Текст книги "Старый дом (сборник)"
Автор книги: Геннадий Красильников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 35 страниц)
Зоя осведомилась о здоровье сватьи Авдотьи, на что сват Гирой ответил, что "слава богу, бегает помаленьку, по хозяйству справляется", и в свою очередь поинтересовался, отелилась ли нынче у них корова.
– Отелилась корова, сват, отелилась.
– Телочку или бычка принесла?
– Бычка принесла.
– A-а, значит, бычка?
– Бычка, бычка, сват. До осени думаем держать, а там, бог даст, на мясо прирежем. По нынешним временам долго кормить нет никакого расчету.
– Истинно говоришь, сватья. Раньше, бывало, полон двор скотины, и все равно корму хватало, а нынче, как говорится, курице нечего подсыпать…
Сват Гирой поставил свою чашку кверху дном, стал выбираться из-за стола. Зоя с сожалением сказала:
– Сидел бы еще, сват! Видно, брезгуешь, ничем не закусил.
– Спасибо, сватья, наелся досыта. Меду сколько поел…
Зоя принялась убирать со стола, между делом со скрытой тревогой думала: "Какая нужда привела свата Гироя? Не зря, должно быть, шел в такую даль… С самой весны не показывался, не иначе как по неотложной нужде пришел".
Сват Гирой снова примостился возле порога, задымил самокруткой. Будто между прочим спросил:
– Видно, по хозяйству забот хватает?
– Хватает, хватает. Известное дело: у женщины и после смерти на три дня работы остается… Олексан чуть свет бежит к своим тракторам, а Глаша – в школу. Недосуг им хозяйством заниматься.
– Оно верно, сватья: для работящих рук всегда дело найдется…
И без того скудное русло разговора на этот раз, казалось, совершенно пересохло, на некоторое время оба умолкли, занятые своими мыслями. Наконец сват Гирой, сдержанно кашлянув в кулак, спросил:
– Зять Олексан в правлении колхоза часто бывает… Он вам… ничего не говорил?
– О чем это, сват? – с изменившимся лицом спросила Зоя.
– Люди разное болтают… Новый председатель был у нас, выступал против тех, у кого лишняя скотина имеется. Прослышал я краем уха, будто не сегодня-завтра пойдут по дворам составлять списки, а заодно и самогон станут искать. Кто знает, может, и врут… Думал, вам лучше знать, раз Олексан в правлении сидит…
Зоя в сомнении покачала головой:
– Не знаю, Олексан ни слова об этом… Господи, неужто людей хотят совсем без скотины оставить?
– Новый председатель круто берет, как бы не перегнул палку… Сказывали на собрании, чтоб на каждую взрослую душу не больше двух овец держали. А что сверх этого, без всякой задержки продать в колхоз.
– Осто-о, до каких дней дожили, сват: своей же скотиной попрекают! Олексан ничего такого не говорил. Уведут со двора корову, он и пальцем не шевельнет, такой бесхозяйственный!
Почувствовав, что сказала лишнее и сват Гирой может плохо подумать про зятя, Зоя поспешила исправить свою оплошность:
– День-деньской на работе, где уж ему о доме… Не жалеет он себя нисколько, готов последнее с себя отдать…
Сват Гирой понимающе закивал и, понизив голос, просительно заговорил:
– Тут такое дело, сватья… можно сказать, семейное. Ежели, скажем, пойдут по дворам записывать, у кого сколько и какого скота, то к вам не станут заходить, потому как Олексан сам в правлении… Так вы, сватьюшка, не откажите по-родственному: я бы привел к вам прошлогоднюю телушку и парочку-другую овец, чтоб от списочка уберечь… А там, как сыр-бор пройдет, я их обратно заберу… Не чужие мы с вами, сватьюшка, не отвернитесь сердцем в нужде.
В первую минуту, услышав о просьбе свата, Зоя пришла в замешательство. Не дай бог, если Олексан узнает. Тогда и самой Зое не будет житья. И без того ворчит, что "зря лишнюю скотину содержим, куда столько". А тут еще чужие… Но с другой стороны, сват Гирой им как-никак свой человек, родня близкая, нельзя не помочь.
– Вези своих овец и телушку, сват… От лишних глаз поостерегись, сват, всякие люди есть…
– Верно, верно, сватья, завидущих много. А я как-нибудь ночью, в темноте-то оно вернее будет. Продержать бы до осени, а там и на базар… Не беспокойся, сватья, как есть в порядке обернется!
На душе у Самсонова стало легче. Сказать по правде, по дороге к сватье он опасался, как бы ему не отказали в просьбе, дело ведь не шуточное. Но Зоя, что ни говори, оказалась женщиной понятливой. Придя столь быстро и удачно к доброму согласию, сват засобирался в обратный путь: дело к вечеру, а дорога для стариковских ног не близкая. В этот момент торопливо стукнула калитка, Зоя по привычке выглянула в щелку.
– Э, сват Гирой, не торопись, вон и Глаша пришла!
Завидев отца, Глаша с порога радостно заулыбалась:
– Ой, это ты, отец? Давно не бывал у нас, соскучилась я!
– Пришел вот, дочка. Думаю, повидаться надо со всеми. Видно, пока сам не придешь, вы не покажетесь. Мать там тоже соскучилась…
Поставив стопку ученических тетрадей на комод, Глаша скинула легкий плащ, осталась в одном платье. Самсонов неприметно осмотрел дочку придирчивым глазом, остался доволен: "Дочке на здоровье грех обижаться. Мать даже в молодости смахивала на сухую щепку, а эта в меня пошла, гладенькая, вишь… Такую любой зажмурившись взял бы". Заметив ласково-пытливый взгляд отца, Глаша почему-то вдруг застеснялась, проворно накинула халатик и прошла за перегородку. Лишь когда Самсонов увидел туго налившиеся груди и округлый живот дочери, он обругал себя слепым мерином: "Тьфу, и как это я сразу не догадался! Видно, скоро дедом стану. Господи, дай такого счастья! А сватья, хитрая баба, ни слова об этом… Ну да ладно, чего теперь делить. Если мальчик родится, подарю ягненочка! А коли девочка, хватит и гуся…"
Глаша пошла провожать отца. Дойдя до проулка, Самсонов завернул за угол, воровато оглянулся вокруг и, поманив дочку близко к себе, шепотом сообщил ей о причине своего столь неожиданного посещения. В конце он осторожно справился у Глаши:
– Олексан твой… как посмотрит на это?
Глаша успокаивающе кивнула отцу.
– Он и знать ничего не будет, отец. Мы ему не скажем, а в хлев он никогда не заглядывает…
– Вот и ладно, дочка. Ты пойми, я для вас стараюсь. Нам с твоей матерью теперь немного надо, а вам добро не помешает. Может, скоро к вам с подарками придем…
Поняв намек, Глаша застыдилась и отвернулась в сторону. Отец ласково тронул ее за плечо:
– А ты не стесняйся, дочка, не ты первая, не ты последняя… Всем положено пройти через это. Дай бог, чтобы все по-хорошему обошлось. Ну, я пошел.
Проводив отца, Глаша накормила кур, задала корму поросенку. Вскоре пришел с работы Олексан. Завидев во дворе жену, он улыбнулся ей, заглядывая в глаза, спросил:
– Глаша, ты чем-то встревожена? Случилось что? Или… время подходит?
Глаша жалостно улыбнулась в ответ:
– Ой, Олексан, мне так страшно… Теперь, наверное, уже скоро… Боюсь я чего-то, Олексан, слышишь?
7
День выдался знойный, безветренный. На улице ни души, даже куры и собаки и те попрятались в прохладную тень под амбарами. Скворцы давно покинули свои дачки на шестах, вывели своих, пока еще серых птенцов на луга, суетливо подкармливают великовозрастных лентяев и заодно приучают летать. Опустевшие скворечники тут же заняли нахальные, крикливые воробьи, ероша перышки, звонко перекликаясь между собой: «Ну как, соседка, устроились? Слава богу, эти гордецы скворцы догадались освободить наши квартиры! Чик-чирик, теперь хозяева – мы!» Верно сказано: пока ветер не дунет, всякая пушинка мнит себя камушком.
Надвигалась страда, а комбайны все еще не были готовы – не хватало запасных деталей. Восстанавливали старые, списанные детали, кое-где удавалось "выцарапать" новые, но все это было латанием тришкиного кафтана. Колхозные механизаторы в один голос ругали РТС за качество ремонта, а те в свою очередь огрызались и… снимали с колхозных счетов в банке очередную дань за ремонт.
Олексан наскоро пообедал, мимоходом бросил: "Ужинайте без меня". "Господи, за всех он в ответе, – вздохнула вслед ему Зоя. – Будто и семьи у него нет…" Пришла с работы Глаша, нехотя похлебала суп и прилегла отдохнуть. Ей теперь тяжело ходить, но хозяйству приходится управляться одной Зое. Исподтишка наблюдая за невесткой, она с удовлетворением замечала: "Видно, недолго осталось ждать. А сама молчит и молчит, хоть бы словом поделилась. Стесняется, должно быть: с первым ребенком завсегда так…"
Зоя решила угостить невестку вкусным обедом. Пройдя в амбар, зачерпнула горсть овса и принялась звонко скликать кур. Откуда-то с улицы прибежал здоровенный голенастый петух, потряхивая свесившимся набок гребешком, стал жадно клевать. Тут-то и схватила его хозяйка. Она уже давно собиралась отрубить ему голову, но всякий раз откладывала. И все-таки наступил его последний час… Сказать по правде, петух сам ускорил свою погибель: перестал обращать внимание на своих кур, все больше пропадал в компании соседских хохлаток. Зоя подумала, что мясо у такого гулены будет жестким, зато лапша получится на славу.
Глаша по-прежнему лежала на кровати, лицом к стене. По улице с грохотом проехал гусеничный трактор, оконные стекла тонко и жалобно зазвенели. Глаша даже не шевельнулась: это не Олексан. Мать сказала, что он уехал в дальнюю бригаду. Вечно он в разъездах, то в РТС, то у тракторов. В те редкие часы, когда бывает дома, больше молчит. Раньше он рассказывал Глаше о своей работе, но Глаша при этом начинала украдкой зевать. В самом деле, что может быть интересного в этих культиваторах, генераторах? Она в них не разбирается, да и ни к чему ей это. Однажды Олексан, не по-обычному возбужденный, стал чертить на бумаге и показывать ей какое-то приспособление, которое придумал он сам. Глаша изо всех сил старалась понять и даже задавала вопросы, чтобы не обидеть его, то, случайно посмотрев в окно, вдруг опрометью кинулась во двор: калитку, ведущую в огород, кто-то оставил открытой, поросенок воспользовался этим и теперь вовсю хозяйничал на грядках. Глаша загнала беглеца обратно во двор и вернулась к Олексану, но тот хмурился и молчал, скомканная бумажка с чертежом сиротливо валялась на полу. А Глаша так и не поняла, отчего он обиделся. Ведь если бы не поросенок, она б терпеливо выслушала Олексана до конца! И часто он из-за подобных пустяков понапрасну сердится на нее…
Нет, не умеет Олексан быть ласковым. Припоминается Глаше случай: однажды она рано поднялась с постели, вышла на крыльцо, еще храня в себе тепло от сна. Солнце только что взошло, роса на траве сверкает разноцветными бусинами, а воздух точно родниковая вода. Во дворе хлопочут куры, в хлеву повизгивает поросенок, ожидая корма; нетерпеливо блеют овцы – просятся на луга. Олексан что-то старательно вытесывает топором под навесом. Глаша едва не засмеялась от охватившего ее огромного чувства счастья. Ой, до чего ж ты счастлива! Вот оно, твое счастье, целиком на виду, точно на ладони!
Как все удачно сложилось в жизни: твои сверстницы месят грязь на колхозных фермах, а у тебя диплом учительницы, ты сама себе завоевала место в жизни, и никто теперь не отнимет его у тебя; погляди, какой у тебя сильный и здоровый муж, он не даст тебя в обиду, всегда защитит. А хозяйство какое! В нем, как в сундуке богатой невесты, есть все для спокойной, безбедной жизни. И хозяйка всему этому добру теперь ты! Ой, Глаша, в счастливый час, видать, родилась ты у матери! Она босиком пробежала через двор, оставляя на росистой траве темную цепочку следов, неслышно подошла к мужу и, обхватив его обеими руками, до боли крепко поцеловала в загоревшую шею. Олексан удивленно обернулся: "Ты чего? Не успела глаза разлепить, уже целоваться…" – "Олексан, милый, соскучилась я по тебе!" Глаша порывалась снова обнять его, но Олексан осторожно и в то же время решительно отстранил ее от себя: "Тоже выдумала… Шла бы лучше, оделась, – люди могут увидеть". Глаша сникла, радостного чувства как не бывало. Словно вырвали у нее ковш чистой, прозрачной воды, не дав утолить жажду. Господи, кому какое дело до ее счастья! Пусть люди смотрят и завидуют ей! Счастье свое она не украла, она добилась его сама, и никому не должно быть дела до нее!
…Несколько раз неслышными шагами подходила Зоя, думая, что невестка спит, – будить не решилась. А Глаша не спала. Она думала о будущем, и неясный, беспричинный страх закрадывался в ее сердце. Словно сквозь дремоту она чувствовала частые, как бы недовольные толчки в бок. Теплая волна нежности охватывала Глашу: "Еще не родился, а уже характер показывает! Кто он – мальчик или девочка? А как Олексан – прирастет он сердцем к своему ребенку? У них в роду, он сам говорил, не привыкли выказывать на людях ласку… Может, через ребенка он крепче привяжется к жене, а может, наоборот…" Ведь бывает и так. Сейчас Олексан очень внимателен к ней, без лишних слов исполняет каждое ее желание. Да, такой он нравится Глаше. Ей очень хочется, чтобы он был рядом с ней, когда начнется это… А как они назовут ребенка? Олексан уже выбрал имя: "Если будет мальчик, назовем его Виктором, Витей". Он где-то вычитал, что Виктор – это значит "Победитель". Глаше даже смешно стало: победитель, на первых порах даже материнскую грудь не сможет сам взять! Ну что ж, если Олексан так хочет, пусть будет Виктор. Сначала его будут называть ласково – Витюша, Витя, а потом он станет Виктором, а когда-нибудь он для всех будет Виктором Александровичем. Ой, об этом лучше не думать… Ну, а если родится девочка? Глаше очень правятся имена: Наташа, Люба, Юлия. А Олексан до сих пор не подобрал имя для девочки. Должно быть, потому, что ему обязательно хочется мальчика. Говорят, все отцы хотят, чтобы первенец обязательно был мальчик: не успеют родители оглянуться, а помощник вот он, уже вырос…
Глаша уснула. Зоя осторожно укрыла ее одеялом и с сожалением подумала: "Такой вкусный суп приготовила, а есть некому. Мясо этого забияки оказалось жилистым, но навар получился хороший, с золотыми кружочками жира. И Олексан не идет, запропастился там! Подожду, может, вернется скоро".
Около полуночи электролампа трижды мигнула и погасла. Зоя хотела засветить керосиновую лампу, по в этот момент под окнами послышался неясный шум, затем кто-то негромко постучал по наличнику. Зоя сунулась к окну, и когда глаза привыкли к темноте, различила в темноте запряженную телегу и рядом с ней свата Гироя. В телеге лежит что-то накрытое брезентом, к задку привязана рослая телка. Собака остервенело лает на ночного гостя, гремит проволокой. Не зажигая огня, Зоя, нацепив старую фуфайку, выбежала навстречу свату.
Самсонов шепотом торопил ее: "Открой-ка, сватья, ворота, неровен час, заприметят на улице… Собаку бы тоже унять надо".
Пока сват заводил лошадь во двор, Зоя в сторонке украдкой обмахивалась мелкими крестиками: "Господи, прости нас, не приведи, чтоб увидал недобрый человек…" Самсонов сдернул с телеги брезент, под ним оказались четыре овцы, спутанные по ногам тугой бечевой. Бедные животные лежали на боку, словно в немой мольбе запрокинув головы на спину.
– Овечек, сватья, к вашим выпустим. Телочку к корове… не перебодались бы только… Ну вот, слава богу, в сохранности будут.
Перепуганные овцы тотчас забились в дальний угол хлева, в темноте зелеными огоньками вспыхивали их зрачки. Невдомек глупой скотине, для чего их везли сo связанными ногами, в тряской телеге, под жестким и душным брезентом в такую даль, к тому же в глухую полночь. Бессловесная тварь покорна людским помыслам…
Не заходя в дом, сват Гирой завернул лошадь и поехал восвояси.
Наутро Зоя вышла с ведрами к колодцу. Через невысокую изгородь заприметила Харитона Кудрина и поспешно отвернулась. Но Харитон сам окликнул ее:
– Здравствуй, тетя Зоя! Рано же вы поднимаетесь! Олексан приехал?
– Ждали всю ночь, с тем и спать легли. Куда это услали вы его?
– В Дроздовке трактор под мост провалился, Олексан с ребятами уехал на помощь. Ночью у вас собака сильно лаяла, я думал, Олексан вернулся. Голосистый у вас пес, тетя Зоя, мертвого поднимет!
От страха Зоя вся похолодела, руки мелко задрожали. Через силу растянула губы в подобие улыбки:
– A-а, вы про собаку… Кобель он у нас, гулять просится, вот и лает зря… Время у них как раз приспело!
Кудрин рассмеялся:
– А чего зря на цепи держать, он живо найдет себе невесту!
Страх медленно отпускал Зою, словно она выходила из студеной воды на согретый солнышком берег: нет, Кудрин не видел свата и ни о чем не подозревает. А если собака лает по ночам, что ж такого? Кому не известно, что собаки частенько брешут просто так, oт нечего делать…
В ближайший субботний день активисты – члены правления и комсомольцы – выехали в бригады. Кудрин сам напутствовал их:
– Перед вами, друзья, стоит очень простая и в то же время весьма важная задача: выяснить, у кого сколько и какого скота имеется в личном пользовании. Попутно выявляйте самогонщиков. Снова и еще раз повторяю: вам надо соблюдать максимум вежливости, то есть без всякого принуждения. И вообще, не отнимайте хлеб у милиции… Желаю нам удачи!
Кто-то в последнюю минуту усомнился:
– Со злостными можно не цацкаться! Такие добровольно аппараты на блюдечке не принесут…
– А вы делайте главную ставку на доверие! Стучать по столу кулаком – для этого невеликий ум требуется, к тому же довод этот малоубедительный… Старайтесь договориться с женщинами, они наш добрый союзник в этом деле. Словом, как говорят военные, важен подход и отход…
Смеясь и подшучивая друг над другом, метнули жребий. Ехать в Бигру выпало агроному Сомовой, Башарову Сабиту и Михайловой Параске. Председатель внимательно оглядел их, затем, отыскав глазами среди собравшихся Олексана Кабышева, коротко кивнул ему:
– Придется тебе поехать с ними, им втроем за день не управиться. Как, не против?
– Мне все равно, куда…
Сказал и пожалел: "Зря поспешил. В Бигре не миновать встречи с Глашиным отцом, неизвестно, как он отнесется к нашему набегу… А, черт с ним, поеду!"
В тарантас запрягли рослого жеребца, Сабит сразу же предупредил, что править будет он, потому что "татарина хлебом не корми, только допусти до коня". И действительно, за какой-то час он домчал их до Бигры, после чего жеребец долго отфыркивался и гневно косился на лихого кучера. Секретарь бригадной парторганизации ожидал их в конторе, тут же разделились на две группы и разошлись по своим участкам. Олексан вдвоем с Сабитом направились вдоль широкой, заросшей пыльной травой и загаженной гусями улицы. Из окон домов на них посматривали то с любопытством, то с откровенной неприязнью.
– Валла, Аликсан, можно подумать, что они не видали живых людей! – сердито сказал Сабит. – Пли принимают нас за больших начальников? Аликсан, покажи, пожалуйста, где твой тесть живет? Теща тебя обязательно блинами угостит!
– Успеешь к ним, – нехотя буркнул Олексан.
В крайней избе, куда они зашли, жил старик Зиновий с женой и тремя перезрелыми дочерьми. При виде гостей он бестолково засуетился, подставляя стулья и покрикивая на женщин:
– Акулина, Верка, Анна, Онисья, подметите пол! Господи боже мой, что скажут люди! Где вы там пропали? Ай-яй-яй, непорядок какой…
– Ладно, дядя Зиновий, не беспокойтесь, – сказал Олексан, присаживаясь к столу и разворачивая лист бумаги. – Скот переписываем, для учета. Корову имеете?
– А как же, как же, есть коровенка, есть, милый человек! Без коровы нам невозможно. Как говорится, корова во дворе – еда на столе! – Старик еще больше засуетился, принялся показывать какие-то пожелтевшие, стершиеся на изгибах бумажки. – Страховка уплочена, вот и квитанция имеется! Старовата уже коровенка, ну да что поделаешь…
Жена Зиновия подошла к столу и решительно оттерла старика в сторону, метнув на него уничтожающий взгляд:
– Да ты сядь, сядь, чего размахался, трясогузка! У-у, бестолковый…
Сабит подмигнул Олексану: вот кто настоящий хозяин в этом доме. Действительно, Зиновий сразу сник, забился в угол и принялся набивать свою трубку. Жена его степенно села на хозяйский стул.
– Корова, говорите? Имеем корову. Записал? Овец пять голов… Свинью не держим. Птицу домашнюю тоже на карандаш берете?
– Нет, птицу не учитываем… Все у вас?
– Все, все, окромя этого, другой живности не имеем. Лишнее нам ни к чему… – Зиновий порывался было вступить в разговор, но жена так на него посмотрела, что тот осекся на полуслове и снова присмирел.
Олексан хотел спросить хозяйку про самогон, но она опередила его.
– Угощать вас, миленькие, нечем, уж извиняйте нас. Лет десять, как последний раз варила. Самой мне и духу не надо, а этот, – она кивнула в сторону мужа, – как замочит горлышко, так и вовсе дурак дураком становится! Так что извините.
Выйдя на улицу, Сабит сокрушенно защелкал языком:
– Тц-тц, Аликсан, теперь понятно, почему бабай Зиновий такой худой! Когда в доме много женщин, там шайтан поселяется! Валла, бедный человек…
У соседей ворота оказались запертыми изнутри. Олексан долго стучался, но никто не открывал.
– Никого нет. А кто знает, может, нарочно закрылись… После проверим. Ну, что ж, спасибо этому дому, пойдем к другому, Сабит.
В следующем доме они застали семью за обедом. Трое мальчишек – один меньше другого – сосредоточенно орудовали ложками, а увидев вошедших, точно по команде застыли с ложками в руках. Мать пристроилась сбоку, держа на коленях четвертого. Хозяин дома, – жилистый мужик с изрытым оспой лицом и бесцветными, точно подернутыми пеплом глазами, – нехотя поднялся навстречу нежданным гостям, неприветливо бросил:
– Садитесь…
– Спасибо, мы недолго. Ваша фамилия Шахтин? Ага, так… Колхозник?
Хозяин мельком взглянул на жену, та вместе с малышами быстро скрылась в "женской половине", за столом остался сидеть самый старший мальчик, по виду лет двенадцати. С вызовом в голосе Шахтин ответил на вопрос Олексана:
– Хозяйство в колхозе. А что?
– Сам где работаешь?
Шахтин с треском отставил стул, запальчиво выкрикнул;
– Вы что, с допросом?!
Остро отточенное жало карандаша в руке Олексана отломилось, заметив это, хозяйский сын проворно полез в свою школьную сумку и с готовностью подал половинку лезвия от безопасной бритвы. Стараясь оставаться спокойным, Олексан переспросил:
– Сам, говорю, где работаешь?
– Плотничаю. Небось скажете, нельзя? А это мое дело, где хочу, там и работаю! Не ворую, ясно?
– Шабашничаешь? Ай-яй, в колхозе плотники тоже нужны, почему убежал? – Сабит с притворным удивлением развел руками. Шахтин угрюмо отвернулся к окну.
– Сколько овец держишь, Шахтин?
– Три головы…
Олексан не успел записать, как вдруг молчавший до этого мальчик звонко сказал:
– Отец, ты ошибся, у нас шесть овец, я знаю! А еще ягненочки…
Шахтин с перекосившимся лицом подскочил к сыну, вцепившись в ухо, выволок из-за стола и швырнул на пол. Мальчик вскрикнул от боли и закрыл лицо руками. Шахтин занес руку, чтобы ударить его, но подоспевший Сабит удержал его.
– Валла, не надо обижать маленьких, ты плохой человек! Голова у тебя совсем не работает, хуже собаки стал!
Побелев от злости, Шахтин что есть мочи рванулся и угодил локтем в переносицу Сабиту. Тот глухо замычал и отпустил Шахтина.
– Вон отсюда, чтоб ноги вашей здесь не было! Уйдите прочь!..
Шахтин размахнулся тяжелым стулом, но Олексан, сидевший сбоку от него, успел ухватиться за ножку и с силой дернул к себе. Стул с грохотом упал на пол.
– Ну, вот так… – задыхаясь, выговорил Олексан, с трудом удерживаясь от нестерпимого желания ударить по щучьему лицу Шахтина. – Вот так! А теперь пойдем, покажи нам свою скотинку.
Хозяина словно подменили. Он в минуту как-то обмяк, плечи опустились, глаза мертвенно потухли. Горбясь и не глядя на людей, он первым шагнул к двери, за ним Олексан. Последним вышел Сабит, прикрывая ладонью ушибленный глаз.
– Открой! – пропуская вперед хозяина, приказал Олексан. Шахтин просунул руку в прорезь дощатой дверцы, отомкнул замысловатый замок. Заглядывая в полумрак хлева, Олексан позвал товарища:
– Сабит, можешь считать одним глазом? Считай… Шесть овец? Ясно. А в той половине кто? Ага, корова и бычок. Два подсвинка, говоришь? Записал, записал. Все? Ну вот, Шахтин, так-то лучше будет!
Шагая через двор к воротам, Олексан чувствовал на своей спине ненавидящий взгляд хозяина. В воротах он обернулся, сурово пообещал:
– Сына не тронь, Шахтин. Все равно узнаем, хуже будет!
Поглаживая рукой вскочившую шишку над глазом, Сабит с ожесточением сплюнул под ноги:
– Валла, Аликсан, для плохого коня не жалко хорошего кнута! Надо было чуть-чуть проучить его, зачем пожалел?
– Нельзя, Сабит. Нам за это знаешь как нагорит! А Шахтину рано или поздно все равно крылышки подрежут. Сегодня на чем держится, завтра на том и провалится, понял? Пошли дальше…
К полудню они обошли почти всю свою улицу. Оставался небольшой проулочек, где в зелени рябин и черемух утопали пять-шесть домов. Подходя к нарядному пятистенному дому с голубыми наличниками, Олексан замедлил шаги, в нерешительности потоптался перед широкими воротами с узорчатым солнышком на полотне.
– Тесть мой тут проживает… Зайдем, что ли…
Однако дом оказался запертым, на двери висел старинный, кустарной работы замок. Внезапно, словно из-под земли, вырос перед ними Самсонов, с деланным радушием воскликнул:
– Э-э, кто пришел! Здравствуй, Олексан, сынок!
Присматриваясь к Олексану и Сабиту, Самсонов прикидывал: позвать их в дом или не стоит? Натопчут, наследят, после убирай за ними…
– По свому делу приехал, Олексан?
– Скотину у колхозников на учет берем. Всю улицу обошли, один ваш проулок остался…
Неприятный холодок пробежал по спине Самсонова: "Неужто знает?" Но Олексан держался спокойно, шутил с товарищем, и у Самсонова отлегло от сердца: "Слава богу, ни о чем не знает". Он пригласил гостей в дом, подставил им стулья. Сев за стол напротив, заискивающе обратился к зятю:
– На бригадном собрании толковали об этом деле, а у меня совсем из ума вон, хе-хе! Память стариковская, что сито… Пиши, пиши, сынок… Скотину лишнюю отродясь не держали и поныне согласно колхозному Уставу держим. Запиши, сынок: корова одна, овец четыре штучки да поросеночек на полпудика. Вот и вся наша живность…
Олексан посмотрел на тестя со смешанным чувством удивления и недоверия. Лицо Самсонова оставалось непроницаемым.
– Но ведь у вас… я хорошо помню, была еще прошлогодняя телка?
Глаза тестя сузились, он покачал головой и строго проговорил:
– Была, да сплыла, сынок. Со стороны, конешно, считать нетрудно, а ты попробуй-ка сам похозяйствуй… Продали мы ту телушку, в прошлое воскресенье на базар свели. А коли не верите, можете в хлеву посмотреть. Скотину нынче легче продать, нежели прокормить…
Олексан помедлил, затем против фамилии Самсонова записал: "Корова – 1". Самсонов краем глаза покосился на бумагу и, стараясь избежать взгляда зятя, стал торопливо извиняться:
– Олексан, сынок, ты уж и не взыщи строго, сам видишь, не прибрано у нас, Авдотья куда-то вышла… Эхма, жалость-то какая! В кои-то годы один раз приехал, и то не можем по-настоящему угостить. Ну, бог даст, не последний раз…
Сабит незаметно ткнул Олексана под бок: пойдем, дескать, отсюда, видишь, не ко двору пришлись! Олексан сунул свои бумаги в карман и молча направился к воротам.
– Сватье Зое и Глаше привет передай, Олексан! – крикнул вдогонку Самсонов. – В гости приезжайте…
"Приедем, жди! – со злостью подумал Олексан. – Не будь ты отцом Глаши, я б тебе сейчас такое сказал!" Проходя мимо дома, он заметил промелькнувшее в окне скорбное лицо Глашиной матери… Самсонов со злорадством поглядел им в спину: "От наших ворот вам поворот, милые гости! Хоть ты мне и зять, а поить-кормить я тебя не обязан. Кабы по доброму делу зашел – тогда другой разговор, а то за чужую пазуху заглядываешь. Не тобой нажито мое добро, и не тебе его проверять! Чужое считать вы быстрые…"
Подходя к конторе, они издали услышали неясный шум и крики.
– Аликсан, здесь тоже драка? – изумился Сабит. – Как ты думаешь, второй глаз у меня сегодня останется целый?
В конторе, кроме Михайловой Параски, агронома и секретаря бригадной парторганизации, толпилось с десяток мужчин и женщин. Шумела и кричала жена Карабаева Матрена-Ероплан. Вцепившись в мужа, она пыталась вырвать из его рук какую-то медную, позеленевшую трубку, не переставая при этом истошно выкрикивать:
– Да вы посмотрите на этого идола, люди добрые! Другие на войне кровь проливали, а он, паразит этакий, всякое дерьмо подбирал! Тьфу на тебя после этого, медно горлышко-невыпиваюшко!
Лицо у Карабаева багровое, он озирается кругом, ища поддержки, слабо огрызается на вопли жены, словно затравленный собаками серый:
– Не могу… дорогая намять, с фронта… военный трофей…
Матрена-Ероплан ярилась все больше. Отпустив наконец мужа, она уперла руки в бока, сверля его глазами, что есть силы грохнула сапожищем об пол:
– Отдай добром! На моих глазах отдай, сивушный шайтан!
Карабаев снова начал было бормотать что-то насчет трофея, но Матрена с таким бесконечным презрением сплюнула ему под ноги ("Вот тебе твой трокей!"), а лицо ее при этом дышало такой решимостью к немедленной и беспощадной расправе, что он оставил всякую мысль о дальнейшем сопротивлении. "Трофей" очутился на столе. Странная медная труба оказалась частью самогонного аппарата, которую Карабаев приспособил вместо обычной деревянной. Все с любопытством столпились вокруг. Галя брезгливо дотронулась до позеленевшей трубки, брови ее удивленно округлились:
– О-о, посмотрите сюда! Видите, заводская марка, она сделана в Германии, на заводах Круппа…
Секретарь со знанием дела объяснил:
– Точно, фашистская штучка! Гильзы от снарядов семидесятипятимиллиметровой пушки… Запаял концами две гильзы и, пожалуйста, приспособился гнать самогон! Ха-ха, черт…
Он тут же осекся, почувствовав неуместность веселья. Одна из женщин с укоризной посмотрела на него:
– А чего тут смешного? Люди на войне головы пооставляли, безногими да безрукими калеками вернулись, а он немецкие железки подбирал! Тьфу, чтоб глаза мои не видели!
Галя не могла опомниться от изумления. Разглядывая трубку, она переспросила секретаря:
– Неужели это правда? Он ее… в самом деле с войны привез?
– Выходит, так. Такую штучку через Посылторг не выпишешь! Сунул в солдатский вещмешок и привез.
Секретарь взял со стола карабаевский "трофей" и бросил в угол, где в беспорядке громоздились деревянные трубки, котлы, кадушки, кастрюли – средства производства бигринских самогонщиков. Сабит с любопытством приблизился к этой куче, поцокал языком:
– Валла, они свой шурум-бурум никогда не мыли! Свинья из такого корыта кушать не будет, а люди араку пьют!
– Шайтан придумал вино раньше людей! – засмеялся кто-то.
– Зачем шайтан, откуда шайтан? – загорячился Сабит. – Люди придумали, нехорошие люди! Надо закон написать против таких людей, чтобы немного башкой подумал: или араку варить, или корову на штраф продать! Когда у глупого человека карман пустеет, голова умом наполняется, валла!
