Текст книги "Дороги богов"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

– Здесь нет твоих викингов, – сказал он, – и не найдется никого, кто завтра захочет выставить тебя вон. Живи тут сколько хочешь. Наша стая еще не позволяла ни одному из волчат голодать и мерзнуть на снегу.

Волчонок вскинул на Тополя заблестевшие в темноте глаза.

– Я для тебя… что хочешь сделаю, если ты не врешь! – пылко промолвил он. – Кем хочешь буду!

– Добро-добро. – Тополь потянулся взъерошить лохматые вихры, но рука замерла в воздухе. – Отдохни сперва, обживись, а там поглядим!..

Прижатый к его боку Волчонок сперва напрягся, но потом успокоился и даже перестал дрожать, прижавшись теснее. Видать, несладко пришлось мальцу одному по полям да лесам плутать! Этак и вовсе зверем станешь!.. Тополь поелозил на лавке, устраиваясь поудобнее.

Недолгое время оба молчали. Парнишка притих, пригревшись, а вожак снова хмурился, уйдя в свои мысли. Померещилось ему то давнее предчувствие беды или нет?.. И Волчонок ли тому виной? Как узнать?

Раздумья нарушило тихое сопение. Тополь глянул – Волчонок сморился в тепле и крепко спал, привалившись к его боку. Во сне на его лице разгладились тревожные горькие морщинки, и он казался обычным парнишкой пятнадцати – шестнадцати лет.

– Говорил – волчонок, а на деле – щенок бродячий, – усмехнулся Тополь.

Волчонок на эти слова заерзал, почмокал во сне совсем по-детски губами, но не проснулся. Стараясь двигаться как можно осторожнее, Тополь приподнял его на руки, отнес на свою постель, уложил там и поплотнее укрыл шкурой медведя, сам устроившись на лавке у лучины.

Глава 3

Звонкий раскатистый удар в медное било разорвал тишину на заставе. То был знак для отроков и кметей – воины поднимались до света.

Наученный узнавать этот звук прежде, чем он через стены и двери достигнет слуха, Тополь вскочил за миг до него, отбросив плащ, которым укрывался. Засидевшись с Волчонком, он так и лег спать в одежде, сняв только сапоги, и теперь рванул с плеч надоевшую рубаху, переоблекаясь в свежую исподницу.

Суета разбудила его гостя. Волчонок вскинулся, спросонья хлопая в темноте глазами, отбросил, мало удивившись, тяжелую шкуру.

– Случилось чего? – услышал в темноте вожак его сонный голос.

– Ничего, – отмолвил тот. – Спи давай!

Толкнул привычно в темноте дверь, шагнул наружу и услышал за спиной торопливое:

– Я с тобой, вожак!.. Не оставляй меня!

– Сказано было – спи! – бросил Тополь через плечо, выходя.

Снаружи уже горели костры, и возле них ждали воины. Лесовики, как всегда, поспели первыми и начали замерзать в ожидании – некоторые пробовали схватываться на кулачках, чтобы разогнать кровь и скоротать время. Кто-то в полутьме признал вожака, полушутливо пихнул его в бок, приглашая размяться. Тополь походя отмахнулся – задира увернулся, едва не припадая на колени.

У самого большого костра огромной бесформенной тенью выделялся Медведь – тот самый мальчишка из чужой стаи, которому когда-то Тополь оставил жизнь. Сейчас он и его сестра были оба семейные, имели детей. Стойко Медвежонок приплясывал босыми ногами на снегу рядом. Найдя его взглядом, Тополь вдруг понял, что новичок покинул теплую постель одним из первых – остальные отроки, в том числе и Всемилов Неждан, только сбегали по ступеням на двор.

Ждали последних. Тяжелая дубовая дверь гулко бухнула в очередной раз, но никто не простучал пятками по снегу, вбегая в круг. Обернувшись, Тополь с удивлением узнал Волчонка. Мальчишка выбрался из дружинной избы и застыл на крыльце, расширенными полусонными глазами озирая двор и людей у костров на снегу. Мимо него пробегали опоздавшие – он только чуть отодвигался, давая им дорогу.

– Ты чего тут забыл? – окликнул его Тополь. – Живо в дом! Досыпать иди!

Волчонок захлопал глазами, умоляюще взглянув на вожака:

– Я с вами!.. Не гони меня!

Проще всего было поймать его за ухо и оттащить обратно в дом, повалить на постель и укутать шкурой, но Тополь не привык нянчиться с малышней. Пасынка Ворона он воспитывал в строгости – в десять лет мальчишка уже скакал босиком на снегу, а в двенадцать лет впервые пошел в бой, когда в устье Невы заметили драккар ютов. Поэтому он лишь махнул рукой и отвернулся от заморыша-Недоноска, поворачиваясь к остальным.

Их всех ждала предрассветная воинская потеха. К утренней трапезе они соберутся разгоряченные, с малиновыми от морозца щеками, жарко дышащие. После такого подъема любой холод днем покажется игрой, и, когда старшие воины вручат молодым деревянные мечи и копья и начнут гонять до изнеможения или решат схватиться на кулачках, никто не станет зря кутаться в полушубок. Сколько раз так бывало – разошедшиеся борцы скидывали их, оставаясь в рубахах, которые темнели от пота. Снежинки таяли в облаках пара, поднимающегося над спинами.

Дозорные растворили ворота, словно открыли ход в потусторонний мир, – снаружи было еще темно. Только вблизи отсветы костров высвечивали утоптанный снег, припорошенный ночной поземкой. Вожак первым выскочил в темноту, привычно устремляясь через равнину к близкому высокому берегу реки – мимо остающегося сбоку еще досыпающего поселка, мимо корабельного дома, мимо маленького островка березовой рощи, где летом в Ночь Солнцеворота под кустами целовались влюбленные. Туда, где поднимал лобастую голову пологий склон. Нева здесь делала поворот, и склон смотрел на восток. Каждый день первые лучи солнца падали на него – и каждое утро здесь встречали новый день воины стаи Ломка Тура.

За ночь ветер нагнал снеговые тучи, но не смог уже заволочить ими все небо, и в разрывах поблескивали звезды, а впереди, на восходе, небо от земли уже отделяла золотисто-розовая полоса рассвета.

Подбегая, Тополь невольно замедлил шаг и остановился у раскидистой березы, которая росла на самом краю и каким-то чудом цеплялась корнями за обрывистый берег. За его спиной тяжело дышала стая – смешавшиеся в одно полноправные кмети, отроки и щенята, лесовики, словене и корелы. Медленно, распрямляясь, вожак поднял руки, обращаясь к пробуждающемуся солнцу:

– Даждьбоже великий, Даждьбоже могучий! Приди в Мир людей, озари его теплом, добротой своею! Взгляни на нас, детей своих, и возрадуйся!.. Тебе славим, солнцеликий Даждьбоже Сварожич! Тебе зовем!

– Тебе славим!.. Тебе зовем! – отозвалась единым выдохом за спиной стая.

– Все от тебя, отец наш! Наши мечи – тебе! Наша жизнь – тебе!.. Славься, солнцеликий! Гой!

– Гой, солнцеликий! – грянуло позади так, что, казалось, содрогнулись покрытые снегом холмы.

– Гой!.. Гой!.. Гой! – обрадованно подхватили спросонья дали.

Шагнув под самый обрыв, Тополь поклонился полоске рассвета, которая стала чуть ярче, словно солнце и впрямь услышало зов и заторопилось начать новый день.

Стая рассыпалась по берегу, торопясь спуститься на лед Невы. Там были проделаны проруби, которые наверняка затянуло за ночь ледком. Снег обжигал босые ноги, и воины вперемешку со щенятами спешили бегом. Кто-то на бегу толкнул соседа. Тот не остался в долгу, догнал зачинщика, пихнул его обеими руками в спину, и оба, сцепившись, покатились по склону, угощая друг друга тычками и затрещинами.

Их поймали уже внизу, в сугробе, растащили облепленных снегом так, что с первого взгляда и не признать, кто подрался. Но противники не думали яриться и рваться из рук. Оба хохотали во всю глотку – сцепились, оказыватся, сам Медведь с Медвежонком.

– Смотри, не засни вдругорядь на бегу! – крикнул отроку Медведь и, легко поведя плечами, стряхнул с себя висевших на нем. Потом раздвинул удерживающих Стойко парней и поволок его за собой.

Прорубь и правда за ночь замерзла, но Тополь не медлил ни мига. Углядев это еще на ходу, он прибавил шагу и, толкнувшись обеими ногами, прыгнул. Тонкий хрупкий ледок сломался с сухим хрустом, плеснула черная вязкая вода. Успев ухватиться руками за край, Тополь на одних руках вынес себя на лед, отряхнулся, как волк, и отступил в сторону, потому что к полынье уже подоспели другие. Бывалые воины прыгали первыми, обламывая лед по краям и дробя льдины. Отроки и щенята поотстали – только Стойко, которого не отпускал от себя Медведь, с ним вместе окунулся в ледяную воду Невы и сейчас фыркал и изо всех сил скакал на снегу, пытаясь согреться.

– А ну, живо! – махнул рукой жмущимся отрокам Тополь.

Более опытные парни, не первый раз выскакивающие из дома до рассвета, уже устремились к полынье, но всех опередила знакомая невысокая тень. Откуда-то взявшийся Волчонок выскочил вперед и замешкался уже у самого края, взмахнув руками.

– Ты тут откуда? – удивился Тополь. – Я тебе что наказывал? Домой, живо!

– Да он с самого начала тут был, – сказал кто-то из старших. – За нами увязался…

Волчонок остановился у самой полыньи, переводя взгляд с вожака на темную воду и обратно. А потом вдруг сжал кулаки, зажмурился – и прыгнул…

Мигом припав на колено, Тополь за ворот выдернул Недоноска из воды, прежде чем он нырнул с головой, и поставил перед собой.

С мальчишки ручьями текла вода. Сгорбившись, он стоял перед вожаком, поджимая пальцы на ногах, – Тополь поздно заметил, что Волчонок был, как все, босиком.

– Зачем ты явился? – напустился на него вожак. – Я тебе что – мать родная?.. Пасти тебя тут некому!

– Я с тобой… хотел, – шмыгнув носом, тихо ответил Волчонок. – Не гони меня!

Он вскинул глаза, и Тополь, несмотря на темноту, заметил, что на длинных ресницах его дрожали то ли слезы, то ли капли невской воды. Но нянчиться с детьми вожак отвык и только погрозил пальцем:

– Заболеешь – пеняй на себя… А сейчас – живо домой и грейся!

– Я не заболею! – смахнув влагу с ресниц, веселея, сообщил Волчонок. – Я двужильный!

Но Тополь уже отвернулся от него.

– Неждан! – позвал он отрока. – Иди-ка сюда!.. Всемила твоего нет – я заменю его сегодня!

Отрок так и скакнул навстречу – не часто выпадает такое, чтоб сам вожак обратил на тебя внимание. И бывалые воины, и отроки, и совсем зеленые щенята порой из кожи вон лезли, чтобы заслужить хвалу. Неждан был заранее готов на все и не удивился, когда Тополь встретил его на полпути и, захватив за локоть, крутанул, бросая в снег:

– Не спеши… Вставай!

Неждан послушно поднялся, отряхиваясь, и, повинуясь манящей руке вожака, снова пошел на него. Теперь он двигался медленнее, осторожнее, и Тополь, чтобы разогреть его, неуловимо быстрым движением ушел в сторону, оставив отрока подкрадываться к пустому месту:

– Не спи!

Еще раз или два Неждан бросался на вожака, но тот не давал даже дотронуться до себя, не то чтобы поймать, но сам то и дело возникал за спиной или у плеча отрока и кидал его в сугроб, раз за разом сбивая с ног. Дождавшись, пока Неждан не начал тяжелее дышать, он оставил отрока и кивнул щенятам, что уже начали замерзать:

– А ну-ка, давайте все разом!

Второй раз приказывать мальчишкам было без надобности. Завизжав, они скопом ринулись на вожака, который встречал их чуть присев и раскинув руки. Такая забава с мелкотой радовала его, заставляя забывать о прожитых годах, о пропавшем где-то на просторах Гардарики Вороне и собственных нерожденных, несужденных сыновьях.

Щенята напали, как всегда, все вместе, размахивая кулаками с удвоенным рвением – начали замерзать на снегу. Справиться с ними было гораздо проще, чем казалось со стороны, – накидываясь, они больше мешали друг дружке, и сейчас вожак с привычной легкостью ушел от них. Кого-то пришлось бросить через голову, кого-то развернуть за выметнутую вперед руку и послать в сугроб, сопроводив легким пинком, но остальные сбились и пробежали мимо.

– Что ж вы, щенята? – подзадорил их Тополь. – Вот он я!

На сей раз он встретил их плечом, как старый опытный волк. Мальчишки окружили его, не давая улизнуть, и он завертелся в кольце, обеими руками ловя локти, колени и запястья и отбрасывая прочь нападавших. Но его броски и рывки, которые могли бы вмиг раскидать десяток взрослых противников, а кое-кому повыбивать зубы и переломать руки, только отталкивали щенят вон из круга, не причиняя вреда никому. Со стороны это и впрямь могло показаться похожим на возню старого волка с волчатами.

Кто-то не в меру ретивый зашел сзади и запрыгнул на плечи, обхватывая за шею. Обычно потасовка на этом заканчивалась – на удальце висли остальные, заставляя вожака согнуться под их соединенной тяжестью. Но тут кольцо мальчишек словно взорвалось – кто-то налетел сзади и принялся расшвыривать их направо и налево, угощая полновесными тумаками. Щенята бросились врассыпную, сверкая пятками. А уже припавший на колено вожак нос к носу очутился с Волчонком. Парнишка с присвистом дышал через стиснутые зубы.

– Опять ты? – Тополь резко выпрямился. – Что еще?

– Все на одного… нечестно! – выдохнул Недоносок.

Собравшиеся вокруг воины залились дружным смехом – хохотали даже щенята, выбиравшиеся из сугробов. Сам вожак усмехнулся в усы и цапнул-таки Волчонка за ухо.

– Много ты понимаешь, – осадил он парнишку. – Честно-нечестно… Подрасти сперва, а там и разбирайся что к чему!.. И вообще – не лезь не в свое дело. Ты не в стае, ты гость, и не тебе нам мешать.

Волчонок стрельнул в него прежним настороженным взглядом, но Тополь уже отпустил его ухо и вскинул руку:

– Домой!

На востоке за холмами полоска рассвета успела вырасти вдвое, и в сердце ее разлилось золотое пламя, такое яркое, что больно было глазам. В низине Невы еще густела тьма, и тени не спешили сворачиваться, прячась до следующей ночи. Но наверху темнота уже отступала, и все вокруг серело тенями в сумраке.

Все мигом оставили забавы, перестав кидать друг друга в снег, и бегом бросились к берегу, в лоб беря крутой склон. Здесь было пробито несколько тропинок, по которым сейчас и взбегала стая.

Тополь привычно обогнал большинство своих и потому не видел, как увязавшегося за щенятами Волчонка кто-то толкнул на бегу так, что парнишка споткнулся и окунулся в сугроб. Пока он выбирался из него, стая пробежала мимо, и ему пришлось одолевать последние шаги в одиночестве.

Хоть и клялся, что с ним ничего не случится, назавтра Волчонок все же жестоко простыл. Весь день он с лихорадочно-восторженно блестящими глазами вертелся поблизости от воинов разинув рот, глазел на забавы, с настойчивостью приблудившегося щенка не замечая, что всем мешается. Но уже за вечерней трапезой Тополь приметил, как горят его щеки и мелко дрожат губы. Несмотря на то что в трапезной было жарко натоплено, Волчонок никак не мог согреться и с трудом заставил себя поесть. Заметив, что с парнем творится что-то неладное, Тополь подозвал Стойко и строго-настрого приказал ему устроить Недоноска в их клети.

А наутро, когда опять чугунное било возвестило о начале нового дня, Волчонок не выбрался на двор.

В то утро никто не путался под ногами, не брался растаскивать возившихся с вожаком щенят, но Тополь почувствовал его отсутствие и, едва пройдя в ворота, сразу отправился в клеть отроков.

Волчонок метался на лавке в жару, и даже с первого беглого взгляда было заметно, что он весь горит. Скинув одеяло, он разметался на постели и что-то шептал пересохшими темными губами. Вожак склонился над ним, трогая ладонью пылающий лоб.

– Погодите, я сейчас… сейчас встану… – прошептал Волчонок в забытьи. – Я с вами!.. Подождите меня, я…

Он рванулся привстать – широко распахнутые глаза смотрели мимо вожака. Тополю пришлось приложить усилия, чтобы заставить парнишку лечь, – в тощем теле оказался действительно немалый запас силенок. Вот только пошли они не на то.

Удерживая продолжавшего просить не оставлять его Волчонка за плечи, Тополь обернулся на вошедших следом Стойко, приятелей-корелов и теснящихся у порога отроков.

– Медведю накажите – пусть сестру свою кликнет, – приказал он. – Да в баню его, хворь гнать!..

Сестра Медведя, как и любая другая женщина-лесовичка, была травницей и, если надо, ведовицей, да такой, что порой знахарки-корелинки да словенки только ахали, удивляясь. Когда-то Роса заглядывалась на Тополя – вожака-вдовца, – особенно когда поняла, что тот не обижает ни ее брата, ни остальных пленных мальчишек. Все лесовики молчаливо одобряли выбор Росы – негоже вожаку ходить одиноким, следовало продолжить род. Но Тополь первое время все скорбел по Лане, к которой успел привязаться крепче, чем думалось, а когда боль утраты немного утихла, то выяснилось, что девушка, устав ждать, уже пошла замуж за другого. Но она не забывала вожака и с готовностью спешила на его зов, не замечая ревности мужа.

Волчонка отпарили в бане до малинового жара, выгоняя болезнь, а потом закутали в медвежьи шкуры и уложили в землянке Росы ближе к каменному очагу, в тепло, где женщина принялась поить его отварами и молоком с диким медом.

Бывало такое и прежде – кто-нибудь из отроков случайно проваливался под лед или застуживал грудь, задержавшись в лесу на охоте или в дальнем дозоре, случалось и старым ранам воспалиться, не давая житья. Вожак знал, кто из воинов его стаи здоров, а кто хвор, с кого спрос меньше, а кого надо гонять до седьмого пота, но, пока не изберет себе преемника, он никого не выделяет, разве что подрастающих сыновей. Не имея семьи, Тополь не прикипел ни к кому, а тут вдруг зачастил в землянку Росы.

Волчонок не поднимал головы с постели без малого три седмицы – видать, хворь поймала его еще зимой, в лесу, а тут предутренний бег босиком по снегу да ныряние в прорубь доконали мальчишку. Сейчас он медленно выздоравливал, борясь со всеми недугами враз, и не проходило и дня, чтобы Тополь не спускался по расчищенным ступеням, отворяя забухающую дверь. Хлопотавшая у огня Роса вскакивала ему навстречу, торопливо убирая распущенные волосы под плат, улыбалась беспомощно и ласково и сторонилась, уступая место у постели больного. У нее уже было четверо детей, к лету она должна была снова родить, и всякий раз, попадаясь вожаку на глаза, женщина смущалась и словно бы обижалась за то, что из всех детей ни один не был похож на Тополя.

Не глядя на женщину и ее младших детей – первенец уже полгода как жил в дружинном доме среди прочих щенят, – Тополь проходил к постели. Первые дни Волчонок больше спал и во сне казался совсем маленьким и беспомощным. Он очень исхудал и словно светился изнутри. Вожак садился рядом, а Роса вставала за его плечом.

– Он будет жить, – как-то сказала она. – Он очень сильный!

В полутьме землянки Тополь над своим плечом увидел очень близко ее напряженное лицо.

– Он сильный, – повторила Роса. – Как ты.

С утра стояла ясная, почти весенняя погода, и ее дети выбежали наружу сбивать сосульки. Только младший сынишка посапывал в колыбели, и в землянке они были одни. Роса положила руку на плечо Тополю и, когда он обернулся к ней, осталась стоять так близко, что он чувствовал ее запах. Женщина смотрела на него во все глаза, она ждала его слов, его рук на своем теле, может быть, даже чего-то большего. Не было сомнения, что она все еще продолжала его любить, но вместо того чтобы прикоснуться к женщине, Тополь поднялся и за плечи отодвинул ее от себя:

– Поставь его на ноги.

Еще несколько дней спустя Волчонок понемногу начал оживать и выходить. За время болезни от него остались только большие светлые глаза и острый нос. Роса перешила ему кое-какую одежу от старшего сына и мужа, и он первый раз переступил порог ее землянки в обнове. Отвыкнув за время болезни от людей, он опять держался настороженно.

Волею судьбы оказавшись среди словен, лесовики понемногу перенимали их обычаи, благо часть воинов в стае была из этого народа. Только справляли они праздники на свой лад и зачастую в свои сроки.

Волчонок первый раз после выздоровления вышел из землянки Росы именно в один из дней празднования Комоедиц – начала весны и встречи нового года по обычаям лесовиков. Убегая поглядеть на игрища – младенец в люльке и надвигающееся новое материнство мешали ей, как бывало, участвовать в катаниях с горок, – Роса накоротке объяснила Недоноску в чем дело, и он, крадучись подобравшись к распахнутым настежь воротам, издалека с робким любопытством глазел на крутой склон над Невой, где уже несколько дней горели костры, на чугунных противнях пекли блины – это лесовики переняли от местных жителей, – а цепляющаяся за самый край береза была увешана лентами, кожаными поясками и даже бусами и обручьями, снятыми с девичьих шей и рук. Береза – дерево просыпающегося медведя-бера – нынче была именинницей.

Веселились все – стар и млад, женщины и дети. Отроки, которым летом еще предстояло пройти испытание и встать в ряды воинов, молодые воины старались вовсю – лихо съезжали с горы кто на корельских коротких лыжах, кто запросто, на своих двоих, красуясь перед девушками. Схватывались бороться друг с дружкой и ряженым в медвежью шкуру Медведем. Сегодня утром, согласно обычаю, он сподобился изображать просыпающегося хозяина лесов, и на его выпирающие из-под звериной шкуры плечи особенно ласково поглядывали девушки, которых по жребию метали в загодя приготовленную «берлогу». Уловив зазывные взгляды, давно женатый Медведь потихоньку отыскал своего выученика Стойко и, схватившись с ним в потешной борьбе, шепнул на ухо пару слов. Обнявшись, два «медведя», как их называли за глаза, скатились с обрыва, поднимая облака снежной пелены, под визг довольных девчонок и смех воинов. Ненадолго они скрылись за кустами, а потом ряженый зверем выбрался, нарочно громко и недовольно рыча, словно удирая от спрятавшегося там противника. И мало кто заметил, что плечи его стали чуть уже, а сам он меньше ростом – там, за кустами, Медведь отдал шкуру Стойко, чтобы парень мог вдоволь позабавиться с льнущими к нему девушками – все равно ни одна не разглядела его лица там, во тьме снежной «берлоги».

На все это Волчонок смотрел издалека, стоя в проеме распахнутых ворот. Сперва он хотел найти Росу, но женщина уже скрылась в играющей толпе. Растущее чрево мешало ей, и она держалась ближе к кострам. Разложенные кольцом, они окружали воткнутый в землю шест – совсем скоро здесь будет разложен большой костер, где сгорят все беды и горести прошедшего года.

Даже сторожа у ворот во все глаза смотрели на праздник, с нетерпением ожидая смены. Они тянули шеи, ловили дразнящие запахи свежего печева и потихоньку облизывались, предвкушая, как сами включатся в веселую суету. На Волчонка ни один не обращал внимания, и он понемногу осмелел. Выбравшись за ворота, парень пошел к играющим.

Навстречу ему от веселой толпы отделился отрок и бегом устремился к крепости. Посланный с каким-то поручением, он мчался сломя голову и непременно налетел бы на Волчонка, который еле успел отпрянуть.

Неждан – это был он – остановился как вкопанный. Волчонок плохо помнил его, а отрок успел хорошо разглядеть новичка еще в первый день. Поблизости никого не было, никто не смотрел в их сторону, а вид у Волчонка был вовсе не воинственный, и Неждан, раздумав бежать по делам, остановился совсем, сунув большие пальцы за пояс.

– Кого я вижу! – притворно удивился он. – Непобедимый воин пожаловал!.. Чего тут бродишь? Аль потерял что?

С ним очень давно никто не заговаривал, а если и говорили, то все больше именно так – сухо и резко. Все – кроме, пожалуй, Росы и вожака. Привыкший встречать холодный прием, Волчонок только покачал головой:

– Ничего… Шел просто.

– И куда же?.. Иль мне того знать не положено?

– Нет, – осторожно ответил Волчонок, понимая, что этот ответ может ему дорого обойтись.

– Не-ет? – прищурился Неждан. – Ишь мы какие!.. Я-то здесь стайный отрок, а ты невесть кто и должен понимать, что, когда тебя спрашивает кто-то из стаи, ты должен отвечать!.. Куда шел?

– Это мое дело, – отговорился Волчонок. – Людей посмотреть…

– Смотри, да издаля, – махнул рукой Неждан на опушку леса невдалеке. – А сюда ни ногой… Недоносок!

В другое время Волчонок бы развернулся и послушно ушел, чувствуя, что за спиной у его обидчика стоят люди, которые не оставят от него и мокрого места. Но он уже три седмицы прожил здесь и помнил заботу Росы… И вожака, который… И он остался стоять где стоял.

– Земля не куплена, – возразил он. – Где хочу, там и стою, а ты мне не указ! Я иду своей дорогой, а ты иди своей.

На празднике нельзя было ссориться – это повестила ему Роса. Иначе все ссоры и раздоры унесешь с собой в новый год и еще долго будешь маяться. Поэтому и веселились все, показывая богам, добрым и злым, что они счастливы и сильны, – известно ведь, что зло не пристает к веселью. И Волчонок всем своим видом старался доказать, что не хочет драки.

– Иди себе, – предложил он. – Я так… ничего…

– Что? Струсил? – воскликнул Неждан. – Трус!.. Как же! С ножом против безоружного ты смел, а нынче и хвост поджал!.. Трус!

Волчонок взвился как ужаленный:

– Я не трус!.. Я…

– Трус! Паршивый Недоносок!.. Тебе не след даже стоять рядом со мной!.. Пошел прочь!

Неждан уже размахнулся, чтобы толкнуть Волчонка в сугроб, но тот ловко увернулся и в следующий миг сам бросился на обидчика с кулаками. Обученный борьбе, отрок мгновенно поймал выметнутый кулак в вершке от своего носа и бросил Недоноска в снег, вывернув ему руку так, что тот взвыл. Не выпуская его запястья, Неждан уже хотел было впечатать противника коленом в снег с головой, но Волчонок вдруг вывернулся ужом и, не обращая внимания на боль в руке, врезал отроку головой в живот.

Сбитый с ног, Неждан упал, и противники, сцепившись, покатились по снегу, угощая друг друга тумаками, пуская в ход кулаки и колени и едва не зверея настолько, чтобы начать грызть друг друга, как настоящие волки. Неждан был при ноже – именно оружие делало его самоуверенным, – но в пылу драки не вытащил его – забыл… Вспомнил лишь однажды, когда одолел более легкого и слабого Волчонка и пригвоздил его коленом к снегу. Он уже замахивался, но тот, изловчившись, выбил нож из его руки. Он отлетел в сторону. Оба противника разом ринулись к нему животами по снегу – но поздно…

Женщины у костров первыми заметили драку и закричали, зовя мужчин. Оставив игрища, те бросились к дерущимся и еле смогли растащить в стороны царапающийся, извивающийся и дергающийся клубок. Неждана удерживали трое отроков, повисая на локтях, а Волчонка схватил за локти сам Медведь – Недоносок бился в его железных объятиях и рычал, как зверь.

Оба противника успели порвать друг на друге одежду – у Волчонка была разодрана даже новая, первый раз надеванная рубаха, – и разбить в кровь лица. Синяки и ссадины делали их похожими, как родных братьев. На перемешанном снегу остались клочья рубах и подкладки полушубков, пряди вырванных с корнем волос, пятна свежей крови и нож.

Всемил увидел его первым и не мог не узнать собственного давнего подарка Неждану. Пользуясь краткой заминкой, он наступил на рукоять и втоптал нож в снег, позаботившись вовсе встать на него, чтобы никто не заметил.

Вожак подоспел из-под кручи, когда недавних противников еще не усмирили, и оба предстали перед ним во всей красе – разодранные, с синяками и дорожками крови, бегущими по лицу. Оба смотрели одинаково враждебно.

При появлении Тополя гомон стих. Вожак обвел глазами собравшихся:

– Кто начал?

– Он! – рванулся из державших его рук Неждан. – Он на меня бросился!.. Я по делу в крепость шел, а он…

В ответ Волчонок забился в объятиях Медведя, но вразумительного ответа от него не добились, кроме отрывистых:

– Трус!.. Трус! Сам трус!

– Кто видел начало? – словно не слыша противников, повторил вопрос Тополь.

– Да никто, – переглядываясь, заговорили люди. – Женщины закричали, смотрим – а тут они…

– Вожак! – перекрыл сдержанный гомон громкий твердый голос Всемила. – Это нарушение обычая!.. Драка на празднике! Что говорят законы стаи о нарушении обычаев?

– Изгнание!.. Наказание!.. – заговорили все разом. – Если воин – оружия лишить!

– Смерть! – выкрикнул чей-то одинокий голос, но тут же погас, словно сам испугался себя.

– Вожак! – поддержанный собравшимися, Всемил заговорил громче и увереннее. – Второй раз в нашей стае льется кровь! И оба раза ее проливает чужак!.. Недоносок не в стае! Защити свою стаю, вожак!

– Защиту стае! Защиту! – согласно загудели голоса лесовиков.

Согласно древним обычаям Лесных Всадников, каждый обиженный член стаи имел право на защиту всей стаи от любых посягательств чужаков. Если воин стаи обидел другого, дело разбирали и виновного изгоняли, приравнивая к чужим. А повздоривший с чужаком воин мог разобраться с обидчиком сам, а мог натравить на него стаю – как сам желал. Оказавшись волею судьбы далеко от родных лесов Мидгарда и Йотунхейма, лесовики еще крепче вцепились в законы своего племени и сумели привить их новым дружинникам из словен, корелов и веси.

Словно оглушенный обрушившимися на него криками, Волчонок только ошалело ворочал головой. От него не ждали слов в свое оправдение – уже решилось, что он чужак и должен ответить за обиду.

– Он первый назвал меня трусом! – закричал он, стараясь перекрыть голоса вокруг. – Я не хотел! Не хотел драки!.. Я защищался! У него был нож!

Всемил глубже, до хруста снега, вдавил костяную рукоять в наст.

– В тот раз ты тоже не хотел, – сурово оборвал он. – И тоже защищался!

Волчонок взвыл и, развернувшись, впился зубами в державшую его руку.

Медведь переносил и не такое, но от неожиданности ахнул и ослабил хватку. Этого оказалось достаточным, чтобы Недоносок вывернулся из полушубка и освободился. Не дав стоявшим вокруг схватить себя, он с рычанием прыгнул на Всемила:

– Ты вр-решь!

Воин встретил его ударом кулака в грудь, и мальчишка упал в снег. На него навалились сразу четверо, подняли, заломили руки и стянули пояс, закручивая его вокруг запястий. Волчонок бился и кричал, закатывая глаза. На губах его показалась розовая пена. Он затих только после того, как кто-то, догадавшись, вылил ему на голову ведро воды. Придя в себя, он захлопал глазами с удивлением и испугом, словно только что проснувшись.

Медведь осматривал красные следы зубов на руке.

– Хорошо кусаешься, – проворчал он. – Не зря тебя назвали Волчонком!

– Таким волкам не место в стае! – гнул свое Всемил. – Однажды он сбесится!

Все собравшиеся видели последний поступок Недоноска, и вожак, который больше не сомневался ни в чем, кивнул:

– Запереть в порубе. Его судьбу решит совет стаи!