под патронатом Международного ордена святого Князя Константина.

В коллекции Луиджи были стопки и рюмки из серебра, стаканы и подстаканники, флаконы и колокольцы для вызова прислуги, и колокольцы для царской соколиной охоты, и серебряные колокольчики, по преданию, с шутовского колпака карлицы-шутихи времен царствования Анны Иоанновны... Чего тут только не было! Но все это оставалось в сейфе, широко раскрытая дверца которого в эту минуту позволяла увидеть на трех полках почти все собрание Луиджи.

А вот на журнальном столике стояли только серебряные табакерки.

Он с улыбкой вспомнил, как впервые увидел русские серебряные табакерки. Это произошло, когда ему стукнуло лет двенадцать. Тогда он собирал, как многие мальчишки, монеты и марки, часто бывал в антикварных лавчонках. Благо что сенатор, его отец, обладал недурным наследственным состояньицем. Денег на увлечение ребенка не жалели. Тогда, еще в Риме, он впервые увидел на витрине антикварного магазина, русскую серебряную табакерку и был покорен строгостью, изяществом, изысканностью работы. Когда вырос, во Флоренции познакомился с графиней Шуваловой и в ее салоне впервые увидел работы самого Фаберже, придворного ювелира русских царей.

С тех пор Луиджи, кроме вообще серебряных вещиц, кроме вообще табакерок, еще и целенаправленно коллекционировал все русское – серебро, фарфор, монеты, ковры, драгоценности.

Серебряную русскую чернь он ставил очень высоко. Причем ценил не только мастеров столичной мастерской Фаберже, но и безымянных ремесленников Русского Севера: Вологды, Великого Устюга.

Гордился, что у него есть серебряная тарелка, подобная хранящейся только в Оружейной палате, и что его серебряная табакерка с мелкими брильянтами работы Пряхина аналогична такой же, выставляемой в Эрмитаже.

Сытная еда, хорошее вино, благодушное настроение сделали свое дело: табакерка выскользнула из левой руки Луиджи на мягкий синий велюр дивана, из правой руки свесилась лупа на длинной серебряной ручке, глаза его закрылись. Он задремал.

Тем временем Екатерина Васильевна Аликова сидела на кухне и плакала: ее «кинули».

Год назад она была вынуждена оставить Институт зерна и перейти в некое СП, занимавшееся производством отличной русской хлебной водки. Вроде бы по специальности перешла. Но СП почему-то вскоре лопнуло. То ли рэкетиры наехали, то ли государство. Даже в НИИ свой на несчастные четыреста тысяч вернуться было нельзя, ее ставку сократили. Подрастали две внучки, у дочери зарплатенка невелика, у зятя – еще меньше. «Бедной старушке хоть... щукой становись», – грустно шутила интеллигентная Екатерина Васильевна, избегавшая даже в мыслях неприличных уподоблений.

И стала Екатерина Аликова, высококвалифицированный специалист по зерну, не менее высококвалифицированным специалистом по мехам.

Не на фабрике, не в магазине. В челночном бизнесе – возила в Россию шубы из Греции.

Уже год. И неплохо на этом зарабатывала. И себя, и дочь в натуральные шубки нарядила; наконец-то отселилась от семьи дочери, купила себе скромную однокомнатную в Митино. Тоже обманули, конечно, доверчивую интеллигентную дамочку: денег взяли больше, чем положено, а квартира оказалась дальше от метро и хуже по планировке, чем обещалось. Но отдельная.

Чтобы расплатиться, согласилась отдать все имевшиеся в наличии деньги «в рост». Ее «кинули». А в квартиру уже почти что въехала. Отдавать 54 тысячи долларов, а в наличии – четыре... Где интеллигентной даме без мужской поддержки взять в одночасье пятьдесят штук? Если на панель, уже поздно, а на кладбище рано? И вообще жизнь только начинается, и художник-график Арнольд Фролович готов, кажется, сделать ей предложение?

То-то и оно. Действительно, на безрыбье и сама щукой станешь.

Екатерина Васильевна была талантливым химиком. Занялась реставрацией старинной бронзы. Получилось. Пару раз отреставрировала коллекционные вещицы иностранцам. Заплатили баксами.

Платили хорошо. Но, во-первых, шубами можно больше заработать. Во-вторых, и шубами, и реставрацией заработать можно, но медленно. А тут деньги вносить нужно срочно. И Екатерина Васильевна согласилась на предложение знакомого искусствоведа, который давал ей вещицы на реставрацию, пойти вместе с двумя молодыми людьми в некую квартиру; двое молодых людей вскроют сейф; искусствовед определит, те ли вещи в сейфе, которые оговорил заказчик; а Екатерина Васильевна скажет, возможно ли их отреставрировать, чтоб стали как новые. Всего и делов. Ей объяснили, конечно, что никакого криминала тут нет, что вещи эти принадлежат сыну коллекционера, что все равно перейдут к нему по наследству. Но он вроде как хотел бы знать, подлинные вещи, стоит ли их реставрировать и на сколько можно после реставрации рассчитывать на приличном зарубежном аукционе.

И конечно, Екатерина Васильевна, хотя и была доверчивым романтиком, подозревала, что дело нечисто. Но мысли эти от себя гнала. Но... Деньги были очень нужны. Позарез.

И она пошла...

Говорят, первый раз страшно. Неправда. И второй – тоже. И третий

Екатерина Васильевна втянулась. И каждый раз трепетала до жути, до дрожи.

Вначале ей еще вешали лапшу на уши насчет экспертизы относительно будущей реставрации, а потом перестали.

Показали ее Мадам. Та посмотрела на нее проницательно:

– Дамочка трепетная, будет гнуться, но не сломается. Наш человек! Загружайте по полной мере.

И Екатерину Васильевну «загружали». Работала она с братьями Вайнонен, непревзойденными мастерами несанкционированного проникновения в квартиры и хорошо укомплектованные сейфы. После того как братьев взяли на операции, где они были без Екатерины Васильевны, они, конечное дело, никого из организации не выдали и тихо убыли отсиживать свой срок в Мордовии. Месяц работала Екатерина Васильевна с Фросей-лифтершей. У той был свой «роман», своя легенда. Она звонила в нужную квартиру, будучи одетой в спецхалатик обслуживающего персонала, просила о каком-нибудь пустяке, прыскала хозяину или хозяйке в лицо из газового пистолета и дальше по обстоятельствам. Сейфы вскрывать она не умела. Когда Екатерина Васильевна ходила на дело с Фросей-лифтершей, они брали картины, графику, серебряное литье, бронзу, что на виду висело и стояло. Дело Екатерины Васильевны отобрать наиболее ценные вещи. Вот так, начала как химик-реставратор, а стала профессиональным почти что антикваром и искусствоведом.

Ее узкой специализацией были бронза и серебро. Тут она возраст вещиц и их примерную стоимость определяла с точностью до десяти баксов и двадцати лет.

Она давно отдала те злополучные пятьдесят тысяч и заработала еще 50, дабы поменять дочке их «хрущобу» на трехкомнатную в хорошем районе. А в обмене этом квартирном такая зараза, такая дрянь везде. Так и норовят «кинуть». Вначале надо квартиру купить, потом свою продать, обернуться и раздать долги. Тут уж и мебель можно покупать.

Таким трудом, с такой опасностью, с таким страхом заработала она эти пятьдесят штук баксов, добавив на восемнадцать тысяч «зеленых» облигаций и ценных бумаг. И что? И «кинули» ее опять. Как девчонку «кинули»! Ни квартиры для дочки. Ни пятидесяти тысяч баксовой «капусты». Ни ценных бумаг и акций.

Все сначала. Поплакала Екатерина Васильевна, поплакала и стала собираться на дело. Дело предстояло непростое – взять на Кутузовском коллекцию старинного серебра. Ее дело – отобрать серебряные табакерки. На них в Стокгольме хороший покупатель есть. А уж дело Матрены – проникновение в квартиру, нейтрализация хозяина, обеспечение безопасности. Вот у кого в этот день не было никаких проблем, так это у Матрены. Она настолько привыкла ходить на задания, что волнения не испытывала, даже если ей предстояло замочить в один день троих.

А тут «говна-пирога», всего один мужичонка, итальянец. Итальяшек она видала по телевизору. Мужчины они хлипкие, куда им до Матрениных ладошек – как врежет с размаху по ушам с двух сторон – мысли вон.

Проснулась Матрена поздно. Отварила три пачки пельменей в большой кастрюле. Потом вареные – на огромную сковороду, па масло сливочное бросила. А все одно не поместились, хотя сковороду она специально самую большую у Васьки-цыгана заказывала. Трижды пришлось жаренки снимать и снова накладывать, потому что, пока варила, решила: трех пачек будет мало. Сварила еще две. Работа предстояла хотя и знакомая, но тяжелая. Так что покушать надо плотно.

Конечно, пять пачек покупных пельменей – это не пять пачек домашних. Так что ела Матрена с хлебом. Вышло сытнее. Пельмени на сливочном масле подрумянились, смачно хрустели па зубах, вызывая воспоминания детства, когда отчим, армянин Тигран Хачатрян, баловал ее мать и саму Матрену жареными пельмешками. С тех пор и пристрастилась.

Испив чайку, Матрена еще с полчаса посидела у окошка, пусто и тупо глядя на улицу. По улице с трезвоном пробегали трамваи, то один в одну сторону шасть, то другой в другую. Соседи выводили на выгул собак: каких только пород нет на свете!..

«У собак все, как у людей, – пришла через минут пятнадцать к глубокому философскому выводу Матрена, – тоже, пока нужду не справят, никакого интереса у них к жизни нет. Опять же в отношении полов: мужики собачьи так и норовят сзади пристроиться. Кобелины проклятые!» Хотя, в отличие от людей, по наблюдениям Матрены, кобели хоть какие-то при этом слова на ухо подругам шепчут.

Матрена поковыряла зачиненной спичкой в зубах, отметила с улыбкой, что чокнутый Равиль Мустафьевич из 56-й квартиры опять свою любимую кошку Тирану вывел на поводке, как собаку. Все боится, что сбежит от него Тирана к залетным котам. И стала собираться.

Надела кожаную куртку, проверила, как закреплены изнутри на специальных петлях молоток и большой кухонный нож, осмотрела перчатки, чтобы целенькие были, чтоб никаких дырочек (через которые может остаться рисунок пальца) или там петелек, которые могут зацепиться, оставить на месте акции ниточку. Матрена не была опытным криминалистом, но хорошо усвоила советы нанятого для инструктажа бригад капитана из милиции, как надо готовиться к делу, чтобы следов не оставлять.

Надела черный берет, да и поехала на «стрелку», на улицу Чайковского.

Дикая Люся, которой сегодня предстояло убрать двух исполнительниц по окончании акции, встала как обычно рано, сделала зарядку, приняла контрастный душ и сварганила себе грандиозную яичницу с помидорами, сосисками, луком зелененьким и сыром тертым. Очень хотелось выпить: нервишки стали пошаливать. Но пить не стала, а проверила свой «глок». Разобрала на части, протерла, снова собрала, проверила, как быстро и легко накручивается на ствол «глушняк» новой модификации. «Звук так же глушит, а длиной вдвое короче, да и полегче старого будет намного», – с удовлетворением подумала Дикая Люся. Она еще успела по «видаку» посмотреть американский боевичок. Там много без толку бегали и неточно стреляли. Любители, что с них взять. Люся без толку не бегает, а когда стреляет, то попадает. Проверила обойму – полна. Но ей-то понадобятся всего две пульки. Она ведь не промахивается. Однако ж правила игры требовали полной обоймы. Люся выпила на дорогу чашку кофе, присела, чтоб все путем, и, накинув на милицейский китель легкий голубой цивильный плащ, вышла из квартиры. Машина, старенький «Лендровер», была в порядке. Во всех отношениях. Кроме одного – на нее не было документов. Поскольку машина была угнана «шестеркой» организации два часа назад в

Строгино, с улицы Твардовского. Хозяин вряд ли заметил. Время есть. Только ехать надо тихонько, ментам не попадая. А и попадет, с ее то ксивой ментовской да обаянием выкрутится. Правда, ксива тоже фальшивая. Зато улыбка у Люси настоящая. Пронесет.

Екатерина Васильевна встретила Матрену на углу Чайковского и Нового Арбата. Перемигнулись. Знакомы были, но, конечное дело, не дружили. Надобности такой, слава Богу, не возникало. Они друг другу не нравились. Слишком разные у них были судьбы. Екатерина Васильевна добавила бы от себя: и менталитеты. Матрена этого добавлять бы не стала. Хотя слово это и слыхала, вникнуть в его суть не могла.

Обговорили акцию. Да и отправились на место.

Как договорились с итальянцем по телефону, Екатерина Васильевна трижды позвонила в звонок, укрепленный возле массивной металлической двери. «Такую только тротиловыми шашками и взрывать, – усмехнулась Матрена. – Видать, не везде силой, кое-где и умом надо брать». Она дождалась, когда Екатерина Васильевна откликнется на вопрос из-за двери: «Кто там?» словами: «Это я, Нинель, принесла вам табакерку XVIII века работы Гюнтера Хаккершнулера», встала за дверь и заранее расслабила мышцы рук; мышцы же ног, наоборот, напрягла. В момент нейтрализации хозяина у нее должна быть упертая стойка.

Как только дверь стала открываться, Матрена повелительно кивнула Екатерине Васильевне, та метнулась к противоположной на лестничной клетке двери и одним движением залепила смотровой «глазок» заранее доведенной до нужной кондиции жвачкой.

Луиджи открыл дверь шире и сделал шаг навстречу Екатерине Васильевне, державшей серебряную табакерку на вытянутой ладошке, стыдливо, как продающая фамильное серебро по большой нужде русская княгиня.

Луиджи сделал еще шаг. Тем временем Матрена широко развела руки и с двух сторон со страшной силой соединила их на ушах несчастного итальянца. Была она, несмотря на рослость Луиджи, на полголовы его выше, так что упражнение сие не заставило киллершу вставать на пуанты.

Луиджи мгновенно потерял сознание, из ноздрей потянулись струйки крови. Когда Матрена, подхватив обмякшее тело дипломата, втащила его в квартиру и опустила на серый персидский ковер, кровь пошла у собирателя табакерок и из ушей.

Матрена приложила палец к его запястью: пульс не прощупывался. Потрогала за шею. Как ей показалось, в сонной артерии тоже была тишина.

– Готов, – удовлетворенно бросила она сомлевшей Екатерине Васильевне.

В их деле так иногда бывает: уж повезет, так повезет.

И действительно. В подъезд вошли, когда консьерж (или как там его? Раньше-то прапорщик КГБ в подъезде дежурил, а сейчас не поймешь кто) «на минуту буквально» отлучился. Так что не засветились. В квартиру проникли тоже без шухера. Ни соседи не выскочили с мусорным ведром или неписанной собачкой, ни сам хозяин не нашумел. Чисто.

А вошли в кабинет хозяйский – сейф настежь. Вот уж везенье. Матрене возиться с отмычками не придется. А ведь могло бы и так случиться, что пришлось бы брать лишь то, что снаружи. Не всякий сейф Матрене подвластен, она не по этой части. А те, кто по этой, все сидят.

Такие дела. А тут на тебе... На столике журнальном все те табакерки, которые Екатерине Васильевне были «заказаны», в сейфе еще штук тридцать серебряных вещиц, мутотень всякая ножички для разрезания бумаг, чарочки, стаканчики, наборы для трубки, кинжальчики, зеркальца в серебряной оправе, пять фигурок животных из серебра.

Все и взяли. Что серебряное. Поскольку серебро заказывали. А с остальным барахлом и мараться не стали. Денег же в сейфе не оказалось. Жаль. Деньги разрешалось исполнителям брать себе в любом количестве. Деньги ж не пахнут и не светятся.

Но денег не было.

А вещицы заказные Екатерина Васильевна аккуратно упаковала в полиэтиленовые мешочки, потом все сложила в дерматиновую неказистую хозяйственную сумку.

Вышли опять незаметно: то ли все так быстро произошло, что подъездный охранник еще не прописался, то ли опять приспичило. Бывает. А им удача. Вышли из подъезда вместе, а потом – в разные стороны.

Дикая Люся знала, что Екатерине Васильевне идти пешком минут десять по Кутузовскому до места встречи с курьером, которому она по паролю должна передать сумку. Она ее и отпустила – успеется. Почапала за Матреной.

Матрена двинулась размашистым шагом в сторону подземного перехода, спустилась в него, на минуту задержалась у молодой молдаванки, торговавшей красными яблоками, купила с килограмм, но, поскольку сумки у нее не оказалось, взяла все яблоки своими могучими размашистыми пятернями и, откусывая сразу от двух яблок, не спеша двинулась под землей. Завернув за угол, услышала за спиной окрик начальственный:

– А ну-ка, подождите, гражданочка!

Матрене бояться нечего. Она остановилась. К ней шла, строго глядя в глаза, молодая мужиковатая блондинка в милицейском, несмотря на холодрыгу, кительке.

– Вы почему у спекулянток продукты покупаете?

От такой ментовской наглости растерялась даже видавшая хамов Матрена. Она глупо улыбнулась, расставила руки с полными яблок ладонями и промычала в свое оправдание что-то нечленораздельное.

Бабенка в ментовском кителе ухмыльнулась, вытащила из-под висевшего на левой руке плаща пистолет с глушителем, направила его точно в сердце Матрены и трижды нажала на курок. Три хлопка. И нет Матрены.

А ведь хороший была киллер. Только очень заметная. Ее запомнили на прошлом деле, дали приметки в МУР и в прокуратуру. Нужный человечек перезвонил Мадам. И Матрена была приговорена.

А Дикая Люся накинула на плечи плащ, взяла из ладони неуклюже лежавшей на ступенях Матрены яблоко, протерла носовым платком, надкусила, сморщилась и, выплюнув откушенный кусок и отбросив яблоко в сторону, со словами «терпеть не могу сладкое», пошла назад, мимо молдаванки, обратно на ту сторону Кутузовского, по которому сейчас семенила на встречу с курьером Екатерина Васильевна.

Екатерина Васильевна торопилась, кутаясь в капюшон кожаной куртки, одной из первых, привезенных ею в качестве «челнока» из Греции.

В Греции все есть. В Греции сейчас тепло.

Она вдруг почувствовала к себе ужасную жалость. Вот ведь надо же, чтобы так все нескладно: мать умерла, отец женился на другой, у дочери своя семья, никому она не нужна, если честно, даже этому бородатому графику не нужна, ему надо, чтобы она ему борщи готовила, пока он свои церкви на линолеуме режет.

А тут еще холодрыга. Ноги мокрые. И мужика этого итальянского жалко, если помер. А если не помер, то себя жалко, перескажет ее приметы ментам (не заметила, как все чаще стала пользоваться лексиконом урок из бригад Мадам), а те на след. И не так страшно, что арестуют. Хотя, конечно, позор! И даже не то обидно, что дочка может отказаться от матери-уголовницы. Хотя ведь не против была, пока мать куртки и шубы возила, семью кормила. Но, с другой стороны, ведь и не просила мать ни о чем, не просила... А вот страшно. Мадам посчитает, что засветились они с Матреной, да и пошлет за ними кого. Как это у них называется? Чистильщика... И тогда все... полный туман с переходом в закат. И в тюрьме живут люди. А срок ей дадут небольшой. Она никого не убивала. Она всего лишь эксперт. А вот нож под сердце, когда холодное лезвие с острой болью проникает в тело все глубже, все глубже, пока холод не сожмет сердчишко в последний раз... Страшно!

Вот и курьер – седой господин лет шестидесяти пяти, хорошо одетый, благообразный. Стоит возле приоткрытой дверцы машины. И машина хорошая. Не новая, но на ходу, в рабочем состоянии, ухоженная.

– До «Бородинской панорамы» посылочку бабушке не захватите? – спросила Екатерина Васильевна.

– А чего не захватить, если бабушка заметная, а посылка приметная?

Отдала. Старик уехал. Постояла минуту. И умерла. Выстрела она не слышала. Пуля вошла в сердце, и сразу стало холодно.

Последнее, о чем успела подумать: «А в Греции сейчас тепло...»


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю