Текст книги "Анаконда"

Автор книги: Георгий Миронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 36 страниц)

ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО.
КРОВЬ НА КАМНЕ. БАНДА ГАЛИ

Галя вышла из ванной комнаты, повязав вокруг бедер махровое полотенце, вошла в спальню. Обе девчонки уже лежали в огромной постели. Совершенно голенькие. Положив руки на лобки друг друга, целовались короткими, отрывистыми поцелуями.

– Нечестно так! – капризно надула губки Галя. – Уже начали, меня не дождавшись?

– Да мы только разогреваемся, – одновременно заныли виноватыми голосами девицы.

Галя подняла сильные руки вверх, якобы поправить прическу, на самом же деле, чтобы приподнялись, напряглись, округлились ее могучие груди, обрисовались на фоне белоснежной кожи тугие коричневые сосочки. Знала, какое впечатление ее грудь производит на девочек.

– Ну, малышки, заждались? Ваш папочка пришел.

Одним движением бедер скинула махровое полотенце и, сильно оттолкнувшись, как толкается прыгун в воду, нырнула в постель, сразу обхватив тела своих девочек и, перевернувшись на спину, прижала их крепко к своему телу.

Адмирал жил на Четырнадцатой линии Васильевского острова в старом шестиэтажном доме рядом с историческим зданием, в котором до революции размещалась знаменитая гимназия К.И.Мая, которую окончили многие знаменитые люди России. В том числе и отец адмирала, затем и он сам.

Адмирал в отставке Петр Константинович Воропаев жил в этой квартире с детства. Вначале в пятикомнатной квартире жила только семья адмирала, потом появились «подселенцы». Подселенцев было четверо. И все с семьями. Судьбы их сложились по-разному: троих арестовали в 30-е годы, семьи сослали; один погиб на фронте; а еще один умер своей смертью уже в конце сороковых. К тому времени сын адмирала сам стал адмиралом; и советское правительство, учтя его заслуги перед родиной, вопреки чуждому дворянскому происхождению, пошло навстречу – отселило последнего подселенца, сына умершего своей смертью в 1945-м и счастливо избежавшего репрессий бывшего особоуполномоченного Петрочека Ивана Свиристелева, как раз и руководившего в 20-е годы «уплотнением» адмиральской квартиры.

Снова пятикомнатная квартира адмирала Воропаева стала принадлежать одной семье. Семья была большая. И, конечно же, в одной комнате ей было тесно. А в пяти... Но в пяти большая семья жила недолго. То есть пятикомнатная квартира осталась за ними, хотя одно время первый секретарь обкома КПСС с хорошей фамилией Толстиков и пытался отобрать квартиру, чтобы передать одному из своих клевретов, облюбовавшему сей район, да командование флотом отстояло своего адмирала. Но вот семья разлетелась: трое сыновей, закончив разные, но непременно имеющие отношение к морю вузы и военные училища, разъехались к местам работы и службы со своими молодыми семьями, двоюродная сестра адмирала, жившая с ними с начала 30-х годов, умерла, умерла и жена адмирала, Ксения Алексеевна, урожденная Беланже, тоже, кстати, хорошего рода, из французских дворян, переселившихся в Россию еще в конце XVIII века в страхе перед революцией. От революции не сбежишь. Через сто лет, да она тебя достанет. Ну, да не о том наша повесть.

Адмирал жил в пятикомнатной квартире один. Городские власти на него не наезжали. То ли потому, что и сами правдами и неправдами заимели себе пятикомнатные квартиры в старой части города; то ли потому, что адмирал пользовался в Ленинграде заслуженной славой флотоводца, героя войны; то ли руки пока не дошли.

Не наезжали и криминальные структуры. Скорее всего потому, что не хотели привлекать внимания к себе. Немало было в Питере таких же квартир, хозяева которых могли исчезнуть в одночасье. И этот прискорбный факт никто бы не заметил. Гибель или исчезновение адмирала город заметил бы наверняка. К нему любили заезжать журналисты вообще и телевизионщики в частности. Адмирал прекрасно знал историю города, а в связи с 300-летием русского флота редкая неделя в Питере проходила без упоминания этой славной даты.

Адмирал выезжал с тележурналистами в Петропавловскую крепость, в Кронштадт, к Зимнему дворцу, вел хорошо поставленным голосом репортажи по истории флота...

Знающие люди предостерегали: слишком часто появляется он на экранах в мундире, который украшают многочисленные награды СССР, России, многих иностранных держав. Нередко показывает дотошным журналистам и свою коллекцию орденов, доставшуюся от прадеда и деда, отца и дяди, которые все были флотоводцами. Уговаривали поставить квартиру на охрану, даже предлагали на деньги Общества коллекционеров нанять личного охранника адмиралу.

Он шутливо отказывался, посмеивался: кому он, старый пень, нужен? А что касается коллекции, он и сам за нее постоять способен. Чай, не развалина какая, и в свои восемьдесят вполне может оказать сопротивление грабителям. Дверь в квартире давно уж поставлена железная, со сложной системой замков, есть и «глазок». Бандитам со зверскими уголовными рожами он дверь не откроет. А если что, есть ведь телефон. А райотдел милиции совсем рядом.

Наконец достали друзья по Обществу коллекционеров адмирала. Поставил он квартиру на охрану.

В тот день с утра адмирал недомогал. Вроде бы ни простуды не замечал, ни какого-то особого переутомления. Вчера, правда, ездил в Военно-исторический музей, провел экскурсию для английских ветеранов флота; сегодня с утра написал страниц пять воспоминаний. Ну, невелика работа. Хотя, конечно, если вам восемьдесят, то и это нагрузка.

Он согрел воды, заварил чаю с травками, уселся, накрывшись пледом, в старое кожаное кресло. Кое-где кресло порвалось. В тех местах, где были у кожи морщины, она совсем протерлась. Ну, да ведь и человек так же снашивается. Адмирал на кресло не обижался. Они дружили, почитай, все восемьдесят лет, что адмирал прожил на свете. Кресло появилось в этой квартире году в 1913-м, до начала войны. Потом папенька воевал на Балтике, топил германские канонерки, а юный Воропаев рос, читая иллюстрированные книги по истории русского флота, забравшись с ногами в это кожаное кресло. Оно и тогда стояло в кабинете отца.

Теперь кабинет отца был кабинетом его сына. Кресло все так же стояло в углу, возле окна, так что днем можно было читать при свете, падавшем в комнату с улицы. Часть окон большой квартиры выходила на проезжую улицу, часть – во двор, темный и прохладный даже в жару.

Прихлебывая чай, адмирал выдвинул ящик письменного стола. Для удобства свою коллекцию он, выйдя на пенсию, разместил в шести ящиках огромного письменного стола. Стол был мореного дуба, с большими резными львиными мордами, множеством больших и маленьких ящичков, секретером-кабинетом» наверху, вписанным в простенок между окнами. Практически, сидя в кресле, он мог выдвинуть любой ящик, благо что ключи от всех были у него на широкой бронзовой цепи на шее. В детстве, когда брал у отца эту тяжелую связку ключей и вот так же надевал ее на шею, он вполне серьезно называл себя взрослым – «лордом-хранителем ключатей». А что? Раз был «лорд-хранитель печатей», значит, должен быть и «хранитель ключатей».

Он коротко хохотнул, вспомнив детство. Почему-то вспомнились и запахи детства – особенно на Новый год, Рождество – запах хвои, пирогов, которые замечательно пекла в дальней кухне повариха Пелагея. Кухня была далеко от кабинета, но запах сюда проникал. И он, будучи мальчонкой и весьма ценя право сидеть с отцом в кабинете и читать его книги, едва заслышав, что пироги у Пелагеи «дошли», виновато косясь на отца, бочком пробирался к массивной двери, тихонько выскальзывал в коридор, пулей мчался на кухню и кричал с порога кухарке:

– Пелагеюшка, миленькая, скорее давай пирог, а то мне надо в кабинет вернуться, пока папенька по телефонному аппарату с Адмиралтейством говорит.

Пряча улыбку, Пелагея давала барчонку крепенький душистый пирожок или отрезала кусок послаще, если готовились пироги большие, и не корила за спешку. Понимала, дело-то серьезное.

Отец делал вид, что не замечал отсутствия сына. Следил лишь за тем, чтобы мальчик помыл руки после пирога, дабы не запачкать книгу.

В старом доме давно уже не пахло свежими пирогами...

«Ничего, пироги в старом возрасте вредны», – успокоил себя адмирал. Он отщипнул кусочек печенья, сделал глоток чаю, протер руки носовым платком и достал бархатный планшет с нагрудными знаками Русской армии XIX века, которые начал собирать еще его дед.

– Это знак Одесского уланского полка, серебряный, с эмалью, – словно незримо присутствующим в кабинете слушателям рассказывал он. – А этот, в виде двуглавого орла с короной, со знаком ордена в центре и щитом, на котором монограмма «Н» и корона, знак Николаевского кадетского корпуса. Этот знак 5-го Калужского пехотного полка из вызолоченной бронзы был изготовлен в 1905 году в связи со столетием образования полка.

Он отхлебнул чаю, прислушался, показалось, что в дверь звонят. Но нет. Тихо.

Погладил старческими сухонькими пальцами строгий знак Алексеевского военного училища.

Каждый из знаков – произведение искусства. Заказывались они все в частных ювелирных мастерских. Так что один и тот же знак одного и того же учебного военного заведения мог иметь различные отклонения от единой модели. И коллекционеры это всегда очень ценили. «Видимо, – задумавшись на минуту, решил адмирал, – разные выпуски заказывали себе знаки в различных ювелирных мастерских, отсюда и многообразие. Да если еще учесть, что один и тот же знак мог быть сделан в меди, серебре, золоте, вот и представление о многообразии встречаемых вариантов. А от этого и цена у коллекционеров разная. Вот, скажем, этот знак Алексеевского военного училища выполнен в серебре и стоит по последнему каталогу 300 долларов, а этот – того же, 1864 года, без короны, в меди с позолотой, и стоимость его – 100 долларов».

Конечно, главный критерий – редкость знака. Но и материал играет роль...

Адмирал достал подушечку, на которой были аккуратно закреплены фрагменты цепи ордена ев. Андрея Первозванного. Хотя и фрагменты, а не сохранившаяся цепь середины XIX века, но золото, изумительная работа! По каталогу 1997 года оценивается в 25 тысяч долларов.

А вот сохранившаяся цепь царских орденов. Тут тоже золото, но ордена – в миниатюре. И стоимость сразу падает – всего 1100 долларов.

А вот его любимцы: орден св.Станислава и звезда к нему XIX века. Золото, серебро, эмаль. По каталогу – 4500 долларов.

В целом коллекция орденов адмирала Воропаева оценивалась в 500 тысяч долларов. Но адмирал знал людей, которые с готовностью выложили бы вдвое больше. То есть весь миллион, если бы коллекцию адмирал продал не по частям, а целиком.

На собирание ведь уходят десятилетия, а то и столетия. Если продавать по частям, по отдельности каждый орден и знак в соответствии с ценами, указанными в каталогах, то действительно выходит 500 тысяч долларов. А целиком коллекция вполне могла быть оценена в миллион.

Весь фокус в том, что он не собирался продавать ее ни целиком, ни частями. Он завещал ее Военно-морскому музею с обязательной оговоркой – коллекция поступает в музей после его смерти, экспонируется в одном зале, полностью, с указанием, что это – дар семьи потомственного русского моряка, адмирала Воропаева.

– Звонят, что ли? – опять прислушался адмирал. Уже минут пять как ему казалось, что в прихожей, отстоявшей от кабинета довольно далеко, слышатся какие-то звуки. На звонок не похоже. Что еще может быть?

Мастер, который ставил стальную дверь, уверял, что открыть ее без ключа невозможно. Разве что выбить точным попаданием корабельного орудия. «Но из «Авроры» сюда не до– стрельнуть, – коротко хохотнул адмирал, – а других боевых кораблей поблизости, кажется, нет».

Кабы знал адмирал, что секрет свой мастер продал за пять тысяч долларов симпатичной дамочке, не был бы так спокоен. Мастер поддался искушению, поверил, что ничего худого бабенка адмиралу, которому мастер симпатизировал, не сделает.

– Орденок один возьму и все, – обещала бабенка. Что я, зверь какой, адмирала вашего обижать!

Поверил мастер. А зря.

Обидела Галя адмирала.

Как вошла, так сразу и обидела. Не стала время тратить на другие, медленные способы устранения нежелательного объекта, благо что квартира отдельная, звукоизоляция в старом доме отличная.

Вошла Галя в кабинет да с порога и выстрелила в грудь адмиралу.

Бывает же такое. Сколько войн прошел, пришлось поплавать и в финскую, и в Великую Отечественную, и даже успел на своей подлодке к берегам Японии сходить в 45-м. Ни одной царапины.

И сердце было у адмирала крепкое. Еще послужило бы сердце моряку. Кабы не вошла в него пулька, выпущенная из «глока» с глушителем.

Стреляла Галя метко, так что не мучился адмирал. Успел только сильно удивиться – вот какая она, оказывается, смерть. Закрыл глаза. Услышал голос папеньки, зовущий его. Почувствовал запах пирогов, доносящийся из дальней кухни. Удались пироги у Пелагеи! Увидел яркий свет.

И умер.

А собрать его коллекцию в кофр – дело минут. Хорошая была наводка.

БРОШЬ КНЯЖНЫ ВАСИЛЬЧИКОВОЙ.
КРОВЬ НА КАМНЕ. «ВЕРВОЛЬФ»

Дождь лил как из ведра. Временами, обозленный на весь свет, словно раздосадованный победой союзнических войск над вермахтом, лупил по черепичным крышам Фленсбурга крупными градинами.

Штандартенфюрер Краузе шел, почти прижимаясь мокрым плечом к кирпичным стенам длинного пакгауза.

Выглянула луна, осветив причудливым, свинцовым светом висевшее на стене объявление.

Краузе прислушался. Шагов патруля или случайного прохожего слышно не было. Тогда он приблизил глаза к белому листу бумаги и прочитал:

«Приказ коменданта города Фленсбурга

Сообщаю гражданам города Фленсбурга, что национал-социалистская немецкая рабочая партия Германии и все подчиненные ей организации в городе Фленсбурге распущены. Руководящему составу всех городских учреждений НСДАП, гестапо, жандармерии и других государственных учреждений в течение 48 часов явиться на регистрацию.

В течение 72 часов на регистрацию также обязаны явиться все военнослужащие немецкой армии, войск СС.

Лица, имеющие огнестрельное и холодное оружие, боеприпасы, взрывчатые вещества, радиоприемники и радиопередатчики, фотоаппараты, автомашины, мотоциклы и горюче-смазочные материалы, обязаны все перечисленное сдать в районные военные комендатуры.

Населению города запрещается выходить из домов и появляться на улицах с 22.00 вечера до 8.00 утра».

Краузе глянул на часы. Его были отобраны вместе с ремнем и шнурками, но часы, взятые им в качестве трофея у английского капрала, оказались ничем не хуже.

Разумеется, он попадал под карательные санкции в случае его обнаружения хотя бы в качестве нарушителя комендантского часа.

Что ему грозило за убийство английского капрала, об этом старался не думать. И вообще старался не думать об этом злосчастном капрале: несмотря на невысокое звание, он был скорее всего сверстником Краузе, носил одежду и обувь его размера; возможно, как и Краузе, его где-то ждали жена и дети.

«На войне как на войне», – придумали сию формулу легкомысленные французы, только и ищущие, на кого бы свалить ответственность.

«Солдат всегда солдат», – говорят отвечающие за свои действия немцы.

Краузе закутался в плащ английского капрала. Но промозглый мартовский ветер все равно пронизывал до костей. Он втянул голову в плечи, левой рукой для верности придерживая драгоценный груз, а правой сжимая пистолет покойного англичанина.

Однако выстрелить он так и не успел.

Удар, который обрушился на его голову, оказался смертельным.

– Еще одним поганым «томом» стало меньше, – удовлетворенно проговорил Фриц Гореншмидт, один из вождей фленсбургского гитлерюгенда и предводитель местного отряда «Вервольф»—«Оборотень», созданного по приказу Бормана, Аксмана и Гиммлера по всей стране в последние недели нацистской власти. Как говорится, за час до поражения.

– Собирать оружие.

– Убивать врагов.

– Взрывать вражеские склады, воинские эшелоны.

Такие задачи ставил однорукий глава гитлерюгенда Аксманн перед юными «вервольфами». Такие задачи ставил сам Фридрих

Гореншмидт перед своими недавними одноклассниками по фленсбургской гимназии.

Каждый вечер выходили они на охоту. Троих из пятерки Фридриха пристрелили во время попытки нападения на английский джип, четвертого, близорукого Ганса Битцбаха, арестовали за нарушение комендантского часа. «Еще хорошо, Ганс успел выбросить парабеллум. А то могли бы шлепнуть на месте. С англичанишек станется убить близорукого гимназера». Остался на свободе один Фриц. И вот удача. Одним ударом монтировки он уложил английского капрала, разжился пистолетом. А если хорошенько поискать, может, у этой английской свиньи и еще что найдется.

Превозмогая отвращение, Фриц перевернул ставшее мягким и податливым тело «капрала» на спину. «Лицо как лицо. Лицо оккупанта. И потому противное и ненавистное. Проверим, что у него в карманах. Документы. Все честь по чести». Он развернул удостоверение капрала английской военной полиции. С фотографии на него смотрело низколобое лицо с черными усиками, черными бакенбардами и набриалиненной черноволосой головой. Косой пробор поражал своей аккуратностью и ровностью. Фриц перевел глаза на лицо лежавшего на спине мертвого «капрала».

Бледное лицо, лишенное усов и бакенбардов, поражало даже не этим: у мертвеца был высокий лоб с залысинами и пепельно– серые волосы, в отличие от того, что на фотографии. И нос был иным, и губы.

Это вообще был не тот человек, что изображен на фотографии.

Впрочем, на раздумья и сомнения времени не было. Удостоверение понадобится подпольщикам из «Вервольфа». Не вечно же он будет один, без связи. Пистолет пригодится ему самому. А вот что это такое у «капрала» на животе? Какой-то сверток?

Фриц оттащил «капрала» за изгородь давно не работавшего хлебозавода, расстегнул френч убитого, с трудом вытащил сверток, развернул.

Скупой лунный свет давал весьма приблизительное представление о красоте увиденных им драгоценностей. Но что все это не подделки, не фальшивки, а настоящие драгоценности, Фриц понял сразу.

Оглядевшись по сторонам, прислушавшись до рези в ушах, он не увидел и не услышал ничего подозрительного. Аккуратно уложил сверток за пазуху; для верности прихлопнул по животу и тут же почувствовал острую боль. Снова вытащил сверток, осмотрел его, что же там такое колется? Обнаружил брошь с большим зеленым камнем и многочисленными камнями поменьше, похожими на искрящиеся стеклышки. Фриц не разбирался в драгоценных камнях и принял огромный изумруд и большие граненые по-европейски брильянты за простые стеклышки в дешевых драгоценностях. Но вот золото от меди он как-нибудь отличить мог. Все вещицы в свертке были золотые. Ну а камни, если они дешевые подделки, можно и выбросить. Прежде, конечно, надо будет показать специалисту, хотя бы дяде Винеру. Он служил в аптеке провизором и считался в их кругу сильно образованным человеком во всякой там химии и бижутерии.

Главное, он обнаружил, что его укололо: у броши с огромным зеленым стеклом отстегнулась булавка и впилась в его ладонь, когда он слегка ударил себя по животу. Фриц поставил булавку на место, а саму брошь сунул в гущу других, таких же, как она, брошей, серег, табакерок, подвесок, ожерелий.

Удачная вышла операция.

Домой он добрался без приключений.

Не заходя в квартиру, где спали в этот поздний (или ранний, как смотреть) час его старый дед и сильно сдавшая за последние два года, после гибели отца на фронте, мать, Фриц поднялся на чердак.

В углу, под стропилами крыши, чудом избежавшей за всю войну бомб и снарядов, он старым, времен первой мировой войны, солдатским штыком вырыл ямку в земле, смешанной со старинной золой, опилками и сором, положил туда свои трофеи, аккуратно завернув в давно валявшуюся на чердаке кухонную клеенку, перевязал сверток шпагатом и закопал.

Время тревожное. Надо переждать немного. А потом... Что будет потом, он не знал. Надеялся, что совершил сегодня маленький, но заметный подвиг: убил врага и взял трофеи.

На следующую ночь он снова вышел на «охоту» и был убит английским патрулем.

 30 МАРТА 1997 Г. ФИНАНСОВЫЙ ГЕНИЙ
ПО КЛИЧКЕ МАДАМ

Сопровождала Мадам в ее поездке на остров Чад Жу До ее дистрибьютер в Сеуле Шурочка Смирнова, очаровательная юная особа, длинноногая, курносенькая, веселая и сдержанная одновременно, хорошо образованная и хорошо воспитанная девочка. Удивительно, но это правда: есть люди, к которым грязь не липнет.

Уже год Шурочка, девочка из очень небогатой семьи старших научных сотрудников некоего НИИ, где уже года два толком не платили зарплату, поддалась на уговоры подруги и «завербовалась» на работу в Корею.

Поначалу работала переводчицей в НИИ электроники в Сеуле, переводила нашим специалистам, работавшим там по контракту за сущие гроши.

Гроши получала и Шурочка. Куда уходили деньги, причитавшиеся российским специалистам, никто из них не знал. По их расчетам, если жрать одну корейскую вермишель и никуда не ходить, ничего не покупать, то по возвращении можно купить подержанный автомобиль тысяч за пять баксов. Вот и все. Цена их трудов в течение контрактного года.

Она, конечно, не знала, что на счета Мадам поступало за каждого отработавшего российского специалиста по десять тысяч долларов за контрактный срок. Ей это и знать не надо было. Потому что для Мадам этот бизнес как бы побочный, копейки, которые, как известно, рубль берегут. Главная прибыль шла за переброску через Корею в одну сторону наркоты и девочек, в другую – цветных металлов, оружия, сырых алмазов и прочей сибирско-дальневосточной мутотени-погребени.

А российские специалисты – это так, прихоть мастера, филантропия, желание помочь нищенствующей российской науке. Тоже, как говорится, не пальцем делана была Мадам, тоже с «верхним» образованием, хотя аспирантур и не кончала. Появилась возможность через НИИ Хозяйки наладить экспорт российских «мозгов», почему бы и нет? А что прибыль маленькая, так и она патриотка. Не хлебом единым...

Шурочка понравилась Мадам сразу, еще в прошлый приезд. Нет-нет, никаких там скабрезностей. Просто видно же сразу, честная девочка. На кого-то ж надо и опереться в бизнесе. А то все, понимаешь, вокруг воруют.

И Мадам предложила Шурочке вдвое больший оклад, но расширила ее функции: теперь Шурочка была не только переводчицей, но и дистрибьютером Мадам в Сеуле. Она не вникала в криминальные вопросы, в которые Мадам ее просто не посвящала, но тщательно следила за движением «бумаг», проводила с нанимаемыми специалистами экспертизы всех юридических документов: договоров, контрактов, соглашений о намерениях. В любом криминальном бизнесе есть двойная бухгалтерия.

«Черной» бухгалтерией и соответственно криминальной стороной бизнеса в Корее занималась старуха Папикян Мадлен Сократовна, большая дока по части криминального оборота денег, драгоценностей, ценных бумаг. Если учесть, что начинала до своей первой ходки в зону Мадлен Папикян, по кличке Королева Марго, бандершей в тайном притоне в Ростове, станет ясно, какое сокровище приобрела Мадам, обнаружив Мадлен во Владивостоке в момент раздумий – возвращаться ли после отбытия наказания на Большую землю или остаться доживать свой век во «Владике». Мадам прервала ее тяжкие раздумья, взяв тяготу принятия решений на себя. Обе об этом никогда не жалели.

С появлением в Сеуле Королевы Марго, попавшей сюда, естественно, по фальшивым, но так искусно сделанным Яшей Гольдбергом документам, операции по пересылке азиатских девочек и мальчиков, специализирующихся на предоставлении сексуальных утех, приобрели царственный размах.

А Шурочка вела в этой двойной бухгалтерии, как уже говорилось, официальный, легальный документооборот. И выступала переводчицей и менеджером на переговорах с местными властями, которые души в ней не чаяли.

Хитроглазые корейцы страсть как любят наивных, бесхитростных людей. И в полиции, и в муниципалитете давно знали про сложный, как слоеный пирог, криминальный бизнес Мадам, по делали вид, что все предложения, исходящие от Шурочки Смирновой, воспринимают как предложения надежных партнеров по торговле компьютерами, видеомагнитофонами, бижутерией и трикотажем.

Если Шурочка всерьез считала, что Мадам занимается поставками в Корею русских матрешек, а из Кореи в Россию – видеомагнитофонов «Мицубиси», то другой дистрибьютер Мадам, Костя Кац из Биробиджана, знал, чем начиняются русские матрешки, проходя обработку на возглавляемой им фабрике детской игрушки и сувениров «Самовар».

В Биробиджан из Якутска привозились большие партии мелких алмазов, так называемый «индийский товар», прозванный так потому, что именно на Востоке умеют особенно прихотливо работать с мелкими алмазами. В России и Европе алмазы таких размеров идут на алмазную крошку и впоследствии используются в промышленности. Однако всем, кто связан с добычей и переработкой сырых алмазов, известно: сбыть партию в виде «индийского товара» куда выгоднее, чем отдать в переработку.

Нужные люди, получив хорошую мзду, грузили партию алмазов в ящики с опилками и направляли в Биробиджан. Там на фабрике Кости Каца опилки «обогащались», извлекались мелкие сырые алмазы и вживлялись в матрешки из папье-маше. Эти матрешки, в свою очередь, вставлялись в деревянные каркасные матрешки и направлялись через Владивосток в Сеул. Из Сеула партии матрешек без растаможивания поступали катерами на остров Чад Жу До, где снова подвергались разборке и «доводке». В результате, после растаможивания и сортировки, матрешки из папье-маше поступали на склад Мань Киханя, откуда шли в Таиланд и Сингапур; там сырые алмазы извлекались, сортировались, совмещались с грузом сырых алмазов из ЮАР и направлялись в Амстердам для обработки на фабрике Юнь-Луканя, откуда как произведения индийских ювелиров расходились по миру.

Мир устроен странно. Есть торговля крупными сырыми алмазами и большими брильянтами. А есть торговля алмазной и брильянтовой мелочью. Эти два мира почти никогда не пересекаются.

Это два бизнеса, которыми занимаются совершенно разные люди.

Как и везде, здесь тоже бывают исключения.

Таким исключением была Хозяйка.

Она держала большой пакет акций, фигурально говоря, и в торговле крупными брильянтами и мелкими алмазами.

Она любила размах.

И Мадам, занимавшая в иерархии организации одно из следующих за Хозяйкой мест и курировавшая этот низкий жанр, эту презираемую всякими там Оппенгеймерами и бычковыми отрасль, все учитывала.

Последний месяц шли чередой накладки.

Где прерывалась цепочка, Мадам не могла понять. Она для того и затеяла эту тягомотную поездку, чтобы определить, – либо где-то имеет место утечка информации, и на караваны с наркотой и алмазами наезжают конкуренты, либо имеет место утечка самого товара.

И тогда, значит, продают, воруют, обманывают свои.

Она сделала свои выводы в Сингапуре и Таиланде. Она внимательно выслушала доклады руководителей своей спецслужбы в Сеуле. Бывшие полковники КГБ, направленные ею в этот регион для создания надежной «крыши», Александр Лядинский и Сергей Сокуренко, по полочкам профессионально разложили перед ней ситуацию, проиграв все варианты и построив модель наиболее защищенных маршрутов.

Теперь Мадам плыла на катере на остров Чад Жу До, чтобы разобрать на месте ситуацию с утечкой сырых алмазов. Специалисты точно доказали: не в Якутске, не в Биробиджане, не во Владивостоке, не в Сеуле, а скорее всего именно на острове, как в Бермудском треугольнике, пропадают ежемесячно довольно большие партии.

Мадам прикрыла устало веки. Слева от нее похрапывал референт. Справа тихо спала Шурочка Смирнова. На ее округлом, нежном личике была написана уверенность в том, что мир прекрасен и справедлив.

Мадам была уверена в обратном.

Под утро ей опять приснилось мужское бородатое лицо. Узкие губы кривились в глумливой усмешке, хитрые глаза смеялись, в лунном свете маслено переливалась соболиной спинкой высокая боярская шапка. Ставшее даже знакомым за последние полгода мужское лицо могло появиться в любой момент, в любой час ночи, в начале, середине или конце сна. Обычные сны для нее кончились. А кошмар был всегда один и тот же. «Змея, змея... – повторял мужик в боярской шапке, дробно смеялся и добавлял: – Но вашим костылем не служу я...»

Что было совершенно непонятно. И потому особенно страшно.