Текст книги "К звездам (сборник)"
Автор книги: Гарри Гаррисон
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 56 (всего у книги 60 страниц)
– Чую, начинается заварушка, – сказал детектив Стив Кулозик, застегивая ремешок на шлеме, и угрюмо посмотрел сквозь защитное стекло.
– Ты чуешь заваруху! – покачал головой Энди. – Какое у тебя чудесное чутье! Пригнали весь участок – и полицейских, и детективов, нечто вроде ударных войск. Выдали шлемы и гранаты со слезоточивым газом в семь утра, заперли здесь без всяких приказов, – а ты чуешь заваруху. Поделись секретом, Стив.
– Природный дар, – спокойно ответил тучный детектив.
– Всем внимание! – заорал капитан. Голоса и шарканье ног стихли, люди в шеренгах замерли, выжидающе поглядывая в дальний конец помещения, где стоял капитан. – Сегодня у нас спецзадание, и детектив Дуайер из штаба все вам объяснит.
В рядах возникло шевеление, стоявшие в задних рядах пытались рассмотреть гостя. Штабное отделение занималось подавлением массовых беспорядков с применением оружия, работали они на Центральной улице и получали приказы непосредственно от инспектора Росса.
– Там, в задних рядах, меня слышно? – крикнул Дуайер и влез на стул. Это был широкоплечий, коренастый человек, похожий на бульдога, голос у него был хриплый и низкий. – Двери заперты, капитан? – спросил он. – То, что я должен сказать, предназначается исключительно для этих людей.
Все оказалось в полном порядке, и он опять обернулся, осматривая ряды полицейских в форме и детективов в штатском.
– Вероятно, этим вечером в городе будет убито пара сотен или, может, пара тысяч человек, – сказал он. – Ваша задача – сделать эту цифру как можно более низкой. Когда вы выйдете отсюда, вы увидите, что начинаются бунты и беспорядки, и чем быстрее вы будете действовать, тем лучше. Пункты социальной помощи сегодня закрыты, и никакой еды не будут выдавать в течение по крайней мере трех дней.
Послышался ропот.
– Прекратить шум! Вы кто – полицейские или кучка старух? Я вам обо всем говорю прямо, чтобы вы были готовы к худшему, а не хлопали глазами.
Наступила абсолютная тишина.
– Отлично. Беспорядки происходят уже несколько дней, но мы не могли действовать, пока не оценили общее положение вещей. Теперь мы это знаем. Город перестал выдавать продукты по карточкам, поскольку склады почти пусты. Мы собираемся их закрыть, подвезти резервы и открыть через три дня. Но норма будет уменьшена – и это секретная информация, ее не следует разбалтывать каждому встречному-попе-речному. До конца зимы норма останется минимальной, не забывайте об этом, что бы вы ни услышали. Непосредственная причина нехватки продуктов – авария на главной магистрали к северу от Олбани. Но это не самая большая неприятность. Зерно вскоре начнет снова поступать, но его будет мало. Один профессор из Колумбийского университета на Центральной улице рассказал нам об этом, чтобы мы могли принять какое-то решение, но я не буду останавливаться на технических деталях – у нас не так много времени. Но если коротко, то дело обстоит примерно так.
Прошлой весной не хватило удобрений, и зерна было собрано мало. Были ураганы и паводки. Пылевой шар продолжает расти. И еще неприятности с соевыми бобами, отравленными инсектицидами. Вы знаете об этом ровно столько, сколько и я, – все это было по телевизору. К этому добавилось еще множество неприятных мелочей – беда не приходит одна. Советом президента по экстренному планированию были допущены некоторые ошибки, и там вы скоро увидите другие лица. Так что всем жителям нашего города придется потуже затянуть пояса. И нам с вами хватит работы, уж коли мы занимаемся охраной порядка. Мне не нужно говорить вам, что случится, если начнутся бунты, поджоги и тому подобное. Мы не можем рассчитывать на какую-либо помощь извне, потому что у армии куча других дел. Именно вам придется заниматься всем этим. Причем в пешем строю. Не осталось ни одного годного вертолета: у них сломаны детали, узлы или лопасти, а запчастей нет. На вас ложится большая ответственность. На вас рассчитывают тридцать пять миллионов людей, живущих в этом городе. Если вы не хотите, чтобы они умерли с голоду… выполняйте задание. Ну, есть вопросы?
По рядам пронесся шепот, затем один полицейский нерешительно поднял руку. Дуайер кивнул.
– Сэр, а как насчет воды?
– Эта беда скоро будет ликвидирована. Ремонтные работы на акведуке почти завершены, и воду пустят самое большее через неделю. Но по-прежнему сохранится нормирование, поскольку имеет место снижение уровня грунтовых вод на Лонг-Айленде и очень низок уровень в резервуарах. И это приводит к еще одной проблеме. Мы каждый час передаем по телевидению предупреждения, мы поставили в порту столько охраны, сколько только смогли. Но люди по-прежнему пьют речную, воду. Не знаю, как они это могут делать, – чертова река превратилась в настоящую канализационную трубу, – но они это делают. И причем не кипятят ее, что равносильно самоубийству. В больницах зафиксировано множество случаев дизентерии и тифа и Бог знает чего еще. А до конца зимы дела будут обстоять еще хуже. На доске объявлений вывешен список симптомов этих заболеваний, и я хочу, чтобы вы их запомнили наизусть, смотрели во все глаза и докладывали в управление здравоохранения обо всех подозрительных случаях. Сделайте прививки – и вам не о чем беспокоиться. В управлении есть все необходимые вакцины. – Дуайер наклонил голову, прислушиваясь к шепоту в ближайших рядах, и нахмурился. – По-моему, кто-то сказал «государственный чиновник». Может быть, мне послышалось. Однако давайте с этим разберемся. Это выражение выдумали коммуняки, и в том смысле, в котором они его употребляют, оно означает, что тот, кто доводит линию партии до масс, продает им прошлогодний снег, всякую чушь. Но в этой стране мы работаем совсем по-другому. Возможно, я государственный чиновник, но я говорю вам правду, чтобы вы могли выйти на улицу и выполнять свою работу. Есть еще вопросы?
В рядах царило молчание. Вопросов не было, и Энди неохотно поднял руку.
– Да? – сказал Дуайер.
– Сэр, что делать с рынками? – спросил Энди, и все повернулись к нему. – Блошиный рынок на Мэдисон-сквер, там полно продуктов, рынок в Грамерси-парке…
– Хороший вопрос: сегодня это самые горячие точки. Большинство из вас будут сегодня дежурить на этих рынках или недалеко от них. Наверняка возникнут недоразумения у складов, когда их не откроют, и еще будут проблемы на Юни-он-сквер с этими стариками – они всегда бузят. – Его слова были встречены одобрительным смехом. – Магазины распродадут все что есть и закроются, об этом мы позаботимся, но рынки нельзя контролировать точно так же. Продукты питания можно будет купить только там, и люди очень быстро это поймут. Смотрите во все глаза и, если что-нибудь начнется, тут же примите решительные меры, чтобы пламя не перекинулось дальше. У вас есть дубинки и газ; используйте их, если возникнет необходимость. У вас есть пистолеты, но их лучше не вынимать из кобуры. Нам не нужна стрельба без разбору, от этого будет только хуже.
Больше вопросов не последовало. Детектив Дуайер ушел до того, как всем выдали персональные задания, и больше его не видели. Когда стражи порядка вышли на улицу, дождь почти прекратился, и город окутал плотный холодный туман. У обочины стояли два грузовика с брезентовыми крышами и старый городской автобус, выкрашенный в грязный оливковый цвет. Половина окон в нем была забита фанерой.
– Оплачивайте проезд! – крикнул Стив, входя вслед за Энди в автобус. – Интересно, откуда достали такой антиквариат.
– Из городского музея, – ответил Энди. – И эти гранаты тоже. Ты их видел?
– Я их пересчитал, к твоему сведению, – сказал Стив, плюхаясь на потрескавшееся пластиковое сиденье рядом с Энди.
У обоих на коленях лежали ранцы с гранатами. Энди открыл свой и вынул зеленую коробку.
– Читай, – сказал он, – если умеешь.
– Я учился в колледже, – пробурчал Стив, – я могу читать по-ирландски также хорошо, как и по-американски. «Граната, под давлением… слезоточивый газ… МОА-397…»
– Самая заметная надпись внизу.
– «Герметически закрыто в арсенале Сент-Луиса, апрель 1974 года». Ну и что? У этой ерунды нет срока годности, она не портится.
– Не думаю. Из слов нашего государственного чиновника следует, что нам они сегодня могут понадобиться.
– Ничего не будет. Для беспорядков чересчур сыро.
Автобус с дребезжанием остановился на углу Бродвея и Уорт-сквер. Лейтенант Грассиоли ткнул пальцем в Энди и кивнул на дверь.
– Ты интересуешься рынками, Раш. Будешь патрулировать отсюда до Двадцать третьей. Кулозик, ты тоже.
Дверь со скрипом закрылась, и автобус медленно двинулся сквозь толпу. Люди шли по тротуару и по мостовой, наталкиваясь друг на друга и не обращая на это внимания, – постоянно меняющееся, но совершенно однородное море людей. Вокруг двух детективов сразу образовалось пустое пространство. Полиция никогда не пользовалась особой популярностью, а полицейских в шлемах с метровыми дубинками, заполненными свинцом, просто боялись. Свободное пространство двигалось вместе с ними. Они пересекли Пятую авеню и направились к Вечному свету, теперь погасшему из-за нехватки горючего.
– Почти восемь, – сказал Энди. Его глаза непрерывно осматривали окружающих. – Пункты социальной помощи обычно открываются в это время. Думаю, что сообщение по телевидению передали вовремя.
Они медленно зашагали к Двадцать третьей улице по мостовой, поскольку прилавки блошиного рынка заполнили весь тротуар.
– Втулки, втулки, самые лучшие втулки! – нудил какой-то торговец, когда они проходили мимо, – маленький человечек, который почти терялся в складках огромного плаща, его бритая голова высовывалась из воротника, словно голова стервятника из кольца перьев. Он вытер сопливый нос грязной ладонью и показался совсем уж каким-то слабоумным. – Покупайте втулки, господа офицеры, самые лучшие, из них получаются отличные чашки, кастрюли, супницы, ночные горшки – все что угодно…
Они прошли мимо, и крики утихли позади. К девяти часам что-то изменилось, казалось, в воздухе повисло какое-то напряжение. Голос толпы как будто стал громче, и она волновалась словно закипающая вода. Когда детективы шли обратно мимо лотка со втулками, то не увидели большей части товара на прилавке, осталось лишь несколько ржавых изделий, на которые даже вор не позарится. Торговец всем телом прикрывал свое имущество, уже не зазывая покупателей. Он не двигался, только глаза его тревожно бегали.
– Слышишь? – воскликнул Энди, и они оба повернули в сторону рынка. Раздался злобный крик, к нему присоединились другие. – Пошли посмотрим, – сказал Энди, устремляясь к узкому проходу между прилавками.
Толпа плотно забила весь проход между лотками и тележками и зашевелилась лишь тогда, когда детективы начали свистеть в свистки. Пришлось взяться за дубинки – и вскоре Энди со Стивом удалось пробраться к месту происшествия. Посреди толпы находилось три прилавка, где обычно продавали крекеры. Один из них был перевернут, и печенье из водорослей валялось на земле.
– Они подняли цену! – кричала какая-то тощая старуха. – Незаконно подняли цену! За крекеры они требуют вдвое больше!
– Нет никакого закона! Мы можем просить, сколько захотим! – заорал в ответ хозяин прилавка, размахивая перед собой куском кабеля.
Он готов был отдать жизнь, защищая свой товар – ломаные крекеры. Печенье из морских водорослей было самой дешевой и самой невкусной едой, которую когда-либо потреблял человек.
– Ты не имеешь права, подлая твоя душа, такие цены не пойдут! – крикнул какой-то мужчина, и толпа заволновалась и подалась вперед.
Энди что было сил засвистел в свисток.
– Разойдитесь! – заорал он. – Я сейчас все улажу, только разойдитесь! – Стив встал лицом к толпе, размахивая перед собой дубинкой, а Энди повернулся к торговцу и заговорил с ним, понизив голос: – Не будь идиотом. Снижай цену и быстро распродавай товар…
– Я могу запрашивать цену, какую хочу. Нет такого закона… – возразил он, но сразу осекся, когда Энди ударил дубинкой по прилавку.
– Верно… на рынке свои законы. Ты что, хочешь потерять все и свою дурную башку в придачу? Назначь цену и быстро все распродавай, потому что, если ты этого не сделаешь, я просто уйду, и эти люди сделают с тобой все что захотят.
– Он прав, Эл, – сказал продавец у соседнего прилавка. Он прислушивался к тому, что говорил Энди. – Распродавай все и убирайся отсюда подобру-поздорову. Иначе они нас растопчут. Я уже сбросил цену.
– Ты слизняк… а бабки? – запротестовал Эл.
– Дурак! А дырка в голове, если мы поступим иначе? Я продаю.
Шум по-прежнему не утихал, но, как только крекеры стали дешевле, появилось множество желающих их купить, и единство толпы рухнуло. Послышались крики из другого места – со стороны Пятой авеню.
– Здесь все в порядке, – сказал Стив. – Пошли дальше.
Большинство лавок было заперто, прилавки опустели.
Свободные места заняли владельцы тележек и начали бойко торговать. Какая-то женщина в разорванной одежде лежала, всхлипывая, на обломках прилавка, а ее товар – вареные бобы – был полностью растащен.
– Паршивые фараоны! – прорыдала она, когда они проходили мимо. – Почему вы их не остановили? Паршивые фараоны!
Они прошли, не обратив на нее внимания, и оказались на Пятой авеню. Толпа бурлила и гудела, и блюстителям порядка с трудом удалось пробиться сквозь нее.
– Слышишь? – спросил Стив. – Поют будто.
Толпа в едином порыве устремилась от центра города. С каждой секундой пение становилось громче, его перекрывал зычный, резкий голос запевалы, раздававшийся из громкоговорителя:
Раз, два, три – помощи не жди;
Четыре, пять, шесть – нечего нам есть.
– Старики, – сказал Энди. – Они опять идут маршем на Таймс-сквер.
– Выбрали для этого подходящий день, сегодня столько происшествий.
Когда появились первые участники марша, люди, шедшие навстречу, столпились на тротуаре, уступая дорогу. Впереди шагали молодые люди в форме и размахивали дубинками. За ними шли старики, возглавляемые Малышом Ривзом. Слегка хромая, он шел впереди с портативным громкоговорителем на батарейках, серой металлической трубой, в мундштук которой был встроен микрофон. Он поднес ее ко рту, и многократно усиленный голос загремел над толпой:
– Вы все, стоящие на тротуарах, присоединяйтесь к нам! Идите вместе с нами! Участвуйте в нашем марше протеста! Мы боремся не только за самих себя, но и за вас всех. Если вы пожилые граждане, вы в глубине души вместе с нами, поскольку мы проводим этот марш, чтобы помочь вам. Если вы моложе, вы должны понять, что мы хотим помочь вашим матерям и отцам добиться помощи, которая когда-нибудь понадобится и вам…
Огромная толпа людей вышла с Двадцать четвертой улицы и оказалась на пути марширующих. Задние ряды напирали, не видя, что делается впереди. Старики замедлили шаг и наконец остановились перед людской волной. Вдалеке раздавались резкие свистки полицейских, а патрульные, шедшие впереди колонны стариков, тщетно старались приостановить наплыв людей. Вдруг из узкой Двадцать четвертой улицы появилось множество бегущих в панике людей. Они врезались в толпу и смешались с авангардом стариков.
– Стойте! Стойте же! – гремел усиленный микрофоном голос Ривза. – Вы мешаете проведению марша, санкционированной демонстрации…
Появившиеся люди бросились к нему, и какой-то здоровенный мужчина, по лицу которого текла кровь, выхватил у него громкоговоритель.
– Отдай! – приказал он, и его слова усилились мегафоном.
Энди хорошо видел, что происходит, но ничего не мог сделать: толпа отделила его от Стива и отнесла назад, к шатким прилавкам.
– Отдай мне! – вновь раздался голос мужчины, перекрытый воплем Ривза, когда громкоговоритель с силой выдернули у него из рук.
– Они пытаются уморить нас голодом! – прогремел над толпой усиленный мегафоном голос. Побелевшие лица повернулись к нему. – Пункты социальной помощи ломятся от продуктов, но их заперли и не дают нам ничего. Откроем их и возьмем еду. Давайте их откроем!
Толпа одобрительно заревела и, ведомая злобным голосом, опять устремилась на Двадцать четвертую улицу, топча и толкая стариков. Толпа превратилась в стадо. Людей нужно было остановить во что бы то ни стало, иначе массовые беспорядки были неминуемы. Группа стариков окружила раненого Ривза, который что-то кричал, но в общем гаме слов не было слышно. Левой рукой он придерживал предплечье правой, которая висела как плеть – наверное, была сломана. Энди пытался выбраться из этой давки, но понимал, что это ему вряд ли удастся, – стадо уносилось прочь все быстрее.
– …сохраняя продукты для себя. Кто-нибудь видел тощего полицейского? А политики едят наши продукты, и им наплевать, что мы подыхаем с голоду!
Слушая подстрекательские слова, люди зверели все больше и больше. Энди рывком открыл ранец и вытащил гранату. Они взрывались и выпускали облако газа через три секунды после того, как выдергивалось кольцо. Энди сорвал кольцо, затем выпрямился и бросил гранату в сторону мужчины с громкоговорителем. Зеленая коробка описала высокую дугу, упала в толпу рядом с ним – и не взорвалась.
– Гранаты! – проревел мужчина. – Легавые пытаются нас прикончить, чтобы нам не досталось еды. Им нас не остановить… Вперед… вперед! Гранаты!
Энди выругался и вытащил еще одну гранату, потом отогнал от себя дубинкой людей, вытащил кольцо и, прежде чем бросить, сосчитал до двух.
Граната взорвалась с глухим хлопком почти над головой мужчины с громкоговорителем. Толпа колыхнулась, ослепленные слезоточивым газом люди пытались убежать от ядовитого облака.
Энди вытащил из ранца противогаз и быстро, как на учениях по гражданской обороне, натянул его.
Хотя вся операция по надеванию противогаза заняла не более трех секунд, обстановка вокруг драматическим образом изменилась. Люди бежали во все стороны, пытаясь спастись от облака газа, которое плыло тонкой дымкой над дорогой.
Те, кого оно настигло, лежали на мостовой или сгибались в три погибели в неудержимых приступах рвоты. Газ был сильнодействующий.
Энди подбежал к человеку, выхватившему громкоговоритель. Тот стоял на четвереньках, ослепленный и отплевывающийся, но крепко держал в руке мегафон и ругался в него в промежутках между спазмами. Энди попытался вырвать у него громкоговоритель, но тот стал неистово отбиваться, держа его мертвой хваткой. Наконец Энди огрел его дубинкой по голове… Человек рухнул на грязную мостовую, и Энди схватил мегафон.
Самое тяжелое позади. Энди поскреб ногтем по поверхности микрофона, раздалось громкое скрежетание – эта штука все еще работала. Энди глубоко вздохнул и сорвал с лица противогаз.
– Говорит полиция! – сказал он, и лица людей повернулись на его голос. – Все закончилось. Спокойно расходитесь по домам, все закончилось. Если вы будете благоразумны, газ больше применяться не будет. – Энди боролся с тошнотой, подкатывающей к горлу. – Обстановку контролирует полиция, беспорядки закончились…
Он закрыл микрофон рукой и согнулся пополам в приступе рвоты.
Нью-Йорк был на краю гибели. Каждый запертый склад окружали толпы людей, которые были голодны, напуганы и искали виновных. Гнев звал людей бунтовать. Хлебные бунты грозили превратиться в водяные. Грабеж мог начаться повсюду. Полиция как могла отбивалась, храня тончайший барьер между гневным протестом и кровавым хаосом.
В первый вечер беспорядки остановили полицейские дубинки, а когда они не помогали, толпы разгонял газ. Напряжение возрастало, поскольку люди собирались вновь в другом месте. Струи воды из машин по борьбе с беспорядками быстро остановили мятежников, когда они попытались захватить пункты социальной помощи, но машин не хватало, да и воды было не так много, чтобы заполнять опустевшие баки. Управление здравоохранения запретило пить речную воду: это было смерти подобно. Тот минимум воды, что имелся в наличии, был крайне необходим для тушения пожаров, вспыхивающих в разных частях города. Когда улицы во многих местах были блокированы, пожарные машины не могли пробиться напрямую к местам пожаров, и им приходилось ехать кружным путем. Некоторые пожары охватили целые районы, и к полудню все машины находились на тушениях.
Первый пистолет выстрелил в начале первого ночи. Им воспользовался охранник управления социальной помощи, который убил человека, выбившего окно в продуктовом складе на Томпкинс-сквер и пытавшегося туда забраться. Это был первый, но далеко не последний выстрел, да и первый убитый оказался не последним.
Летающая проволока окружила некоторые из районов беспорядков, но ее было мало. Когда ее запасы кончились, вертолеты беспомощно кружили над бурлящими улицами и служили полиции лишь постами воздушного наблюдения, обнаруживая места, куда необходимо было перебросить подкрепление. Занятие было совершенно бесполезным, поскольку никакого резерва не было – все находились на передовой.
После первого столкновения на Мэдисон-сквер все остальное не производило на Энди сильного впечатления. Остаток дня и большую часть ночи он, как и все городские полицейские, противостоял насилию и сам применял насилие, чтобы восстановить законность и порядок в городе, раздираемом сражениями. Единственная возможность немного отдохнуть появилась у него, когда он пал жертвой им же самим примененного газа и ему удалось добраться до санитарной машины, где ему оказали помощь. Ему промыли глаза и дали таблетку. Он лежал внутри машины на носилках, прижимая к груди шлем, гранаты и дубинку, и медленно приходил в себя. Водитель машины сидел у двери на других носилках с карабином тридцатого калибра, готовый охладить пыл любого, кто заинтересуется машиной или дорогими хирургическими инструментами. Энди мог бы полежать и дольше, но в открытую дверь врывалась холодная морось, и его начало так сильно знобить, что зуб на зуб не попадал. Подняться на ноги, добрести до двери и спрыгнуть на землю оказалось очень трудно, но, начав двигаться, он почувствовал себя немного лучше, кроме того, ему стало теплее.
Нападение на центр социальной помощи сорвалось. Возможно, помогло то, что он сумел отобрать громкоговоритель.
И Энди медленно побрел к ближайшей группе фигур в синей форме, морща нос от мерзкого запаха своей одежды.
Усталость не покидала его; он помнил лишь орущие рты, бегущие ноги, звуки выстрелов, крики, хлопанье газовых гранат, какой-то тяжелый предмет, попавший ему в руку, где моментально появился огромный синяк.
Вечером начался дождь; потоки холодной воды вперемешку со снегом, а не полиция, прогнали людей с улиц. Однако, когда толпы разошлись, полиция обнаружила, что ее работа только начинается. Зияющие окна и выломанные двери нужно было охранять, нужно было искать раненых и оказывать им помощь, тогда как пожарному управлению требовалось содействие в тушении многочисленных пожаров. Это продолжалось всю ночь, а на рассвете Энди обнаружил, что лежит на скамейке в своем участке, и услышал, как его имя называет по списку лейтенант Грассиоли.
– И это все, о чем можно пожалеть, – добавил лейтенант. – Получите пайки перед уходом и сдайте обмундирование и снаряжение. В восемнадцать ноль-ноль всем быть здесь – и никакие извинения мне не нужны. Неприятности у нас еще не закончились.
Ночью дождь прошел. Утреннее солнце бросало длинные золотистые блики на влажный черный асфальт. На углу Седьмой авеню валялось два разломанных велотакси, с которых уже сняли все пригодные детали, а в нескольких метрах от них лежал человек. Казалось, он спал, но, когда Энди подошел ближе, он понял, что человек мертв. Не останавливаясь, Энди пошел дальше; сегодня санитарное управление будет убирать трупы.
Первые «пещерные люди» выходили из метро, щурясь от солнечного света. Летом все смеялись над «пещерными людьми» – теми, кому управление социального обеспечения разрешило жить на станциях не работавшего ныне метрополитена, – но, когда наступили холода, зубоскалам стало не до смеха. Вероятно, там, внизу, мерзко, грязно и темно, но зато всегда включено несколько электронагревательных приборов. Конечно, они не роскошествовали, но по крайней мере не замерзали. Энди свернул в свой квартал.
Поднимаясь по ступенькам, он несколько раз наступил на спавших, но так устал, что не обратил на это внимания. Он долго не мог попасть ключом в замочную скважину; его сопение услышал Сол и открыл дверь.
– Я только что сварил суп, – сказал Сол. – Ты пришел как раз вовремя.
Энди достал из кармана пальто остатки крекеров и высыпал на стол.
– Наворовал? – спросил Сол, кладя кусочек в рот. – А я думал, что еще дня два не будут выдавать ни крошки.
– Полицейский паек.
– Это по-честному. Нельзя же колошматить своих сограждан на пустой желудок. Я кину парочку-другую в суп, пусть будет понаваристее. Скорее всего ты вчера не смотрел телевизор и поэтому не знаешь об игрищах в конгрессе. Зрелище в самом деле захватывающее…
– Ширли еще не проснулась? – перебил его Энди, сбрасывая пальто и тяжело опускаясь в кресло.
Сол немного помолчал, потом медленно произнес:
– Ее нет.
Энди зевнул.
– Еще очень рано. Куда она пошла?
– Она ушла не сегодня, Энди, – ответил Сол, стоя спиной к Энди и помешивая суп. – Она ушла вчера, через пару часов после тебя. И до сих пор не возвращалась…
– Ты хочешь сказать, что во время всех этих беспорядков она была на улице… и в прошлую ночь тоже? И что же ты сделал? – Он выпрямился, забыв об усталости.
– А что я мог сделать? Выйти на улицу и попасть под ноги толпы, как эти старые чудаки? Могу поспорить, что с ней все в порядке. Вероятно, она увидела, что творится, и решила остаться у друзей и не возвращаться пока.
– Каких друзей? О чем ты говоришь? Ее нужно найти.
– Сядь! – приказал Сол. – Не суетись! Поешь супа и немного поспи. Это лучшее, что ты можешь сделать. С ней все будет о’кей. Уж я-то знаю, – неохотно добавил Сол.
– Что ты знаешь, Сол? – спросил Энди, хватая его за плечи и поворачивая лицом к себе.
– Не пытайся управлять рыночными отношениями! – заорал Сол, скидывая с плеч его руки. Затем спокойно добавил: – Я знаю, что она вышла отсюда не просто так, у нее была причина. Она надела свое старое пальто, но под ним я заметил шикарное платье. Нейлоновые чулки. На ногах целое состояние. А когда она прощалась со мной, я увидел, что она накрасилась.
– Сол… что ты хочешь сказать?
– Я не хочу… я говорю. Она была одета так, будто собралась к кому-то в гости, а не за покупками. По-видимому, она ушла, чтобы с кем-то встретиться. Может, со своим папашей… Могла же она пойти к нему в гости.
– Зачем ей нужно с ним встречаться?
– Это я у тебя должен спросить. Ведь ты же с ней поругался, не так ли? Может, она ушла, чтобы прийти в себя.
– Поругался… Да-да. – Энди снова упал в кресло, сжав ладонями голову. Это было прошлой ночью? Нет, позапрошлой. Казалось, сто лет прошло с той глупейшей ссоры. – Она ничего с собой не взяла? – спросил он.
– Только маленькую сумочку, – ответил Сол и поставил на стол тарелку с супом. – Ешь. Я себе тоже сейчас налью. – Немного помолчав, он добавил: – Она вернется.
Энди слишком устал, чтобы спорить, да и что он мог сказать? Он машинально ел суп, почувствовав, что очень голоден. Он ел, положив локоть на стол, другой рукой подпирая голову.
– Ты бы только послушал вчерашние речи в сенате, – сказал Сол. – Самая забавная комедия на свете. Они пытались пропихнуть закон о чрезвычайном положении – чрезвычайном… он уже лет сто готовится. Они обсуждали всякую ерунду, но о главном не сказали ни слова. – Он заговорил с сильным южным акцентом: – «Перед лицом бэдственного положения мы предлагаем обратить взоры к несмэтным богатствам вэличайшего бассейна и дельты самой могучей из рэк, Миссисипи. Плотины и каналы, э, наука, э… и у вас будут богатэйшие пахотные земли в западном мире!» – Сол сердито подул на суп. – Они говорили об этом тысячу лет назад. Но разве кто-нибудь сказал об истинной причине принятия закона о чрезвычайном положении? Нет. За все эти годы они так и не набрались смелости, чтобы прямо сказать правду, поэтому и прикрываются всякими поправками и несущественными вопросами.
– О чем ты говоришь? – спросил Энди, слушая вполуха.
– О контроле над рождаемостью, вот о чем. Все-таки они в конце концов сподобились открыть клиники для всех – замужних и нет – и приняли закон о том, что все матери должны иметь информацию о контроле над рождаемостью. Боже, какой скулеж поднимется, когда пуритане узнают об этом!
– Только не сейчас об этом, Сол. Я устал. А Ширли сказала, когда вернется?
– Я рассказал тебе все… – Он осекся и прислушался к звуку шагов в коридоре. Кто-то остановился у двери, и послышался легкий стук.
Энди бросился к двери и распахнул ее.
– Ширли! – сказал он. – У тебя все в порядке?
– Да, конечно… у меня все отлично.
Он так крепко прижал ее к себе, что у нее перехватило дыхание.
– С этими беспорядками… я не знал, что и думать, – сказал он. – Я сам пришел лишь несколько минут назад. Где ты была? Что случилось?
– Я просто захотела уйти на некоторое время – вот и все. – Она сморщила нос. – Что это за запах?
Он поспешно отошел от нее.
– Я наглотался рвотного газа и чуть не задохнулся. Я не мог освободиться. Что значит – захотела на некоторое время уйти?
– Дай хоть снять пальто.
Энди пошел за ней в комнату и плотно затворил за собой дверь. Она вынула из сумочки туфли на высоком каблуке и положила их в шкаф.
– Ну? – сказал он.
– Не надо ничего усложнять. Я чувствовала здесь себя пойманной, как в клетке, со всеми этими нехватками, авариями, холодами и прочим да еще без тебя. Мне было очень плохо после нашей ссоры. Показалось, что все идет как-то не так. Поэтому я подумала, что если я наряжусь и схожу в какой-нибудь ресторан, из тех, где я была раньше, то мне, может быть, станет лучше. Просто выпить чашечку кофе. Понимаешь, смена обстановки… – Она посмотрела на его непроницаемое лицо и быстро отвела глаза в сторону.
– А что было потом? – спросил он.
– Я не на допросе, Энди. Зачем этот обвинительный тон?
Он повернулся к ней спиной и стал смотреть в окно.
– Я ни в чем тебя не обвиняю, но… тебя же не было дома всю ночь. Что я, по-твоему, должен думать?
– Ну, ты же знаешь, что вчера творилось. Я побоялась возвращаться. Я была в ресторане «Керли»…
– Мясной кабак?
– Да, но если ничего не есть, то выходит не очень дорого. Кучу денег стоит только еда. Я встретила там знакомых, и мы болтали. Потом они отправились на вечеринку и пригласили меня с собой. И я поехала. Мы узнали по телевизору о беспорядках, и никто не захотел уходить. Поэтому вечеринка затянулась на всю ночь. Очень много людей осталось, и я вместе с ними.
Она сняла платье и повесила на вешалку. Потом надела шерстяные рейтузы и теплый свитер.
– И это все, чем ты занималась всю ночь?
