Текст книги "Дороги богов"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

Глава 4

За двенадцать лет жизни на новом месте в стае Лесных Всадников произошли большие перемены. Лесовиками их называть в полной мере стало трудно – из восьми десятков воинов, ныне встававших под руку Тополя, почти половина были словене и корелы. В прошлом году воинский пояс заслужили два весина, а четыре лета назад прибилось даже несколько викингов из числа урман. Все они имели жен из местных родов, и даже в замужестве за лесовиками жило несколько словенок, а дочь самого вожака, Лана, выбрала себе в мужья словенина.

Все приходившие знали, что у стаи свои законы и общее с прочими только отношение к вожаку-воеводе: любой член стаи был готов перегрызть за него глотку, но и сам чувствовал себя за вожаком как за стеной. Стая была семьей крепче, чем простая воинская дружина, ибо многие в ней приходились друг другу близкой или дальней родней. В стае не возбранялось постигать воинскую науку девушкам и женщинам, а детей, – щенят – начинали натаскивать с пяти-шести лет. В двенадцать подросток уже мог считаться воином, а с пятнадцати заглядывался на девушек, ладя себе семью. Несколько лет спокойной, некочевой и свободной от набегов соседей жизни в соседстве с довольно мирными словенами немного изменили часть обычаев, но все равно лесовики продолжали цепляться за старину. Взрослые, помнившие родные Дикие Леса, потихоньку вздыхали, оглядываясь на подрастающих детей, – они уже не до конца были лесовиками, а их дети и внуки вовсе обещали влиться в этот народ, растворившись в нем без остатка.

Поэтому так порой непривычны и нарочито суровы были обычаи, от которых лесовики не спешили отказываться.

По одному из них все споры следовало решить до главной ночи, когда празднуется весенний солнцеворот. До этого дня оставалось немного времени – уже послезавтра совершится последний обряд: запылает на обрыве большой костер Зимы.

Совет стаи назначали на завтрашний полдень – Тополь давал время стае поразмыслить, а самим виновникам еще раз вспомнить все подробности и лишнее время помучиться неизвестностью. Да и так сразу рушить веселье тоже не годилось. Связанного Волчонка отвели в полуземляную клеть-поруб возле капища, а Неждана заперли в клети отроков. Вообще-то оба виновника ссоры должны были сидеть в равных условиях, но Неждан был в стае, а Волчонок нет.

Убедившись, что оба драчуна заперты и забрав ключи себе, Тополь вернулся на склон. Там уже снова румянились на железных листах блины, кто-то катился с горы, кто-то обнимал румяную от морозца и смеха девушку, кто-то пробовал задирать все еще наряженного в медвежью шкуру Стойко, но веселье уже угасло. Даже костры, казалось, потрескивали не так звонко. Тополь заметил, что борцы старались действовать нарочито осторожно, словно боялись друг друга, – несомненно, они помнили сегодняшнюю драку.

Вспомнив о Волчонке, Тополь сам почувствовал, как праздничное настроение покидает его. Сам собой ожил в памяти тот вечер, когда заморыш бочком сидел рядом с ним у стола и, давясь, ел кашу. И ночной разговор после… Тополь не сомневался, что Недоносок говорил правду, – по крайней мере, это было похоже на нее… Но нарушение законов стаи!.. Для чужака путей два – изгнание и смерть. Оба обиженных им – Неждан и Всемил – живы и здоровы, поэтому мальчишке оставят жизнь, но прикажут убираться подобру-поздорову. А можно ручаться, что ему где-то там, у нового огня, повезет больше?

Уйдя в раздумье, Тополь сам не заметил, как ноги вынесли его из толпы, и опомнился только в крепости, у самого капища.

Лесовики на новом месте строились по-старому, только по мере необходимости внося перемены. Землянки и ограждающий крепость вал были остатками их прежнего обиталища, как и длинный дружинный дом, но его рубили на манер славян – из бревен, приподняв над землей. У местных же жителей было заимствовано и капище, где двенадцать лет назад поселился новый бог взамен утраченного предка Ломка Тура. Звался он по-славянски – Перун. И других богов подле него лесовики не терпели.

Вблизи Перуна не жил никто – не было больше у стаи старейшин. А жертвы приносил сам вожак по праздникам. На капище, устроенном по обычаям лесовиков, возле резного бога были вырыты у самой ограды землянки – там коротали ночи наедине с богом посвящаемые в воины и ждали своей участи провинившиеся. Сейчас в одной из них сидел Волчонок.

Собранные из горбылей ворота были прикрыты, но еще не доходя до них, Тополь понял, что на капище кто-то есть. Мигом подобравшись, вожак крадучись одолел последние шаги и припал глазом к щели в тыне. Даже не вглядываясь, он узнал в стоявшей на коленях женщине Росу.

Она давно ускользнула с праздника – покормить младшего сынка и прибраться в землянке. Но оказывается, вместо того чтобы возиться с детьми, женщина пропадала здесь!

Крошечное, в две ладони, окошко землянки было устроено на самом верху. Та представляла собой яму в человечий рост высотой и длиной достаточной, чтобы мог улечься взрослый мужчина. Деревянная крышка закрывала ее сверху, придавливаемая камнями и дерном. Стены были отвесными, и выбраться без посторонней помощи было трудно.

Наклонившись вперед и чуть не опираясь чревом на свежеразвороченную мерзлую землю, Роса торопливо просовывала что-то в окошко.

– Тяни сильнее! Еще, – услышал Тополь ее голос. – Она пролезает!

Нечто темное, бесформенное было в ее руках. Половина его уже скрылась в землянке и понемногу уползала внутрь. Наконец снизу дернули со всей силой, и руки женщины освободились.

– Старайся не спать и не ложиться, – наклонившись к окошку, заговорила Роса. – А не то замерзнешь!.. Ты еще так слаб!.. А в шкуру завернись – все-таки сбережешь тепло!.. Хлеб съешь сейчас, не береги – я позже забегу, еще принесу. Тебе тепло нужно… Жаль, сбитень не передать – уж больно высоко для тебя!

Рядом с Росой на снегу стоял горшок, от которого валил пар. Землянка была вырыта с расчетом на высокого мужчину, который мог выпрямиться в ней и даже поднять над головой руки. Волчонок же макушкой еле доставал вожаку до груди – он не мог дотянуться до окошка, а если и дотянется, то наверняка разольет варево.

Он, видимо, что-то сказал, потому что Роса замахала руками:

– Не благодари! Я ведь просто… Ты же только встал – и снова застудиться можешь… – Ей ответили. Она покачала головой: – Не думай про него плохо! Он добрый, просто ему трудно… Вожак одинок, может быть, больше, чем ты!.. За ним вся стая!.. Ты верь в лучшее, верь… Даже если выгонят – все равно несколько дней отлежишься у меня, поправишься совсем… А там весна… Все будет хорошо!

Чрево мешало ей протянуть узнику руку, и она гладила землю и снег около окошка.

– Я пойду? – как-то робко произнесла она скоро. – Ты пережди – я вернусь попозже!.. Придумаю что-нибудь!

Не зная, как поступить с принесенным сбитнем, она все же подняла горшок и, прижимая его к животу, пошла с капища.

Тополь взял ее за локоть, когда Роса переступила порог:

– Что ты здесь делала?

От неожиданности она вскрикнула и чуть не выронила горшок. Но тут же справилась с собой – Роса была лесовичкой, привыкшей смотреть в лицо мужчинам и, если надо, готовой заменить их в ратном деле или мирных трудах.

– Сам должен знать! – воскликнула она. – Сам меня звал, чтоб его на ноги поставила!.. Сам заходил мало не каждый день проведать – должен знать, что он весь хворый сюда пришел! Нашел куда засадить! Он же там так застудится – до вешней воды не оправится! Кого завтра судить будешь? Больного!

В глазах у Росы стояли слезы. Тополь держал ее за плечи, и она не вырывалась.

– Что ты принесла ему? – спросил он наконец.

– Шкуру медвежью – пусть укроется, – стихнув, ответила женщина, – хлеба да вот сбитень наскоро сварила… Да он не дотягивается – маленький еще!.. А что? – вновь вспыхнула она. – Если он не в стае, так его уже и загубить можно? Сколько он у меня жил? Иной давно бы в стае своим стал, а на него все ополчились, как назло!.. Что вы за люди-то такие!..

Не выдержав, она разрыдалась, кусая себе руку, чтобы хоть как-то сдержаться.

Не став утешать плачущую, Тополь молча забрал у нее горшок и шагнул через порог на капище.

Деревянный Перун следил за ним спокойным строгим взглядом. Стараясь не глядеть на грозного бога и лишь мысленно испросив у него прощения за то, что его покой и уединение нарушила женщина, да еще и ждущая дитя, Тополь прошел к землянке и склонился над окошком. В темноте нельзя было разглядеть ничего внутри.

– Волчонок, – позвал он.

Ответом была тишина.

– Не бойся – отзовись!

– Я тут, – наконец послышалось снизу.

Припав к снегу, Тополь наконец смог различить его бледное лицо. Он уже вытер кровь из разбитого носа и губ, и на щеках остались грязные разводы, слегка размытые подозрительными влажными дорожками. Завернутый в дареную Росой шкуру, – запоздало подумалось, что ее муж должен вечером хватиться пропажи, – он походил на пойманного зверька. Тополь некстати вспомнил, как этот зверек три седмицы назад прижимался доверчиво к его боку, и понял, что не прийти сюда он не мог.

– Постой, я сейчас!

Окошко было слишком узким, чтобы в него можно было двумя руками просунуть горячий горшок. Утвердив его на своей шапке, чтобы не остыл, Тополь достал нож и стал расширять отверстие, отбрасывая в сторону ошметки земли и щепки.

Наконец оно расширилось настолько, что вожак легко просунул в него горшок. Руки ушли мало не по плечи, но Волчонок со своей стороны дотянулся и принял его. На миг их пальцы соприкоснулись – и оба отдернули руки, едва не расплескав теплое варево.

Выпрямившись, Тополь тщательно отер ладони о снег. Он знал, что Недоносок смотрит сейчас на окошко, и буркнул, вставая:

– Пожди до завтра.

Роса встретила его у порога – сообразила наконец, что ей нельзя было заходить внутрь. Слезы у нее уже высыхали, и она бросилась к вожаку с улыбкой.

– Спасибо!.. Я люблю тебя! – выпалила она и, дотянувшись, коснулась губами его щеки.

Тополь не успел ни обнять, ни оттолкнуть женщину – в следующий миг она отпрянула сама и с удивительным для ее положения проворством убежала прочь.

Совет стаи собрался следующим полднем – никто не хотел дольше тянуть с решением. Из просторной дружинной трапезной вынесли столы, оставили только скамьи вдоль стен да развешанные вокруг мечи, секиры и щиты – знаки воинской доблести собравшихся здесь. Сошлись все – полноправные кмети и молодшие, отроки, еще не готовые надеть воинский пояс, и щенята. Пришли даже женщины. Те, что погорластее, проталкивались вперед, более тихие жались у дверей.

Тополь сидел у каменной печи, по-хозяйски положив руку на нагретые камни. Обнаженный меч – он единственный из лесовиков мог прийти сюда с оружием – лежал у него на коленях. Поглаживая чеканных змей на рукояти, он осматривал собравшихся. Его удивило, что в первых рядах стояла его дочь Лана с ребенком на руках. Прижимая к себе затихшего с перепугу младенца, она во все глаза смотрела на Всемила, стоявшего подле с Нежданом. У отрока все лицо покрывали синяки, правый глаз был прищурен, и он то и дело трогал вспухшую, разбитую губу и покачивал языком едва не выбитый Волчонком зуб. Долго теперь ему держаться в стороне от празднеств, и вряд ли какая девчонка захочет сегодня одарить его улыбкой!

В рядах напротив задвигалось – помогая себе локтями, вперед протиснулась Роса. За нею следом двигался Сокол – ее муж. Догнав женщину, он схватил ее за руку, что-то шепотом выговаривая, но Роса вывернулась с неженской холодной яростью и отвернулась.

Двое воинов привели Волчонка. Заморыш кутался в дареную медвежью Шкуру мало не с головой и поблескивал исподлобья горящими глазами. Поставленный в середине очищенного для него свободного пространства, он остался стоять понурившись и не шевелясь. Сокол узнал шкуру на его плечах и опять дернул Росу за локоть, привлекая внимание, но женщина снова осадила его.

По сравнению с Нежданом Волчонок казался особенно жалким – лохматый, грязный, с оставленными кровяными разводами на щеках. Разглядев «зачинщика», стая взволнованно загудела. Воины толкали друг друга локтями, кивали на Недоноска, указывали пальцами. Тот стоял втянув голову в плечи и медленно заливался краской. Если бы мог, он бы провалился сквозь землю.

Тополь молчал, слушая сдержанные голоса. Когда Волчонка поставили рядом с Нежданом, он вдруг ясно понял, что хочет сделать. Только надо было решить, как спасти мальчишку. Дав стае наговориться вдосталь, он поднял руку.

Гул понемногу затих.

– Стая! – негромко заговорил он. – Издавна мы живем по общим законам – все равны перед стаей, все равно защищены ею. Даже щенок может рассчитывать на то, что за его спиной стоит стая… Если кто-то ссорится в стае, то мы все в ответе за раздор… И вот случилось невероятное – пролилась кровь одного из нас!

– Двоих, – поспешно уточнил Всемил.

– Двоих, – невозмутимо кивнул вожак. – И оба раза виновен в пролитии крови чужак, вчерашний гость, не по своей воле задержавшийся здесь!.. Вот он перед тобой, стая. Что ты предлагаешь сделать с ним?

Люди перешептывались, не спеша высказываться.

– Отпустите меня, – вдруг тихо прозвучал голос Волчонка. Он по-прежнему не поднимал головы. – И я уйду…

– Куда ты пойдешь? – отмахнулся вожак.

Мальчишка первый раз поднял голову. Глаза его ярко блестели в полутьме горницы. И в этих глазах Тополь увидел опять ту же отчаянную надежду – он услыхал в словах вожака то, что тот сам не замечал. Вожак поймал его взгляд…

– Что скажет стая? – позвал он.

– Выставить его за ворота, да и дело с концом! – воскликнул Всемил, и его поддержали нестройные голоса. – Стая должна защищать своих бойцов!.. А он никто!

Подняв руку, вожак дождался, пока голоса утихнут.

– Ты прав, Всемил, – кивнул он. – Волчонок нам никто – просто приблудившийся щенок. Он не знает наших обычаев и не может знать, когда и как следует поступить… Но знаешь ли ты сам обычай стаи – не рвать щенят? А тем более не стравливать их между собой?

Тут загомонила вся стая – ведь избитый Неждан был отроком Всемила и переживал нанесенную наставнику рану как собственное бесчестье. Тополь удовлетворенно отметил, что некоторые высказывались в защиту Недоноска.

– Он не в стае! – закричал Всемил. – Почему ты защищаешь его, вожак?

– Потому, что когда-то мы все были не в стае, – осадил его Тополь. – И ты, и я, и многие здесь! В стаю приходят не только по праву рождения. Воин стаи может встать под ее защиту, если сам не может совладать с обидчиком… И здесь уже стая должна решить, кто из двоих, – он указал на Волчонка и Всемила, – более достоин защиты!

– Он чужак! – вскрикнул Неждан. – Он не может…

– Он больше не будет чужаком, если кто-нибудь возьмет его в отроки.

Волчонок переводил горящие глаза с одного спорщика на другого. Когда до него дошел смысл сказанного, он рванулся к вожаку, выпрастываясь из шкуры:

– Возьми меня к себе, вожак! Я…

Тополь остановил его взмахом руки:

– Погоди! Что еще скажет стая?

– А что тут говорить? – вдруг во всю силу голоса закричала Роса. – Он за одним столом с вами сидел, под одной крышей спал! У меня в землянке сколько пролежал, пока хворал!.. Вы-то такими не были и такого не пережили, как он!.. Гляньте, какой он тощий! Да под силу ему одному-то прожить? Пропадет он!

Женщины могли приходить на совет стаи и даже давать советы – но это не значило, что к их словам прислушивались. Но крик Росы словно сломал начавший намерзать лед.

– Да ладно уж, – сказал кто-то. – Пусть бегает со стаей!.. Ртом больше, ртом меньше!.. Только кто ж его примет?

– Да как же его принять, когда на нем кровь? – снова закричал Всемил. – Как своим назвать, когда он еще не оправдался?

– Верно! Верно! – раздались голоса. – По обычаю!.. Если на нем кровь, пусть очистится сперва!.. Пусть ответ держит по обычаям стаи!

Это подхватили многие, если не все. А обычай гласил одно – поединок. Одолеет Волчонок – сразу и от обвинения очистится, и место законное в стае обретет. А потерпит поражение – и должен будет покинуть стаю навсегда.

Тополь смерил взглядом затаившего дыхание Недоноска и Неждана – последний уже шагнул вперед, складывая кулаки. Он был выше ростом, старше годами, опытнее и неизмеримо сильнее. И почему-то было ясно, кто из них двоих выйдет победителем на сей раз.

– Что ж, – медленно произнес вожак и встал, опираясь на меч. – Божий суд – так божий суд!.. Волчонок! По обычаю стаи ты можешь сам выйти на бой или выставить вместо себя кровника. Тебе выбирать!

Ошеломленный, тот захлопал глазами.

– А у меня никого нет, – прошептал он. – Только ты…

За спиной послышался смех – нашел кого выбрать!.. Но в следующий миг Роса, что, заслышав про божий суд, вертелась на месте, умоляюще заглядывая в лица лесовиков, вдруг, как в последнюю надежду, вцепилась в локоть брату Медведю. И тот, помедлив, толкнул в спину своего Стойко.

– Вожак когда-то оставил мне жизнь, – спокойно прогудел он.

О том давнем бое знали только старики – лесовики не больно любили выставлять напоказ свое прошлое. Поэтому неожиданное заступничество Медведя для большинства было удивительно. Волчонок – тот просто застыл, хлопая глазами.

– Ну что? – подал голос Тополь. – Принимаешь очистника?

Недоносок обернулся на него.

– Если ты ему веришь, то верю и я, – торжественно сказал он вожаку.

Тополь подал знак, и люди немедленно отхлынули в стороны, освобождая место для поединка. Поскольку вышел отрок, еще не препоясанный мечом, против него не мог выйти полноправный кметь, и Всемилу пришлось выставить Неждана. Лана умоляюще заглянула ему в лицо – оно было перекошено от сдерживаемой ярости.

Противники вышли вперед вразвалочку. Оба стоили один другого – хотя Неждан был старше почти на год и все это время пробыл отроком, но Стойко недаром уже отзывался на прозвище Медвежонок – о его силе успели сложить легенды. Этой зимой, перед тем как уйти в дружину, он одной рукой задушил матерого волка, и не одна девичья слеза скатилась по щеке, когда парень покинул родные места. Чуть пригнувшись и свободно свесив вдоль тела руки, он спокойно, с бесконечным терпением кружил против Неждана, и тот не выдержал – начал первым…

Дальше никто не понял, что произошло. Чуть отстранившись, Стойко перехватил летящий в него кулак Неждана, крутнул за запястье так, что отрок взвыл, и, захватив противника сзади за пояс, поднял над собой! Вопреки всей воинской науке, он подержал брыкающегося Неждана на весу, а потом размахнулся и приложил его об пол.

Неждан вскрикнул и остался лежать, корчась от боли в спине и вяло суча ногами. Он сделал было попытку подняться, но Стойко шагнул к нему – и отрок остался лежать, постанывая и кусая губы.

Его победитель оглянулся на своего наставника.

– Уши бы тебе оборвать за такой бой, – покачал Медведь головой. – Что скажешь, вожак?

Когда бой начался, Волчонок, на которого перестали обращать внимание, уселся у ног вожака и почти не смотрел на бойцов. Он обернулся, только когда вся стая ахнула, как один человек, над упавшим Нежданом, но тут же с тревогой и мольбой снова поднял глаза на Тополя.

Внезапная усталость навалилась вдруг на плечи вожака, и он еле заставил себя встать, опираясь на меч. Всем было ясно, что он скажет, но самое страшное было в том, что ему очень не хотелось произносить этих слов.

– Суд богов свершился, – услышал Тополь свой голос. – Боги на стороне Волчонка… Путь он бегает со стаей… Кто доверит ему свое копье?

– Позволь с тобой остаться! – умоляюще воскликнул Волчонок. – Я все для тебя делать буду, только не гони!

– Это нарушение обычая, – устало осадил его Тополь. – Ты теперь в стае, Волчонок, и должен будешь многое узнать – что следует делать, а чего нельзя… Так вот, вожак не берет отроков в обучение – он приближает к себе только своего преемника…

Ему очень хотелось, чтобы эти слова прозвучали серьезно, но то, что произошло только что, сломило его волю. Суд богов… Свершился Суд богов – Волчонок может остаться в стае… Значило ли это, что мальчишку послали сюда сами боги? Зачем? Что же будет?

Задумавшись, Тополь отмахнулся от евшего его глазами Волчонка, и тот, очевидно, решил, что вожак согласен, потому что вскочил с места со счастливой улыбкой.

В ту полночь провожали Зиму. Лесовики, для которых весна была особенным временем года, встречали ее по-своему – ведь для них именно весна была порой свадеб, весной зачинались дети и стаи собирались в первые походы-набеги. Поэтому и последний день Комоедиц стая справляла по старым обычаям.

Загодя наготовили снеди на долгую ночь – рассыпчатые каши, свежее жареное и вареное мясо, откупорили бочки с медом и пивом, испекли хлеб. Над обрывом у березы сложили кучу – собрали весь мусор, копившийся чуть ли не с первых снегов. Его ссыпали грудой вокруг шеста, на который уже водрузили обмотанное лыком и соломой колесо – знак Солнца. Сюда же снесли хворост и дрова – столько, чтобы хватило на всю долгую ночь.

Последний пир в старом году начался поздно ночью – перед самой полуночью. Собрались в гриднице все – пришли даже женщины-лесовички и щенята. Было тесно и душно так, что пришлось настежь распахнуть все волоконные окошки и растворить двери. Сидели за общими столами впритирку, касаясь локтями, и в молчании трапезовали. Все, что не съедят и не выпьют сейчас, пойдет в костер – накормить духов и богов, и до рассвета ни у кого не будет во рту и крошки.

Волчонок в мешанине локтей, плечей и спин ухитрился протиснуться вплотную к Тополю. Он вообще весь день не отходил от него далеко – отлучился ненадолго, когда обрадованная за своего питомца Роса утащила новоявленного отрока к себе отмыть грязь и кровь и немного приодеть. Она же немного рассказала ему о встрече новой весны, и мальчишка сейчас молчал, сосредоточенно двигая челюстями. Говорить лишнее было нельзя, поэтому многие вовсе немели до утра и обменивались лишь знаками – мир как бы ненадолго умирал.

Вожак поднялся первым и поклонился сидящим. Все тотчас же зашевелились, вылезая из-за стола, по-прежнему молча и стараясь двигаться как можно тише. Каждый мужчина брал с собой ложку. Женщины подхватывали остатки еды.

Тополь задержался в гриднице для того, чтобы погасить в печи огонь. Тот уже умирал в душной горнице, пожрав все подложенные еще днем дрова.

На пороге его ждали воины стаи. Женщины уже ушли к будущему костру со снедью, оставались только мужчины. Все они, каждый сам про себя сотворив молитву духам-хранителям, разложили на резных перильцах и высоких ступенях крыльца ложки – в каждую плеснули загодя приготовленной воды. За ночь вода замерзнет и скажет судьбу: настынет горкой – жить еще долго, а образует вмятину – жди скорой беды. Бывало, что вода исчезала вовсе – это сулило смерть. А бывало, что она намерзала и трескалась – тогда судьбу распознавали по трещинам и разломам.

Все, что можно было сделать в уходящем году, было сделано – если что и забыли, то, знать, такова судьба – не разделаться с делом еще долго. После этого в крепости погасили все огни – даже в землянках и кузне. Последним убили огонь на капище перед изваянием Перуна – испросив прощение у бога, Тополь сам наступил на угли ногой, закидав их после снегом: огонь именно убивали.

Все еще молча, в темноте, стая стеной вышла к обрыву. Глаза уже привыкали к ночи и легко нашли дубовую толстую чурку с давней черной вмятиной и бревно с веревками, нужные для добывания живого огня. По соломинкам кинули жребий, кому добывать живой огонь для этого года. Счастливцы, отмеченные богами, взялись за веревки, равномерно вращая бревно во вмятине, а Тополь присел возле, ожидая рождения нового огня. Люди вокруг притихли вовсе, забывая даже дышать, чтобы не спугнуть новорожденного, а когда пополз дымок и первый язычок пламени лизнул скрученную полоску бересты, все ахнули и вскинули руки, приветствуя новый огонь. Тополь, стараясь не дрогнуть рукой, осторожно перенес тлеющую бересту на свитое для нее гнездо из сухого мха и раздул маленький костерок. Потом поднялся и зажег большой костер, готовясь совершить приношение богам…

Уже заалела на востоке полоска зари, знаменуя приход нового дня и нового года. Словно передав рассвету свои силы, на обрыве у березы догорал большой костер – еще высился обуглившийся шест, на котором каким-то чудом удерживались остатки колеса. Груда мусора, в котором сгорели прошлогодние обиды, болезни и тревоги, осела, превратившись в золу и пепел. Только кое-где еще тлели головешки. Женщины разбирали их и разносили по землянкам, зажигая от них огни в очагах. Тополь сам, как и положено вожаку, возобновил неугасимый огонь перед изваянием Перуна и в гриднице. Новое пламя с готовностью принялось пожирать заготовленную для него пищу – верный признак того, что боги остались довольны оказанным почетом и посылают свое благословение стае.

Совершая положенные обряды, Тополь нарочно медлил, не спеша выходить на резное крыльцо, где были разложены ложки. Вместе с ним задерживались и остальные, хотя кто-нибудь из самых нетерпеливых потихоньку бросал любопытные взгляды на свои ложки, проверяя, исполнилось ли загаданное. Но обычай стаи гласил – ждать, пока не даст знака вожак. А он загонял внутрь себя страх – только вчера свершился Суд богов. Что он присудил ему, Тополю, сыну Ворона из рода Волка?

Но наконец тянуть стало невозможно, и он вышел на крыльцо.

Влазень в гридню был устроен высоким, со ступенями и резным навесом, где по причелинам текли небесные реки и сияло солнце, а в извивах туч угадывались змеи и огненный знак Перуна. Колесницу солнца влекли двуглавые кони – оно вырывалось из пасти одного змея, чтобы, свершив положенный круг, пропасть меж острых зубов второго. Среди принятых в стаю словен оказалось два мастера резьбы по дереву – они-то и изукрасили крыльцо.

Ложки были разложены там, где их оставили накануне, – каждая на своем месте. Правда, сыскались две-три таких, что оказались сдвинуты, а одна даже переложена. Ее владелец, из принятых викингов, двумя пальцами поднял ее, с недоверием вглядываясь в ровный, словно срезанный, намерзший край, и, поймав взгляд вожака, отвернулся. Что сулил этот знак – предательство или просто уход его из стаи, – могло сказать лишь время.

Ложки Медведя и Стойко остались лежать, словно их никто не трогал. Лед намерз в них доброй горочкой. Меньше повезло Соколу, мужу Росы – ровный край был рассечен надвое, словно был сложен из двух половинок, не слишком притертых друг к другу. У Неждана тоже лед намерз горкой, и отрок ходил довольный. Что же до Всемила, то он, быстро схватив свою ложку, никому не показал, что в ней, и отвечал всем, что знаки добрые. Но правду из него не смог вытянуть никто.

Ложка вожака была вырезана из зуба земляного крота – огромного черно-бурого зверя с торчащими из пасти клыками и длинным хоботом на морде. Охотники-лопари с северного берега Невы как-то отыскали подохшего земляного зверя – перед смертью они всегда вылезают на поверхность и их убивает солнечный свет. Шкуру они взяли себе, мясо наморозили и отдали собакам, а два клыка распилили и принесли лесовикам в дань. Грязно-желтоватая со светлыми разводами кость пошла на разные нужды.

Сейчас ложка, выделявшаяся среди прочих цветом и узором на ножке, лежала на своем месте, но перевернутая выпуклым краем вверх. Само по себе это уже было недобрым знаком, и Тополь боялся коснуться ее, чтобы узнать еще больше. Но вожаку не годится трусить, и он, собравшись с духом, протянул руку…

Как он и ждал, льда в ней почти не было. Недобрая рука судьбы перевернула ее в том миг, когда вода только начала застывать, и большая часть вылилась. Под ложкой и сейчас обнаруживалось пятно вытекшего льда.

Это могло означать только одно: скорую и наверняка страшную смерть! И до новых Комоедиц ему уже не дожить…

Узнав свое будущее, люди понемногу начали оборачиваться на вожака – ведь от его собственной удачи зависит во многом и судьба стаи! – но прежде чем хоть кто-то увидел страшный знак и раньше даже чем сам Тополь решился убрать ложку с глаз долой, чья-то рука быстрее молнии выметнулась вперед – и на место костяной ложки Тополя легла простая деревянная с благодатно намерзшей горочкой. А костяная исчезла в чужом кулаке.

Мгновенно обернувшись, Тополь нос к носу столкнулся с Волчонком. Уже втягивая голову в плечи, Недоносок смотрел снизу вверх с вызовом, в котором чудилось нечто большее, чем упрямство.

– Я… я хотел поменяться, – пролепетал он. – Хотел просить… чтобы ты отдал мне свою… Хотел раньше – не успел…

Засмущавшись, он повесил нос и принялся торопливо сковыривать ногтем из чашечки костяной ложки остатки намерзшего льда.

Он не мог не знать об обычае – ему все успели рассказать. Но именно поэтому Тополь промолчал.