Текст книги "Дороги богов"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Милонег был первым, кто подбежал и подхватил ее, не давая упасть. В другое время Зарница бы оттолкнула его – иди, мол, к той, которую ты целовал! – но перед глазами все было темно, и она позволила молодому жрецу вести себя куда-то прочь. Смутно, телом, а не разумом, она поняла, что ее сводят в землянку и помогают лечь…

А когда она открыла глаза снова, над нею сидела старая знахарка, мать жрицы Макоши Добродеи. Старушка мягко, по-матерински погладила Зарницу по мокрым волосам и улыбнулась успокаивающе.

– Занедужила я, бабушка, – призналась Зарница. – А что со мною – не ведаю! Только вдруг в глазах темно стало и внутри – боль…

– Мне уж поведали, – кивнула знахарка. – А вот ты мне скажи: крови твои давно не текли?

– На Ярилу вешнего – последние, – ответила девушка. – А что?..

– Недуг твой – самый обычный, бабий! – объяснила знахарка. – Коль миловалась с кем, должна то знать!

Зарнице понадобилось время, чтобы понять и поверить, что это правда. А когда поняла, отвернулась и закрыла лицо руками, не желая выдавать своих чувств. Тополь будет рад, когда вернется.

Глава 14

Дружины Рюрика появились в виду Нового Города в начале зимы. Заранее прознав о его приближении, оба города гудели, как потревоженные ульи.

Все это время от Вадима не отходил жрец Милонег. Исполняя данную Зарнице клятву, он изо всех сил убеждал князя не ратиться, а признать явную выгоду – уж ежели у них с Будимиром когда-то вышла ссора, то исчезновение противника пойдет всем на пользу. Вадим это понимал, но его возмущало то, что в гибели ладожского князя обвиняют его. И кто – чужеземцы, которые были в том заинтересованы, ведь Рюрик успел и занял опустевшую Ладогу! Но, не привыкнув спорить со жрецами, – тем более что испытание белого коня показывало, что боги против ссоры, – он решил пока сдержаться и выслал двух своих вятших бояр к дружинам бодричей с предложением решить дело сперва словом. Те обернулись в два счета и привезли весть, что князь Рюрик бодричский согласен.

Находившийся подле жрец Милонег тихо обрадовался ответу Рюрика и заторопил Вадима в путь.

Делать было нечего. Кликнув слугу, Вадим приказал готовиться к выезду трем десяткам лучших своих кметей и ждать его.

Он уже завершал облачение и медлил, раздумывая, не поддеть ли под свиту кольчугу, когда хлопнула дверь, и на пороге возникла княгиня. Хоть и делалось все быстро и без лишнего шума, женское сердце-вещун подсказало женщине, что ждет любимого мужа, и княгиня, раскинув руки, пала Вадиму на грудь:

– Ладо мое!.. Да куда ж ты… На кого меня бросаешь-то?

Вадим слегка сжал плечи жены.

– Полно, полно, ладушка, – тихо, на ухо, молвил он ей. – Не бросаю я – встречь гостям еду, слово надо молвить.

– Ведаю я, на какую ты беседу едешь! – Княгиня вскинула дрожащее лицо, кусая губы. – Мечами да копьями острыми будешь разговоры разговаривать!.. А мне горемычной что же?..

– Да не на брань я еду! – С досадой Вадим оглянулся на слуг. Говорить при них не хотелось – истинную причину поездки князя навстречу Рюрику ведали весьма немногие ближние люди. – И полно сердце раньше времени рвать, а меня оплакивать.

Понурившись, княгиня ткнулась лицом ему в грудь. Плечи ее напряглись – она сдерживала рыдания, в самом деле боясь голосить по еще живому мужу.

Ждавший на пороге Милонег шагнул к супругам и легко отодвинул женщину.

– Будешь его оплакивать – и впрямь не воротится назад князь Вадим, – сурово молвил он. – Жди его и верь!.. Я с ним еду.

Встретившись с ним взглядом, княгиня притихла и скорым шагом вышла. Она не спустилась его проводить с крыльца и не отпустила на последний погляд к отцу сына. Заметив отсутствие домочадцев, Вадим нахмурился, но посмотрел внимательнее на жреца Перуна и первым, взгорячив коня, выехал за ворота детинца.

Новый Город насторожился. Княжеская дружина вся при бронях и оружии стояла на стенах, с ними смешались горожане, кто был в силах и сметке держать оружие. Даже некоторым из женщин уже нашлось дело – они ждали начала возле котлов, где уже побулькивала смола. Князя и его малую дружину провожали настороженными тревожными взглядами. Кто-то кричал вслед напутствия, но большинство тихо ворчало в кулаки, восхищаясь отвагой Вадима, не зря носившего прозвище Храбрый, и одновременно возмущаясь его самонадеянностью. Двое воевод – выборный от горожан и князев, – стоявшие у ворот, сами распахнули створки.

– Ворочайся, княже! – последний раз прокричал чей-то голос.

Вадим быстро обернулся на скаку – но встретил только взгляд Милонега. Жрец сверлил его тяжелым испытующим взором, и на миг князь почувствовал себя неуютно. Кроме жреца, с ним было всего тридцать воев. Все отборные, проверенные, поседевшие в боях, с конца копья вскормленные, из шеломов вспоенные. С ними можно было надеяться отбиться и от сотни. Но Рюрик привел под стены Нового Города гораздо большую силу.

С замерзшей пристани, где под неглубоким еще слоем снега на берегу ждали вешней воды большие торговые и малые рыбацкие лодьи, князя Вадима ждали. Увидев женщину, что при их приближении подтянула к себе повод коня и, вперевалку шагая, двинулась навстречу, Милонег скоком вырвался вперед.

– Почто ты тут? – крикнул он. – Почто не бережешься?

Зарница вскинула руку, останавливая его. Под подбитой мехом свитой ее с каждым днем растущее чрево выпирало особенно заметно.

– Хочу ехать с вами, – просто объяснила она. – Мне… видение было. Перун знак подал!

Услышав про такое, Милонег сник, а поравнявшийся со жрецами Вадим помрачнел.

– Ведаю, о чем дума твоя, княже, – быстро заговорила Зарница, – но ты верь – то встреча добрая!.. Боги меня послали. Не тебе их ослушаться.

Вадим скрипнул зубами, но промолчал. Пользуясь тем, что он не торопит своих, Милонег сошел с коня и помог влезть в седло Зарнице, шепотом осудив ее за ненужную лихость. Из-за чрева женщина сделалась неповоротливой и тяжелой, но на коня села привычно плотно. От волнения она не чуяла, как от резких движений непривычно сильно толкнулся во чреве младенец. Боги вовсе не посылали ей видения – просто, в раздумьях о Рюрике, она вспомнила, что и Тополь, отец ее ребенка, уже встречался с этим бодричем и считал его своим недругом. Женщине самой захотелось поглядеть на князя бодричей и нового ладожского наместника.

Под ней была старая, но еще сильная, привычная ко многому кобыла. Повинуясь всаднице, она заняла место ближе к норовистому темно-гнедому жеребцу князя Вадима, который горячил своего коня, вымещая на нем досаду. По его внутреннему разумению, с врагами надо было сражаться, а не вести унизительные смиренные беседы. Но жрецы сумели убедить его в том, что мечи ничего не решают, и он был вынужден повиноваться богам.

Рюрик со своими боярами и советником Доброгастом выехал им навстречу, остановившись на полпути между причалами и раскинувшимся возле берега Волхова станом дружины. С ним было тоже около трех десятков людей, но его не снимавшая броней и державшая наготове оружие дружина была гораздо ближе. Стоит ему махнуть рукой и даже крикнуть погромче – и не спасут кони, и подмога из Нового Города не подоспеет вовремя. Вадим отметил про себя это и, разглядывая князя бодричей, заметил, что тот тоже недоволен присутствием женщины. Особенно его насторожило то, что Зарница, углядев Рюрика, больше не спускала с него внимательных глаз.

Вадим и Рюрик, съехавшись, тронули коней, равняясь друг с другом. Угадав бодрича по богатой броне и тому почтению, с каким даже дышали вокруг остальные, новогородец усмехнулся про себя. Рюрик был еще молод – на год или два старше самого Вадима.

– Приветствую тебя, князь, – первым, как положено хозяину, заговорил Вадим. – Что за дела привели тебя в земли Нового Города?

Рюрик чуть шевельнул рукой, подзывая к себе Доброгаста. Он не мог не заметить, что словене чувствуют свою слабину – они были почти одни против всех дружин бодричей, – но не трусят. А князь Вадим ему даже понравился – статен, красив, на коне сидит как влитой и держится хорошо. Смущало присутствие женщины. Из-под меховой свиты виднелся подол расшитого жреческого одеяния. Словене что, нарочно волхвиню сюда привели? Как бы не сглазила! Вон как смотрит!

– Ходят слухи, что нынешним летом в твоих краях пропал невесть куда князь Ладоги Будимир Касатич, – кашлянув, заговорил по его знаку боярин Доброгаст. – Он отправился к тебе с малой дружиной, да так и не воротился назад.

– Князя Будимира в моем городе видом не видывали и слыхом не слыхивали, – ответил Вадим. – Дошли до нас слухи, что пропал он неведомо куда этим летом – но пропал будто бы в своей Ладоге вскорости после того, как под ее стенами появился князь Рюрик с дружиной…

Рюрик дернулся ответить.

– Ведомо мне, что ты молвить хочешь, – резко сказал он, – хочешь поклеп на меня возвести, что убил я Будимира Ладожского! Но меня эта земля призвала, чтобы я лишь суд судил по наряду и справедливости. Про то мне поведал при первой встрече посол старейшины Гостомысла боярин Доброгаст…

При упоминании имени Гостомысла Вадим нахмурился, но сказал только:

– Ежели ты прибыл для того, чтобы надо мной за убийство Будимира Ладожского суд судить, что ж, я готов! Хочешь справедливым мечом обвинение утвердить или по закону испытать мою правоту пожелаешь?.. Что изберешь? Железо велеть раскалить иль доверить Волхову нас рассудить?

Рюрик, видимо, не ждал столь решительного напора новогородца. Он бросил быстрый взгляд на Доброгаста. Боярин раздумывал. Если Вадим станет настаивать на судилище, боги его наверняка оправдают – не зря он притащил за собой сразу двух жрецов. Они будут ворожить для него!.. А тогда окажется, что нечист Рюрик. Как в том случае оправдываться?

Зарница, переводившая взгляд с одного князя на другого, вздохнула, откидываясь назад. Главное слово было сказано, и женщина, поймав тревожный взгляд Милонега, тревожившегося сразу за нее и за князя, улыбнулась ему, радуясь и дивясь, как ее другу удалось утихомирить гордого Вадима. Она сама отчаянно молилась Перуну, прося его усмирить князей, и теперь мысленно благодарила бога за помощь. Рюрик ей почему-то не нравился – сколько ни приглядывалась, она не могла понять, почему боги на его стороне.

Тем временем Вадим легко спешился и бросил отроку повод коня. Помедлив, Рюрик последовал его примеру. За ними один за другим сошли с седел остальные и столпились двумя полукружьями позади своих князей.

Стараясь не глядеть на жрецов и сам дивясь на себя, Вадим кивнул Рюрику:

– Что ж, коль ты тут для суда, давай выбирай, каким судом мне очиститься!.. По нашей правде твой послух, мой очистник. Кто тебе про убийство Будимира Касатича на меня клепал? Ты сам? Иль он? – Вадим кивнул на боярина Доброгаста.

Он был далеко от своих дружин, один с малой горсткой воинов, с ним рядом были двое жрецов, которые не оставят его и успеют даже с того света наслать на убийц проклятие, вздумай Рюрик повторить то ночное деяние. Если Вадим не вернется от бодричей, оставшимся в городе станет ясно, кто виновен в гибели князя Будимира. А если вернется, то очищенный от обвинения и с затаенной думой.

Рюрик понимал, что в любом случае обретает в лице Вадима Храброго врага. Доброгаст еще накануне рассказывал ему басни об отваге и воинской силе его противника. Он сумел оборонить от викингов-урман Белозерск, ходил на мерян и мордву, сражался с булгарами и видел хазарские сабли. И это несмотря на молодость – Вадим встречал тридцать первую зиму. Но поделать ничего не мог – он пришел сюда не на год и рано или поздно должен сойтись с соседями.

– Я предлагаю тебе, князь, бой, – помедлив, сказал он. – Пусть справедливый белый меч рассудит нас. Выкликнешь ли ты того, кто будет твою честь отстаивать, или сам выйдешь?

– Моя честь принадлежит мне, – ответил Вадим. – Я в своих людях уверен, они за меня горой стоять будут. Но зря я никем рисковать не буду. На мне твой поклеп – мне и ответ держать.

– И я в своих людях уверен, – в тон ему сказал Рюрик, – а потому сам против тебя выйду.

«Сам. – Вадим почувствовал нечто вроде облегчения. – Знать, уверен в себе, ничьей жизнью рисковать не хочет. А то бы выставил кого ни есть, а себя бы приберег… Неужто впрямь он чист за Будимира?.. Кто ж тогда?»

Отрок-меченосец принял плащ и меховую свиту, помог закрепить на локте щит, с поклоном подал меч. Но не успел Вадим коснуться рукояти, как к нему шагнула Зарница. Женщина дотронулась кончиками пальцев до основания меча, словно привлекая внимание оружия.

– Перуна моли среброкудрого о защите, княже! – сказала она. – Боги на твоей стороне, не выдадут!

Она начертила пальцами на лезвии оберег-громовник и отступила назад. Рюрик проследил за женщиной с любопытством. Какое у нее лицо, какие глаза! Ну кто бы мог подумать, что бывают такие женщины, как эта словенская жрица!.. И почему он не встретил ее прежде? Где ж ее прятали боги? Рюрик успел подумать, что опоздал совсем ненамного – встреть он ее хоть год назад, и она носила бы сейчас его сына…

Князья ступили в круг. Бодричи и словене забыли дышать, когда они, чуть отведя в сторону щиты и насторожив мечи, стали сходиться. Вадим вспомнил, как давно, три с малым года тому назад, точно так же сходились Будимир Касатич и Земомысл Бориполчич из Изборска. Как похоже и непохоже это судилище на тот бой!

Зарница стояла в первых рядах. Милонег держался подле нее, но женщина не замечала его руки на своем локте. Жрец уже пытался увести ее прочь, чтобы не видела возможного кровавого зрелища, но женщина оттолкнула его. Прижав руки к груди, она не отрываясь смотрела на бой и только иногда вздрагивала, когда мечи противников сталкивались с особенно яростным скрежетом.

Так или иначе переживали все – словене были уверены в правоте своего князя и надеялись, что боги не предадут Вадима, а бодричи молились Свентовиду, вымаливая снисходительность к князю.

Рюрик оказался прекрасным бойцом. Обменявшись с ним первыми ударами, Вадим понял, что молодой бодричский князь тоже успел повидать много на своем веку. Сражался он по-своему, с приемами, мало знакомыми словенам, а потому сперва начал одолевать. Но потом Вадим распознал в его выпадах и замахах урманские, ютские и свейские приемы. Эти были ему знакомы – с викингами ему приходилось скрещивать оружие. Новогородский князь сразу успокоился.

И боги мигом повернулись к нему лицом. Рюрик замахнулся мечом широко, как викинг топором. Вадима метнуло в сторону. Уйдя от прямого удара, он поймал на лезвие меч бодрича, отбросил его вбок и, замахиваясь сверху вниз широким полукружьем, ударил в открывшийся бок…

Всего миг щит Рюрика был поднят чуть выше, чем надо, и этого мига хватило Вадиму. Добрая броня, сработанная в Поморье, освященная в храме Свентовида на острове Руян, выдержала удар, но Рюрика бросило на колени. Запнувшись об утоптанный снег, меч выпал из его руки, а потянуться и поднять его Рюрик не успел – кончик Вадимова меча лег ему на шею, предупреждая любое движение.

– Боги сказали свое слово! – возгласил Милонег, шагнув вперед.

Бодричи разом, как один, сделали движение, спеша обнажить мечи. Шевельнись Вадим – и на него бы бросились все. Но новогородский князь лишь перевел дух и спросил у стоявшего на коленях спиной к нему Рюрика:

– Что ты теперь скажешь? Кого будешь в гибели Будимира Ладожского винить?

– Не тебя, – глотнув, ответил Рюрик. Он проклинал себя последними словами – поспешил, не рассчитал силы. А ведь всегда против этого удара для противника не было спасения. Как успел уйти в сторону князь словен? Впрямь боги на его стороне! – Ты чист, – заставил он сказать себя. – Вижу теперь, зря верил я наветам на тебя!

Вадим медленно убрал меч и отступил назад, все еще держа оружие наготове. Его спутники тоже стояли, держа руки на рукоятях мечей.

Рюрик встал с колен, передал слуге щит. Надо было спешно придумать что-нибудь, что отвело бы подозрения.

– Я поверил наветам, потому как недавно на Руси и мало что ведаю о ее людях и ее князьях – лишь то, что мне дорогой рассказали послы, – извиняюще кивнул он на Доброгаста. – После исчезновения князя Будимира меня призвал оставшийся без главы город, и я поклялся, что сыщу тех, кто убил князя. Мне сказали, что он был в ссоре с тобой, и многие ведали, что он уехал к тебе. Поэтому я отправился в Новый Город, дабы ты сам ответил на поклеп. Теперь я вижу, что ты чист, и прошу тебя помочь мне сыскать убийц князя Будимира.

Это и впрямь было лучшее, что он мог придумать, потому что Вадим кивнул в ответ и добавил:

– Я разошлю по своим землям дружины на поиски следов ладожского князя. А тебя я прошу вернуться в Ладогу и клятвой подтвердить мир между нами.

– Боги готовы быть свидетелями вашей клятвы, князья, – возгласил Милонег.

«У них все готово», – подумал Рюрик, но спорить не стал, а махнул рукой, чтобы ему подали коня.

Весь путь до капища Зарница не ехала, а словно летела над землей. Тревога за князя Вадима не давала ей покоя. Рюрик ей все же не нравился, несмотря на то что с легкостью принял предложение подтвердить перед изваянием Перуна клятву о мире меж Новым Городом и Ладогой.

Лед на Волхове замерз и лишь чуть потрескивал под копытами лошадей. Тревога за дитя снова проснулась в Зарнице, и она на полпути подхлестнула кобылу, поднимая ее в галоп. Она услышала за спиной возглас Милонега, но не подумала остановиться. Только где-то в глубине души шевельнулась шальная мысль: а вдруг за ее скоком следят внимательные глаза обоих князей, тщась найти знамение? Тогда тем более придется держаться твердо!

Надсаживаясь, кобыла скачками вынесла Зарницу на заснеженный берег Волхова и рысью поспешила к Перыни. Остановившись перед воротами, где затворились, ожидая неизвестности, Огнеслав и Ведомир, Зарница осадила кобылу и соскочила наземь…

Резкая боль опоясала ее тело, бросив женщину на колени. Еле успев вцепиться в стремя, Зарница удержалась, не упала в снег, но подняться на ноги без посторонней помощи не смогла. Она только почувствовала, как ее кто-то обхватил поперек туловища и потащил куда-то.

Отмучившись на следующий день и разрешившись раньше срока недоношенным мальчиком, Зарница два дня провалялась в лихорадке в доме у Добродеи. Придя наконец в себя, она первым делом потребовала показать сына. Родившийся семимесячным малыш тем не менее оказался крепким и здоровым для своего нежного возраста. В его личике Зарница после пытливого разглядывания нашла сходство с Тополем. Осознание того, что сын все-таки похож на отца, наполнило ее таким восторгом, что она пропустила мимо ушей новость о том, что оба князя, Рюрик и Вадим, на капище перед ликом Перуна утвердили клятву хранить и держать мир меж Новым Городом и Ладогой и обещали сыскать вместе убийц Будимира Ладожского. Но в ворота своего города Вадим Рюрика и его бодричей так и не пустил – даже боярин Доброгаст с трудом смог пробиться на бывшее свое подворье. Напрасно простояв под стенами Нового Города две седмицы с малым, Рюрик был вынужден вернуться в Ладогу.

После этого наступило долгое затишье. Зима шла спокойно и мирно, будто и не было ничего той осенью. Никого особо не задевая, Рюрик сидел в Ладоге, обживаясь на новом месте, Вадим оставался в Новом Городе, прочие князья на своих столах. Только весной, когда начал набухать водой снег и в лесах закричали вороны, предчувствуя тепло, а в берлоге заворочался медведь, князь бодричей ожил, словно и его пробудило от спячки исподволь возвращающееся тепло. До того рассылавший по соседям лишь послов якобы на розыски пропавшего Будимира, а на деле не вспоминая более о нем, он отправил несколько своих дружин под водительством родовичей по другим городам: одну послал в Изборск, другую – в Белозерск, третью – в Плесков, что на Чудь-озере. Каждой дружине был дан строгий наказ – стеречь от ворогов землю и при нужде немедля посылать гонцов в Ладогу за подмогой. По первости ходил с ними сам – договаривался с князьями о плате за воинскую службу, помогал устроиться на чужбине.

К началу лета уже во многих городах Руси – у словен, кривичей и даже среди мерян – появились Рюриковы дружины. Его люди сидели всюду, а с первой водой вместе с ранними купцами опять приплыли бодричские шнеки – новые дружины перебирались поближе к Гардарике. Рюрик встречал их, принимал на службу и сразу посылал в какой-либо град.

Через два года дошел черед и до Нового Города со Славенском. Долго, скрепленный клятвой, данной пред богами, Рюрик стороной обходил город Вадима Храброго – словно и не было его на свете. А в конце лета вдруг появился на Волхове драккар, и на берег сошли викинги-ободриты. Едва ступив на берег, они заявили, что их послал на подмогу и службу князь ладожский Рюрик Годославич.

То, что Рюрик рассылает своих воинов по сотне-другой в разные города, не скупясь и не считая остающиеся в Ладоге мечи, яснее слухов говорило об его усилении. Бодричи прибывали – казалось, весь народ собрался переселиться на Русь. А что среди них попадались и викинги, пошедшие на службу к князю воинственных ободритов, так с давних пор среди народа фиордов находились люди, готовые продать свои мечи кому угодно. Бывало, что согнанный с земли ярл поднимал дружину и отправлялся искать счастья на стороне. В Ладоге оседали викинги, в Изборске, отправлялись на юг, к далекому Киеву, мимо стен которого лежал путь из варяг в греки, и далее к самим грекам. Теперь им платил князь ладожский Рюрик Годославич.

По первости Вадим хотел было отказаться, но он привык слушаться жрецов, а Милонег теперь редко покидал княжеский терем. И князь согласился, позволив пришельцам рубить себе крепость в виду Нового Города.

Новогородцы глухо возроптали. Слишком мягок показался им князь, носивший прозвание Храбрый. Он не только не дал отпора чужаку, явившемуся под стены города с боевой силой, но и заключил с ним ряд о мире и поклялся в том именем Перуна. А теперь принял на службу и присланную Рюриком дружину. Эдак настанет час, когда он и вовсе согласится встать под руку иноземца!

Верная дружина и бояре помалкивали. Они ведали нрав своего князя и понимали, что лишь забота о народе движет им. Князь не хочет напрасно лить кровь, не желает попусту махать мечом. Но простые люди потихоньку ворчали в бороды:

– Видать, чем приворожил его Рюрик-то!.. Вон как дело повернулось – князь Будимир ему с рук сошел, он и возрадовался! А наш-то ему все потакает – его ратную силу к себе пригласил, точно мы сами, без варягов, не сумеем собой управить!.. Это он чего же – нас на иноземцев променял, что ли?

Ропот стал слышнее, когда выяснилось, что за службу варяжской дружине платить должен город. Объявили, что полюдная дань увеличивается – с каждого дома дополнительно люди должны давать по кунице аль горностаю. А нет того – бобрами да белками долг отдавать.

– Это что же выходит? – недоумевали люди. – Князю плати, варягам плати… А за что? Мы службы их не видели, платить не станем!

Эти голоса стали раздаваться все слышнее. Когда Вадим проезжал по городу, вслед ему порой неслись выкрики:

– Посадил варягов на нашу шею!.. Гляди, сам им спину не подставь!.. Забыл, как нас на рать против Рюрика созывал? Что, храбрость твоя водой утекла?

Вадим терпел, молчал, но с Руси приходили одна за одной все новые вести. Везде, где садились присланные Рюриком дружины, народ сперва удивленно качал головами, а потом начинал перешептываться. Если не князь, то в каждом поселении был свой старейшина или посадник и его признавали за власть. Ему несли полюдье, в его дружину уходили от родных очагов сыновья. Появление бодричей, которых за то, что пришли морем, упорно звали варягами, а кое-где по старой памяти и вовсе урманами и викингами, было еще одной тяготой. Сотни две ражих парней надо было кормить, обувать-одевать, давать им место для постройки крепости. Люди платили, но поварчивали на своих старейшин и князей.

Земля горела под ногами Вадима Храброго. С каждым днем Новый Город становился все более похож на потревоженный улей. В сторону спешно выстроенной крепости варягов-бодричей обращались гневные взгляды. Именитые люди Нового Города и Славенска, приходя к князю, вели злые речи:

– Не хотим быти под варягами! Мало они крови нашей попили, мало зла сотворили, люда извели, что мы теперь по доброй воле их на шею посадили?.. Аль забыл, как прошлой зимой сам рать собирал, готовился в бой идти? Никак опоили тебя чем Рюриковы чародеи!.. Иль сердце заячье проглотил?

Устав слушать обидные речи, Вадим приказал, и вскоре на княжеском подворье начались сборы. Привычная к походам дружина споро, без лишней суеты, укладывала добро, собирала все, что могло пригодиться. Люди собрались так, словно навеки покидали родные места, разве что не спешили поджигать опустевшие клети и хоромы. Глядя на них, кое-кто из горожан бросал все дела и спешил домой – собирать пожитки и отправляться вслед за князем. Князь был свой, природный, а варяги – пришлыми, и доверяться им без князя не хотелось.

Таких оказалось много – вслед за дружиной князя и бояр в путь двинулось десятка четыре, как бы не пять подвод. Остающиеся провожали глазами Вадима Храброго, что верхом, вместе с сыном Буеславом, выехал за ворота во главе своих людей, и чесали затылки, не ведая, радоваться или печалиться.

Князь Вадим выехал из Нового Города как раз перед Перуновым днем, а седмицы через три в опустевший град перебрался Рюрик с дружиной, оставив в Ладоге часть своих людей.

До всего этого Зарнице было мало дела. После родов она перебралась по настоянию Милонега в его избу. Голица Вышатична враз оттаяла и приняла молодую женщину как родную. Любимый сынок-первенец тянул с женитьбой, несмотря на все старания матери и отца, грозился мало не из дому уйти. И вот теперь, казалось, все утряслось.

Сама Зарница переселилась в Славенск более из-за сына. Несмотря на то что родился недоношенным и маленьким, мальчик, которого она в память отца назвала Волчонком, сыном человека из рода Волка, рос крепким и горластым. Однако зимовье в землянке при капище могло его погубить. В избяном тепле младенцу было лучше. Разрываясь между сыном и женской работой, которой понемногу начала наделять ее Голица, Зарница все дни проводила в думах о Тополе. Он обещал и не мог не вернуться за нею.

Так в ожидании прошло время. После того как сыну миновал год, женщина снова начала появляться на капище, исполняя обязанности жрицы. Только тогда она и услышала о разосланных Рюриком по городам дружинах, о появлении в Новом Городе варягов, принятых на службу Вадимом Храбрым, и о нестроениях в народе. В Славенске воду против варягов мутил Огнеслав и его родовичи – старый жрец гадал по воде и огню, и выходило, что землю ждут еще беды от них.

В спешный отъезд Вадима из города Зарница долго не могла поверить – это более походило на бегство. Но поверить ей пришлось – когда в начале осени на капище приехал Рюрик. Приехал налегке, из только что занятого детинца, почтить богов и перемолвиться словом со жрецами.

Провозившись с сыном, Зарница чуть припозднилась и пришла, когда бодричский князь был уже на капище и беседовал с Огнеславом. Старый жрец сутулился, обеими руками цепляясь за посох, словно ему было тяжело стоять, и угрюмо молчал.

Рюрик замолчал, когда увидел Зарницу. В его взгляде вспыхнул тот же огонь, каким он смотрел на нее без малого три года назад, в первый приезд под стены Нового Города. Жрица подошла вплотную.

– Что Вадим-князь? – спросила она, не дав бодричу раскрыть рта. – Где он?

– Почем я ведаю, – ответил Рюрик. – Ты как живешь, жрица?..

Зарница не обратила внимания на его вопрос.

– Новый Город ныне твой, – сказала она. – Ежели Вадим жив, то ты его выгнал?

– Нет. – Рюрик обиделся. – Он сам ушел!..

Знатный бодрич заговорил о чем-то еще, но Зарница уже отошла. И до самого конца, пока, принеся Перуну жертвы, Рюрик не уехал, держалась поодаль и не проронила ни одного лишнего слова.

Осев в Новом Городе, который, как он слышал от Доброгаста, завещал ему в наследие князь-старейшина Гостомысл, Рюрик взялся за дело рьяно. Варяги, несмотря на осень, начали спешно укреплять город, надстраивать над детинцем заборолы и обносить Новый Город второй крепостной стеной. Рубили крепко, на века. Пользуясь тем, что перед зимой торговые гости схлынули, подновили пристань у Волхова. Строились до зимы, а когда лег снег и Марена-зима сковала льдом Волхов и сам Ильмень-озеро, потекли в разные стороны дружины – собирать дань-полюдье. Чтобы прокормиться самому и кормить дружину, Рюрик увеличил дань в два раза и потребовал к обычной еще по шкурке куницы или соболя. Люди удивлялись, ворчали, но о Вадиме с конца лета не было ни слуху ни духу, и поселянам ничего не оставалось, кроме как признать нового князя.

Так прошло время. Разослав всюду своих людей, Рюрик прочно утвердился в Новом Городе. Собирал дань, рядил суд, разбирал дела, раза два летом ходил походом вокруг Ильменя. Однажды выслал на подмогу в Белозерск две сотни дружинников против чуди белоглазой, что, собравшись ордой, пошла на город. Дружина привела богатый полон и заодно покорила добрую половину того края, обязав старейшин платить дань.

Все чаще стали появляться в Ладоге и Новом Городе викинги. Одни приходили с товарами, другие спешили привычным путем из варяг в греки, третьи оседали у князя на службе. Этих новичков Рюрик и отправлял в дальние города устраивать новую жизнь, усиливая свои дружины, – Русь-Гардарика оказалась неимоверно большой, и его первая дружина просто затерялась на ее просторах.

Оказавшись в городах, которые не надо было брать с боя, которые сами открывают им ворота, викинги и варяги осмелели. Малочисленные Рюриковы дружины – лишь в Изборск и Белозерск он смог послать по сотне мечей да в Ладогу две, а остальным городам досталось вполовину меньше – смешались с пришлыми. Устроив житье, викинги отправлялись за данями, и бывали случаи, когда врывались в дома и чинили людям обиды.

Первым не выдержал Изборск. Земомысл Бориполчич долго помнил обиды – не простил Будимиру Ладожскому своего позора на поединке и втайне возрадовался, когда тот исчез незнамо где. Дружину Рюрика сперва принял холодно – отвел им место на окраине города, близ горы Журавлиной, да и забыл про бодричей. Те долго сидели тихо-мирно, а когда появились среди них викинги, принялись забирать свое. Много было учинено обид – где скот отберут, где пограбят, где девку зазря обидят. Вынужденные кормить своего князя с дружиной, изборцы не выдержали и ночью, окружив крепость, напали на сонных дружинников, перебив их всех. Земомысл Бориполчич в сем деле своим помогал.

От ночного побоища уцелели немногие: загоняя коней, едва десяток воинов вырвался из изборской земли и примчал к Рюрику, доложив, что вся дружина полегла под мечами земомысловых людей.