Текст книги "Анаконда"

Автор книги: Георгий Миронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)

25 МАРТА 1997 Г. КРОВЬ НА КАМНЕ.
ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО

Мищенко вытер холодный пот.

Чтобы такое произошло в их городе, который пока что обходили и коррупция, и мафия, и приписки в милиции!

Подозрение насчет возможной продажности Петруничева он отмел сразу.

Халатность? Обычная халатность?

Скорее честь мундира спасал. Типичная цеховая круговая порука. Так и вышло. Когда задержанный на вокзале Авдеев около четырех часов ночи был доставлен к дежурному по горотделу внутренних дел, то последний, не желая утруждать себя вызовом понятых, обыск задержанного произвел единолично.

Ну, не знал старлей, что дело-то обернется обвинением в убийстве. Что задержанный, в сосиску пьяный плюгавый мужичонка окажется главным подозреваемым в двойном убийстве.

Сроду таких ужасов в их городке не было. Так, в лучшем случае морду набьют. А чтобы убивать женщин, с изнасилованием, с особой жестокостью, с ограблением... Никак он не ожидал.

Когда же прокурор города и следователь Деркач стали настойчиво требовать предоставления им протокола обыска, дежурный «оформил» таковой задним числом.

Петруничев тут оказался пристегнут сбоку припеку. Он знал, что протокол обыска фальсифицирован и что, дойди дело до суда, все рассыплется, а значит, и в его работе – брак.

Но старлей был родным братом Верки, его первой жены, изменившей ему, пока он в армии служил, и потому безжалостно брошенной после дембеля. И подставлять Серегу, Веркиного брата, под дисциплинарное взыскание – все равно что мстить их семье спустя столько лет.

Ну и честь мундира тоже со счетов не сбросишь.

С Петруничевым, как и с Серегой Кузьминым, в своих структурах ментовских разберутся.

У прокурора города о другом голова болит.

С одной стороны, Авдеев отрицал причастность к изнасилованию и убийству двух женщин, с другой – не мог толком объяснить, как к нему попали изъятые у него предметы.

– А я, гражданин начальник, за эти «предметы» не ответчик. Пьян был, это помню. А как они у меня оказались, не помню.

– А вы напрягите память, Авдеев. От правильного ответа зависит не только ваша свобода, но, возможно, и жизнь...

– Ты мне горбатого не лепи, начальник. Мокруху шьешь?

Не выйдет.

– Вроде бы в вашем деле нет следов пребывания в зоне, а по фене ботаете, как заправский уркаган.

– Извините, гражданин начальник. Это я так. А что насчет фени, так я в конвойных войсках служил. Срочную. А там, в зоне то есть, все на одном языке говорят. На матерном пополам с феней. Иначе, если общего языка не будет, как друг друга поймешь? Верно?

– Не думаю. А по-русски не пробовали?

– Так там ведь и в роте охраны, и в зоне и чучмеки, и чурки косоглазые, лица, как сейчас говорят, кавказской национальности. С ними как? Только на фене пополам с матерком. Не, иначе нельзя, гражданин начальник. Сигаретку разрешите?

– Да у меня «Ява». А вы, похоже, к дорогим привыкли?

– Обижаете, гражданин начальник. Нам дорогие и не по карману, и для здоровья вредны.

– Это почему?

– Потому что зарплату на фабрике за февраль еще не давали.

– Это я знаю. А может, какой побочный заработок?

– Какой? Не смешите. Если к «комкам» ящики с продуктом подтянешь, так за это постоянная фиксированная плата – пузырь. А сигаретки уж какие попроще.

– А почему сказали, что дорогие, скажем, вот такие сигареты, .. Мальборо», вредны для здоровья? Тут фильтр двойной очистки.

– А бумага?

– Что бумага?

– Бумага в американских, сказывали, химическая, искусственная, вредная очень для здоровья.

– А у нас?

– А у нас из деревьев делают. Полезная, значит.

– А чем искусственная плоха?

– От нее кашляешь сильно.

– Так вы, вон, и от нашей кашляете.

– Не, я не от нее. От простуды кашляю.

– А как объясняете, что на этих вот окурочках ваш прикус?

– Не понял, гражданин следователь, чего мой?

– Прикус.

– Это как?

– А так! Вот данные экспертизы: на представленных окурках сигарет «Мальборо» оставлен характерный прикус. То есть след зубов, свидетельствующий, что у курившего один из передних зубов стоит косо или травмирован. Вот снимок вашей верхней челюсти. Его нам передали из санчасти фабрики.

– Они что хочешь за деньги передадут.

– У нас все без денег.

– Без денег – хреново. Я раз месяц жил без денег, ну, доложу вам...

– Не отвлекайтесь, Авдеев. Вот снимок вашей челюсти. Вот снимок окурков сигарет «Мальборо».

– О, здоровая какая! Такую бы сигаретину засадить.

– Это с увеличением.

– Да я один хрен такие не курю. От них кашляю.

– Но как вы объясните, что прикус на окурках соответствует конфигурации вашей верхней челюсти.

– Чего?

– Чего-чего... Ваш окурок?

– Никогда в жизни.

– А как сходство объясняете?

– Не могу знать, был сильно выпивши. Главное, закусь была хорошая! Я особенно под водку уважаю рыбу в томатном соусе и квашеную капусту. А выпили, и полный отруб. Двух баб, с которыми пил, помню. А боле ничего. Извиняюсь, конечно.

– Их перстни, ключи нашли у вас?

– Не могу знать. Может, и подбросили. У ментов это сколько хотишь.

– Не вспомните ли, Авдеев, может быть, кроме тех двух барышень, еще кто-то участвовал в вашей компании?

– Вот если честно, гражданин следователь, так какой-то свет брезжит.

– Не понял.

– Ну, вспышки такие в сознании: раз – мелькнет такое, вроде как три бабенки к нам постучались, когда мы уже сели выпивать, закусь разложили, но «довганевку» еще не раскрыли. Это не я ее из орсовского магазина взял. Словом, не я, и точка. Запишите!

– Об этом потом! Вы про трех девушек начали...

– Не, вы вначале запишите чистосердечное признание. Дескать, не он, то есть Авдеев, водку украл. А иначе разговора не получится. Мне лишнего не надо. Пил – было. Вполне возможная вещь, что трахнул Верку. Но с ее согласия, запишите. Мне без согласия бабу трахнуть сил не хватает.

– Об этом в другой раз. Вы про трех девушек...

– Каких девушек?

–А тех, что пришли к вам, когда вы уже банку с рыбой в томате открывали и выпить собрались.

– А, те... А чего про них говорить-то?

– Вспомните все подробности. Это очень важно!

– Ну, все я не помню. Значит, вспорол я банку, собрался «довганевку» по стаканам разлить. А тут, вот вспышкой помню, ироде как три бабы заходят.

– Без стука?

– А чего стучать, двери у меня завсегда открыты для хороших людей.

– А те три девушки были хорошие? Как выглядели? Во что были одеты?

– Смутно.

– Что смутно?

– Помню смутно. Вроде как зашли, на стол – пузырь коньяку. Выпить, говорят, охота. А негде и не с кем. Можно ли с нами? А чего, отвечаю, нельзя? Можно. На халяву всяк горазд. Я «довганевку» в сторону. Она никуда не уйдет: без ног. Ха-ха... А по стаканам – коньячишко дармовое. По глотку на шестерых. А они вторую на стол.

– В вашей комнате бутылок из-под коньяка не нашли.

– Не могу знать. Может, с собой бабы взяли? У нас на углу тару принимают по сто рублей за бутыль. Может, сдали.

– Может.

Вот я и думаю. А что, если те бабы какой херни в коньяк подсыпали?

– Медэкспертиза подтвердила, что пили вы водку «довганевка» и коньячный спирт.

– Во, а я что говорю?

– Но ни распространенного в таких случаях клофелина, ни других веществ, которые могли бы вызвать потерю памяти, не обнаружили в крови ни у вас, ни у ваших подруг.

– Подруг... Им знаешь, кто подруга?

Ну, вы не забывайтесь, Авдеев. Поподробнее про тех трех дам.

Да не помню я более, гражданин следователь, ни хрена. Как в тумане все. Три бабы. Модно одетые. Молодые.

– Могли бы их узнать?

– Да. В смысле нет. Силуэт только вижу. А дале все как в дыму.

Ладно. На сегодня все. Идите в камеру. Вспоминайте. Если что вспомните, проситесь на допрос.

26 МАРТА. СВЕЖАЯ КРОВЬ.
ПОЛКОВНИК БОБРЕНЕВ

Среда как среда. С утра анализировал материалы о хищениях оружия в воинских частях Хабаровского края, потом подготовил для Генерального справку по делу «Роскомдрагмета», созвонился со старшим следователем по особо важным делам при Генпрокуроре Русланом Тамаевым. Он уважал этого лобастого, упрямого и независимого «важняка», в чем-то они, наверное, даже были похожи. Хотя Тамаев – плотный, коренастый, Бобренев – сухой, жилистый, поджарый. А хватка у обоих бульдожья. Если видят свою правоту, верят в нее, никто не оттянет от дела, со следа не собьет.

Ну, со следа, это фигурально говоря. Давно уже остались далеко позади времена, когда работал молодой военный следователь в далеких гарнизонах, расследовал тяжкие преступления против личности, хищения в особо крупных размерах. Вначале перевели в Москву в Главную военную прокуратуру. А потом новый Генеральный переманил старшим помощником по особым поручениям. Не генеральскими лампасами переманил, возможностью более широко смотреть на вещи, анализировать преступность в масштабе страны. Была мысль у кандидата юридических наук Бобренева написать на обширном материале докторскую по серийным убийствам, да стало скучно. Живая работа увлекла. Вот и сейчас он заканчивал справку по прецедентным преступлениям минувшей недели для Совета безопасности.

В четверг по просьбе Рыбкина надо будет ему ту справку направить. Копии Генеральному и всем его замам.

Это была самая интересная часть его еженедельной работы: управления направляли ему справки в рамках своей компетенции, он их во вторник систематизировал, а в среду и четверг набирал сразу на компьютере справку. Выходило страниц пятнадцать. Никакой воды. Только примеры, выявленные новые тенденции и предложения.

Пока заканчивал справку, глядь, а уж скоро столовая закроется.

Одному есть, однако ж, не хотелось. Созвонился с главным специалистом Управления специальных операций полковником Патрикеевым:

– Ерофеич, может, рыбки какой с салатом овощным съедим? Знаю, ты столовую игнорируешь, в форму перед командировкой входишь, но в порядке исключения?

– В порядке исключения можно. А Наталью Борисовну выманим?

Наталья Борисовна Черешнина, старший следователь по особо важным делам при Генпрокуроре России, еще часов в двенадцать приехала с Кузнецкого и работала в отделе по надзору за законностью судебных постановлений по уголовным делам с документами по процессу, в ходе которого некая мафиозная структура пыталась развалить уголовное дело об убийстве директора сибирского промышленного гиганта.

Она была младше обоих полковников, но, в отличие от трех полковничьих звезд, носила на погонах одну. Зато большую. Впрочем, в Генпрокуратуре, как правило, мундиры надевали лишь по большим праздникам. Так что генеральские погоны Черешниной не светились вызывающе рядом с полковничьими ее поклонников.

Бобренев и Патрикеев давно и дистанционно ухаживали за молодой генеральшей, часто, если бывали оказии, пили кофе в кафетерии на первом этаже; а если везло и обеденный перерыв заставал их в основном здании в одно и то же время, то и обедали вместе.

Дистанционно, значит, соблюдая дистанцию. Оба обожали своих жен, а Черешнина души не чаяла в своем муже, докторе медицинских наук, выдающемся хирурге-офтальмологе.

Так что это была трогательная дружба-любовь. Без ничего такого. Никаких там «служебных романов».

Разыскали Черешнину, выманили ее в столовую, набрали по полному подносу снеди, уселись за стол, расставили тарелки с едой, огляделись и, убедившись, что в столовой за полчаса до закрытия они одни, рассмеялись.

– Ну и фитили у нас! Народ давно насытился.

Оказываясь вместе, они спорили на разные юридические темы, обсуждали недостатки нового УК, ругали Госдуму, хвалили Юрия Матвеевича Симакина, сделавшего в столовой отличный евроремонт, делились домашними новостями. У Бобренева сын стажировался в Америке, у Черешниной готовился к поступлению в мединститут, чтобы продолжить медицинскую династию, а внучка Патрикеева получила с утра уже три пятерки по русскому, арифметике и географии, о чем доложила деду по телефону.

Потом пили кофе без сахара. Моду эту ввел Патрикеев, постоянно находившийся в поиске наиболее сбалансированной диеты. При его работе он всегда должен быть в отличной физической форме.

Вспомнили недавнюю передачу «Поле чудес», в которой по случаю юбилея российской прокуратуры (если считать со времен Петра I и графа Ягужинского, выходило, что «конторе» их 275 лет) вместе с дедом участвовал и внук Бобренева, ставший в один вечер и всероссийской знаменитостью, и героем прокуратуры. На вопрос: «А с кем ты пришел на игру, мальчик?» – внук ответил: «С папой».

Почему сказал: с папой, а не с дедом, не ясно. Но вид сухого, поджарого, усатого и молодцеватого Бобренева у тоже усатого, но брутального Якубовича сомнений не вызвал.

«А что твой папа любит пить?» – спросил Якубович в обычной развязно-доверительной манере, отвлекая игроков от интеллектуально-напряженной работы по разгадыванию дурацких букв в дурацком слове. «Водочку», – уверенно ответил внук Бобренева.

Зал грохнул.

Якубович еле сдержал смех:

«А чем он ее закусывает?»

«Грибочками», – ответил рассеянно малыш.

Кончилось все хорошо и мило. Дед выиграл музыкальный центр, который тут же попросил передать детскому дому № 34, а внук – огромного плюшевого льва, которого тут же прижал к груди и никому отдавать не собирался.

Помечтали:

– Хорошо бы сейчас под грибочки по стопарику, но служба зовет.

У каждого были на сегодня свои нерешенные проблемы.

– Завтра в Бангладеш вылетаю, – сообщил Патрикеев. Как бы между прочим.

– Живут же люди, – усмехнулась Черешнина.

– А знаете, сколько уколов для профилактики сделать на Истре, в нашем центре реабилитации, пришлось? – печально парировал Патрикеев. – Да и дело тухлое. Вот вы слышали, что из Бангладеш только за последнее десятилетие вывезено около двухсот тысяч девочек на продажу?

– В бордели? – спросил Бобренев.

– И в бордели и в семьи, как бы в качестве прислуги, а на самом деле...

– Куда везут?

– В основном в Пакистан, на Ближний Восток.

– А ты тут при чем? – удивился Бобренев.

– А из двадцати тысяч, вывезенных за последний год, пятнадцать вывезла некая фирма «Джанакантха».

– Это что-то индийское? – предположила образованная Черешнина.

– Точно. Только во главе этой индийской фирмы наша русская дамочка. И вывозила она часть девчушек из Бангладеш транзитом через Россию в Голландию. Так что дело оказалось в нашей компетенции. А копнул я это дело поглубже, такие перспективы оказались. Гигантский международный концерн по торговле детьми для борделей. Ужас!

– Бедные девочки, – вздохнул Бобренев, мечтавший, что сын наконец-то порадует его еще и внучкой.

– Не только девочки. Ежегодно, по нашим данным, из страны вывозятся несколько тысяч мальчиков в возрасте от восьми до двенадцати лет. Часть везут в ближневосточные государства. Их там используют в качестве жокеев на верблюжьих бегах. А часть продают для сексуальных утех в те же ближневосточные государства, но и в Центральную и Северную Европу тоже. Примерно сотня ежегодно оседает в «частных коллекциях» в России.

– У нас и своих, к сожалению, опущенных навалом, – заметил Бобренев.

– Ну, «новых русских» на экзотику тянет...

– Слушай, а что ты знаешь о торговле младенцами? Якобы некая подпольная фирма в России скупает правдами и неправдами младенцев, в том числе с сильными психическими отклонениями, но физически абсолютно здоровых, и продает их за рубеж. Будто бы на усыновление. Но вот одна журналистка из газеты «Московская молодежная», Мария Гринева, провела расследование, оказалось, что следов этих детей нет!

– Что значит нет? – подняла брови Черешнина. – И что это за журналистское расследование? Расследованием должны заниматься профессионалы! Если есть преступление, его должны расследовать госструктуры. Ты откуда знаешь?

– Да у меня была эта Маша Гринева. Славненькая такая...

– Ох, дождешься ты «семейного расследования», – погрозила пальцем Черешнина.

– У меня жена, слава Богу, не ревнивая.

– Не верю. Жены все ревнивые. Только более мудрые это хорошо скрывают.

– Ну, так что у тебя с Гриневой? – улыбаясь, напомнил Патрикеев.

– У меня с ней ничего. Просто когда-то, еще в Главной военной прокуратуре, давал ей интервью. Вот она по старой памяти и пришла за советом.

– На то ты и старший советник юстиции, чтобы советы хорошеньким девочкам давать, – усмехнулся Патрикеев, допивая кофе. – Но мой тебе совет как старшего товарища, будь осторожен.

– Не боись, полковник...

– Я не столько Машу Гриневу имею в виду. Если и закрутите роман, пойму и прощу. Я про дело о торговле детьми.

– А что? Располагаешь информацией?

– Пока конфиденциальной. Тут дело покрупнее фирмы, поставляющей детей для старых развратников. Тут и вовсе миллиардные обороты. Но это тема моей следующей командировки в Австрию. Вот вернусь из Бангладеш, поговорим. Возможно, мне потребуется ваша помощь.

– Не хочешь говорить, не надо. Но это ведь не помешает нам выпить еще по чашке кофе?

Жена гостила у больной матери в Одессе. Две кошки и толстый кастрированный кот-сиамец остались на его попечении. Гак что после работы Бобренев зашел в «Океан» рядом со станцией метро. «Им, заразам, еще и рыбу разную подавай, – раздраженно думал он, поднимаясь без лифта с тяжелой сумкой на третий этаж. – Девицам одна рыба положена, старому евнуху – другая, с учетом его драматической биографии».

Но стоило открыть дверь, как раздражение сразу прошло.

Трое печальных голодных кошек сидели полукругом в коридоре перед входной дверью и, чуть склонив головки, с интересом рассматривали большую пластиковую сумку, из которой доносился невообразимо приятный аромат. Поняв, что без ужина сегодня не останутся, все трое, сделав грациозные прыжки, оказались у полковника на руках и уткнулись влюбленными усатыми мордами в усатую же физиономию Бобренева. Слава Богу, нот он и дома.

26 МАРТА 1997 Г. ФИНАНСОВЫЙ ГЕНИЙ ПО КЛИЧКЕ МАДАМ

После сытных хачапури под крымский «Мускат» Мадам приказала мужу принять экстракт акульих хрящей, в чудодейственную силу которых свято верила, контрастный душ и настроиться на акт.

Он все сделал в указанной последовательности. Но акт не получился. Как говорится, эрекция оставляла желать лучшего. Неисполнительность мужа вызвала прилив раздражения.

– Ну что же ты? – укоризненно пожурила она.

– Извини, мамуля, приустал. Не мальчик уже. Ведь нет еще и двух, а мы с тобой третий раз этим занимаемся...

– Может, разлюбил? – грозно свела брови Мадам.

– Что ты такое говоришь, мамочка, как не стыдно? – сделал обиженное лицо муж.

– Ладно, с паршивой овцы хоть шерсти клок, – смирилась Мадам, – помассируй мне ступни. Сегодня тяжелый день.

– У тебя, мамочка, каждый день тяжелый.

– Вечером проводишь меня в аэропорт.

– Куда летишь?

– На юг. А больше тебе и знать не положено, чай, муж, а не начальник. Слава Богу, времена патриархата кончились, теперь жена не обязана давать отчет супругу о том, куда и зачем едет. Ну, что ты скукожился сразу? По делу еду. Деньги зарабатывать.

– Да разве мало у нас денег? И отдохнуть бы можно было.

– Вот ты и отдыхай. Каникулы у тебя. А мне вкалывать надо. Не женское это дело целыми днями в телевизор пялиться.

Оделась она на удивление быстро, ее кошачья медлительность была скорее напускной. Муж помог застегнуть на спине платье, соединил концы двойного жемчужного ожерелья. Она предпочитала жемчуг с Таити – крупный, богатый, лоснящийся. Китайский пусть мелкота носит. Корейский еще хуже.

Хотя летела она сегодня как раз в Китай и Корею. Впрочем, Сингапур – не Китай. Зато острова Бали – самая настоящая Индонезия. Там она еще не была. Не то чтобы любила путешествовать по незнакомым странам. Просто новая страна – новый рынок сбыта. А значит, новые богатства. А стало быть, еще больше власти.

Вот станет еще немного богаче, и не понадобится ей «крыша» Хозяйки, ее помощь и содействие. Сама всех, кого надо, сможет купить...

Уже в машине почувствовала боль внизу живота. И вместо конторы приказала везти на Мясницкую, в женский реабилитационный зал «Фемина плюс». Там ей, естественно, без всяких очередей (центр был частью ее огромной империи и принадлежал ей, хотя в качестве владельца была указана совсем другая фамилия) сделали ультразвуковое исследование мочевого пузыря и придатков. Все оказалось в норме.

Переела, наверное.

Но на всякий случай заскочила к своему психотерапевту.

Профессор Дамбаян Ашот Арутюнович, светило в своей области с внешностью и повадками «голубого», долго мял ее руку и пристально смотрел большими черными маслянистыми глазами в зрачки Мадам.

– Что ели час назад? – спросил подозрительно.

– Хачапури и вино.

– Плохо, – почему-то сокрушенно покачал головой профессор. – А что снилось?

– Ой, совсем дурацкий сон, профессор: будто я пришла в воинскую часть проситься на срочную службу. При этом чувствую, все догадываются, не служить я хочу, а попасть в среду мужчин, чтобы завести себе бесчисленных любовников. Меня жутко смущает, что по контракту мне надо будет отдаваться солдатам.

– Чем сон кончался? – загорелся Дамбаян.

– Будто иду я по коридору, поднимаюсь по узкой винтовой лестнице. И при этом у меня такое чувство, что я выполнила свой воинский долг.

– Очень, очень интересно, – доктор продолжал ласково мять своими большими теплыми ладонями руки Мадам. – Были ли другие сны?

– Да, доктор, и тоже чудные. То я все время на лошадях скачу. А то поднимаюсь на стремянку, спускаюсь и опять по какой-то лестнице поднимаюсь...

– Это все, матушка, звенья одной цепи. И верховая езда, и лестницы – символика сексуального акта.

– А еще – иду я будто по залу и вдруг стукаюсь головой о низко висящую люстру. Но мне не больно, а даже приятно.

– Это совсем просто: голова – как символ головки, части тела мужчины. Люстра олицетворяет все предметы, способные вытягиваться в длину. В данном случае мужской член. Вы, матушка, мечтаете о полноценном половом акте.

– А почему меня преследует какой-то офицер, и я наверху запираюсь от него?

– Это распространенная инверсия, часто используемая в сновидениях: перенос действия на другого партнера. Вы не удовлетворены своим постоянным сексуальным партнером.

– Но у меня не один партнер: дома – муж, в сауне – ...есть такой юноша. Очень большой затейник. И на работе – референт по Азии. Мы как раз с ним летим в командировку сегодня вечером.

– Не отказывайте себе ни в чем! – помахал пальцем Дамбаян.

– Я уж и так, доктор, ни в чем...

– И правильно, голубушка. И правильно. Жизнь-то одна, – печально мял Дамбаян своими толстыми руками гладкие ладошки Мадам. – А все-таки я вас так сегодня не отпущу. Настаиваю, чтобы вам сделали эротический массаж. Боли в нижней части живота как рукой, извините, снимет.

Мадам прошла по коридору до двери, ведущей в кабинет с надписью «Специальный массаж. Вход строго по графику».

Ну, графики – это для других. Она уверенно толкнула дверь ногой, закрыла ее за собой на ключ, разделась и легла на довольно широкую кушетку. На обычной медицинской, наверное, и не поместилась бы. Она слышала, как в кабинет вошел Тельман Хачатрян, ассистент Дамбаяна, высокий, необычайно красивый парень лет тридцати с огромными карими глазами, чувственным ртом, большим печальным носом и грудью, чудовищно заросшей густым черным волосом. Чтобы рассмотреть это, ей не было нужды поворачиваться: не впервые была на сеансе Тельмана.

Она чуть напряглась, когда Тельман мощно вошел в нее сзади, немного отжалась на локотках. Но и в этом особой нужды не было. Недаром говорят, что у мужчин если нос большой, так и все остальное адекватное.

Эротический массажист был фантастически неутомим. У Мадам сердце успело раза три-четыре улететь в пятки, пока он не вышел из нее и, бесшумно ступая по ковру, не покинул комнату.

Она еще минуту-другую понежилась на спине. Каждая клеточка тела пела и звенела, голова немного кружилась. Боль в нижней части живота прошла совершенно. Удовлетворенность, теплота, сладость и истома разлились по всему телу. Она медленно оделась и вышла из кабинета. Очереди в коридоре не было. График соблюдался четко.

Тем временем Тельман заглянул в кабинет шефа.

– Получи сразу, слушай, свою сотню баксов.

– Всего-то? – удивился Тельман.

– Получишь и еще две. Но их надо заработать, – хихикнул профессор, торопливо стягивая с себя кремовые чесучовые брюки.

– Вах, уважаемый, я это делаю не за деньги. Триста баксов – разве деньги?