Текст книги "Анаконда"

Автор книги: Георгий Миронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

26 МАРТА 1997 Г. ФИНАНСОВЫЙ ГЕНИЙ
ПО КЛИЧКЕ МАДАМ

До аэропорта подвез муж. Можно было бы в лимузине с водителем; да если сильно захотеть, так хоть на танке. Слава Богу, материальных проблем нет. Но Мадам потому и стала Мадам, что, иногда теряя миллионы (потому, что не рассчитала риск, доверилась жуликам в своем «аппарате», да просто по причине рассеянности и безалаберности), умела экономить на мелочах. И в конечном счете прибыль всегда покрывала убыль.

Сама Мадам была убеждена, что все это – результат ее удачливости, жестокости по отношению к злостным неплательщикам и обманщикам и умения экономить.

На самом же деле вся ее удачливость была до поры до времени. Потому что в основе ее «империи» была элементарная пирамида. И сколько бы денег она ни зарабатывала, сколько ни вкладывала в законный и прибыльный бизнес, все равно ее долг клиентам рос в геометрической прогрессии, и рано или поздно ей придется платить. В глубине души знала: при всем ее фантастическом богатстве расплатиться она не сможет. Ей были должны многие, но ее долги все равно были еще больше. Потому отгоняла мысли о послезавтрашнем дне. Даже о завтрашнем.

Мадам жила днем сегодняшним.

А сегодня было все тип-топ. За рулем – надежный, любящий муж, рядом с ним – надежный сотрудник и пылкий любовник, если так можно сказать. Впереди – Индонезия, Таиланд, Китай, Корея. Инспекционная поездка. Множество приятностей, небольшие разборки и большие прибыли. Ну не может быть, чтобы миллионы долларов, полученных от пирамиды и вложенных в сверхприбыльный криминальный бизнес по торговле сырыми алмазами, «живым товаром», наркотиками, увеличенный там и вложенный во вполне легальный бизнес с льготным вывозом из страны редких металлов, древесины деловой и научно-технической документации из оборонных НИИ, вернувшись новыми миллионами баксов, не помог ей расплатиться с кредиторами и клиентами пирамиды, если вдруг прижмет. На худой конец, эти деньги позволят отмазаться. Ну, на самый худой – смыться из страны и очень даже безбедно жить далеко от России.

Хотя бы на тех же островах Бали в Индонезии или в чудном курортном местечке Пхукет в Таиланде.

Сунув в рот шоколадную конфету, она мило улыбнулась своему референту по Азии, миловидному голубоглазому пареньку лет двадцати пяти, и, набрав номер на сотовом телефоне, связалась с Пхукетом.

– Анночка? Привет. Это Лина Паханина, сборная СССР. Как там жизнь в вонючем Таиланде? Нормалек? Тогда слушай сюда. И очень внимательно...

Валентина Паханина действительно когда-то входила в сборную СССР по настольному теннису, объездила много стран, перетрахалась со всеми более или менее симпатичными ребятами из сборных по другим видам, если оказывалась с коллегами по профессиональному спорту рядом на соревнованиях или спортивных сборах. Потом прошлась по ЦК ВЛКСМ, что ей дало множество нужняков, нужных людей, впоследствии сделавших карьеры, и очень неплохие, и в госучреждениях, и в частном бизнесе, и в правоохранительных органах. Так что, когда она стала создавать свою систему, балансирующую на грани криминала, нужняки те очень и очень пригодились. А вот когда вышла за грань, когда ее система стала чисто криминальной, она уже не просила старых знакомцев о помощи. Она или припугивала их неприцельными выстрелами своих киллеров по машинам и окнам их квартир и дач, или просто покупала, нередко явно переплачивая, зато и не имея головной боли.

В ее таиландской резидентуре было за последний месяц два прокола. Индонезийских и таиландских девочек, «складируемых» в Пухкете, вывозили через Алма-Ату, Москву, Таллинн, Амстердам в бордели Голландии и далее – в гаремы и бордели Саудовской Аравии, Объединенных Арабских Эмиратов, Бахрейна и Йемена.

Концы надо было, однако, искать в Сингапуре.

В аэропорту ее встречал дистрибьютер, бывший ответственный сотрудник нашего Аэрофлота Петр Ефимович Корнеев, невысокого роста широкоплечий малый, обладавший крайне необходимым в его непростой деятельности достоинством: из трех принятых в Сингапуре языков, английского, китайского и малайского, он прилично владел первыми двумя, что сильно облегчало проведение здесь уже реализуемых или еще планируемых Мадам операций.

Гигантские небоскребы на фоне буйной тропической растительности, влажная жара, тут же сделавшая изысканный летний костюм Мадам похожим на плохо отжатую тряпку.

– Под сорок градусов сегодня, – пояснила встречавшая вместе с Корнеевым менеджер по «девочкам», улыбчивая брюнетка в шортах и легкой блузке, Настя Сорочинская. Девица из очень приличной семьи, в прошлом киноактриса.

– Кошмар!

– Пусть вас утешает, что температура воды такая же, не замерзнете, если захотите искупаться. А в Москве?

– Улетала, снег лежал, – отдуваясь, пропыхтела Мадам.

– И-эх! – мечтательно потянулась, помаячив выпуклой грудью с торчащими сосочками перед референтом из Москвы, Настя. – Сейчас бы в снегу поваляться. Да голышом...

– Ты, мать, поскромнее. За границей все-таки, – строго прервала ее Мадам.

– Это вы здесь за границей, а я уже как дома. – Говоря это, Настя несколько раз кокетливо подпрыгнула, призывно тряся округлой грудью перед меланхоличным московским гостем. Знала ведь, мерзавка, что парниша – любовник Мадам, а рисковала, рисковала... Впрочем, подпрыгивала Настя как бы и по делу, высматривала машину, которая затерялась где-то на переполненной автостоянке перед аэропортом.

– Ты чего распрыгалась, как вдова Джексона?

– Вообще-то по мужу я Васильева. Но, увы, не вдова. Мерзавец Васильев по-прежнему красуется на московских тусовках, мороча голову молоденьким девочкам, как пять лет назад заморочил ее мне.

– Уж тебе заморочишь, – хмыкнула Мадам, вытирая обильный пот тонким батистовым платочком, тут же превратившимся во влажный бесформенный комок. – А «вдова Джексона», так зовут одну черненькую пером хохлатую птицу в Африке, похожую на курицу...

– Так я, по-вашему, на курицу похожа? Спасибо! За безупречную, можно сказать, службу таким комплиментом наградили... Черная курица! Это надо же...

– Да не ершись ты, перышки не топорщи. Ничего тут обидного нет. Я перед отлетом какую-то передачу по телевизору видела. Так эта курица, когда хочет внимание самца привлечь, все время высоко подпрыгивает.

– Зачем? Дура, что ли?

– Она в высокой траве живет. Если не подпрыгивать, самец ее не увидит.

– Ой, и у животных все, как у людей. Тоже сами себе трудности создают. Жила бы на равнине, не было бы нужды прыгать.

– Ты-то на равнине живешь, – мстительно просипела Мадам. – А распрыгалась.

– Ой, держите меня четверо... Ха-ха! Мне, чтоб мужчина меня заметил, прыгать нет нужды. С меня тут местные мужики просто тащатся.

– Ну, еще бы, чтоб с такими титьками и без бюстгальтера. Если бы ты вообще нагишом шлындала, тащились бы еще больше.

– Ой, я прямо удивляюсь вашей необъективности, Валентина Степановна! Я ж прыгаю, чтобы разглядеть нашу машину и чтобы тот желтоглазый меня увидел.

– Так бы и сказала. А то все прыгаешь, прыгаешь. – Мадам скосила глаз на безразлично сонное лицо референта по Азии. – Может, некоторым вовсе неприятно смотреть, как мотаются твои потные титьки...

– Ой, Валентина Степановна, вы меня просто удивляете! Такие выражения. А ведь институт культуры кончали.

– Ты мне институтом культуры в морду не тычь, тут большого позора нет, где учиться, лишь бы научиться. А вот когда я кончаю, это вообще не твое собачье дело.

Мадам тяжело вздохнула, расслабленная удушающим зноем, раздосадованная, что, наверное, все еще спортивная, активно плавающая, играющая в теннис и держащая фруктовую диету Настя в своих шортах выглядит в глазах окружающих привлекательнее ее. В том числе и в глазах ее спутника. Но вслед за этой раздражающей мыслью пришла и другая, успокаивающая. Ночью-то не в ее черный лобок уткнется губастенький референт, а в рыженький Мадам. А Настенка пусть развлекается со своими узкоглазыми желтоморденькими знакомцами.

Один из них, с сахаристо-маслянистой улыбкой на круглой лоснящейся роже, уже подрулил к месту, где стояли гости из России, выскочил и подобострастно распахнул дверцу шикарного белого лимузина.

Машина медленно тащилась по забитой транспортом главной улице города Оrchard Road, за окнами мелькали витрины шикарных магазинов, офисов крупнейших фирм. Улицу щедро украшали китайские фонарики, транспаранты на китайском, английском, арабском языках. По тротуарам, ловко лавируя между лотками с жарящейся, парящейся, остро благоухающей нищей, тонкими индийскими платками, арабскими украшениями из серебра и золота, поделками индусов из драгоценных и полудрагоценных камней, текли потные толпы людей в шортах, легких майках и блузках, тропических шлемах, панамах, шляпах.

Мадам даже пожалела их. В машине-то мощный кондиционер; дышалось легко и свободно. От недавнего льющегося по телу неприятными струйками пота осталась только как воспоминание легкая липкость. Свободные от одежды места обвевал ветерок с какой-то душистой добавкой, идущий из кондишена. А пара глотков ледяного коктейля, выпитых сразу же, как сели в салон, и вовсе примирили Мадам с Сингапуром.

– Чего они так радуются? – удивилась уже более мирно настроенная Мадам. – Праздник тут у них какой?

– А тут все время праздник. Неделю назад по лунному календарю сразу за Рождеством наступил китайский Новый год, затем – индуистский, потом пришел черед мусульманского Нового года. Так и празднуют. Остановиться не могут. А сейчас у них фестиваль.

– Молодежи и студентов?

Настя с интересом посмотрела на потное, с потеками размазанной пудры лицо Мадам.

– Нет... Фестиваль вкусной еды.

– А в остальное время что, невкусно кормят? – вдруг проявил интерес к теме референт по Азии.

– С добрым утречком! Проснулись? – нарочито приветливо обернулась к референту Настя. – Вы по какой стране будете специалистом?

– По Афганистану. Я на пушту свободно говорю, – гордо заявил референт.

– О, замечательно! Это вам здесь о-очень пригодится. Если удастся найти хотя бы одного китайца, знающего пару слов на пушту. А английский у вас как?

– Второй язык был в МГИМО.

– Тогда не пропадете, даже если потеряетесь.

– А чего это ему теряться? – подозрительно зыркнула на нее Мадам. – Мне он постоянно нужен. По работе.

– Ну, это я сразу поняла, – хихикнула Настя. И тут же, спохватившись, приняла серьезный вид. – Вы спрашивали про еду? Еду здесь готовят очень вкусно круглый год. Конечно, к ней надо привыкнуть.

– Есть хочу, – протянул референт.

– Чего? – переспросила Мадам.

– Хочу есть.

Мадам на минуту задумалась.

– Мы сейчас куда?

– В отель.

– А можем по дороге где-нибудь перекусить?

– Без проблем.Что бы вы хотели?

– А все равно. Лишь бы побольше и повкуснее.

– Понятия о вкусе здесь очень своеобразные.

– Ну, мяса какого-нибудь, овощей.

– Супа, – вставил молчаливый референт.

– А... – понятливо улыбнулась Настя. – Если вы хотите съесть чунь яньджу, то нам нужно пойти в «Тунь лайшунь», ресторанчик, где подают баранину по-магометански.

– А почему в Гонконге и по-магометански? Я думал, здесь китайская кухня.

– Здесь столько кухонь, сколько народностей. Больше всего среди жителей Сингапура китайцев, индусов и арабов. Их гастрономические пристрастия, так сказать, витают в воздухе. Если бы вы не боялись выглянуть наружу...

– Избави Бог...

– То сразу же ваши носы почувствовали бы волшебные запахи мусульманской кухни. Опережаю ваши вопросы, потому что сегодня совпали праздник конфессиональный у местных мусульман и праздник вкусной жратвы.На ресторане не экономим? – на всякий случай деловито спросила Настя.

– На еде вообще не экономлю.

«Оно и видно», – не сказала, но подумала стройная Настя, оглядывая выпирающие из летнего платья телеса своей работодательницы.

Водитель остановился перед большой вывеской, на которой китайскими иероглифами были изображены слова, прочитанные Настей вслух как «Тунь лайшунь».

В ресторане было прохладно и уютно. Тихо гудел мощный кондишен. Пахло всякими специями, приправами, благовониями.

Когда все удобно устроились за низким столиком, Настя пошепталась с метрдотелем, и через пару минут на столик перед гостями шустрый старый китаец поставил бронзовый горшок, внутри которого был разведен огонь. Вскоре вода закипела. Официанты тем временем притащили продукты, нужные для приготовления соуса. Тут были коричневое масло, красный перец, лук. Гости накладывали в свои мисочки всего понемногу и тщательно перемешивали. Затем каждый брал палочками кусочек мяса, опускал его на несколько секунд в котел с водой, обмакивал в плошку, чтобы остудить и приправить специями...

Предложенный официантом зеленый чай Мадам и ее референт с презрением отвергли, заказав по паре бутылок баварского пива. Официант с трудом сдержал свое потрясение. Но желание клиентов – закон. В ресторане нашлось и пиво из Германии.

Примерно в середине обеда в кипящий котел старик официант загрузил капустные шницели, шпинат, зеленый горошек и макаронные звездочки. К этому времени бульон из баранины уже достиг, по его мнению, нужной кондиции.

Бульон смешивался с вареными овощами, остатками острого соуса, и получался прекрасный, душистый, жирный и необычайно богатый нежнейшими вкусовыми оттенками суп.

Выкушав первую же ложку, референт расплылся в счастливой улыбке:

– Суп...

– Как теперь насчет чаю?

– Пожалуй, теперь можно и чаю, – кивнула Мадам.

Но когда на ее глазах в только что заваренный чай старый китаец влил добрую порцию масла, от чая брезгливо отказалась.

– Может быть, коктейль? – лениво, не сдерживая свою молодую грацию избалованного чичисбея, предложил референт.

– Хотите «Шанхай»? – предложила неугомонная Настя.

– «Шанхай» так «Шанхай».

Коктейль готовился на глазах гостей.

Молодой тощий китаец поставил на столик три бокала для шампанского, выложил их изнутри листьями салата, потом на деревянной доске мелко покрошил ножом вареное белое мясо курицы, так же мелко нарезал ананас и... вареные шампиньоны и равномерно распределил все это по трем бокалам.

Затем он, все так же механически улыбаясь, словно готовил гостям фантастический сюрприз, смешал в фарфоровой чашке йогурт, майонез, белое вино и... горчицу, тщательно перемешал смесь и вбухал ее в три бокала, стараясь, чтобы это адское варево также распределилось равномерно.

– Это коктейль? – с ужасом, сдержав душистую отрыжку от чунь яньджу, выпучил глаза референт.

– Да.

– «Шанхай»?

– «Шанхай».

– А пива можно?

– Тут все можно.

Референт залил пылающий в его желудке чунь яньджу тремя бутылками баварского пива. Мадам ограничилась одной. С пива ее пучило. А впереди предстояла сладостная ночь любви в прохладном, овеваемом душистым ветерком из кондишена номере пятизвездочной гостиницы. А когда тебя мучают газы, знаете ли, всякое может быть. Даже если сделать скидку, что референт у нее на содержании, и очень приличном, все-таки надо еще и о манерах думать. Нет, пива много ей никак нельзя. Она пригубила немного чая. Напиток оказался солоноватым и маслянистым, даже пришлось пренебречь европейскими манерами и выплюнуть взятую в рот гадость обратно в плошку. Ну, да, кажется, никто этого не заметил.

Жирный суп и несколько бутылок баварского сделали свое дело.

– Где здесь туалет? – конфузясь, референт спросил Настю.

Лавируя между столиками, запутавшись в бамбуковой занавеске, отделявшей зал ресторана от подсобных помещений, скрылся в чреве «Тунь лайшунь».

Минут через пятнадцать забеспокоилась Мадам. Через двадцать это беспокойство разделила и Настя. Она спросила старого, сморщенного, как прошлогоднее яблоко, китайца, торопливо и строго что-то налопотав ему по-китайски, а для пущей наглядности еще и по-английски. Китаец ушел и через минуту вернулся с непроницаемым лицом.

– Белого человека в туалетной комнате нет. Совсем нет. Его нигде нет.

БРОШЬ КНЯЖНЫ ВАСИЛЬЧИКОВОЙ.
КРОВЬ НА КАМНЕ

Штурмбаннфюрер СС Гюнтер Райман быстро, задержав дыхание, опрокинул рюмку шнапса. С отвращением передернул продолговатым лошадиным лицом, мысленно выругался:

«Доннер-ветер! Ну, и шнапс... Все синтетическое: бензин, сахар, кофе. Теперь вот еще и шнапс. Из каких только опилок его делали?»

Впрочем, куда больше штурмбаннфюрера СС интересовал другой вопрос, и вопрос этот, по сравнению с качеством шнапса, можно было бы считать глобальным: «Куда идет фатерланд?»

По мнению бригаденфюрера Шелленберга, еще не все потеряно, Германия еще возродится из пепла, как птица Феникс.

Райман придерживался более пессимистического прогноза. И потому полагал, что если сам не позаботится о своем будущем, то будущей процветающей Германии может и не быть. Германию ведь строят люди. И прежде всего такие дальновидные, толковые, как он сам.

Значит, выживет он, выживет и рейх; возродится его сила, богатство, влияние.

– Так. И только так! – хлопнул Райман донышком стопки по каменному столу, чуть не порезав руку. Рюмка разлетелась вдребезги.

Затем, нацепив пенсне, попытался вчитаться в текст приказа, подписанного рейхсминистром:

«Приказ о подготовке обороны Берлина.

Оборонительный район Берлина. Берлин—Груневальд

Оперативный отдел № 400/45 9.3.1945.

Секретно».

Райман пробежал глазами текст приказа, задержав взгляд на пункте «д»:

«Народная война в тылу противника. Решающее значение приобретает борьба в тылу противника. При этом задача состоит в том, чтобы использовать все средства военной хитрости и коварства и нанести противнику максимальный вред и урон. Не вступая в открытую борьбу, необходимо прежде всего в ночное время нападать из засады на железнодорожные эшелоны, на отдельных связных, на автомашины, атаковать слабо охраняемые склады, участки железной дороги, командные пункты, проводить диверсионные акты против линий связи противника.

Комендант Берлина, рейхсминистр доктор Й.Геббельс».

Гюнтер намазал на кусочек серого хлеба немного искусственного зельца, с отвращением понюхал. Впрочем, бутерброд не пах ничем. Как и кофе из обжаренных желудей и ячменя, так что шнапс с омерзительным запахом сивухи надо было чем-то заесть. Бр-р! Отвратительный аромат войны...

Райман встал, пошатываясь, прошел на кухню. Эту квартирку в Груневальде он получил недавно и еще не вполне привык к этому дому, хозяев которого расстреляли за участие в заговоре против фюрера. Дом таил сюрпризы. Чаще приятные. Время от времени находил он какие-нибудь заначки бывшей экономной хозяйки: то баночку маринованных огурчиков в погребе, заставленную пустыми банками, то связку сухих грибов в чулане. Вот сейчас в самый бы раз отыскать симпатичную домашнюю закусь. Кажется, все уголки потаенные обшарил.

Он приставил к огромному буфету тяжелый старинный стул с витой резной спинкой, тяжело взгромоздился на него, не боясь порвать или запачкать шелковую обивку. Черт с ней! Все равно вряд ли что останется здесь после поражения рейха. Поднялся на цыпочки, пошарил под самым потолком; вдруг рука наткнулась на какой-то матерчатый мешочек. Подтянув его к краю, снял со шкафа, с трудом развязал крепкий узел, запустил руку внутрь.

«Тьфу ты, дьявол, это, конечно, не закуска, – извлек горсть сушеного шиповника. – Но на безрыбье и щука раком станет», – подумал штурмбаннфюрер.

...Он поудобнее уселся в кресло, ноги положил на шелковую обивку стоявшего напротив стула, налил еще одну стопку шнапса, выпил, передернувшись и скривив в оскале длинное, с пористой, рыхлой кожей лицо. Не мешкая, сунул в рот горсть сухого шиповника, яростно разжевал его.

Рот наполнился памятью детства, проведенного в Восточной Пруссии, под Кенигсбергом. Заросли вереска, дикого шиповника, красные и бордовые ягоды со сладковатой шелковистой начинкой, запах морских водорослей с Балтики, крики чаек и голос матери:

– Гюнтер, домой. Картофель стынет...

Ах, этот картофель детства! Как он тогда надоедал своим однообразием. А вот теперь бы не отказался от тарелки картофеля, залитого подсолнечным маслом.

Быть сегодня голодным или есть невкусную, малокалорийную пищу было тем более обидно, что он был богат. Очень богат.

А потратил с того августовского дня ерунду. Если не считать трех перстней-печаток из золота и мелких брильянтов да пары колье с брильянтами, которые подарил нужным людям, чтобы его перевели в Берлин из-под бомбежки, которая стала повседневной реальностью всей Рейнской области, продал, страшно труся и волнуясь, лишь пару золотых колечек с мелкими камнями.

Накупил на вырученные деньги всякой жратвы и неделю пировал, вибрируя покатыми плечами и толстым брюхом, ожидая стука в дверь.

Как ни крути, то, что он сделал в августе, никак иначе, чем мародерством, назвать было нельзя. А в условиях военного времени... Кальтенбруннер человек принципиальный. Узнал бы, отдал бы на заклание без минуты раздумий. Он из буршей, у него свое представление о чести офицера СД и СС.

Тогда, в августе, Гюнтер был всего лишь обершарфюрером и служил в небольшом местечке неподалеку от Йоханнесберга. Страшная бомбардировка застала его в поле, неподалеку от замка. Когда бомбы стали падать на замок Меттернихов, Гюнтер бросился под ближайшее дерево, упал на землю и закрыл голову руками. Чудовищный взрыв потряс все вокруг. Он приоткрыл один глаз. Такого еще не видел. Бомба угодила в центр замка и словно вывернула его наизнанку. Все, что могло гореть, вспыхнуло; что могло подняться в воздух, взлетело на несколько десятков метров. И еще через долю секунды начался своего рода дождь из крупных предметов домашнего обихода: кусков мебели, ковров, шпалер и еще Бог знает чего. Сколько длилось это извержение? Наконец все стихло.

Он уже хотел подняться, когда на голову ему обрушилось что-то тяжелое. Гюнтер в ужасе затаил дыхание, ожидая самого ужасного взрыва или боли. Но не было ни того, ни другого. Он разлепил глаза. Возле его носа на траве лежала продолговатая, примерно пятнадцать на десять сантиметров кожаная коробочка. Первой реакцией были злость, раздражение. А если бы сверху упала чугунная задвижка от камина или бронзовая ручка двери от кабинета владельца замка?

Но, когда раскрыл коробочку, злость и раздражение тут же прошли. «О, теш Сой!»

При ярких сполохах пожара в раскрывшемся футляре он увидел сокровище, которое ему и не снилось: нити жемчуга, колье с брилльянтами, женские обручальные колечки, массивные мужские перстни-печатки с монограммами и выложенными на них в виде короны драгоценными камешками. Но особенно его поразила массивная брошь с огромным камнем в центре. Не будучи знатоком, Гюнтер тем не менее без труда определил, что это чистой воды изумруд. Не первый день жил на свете и бывал в ювелирных магазинах. В том числе и по долгу службы. А когда в 1933, 1934 и 1939 годах их отряды шерстили жидовские лавочки и собранное богатство этих жидов-кровососов конфисковали в пользу рейха, он и услышал, что такие вот прозрачные камни зеленого цвета стоят подороже зеленого бутылочного стекла. На один камень можно прожить всю жизнь. И очень неплохо.

Вот такой изумруд, как тот, виденный им в 1934 году в ювелирной лавке Лейбовица, и свалился на него манной небесной. Только был раза в четыре больше того, жидовского.

Да и брильянты, а это, уверенно заключил Гюнтер, именно брильянты, ибо никакой идиот не станет на золотой броши с огромным изумрудом ставить простые стекляшки, были сказочно красивы и велики; раз в десять, а то и в двадцать больше тех, что украшали мелкие колечки и мужские перстни.

«Старинная вещь», – уважительно подумал Гюнтер и, выбросив коробочку, аккуратно завязал найденные драгоценности в носовой платок, сунул узелок за пазуху, плотно прижав к потному, волосатому брюху.

Потом вернулся, нашел коробочку и, вырыв ножом ямку в лесном мху, закопал ее.

Теперь у него оставалась только одна драгоценность из тех, что Бог послал ему за мучения его в августе 1942 года, – брошь с изумрудом...

Но ее он и не пытался продать в развороченной войной Германии.

Это он сделает позднее. После гибели рейха, которая, увы, неизбежна.