Текст книги "Дороги богов"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

Часть 2
Недоносок

Глава 1

Несколько дней вовсю гуляла метель, наметая сугробы до самых крыш. Ночами потрескивал мороз, но к утру четвертого дня, как раз к самому перелому-Срече, как-то сразу все утихло. Последние ночные порывы ветра прибили пургу к земле, а ближе к полудню раздвинули тяжелые снеговые тучи, и наконец-то проглянуло солнце.

Сразу повеяло теплом, и в ответ с вершин сосен, встающих стенами на соседних холмах, закричали первыми почуявшие близость весны вороны. Им отозвались волки. Шел их месяц – лютый, – и звери уже готовились продлить род. Наступали дни перелома, когда посреди зимы вдруг с полудня протягивается тонкая легкая рука весны – ободрить заждавшуюся природу.

Навстречу солнцу и первому настоящему теплу ожили крепость-детинец на высоком берегу реки и поселок, спрятавшийся от близкого северного моря за ее спиной. Просидевшие почти все это время по домам, высыпали наружу дети. Широким вольным шагом шли взрослые – не было нужды пригибаться от ветра и барахтаться в снегу. Даже спешившие к проруби за водой женщины нет-нет да и приостановятся, подняв к проглядывающему небу разрумянившиеся лица.

Именно в это время к воротам крепости и подошли четверо парней.

На дружинном дворе звенели мечи, слышались молодые сильные голоса. В разгулявшуюся непогодь только самые отчаянные рисковали высовывать носы из крепости, и теперь дружинники и отроки наверстывали упущенное. Морозец еще пощипывал нос и щеки, но от этого только веселей шла воинская потеха: опытные кмети наскакивали на сбившихся в кучку отроков, как матерые псы на щенят, уча их сражаться.

Ворота по случаю погоды и мирного времени были распахнуты, и четверо парней еще на подходе заметили жестокую на первый взгляд забаву. Отроки уже взмокли, раскраснелись и тяжело дышали, а старшие воины атаковали их с безжалостностью учителей. Один подросток пропустил боковой удар и покатился в снег, хватаясь руками за бок. Будь это в настоящем бою, мальчишка был бы убит, но тут он только окунулся головой в сугроб. Вышедший против него воин сопроводил его пинком пониже спины.

– Вставай и дерись! – приказал он.

Отрок поднялся, вытирая лицо, залепленное снегом.

– Бери меч и выходи! – коротко велел ему наставник.

Видимо привычный к подобному, парень потянулся к оброненному учебному деревянному мечу – и воин тут же ударил его по руке своим.

– Не подставляйся, – объяснил он. – Ты открыл мне спину – я бы мог запросто снести тебе голову… Вставай!

Бой возобновился. Защищаясь от града сыплющихся на него ударов, отрок сделал попытку прорваться в кольцо оборонявшихся приятелей. Наконец ему это удалось, и его наставник удовлетворенно усмехнулся в усы.

Топтавшиеся у порога парни во все глаза смотрели на забаву. Бывалые воины сменяли друг друга – отроки не успевали отдыхать. Они все шире и резче взмахивали мечами, вкладывая в каждый рывок явно последние силы. Но взрослые безжалостно заставляли их сражаться снова и снова. Двое-трое, упав в снег в очередной раз, уже не попытались подняться и намеревались притвориться уставшими или тяжелоранеными. Их подняли пинками и прогнали прочь.

– Трусы и слабаки спят голодными! – напутствовали их отдыхавшие воины.

Услышав этот возглас, один из отроков приостановился и осторожно повернул назад.

– Я не трус, – больше себе под нос возразил он.

Его услышали. Один из отдыхавших поманил его.

– Не трус, говоришь? – протянул он хищно, с прищуром смеривая отрока долгим взглядом.

Парень, поняв, на кого нарвался, с шумом втянул в себя воздух, но повторил заметно севшим голосом:

– Не трус…

– Тогда выходи, – предложил воин. – Один на один!

Казавшаяся нескончаемой забава остановилась. Отроки с видимым облегчением роняли на снег деревянные мечи и щиты – бой до полного изнеможения последнего противника здесь устраивался чуть ли не каждый день. Поэтому передышка была более чем желанна. А сейчас еще и предстояло развлечение – сам вожак вызывал одного из них, известного своим упрямством Неждана.

– Не трус, говоришь? – Вожак-воевода, высокий коренастый светловолосый человек, резко отличавшийся от прочих полноправных кметей, – любому было ясно, что он родился в землях викингов, – вразвалочку вышел на утоптанный снег и кивком подозвал кого-то из младшей дружины: – Принеси мой меч, – затем повернулся к Неждану. – А давай проверим!.. Дайте ему боевой меч!

Этого оказалось достаточно, чтобы Неждан побелел, ибо выйти один на один против вожака, да еще и с боевым оружием было равносильно самоубийству. Кто-то из кметей уже обнажил меч, протягивая его отроку.

– Нет, нет! – воскликнул Неждан. – Я… не могу! Я…

– Ты трус. – Вожак не повел и бровью. Подле него уже стоял дружинник с его боевым мечом, но он даже не скосил глаз в его сторону, сверля взором Неждана. – Ты не можешь быть в стае! Ты – щенок!

– Я не трус. – От боязни, что его могут выгнать. Неждан утратил страх. – Но я никогда не бился боевым оружием…

– Значит, сегодня твой первый раз, – невозмутимо перебил вожак.

Не сводя глаз с отрока, он потянул из ножен меч. Неждан бросил взгляд на холодно заблестевшую сталь, на сверкнувшие на длинном прямом теле меча выдавленные в неведомые времена руны – и выхватил боевой меч из рук ближайшего воина.

Он бросился на вожака первым, но тот отбил его выпад одним движением кисти. Неждан повторил попытку – с тем же результатом. Но только он захотел занести руку для третьего удара, как вожак сам выбросил вперед руку с мечом. Длинное лезвие, казалось, изогнулось в его руках, и Неждан только ахнул от удивления, когда меч вывалился из его вдруг ставших безвольными пальцев. Рука ниже локтя онемела вся от короткой резкой боли в запястье.

Вожак скучающе взглянул на него, не спеша возвращая меч дружиннику.

– Кто твой наставник? – спросил он Неждана.

– Всемил, – ответил тот.

Названный протолкался вперед.

– У него слабые руки, – молвил вожак. – Но очень много гонору. И запальчивости… А это не смелость!

Не спеша повернулся и вразвалочку направился к стоявшему в глубине дружинному дому.

Забава сама собой сошла на нет. Отроки разбрелись, глядя на бой Неждана с вожаком, сами кмети не торопились их собрать.

Тут-то и попались на глаза дозорным четверо парней, что во все глаза глазели на забаву.

– Эге, а вы тут откуда?

Парни были пришлые. Только один из них, тот, что держался чуть впереди и с независимым видом поглядывал на остальных, был смутно знаком кметям – он был местным, из поселка. Но его спутники явно добирались издалека.

Он-то и держал ответ.

– Примите в отроки, – решительно начал он.

– Мы в дружину хотим! – поддакнул кто-то за его спиной.

Услышав эти слова, все, кто был на дворе, высыпали наружу. Отроки толкали друг дружку, полноправные кмети сверху вниз оглядывали новичков. Все парни были как на подбор – высокие для своих лет, плечистые. Видно, что эти-то, особенно после того, что только что видели, не будут лезть на рожон. Старшему было около восемнадцати лет, остальным чуть меньше. Судя по лыжам и торчащим за спиной топорам и сулицам с луками, они испытывали свою силу и ловкость в лесу. Возможно, кому-то уже случалось схватываться с волком или медведем.

Кто-то из младших сбегал за отошедшим недалеко вожаком. Он прошел вперед, уперев руки в бока, оглядел всех четверых и фыркнул в усы:

– А вы хоть знаете, куда пришли?

– Знаем, – за всех ответил местный. – Тебя Тополем звать. Они в самую заметель до нас дошли, конец непогоды переждали у нас на дворе. Я им все рассказал.

– Так уж и все? – протянул вожак, по очереди окидывая взглядом гостей. – А они знают, что в нашей стае не каждому место найдется? Знают, что за право драться под моей рукой надо сразиться с таким же, как ты? Знают…

– Знаем, что твою дружину не иначе как волками кличут, – подал вдруг голос один из парней. – И что псы у тебя натасканные – кому хошь глотку порвут!

Парень говорил смело, и вожак поманил его ближе.

– Ты кто таков будешь? – молвил он. – Как звать-величать?

– Наш род живет в трехдневных переходах выше по реке. – Парень указал на серую подо льдом реку в окружении лесов и холмов. – Я словен, Стойко прозывали. То из соседнего села ребята – Яккун да Юге.

Названные были корелами. Они кивнули вожаку, когда их назвали, но не подошли ни на шаг.

– Ладно, Стойко, – сказал вожак. – Раз ты все знаешь, то должен понимать, что иначе я взять вас в стаю не могу… А ну-ка, ребята, покажите им!

Он шагнул в сторону, и навстречу пришлым, чуть помявшись, выступили четверо отроков постарше. Они отложили мечи и шли вразвалочку – им предстоял бой на кулаках.

Стойко первым понял, чего от него хотят. Он проворно скинул в снег плетеный короб с лямками, отстегнул лыжи и шагнул навстречу, поправляя пояс и хлопая рукавицами.

От первого удара он увернулся, потом сам попробовал достать противника. Но отрока натаскивали воины, которых не зря называли волками, – он не давал прикоснуться к себе, а если кулак Стойко и оказывался близко, то лишь для того, чтобы парня тут же метнуло в снег.

Нырнув в сугроб раза два, на третий Стойко разозлился и бросился на противника с намерением поймать. Тот рванулся было в сторону, замахиваясь, но парень молнией поднырнул под замах, сграбастал его в объятия и сжал, силясь приподнять над землей.

– Эй, пусти, медведь словенский! – завопил отрок, вырываясь. Резкими чертами лица и темными всклокоченными волосами он напоминал булгар и немного хазар.

Стойко напыжился, и ноги отрока оторвались от снега, но тут вожак вскинул руку.

– Пусти его, – кивнул он Стойко, и тот послушно разжал руки.

– Сила в тебе есть – то и так видно. Жаль, что ты не ведаешь куда ее растратить… Что ж, стая тебя этому научит!

Все понявший Стойко опять сгреб в охапку своего недавнего противника, но уже от радости.

– А копье и щит носить станешь… – вожак обвел взглядом старших воинов, раздумывая, – Медведю!

Чуть сутулый великан за его спиной усмехнулся в густые усы. Стоявшие вокруг захохотали понимающе. Несколько отроков бросились к Стойко, подхватили его короб, потащили к витязю, дорогой охлопывая по плечам и спине.

– Медвежонка к Медведю, – раздавались веселые голоса. – Ну, теперь держись – два Медведя в стае будут!

Проводив сузившимися от усмешки глазами Стойко, вожак повернулся к остальным:

– Ну а вы на что способны?..

Уже позже, когда все новички прошли первое испытание и смешались с отроками и наставниками, с любопытством озирая все вокруг, неожиданно выяснилось, что их на самом деле было не четверо, а пятеро. Пятый прятался за чужими спинами и, только когда все парни разошлись, обнаружился чуть в отдалении. Сперва он держался на расстоянии, как одичавший щенок, но потом осмелел и подкрался было ближе, а когда понял, что остался один и ничья спина не загораживает его от любопытных глаз, снова шарахнулся назад. Его бы и не заметили – мало ли поселковых парней, что еще не вышли годами или не подошли по силе и сметке, с завистью издалека смотрят на стаю! – но его осторожность невольно бросилась в глаза. Отступив на шаг, он продолжал завистливо-пристально смотреть на дружинников, и его углядели.

– Эй, парень, а ты чего ж? – весело оскалил зубы дозорный на воротах, посторонившийся, чтобы пропустить вожака. – Забоялся иль так пришел?

Вожак, уже ступивший внутрь двора, остановился, оглядываясь через плечо. Задержались и другие. Оказавшись в кольце внимательных глаз, парнишка дернулся было бежать, но помедлил, исподлобья глядя на собравшихся.

Парень был чужим. За двенадцать лет, что стояла тут застава, вожак успел узнать в лицо большинство здешних жителей – каждый должен знать свою стаю. Но его тут не встречали ни разу.

Новичок был мал ростом – едва доставал вожаку макушкой до груди, был тощим, грязным и каким-то помятым. Он зябко кутался в вытертый полушубок, который был ему явно маловат, а кроме небольшого мешка у ног и суковатой палки, на которую он опирался, как старик, при нем ничего не было – ни лука в налучье, ни даже лыж. Зато он чуть не с ног до головы был облеплен снегом – видимо, ночевал не под крышей и пробирался по лесам без дорог. На вытянувшемся, совсем детском лице голодным огнем горели круглые синие глаза в обрамлении длинных ресниц. Их затравленный тоскливый взгляд заставил вожака задержаться на пороге.

– А ты что ж? – окликнул он новичка, останавливаясь.

Тот пугливо втянул голову в плечи и заторопился уходить, но вопрос ждал ответа.

– Земля, чай, не куплена, – просяще-настороженно отозвался он недетски суровым севшим голосом. – Постою – и дальше себе пойду.

По-словенски говорил он чисто, со смутно знакомым Тополю выговором – видать, явился из глубины словенских земель.

– А ты разве не к нам шел? – Тополь раздумал уходить, приглядываясь.

– Нет, – мотнул головой отрок. – Я мимо, своим путем.

Он нагнулся, поднял мешок, забросил его на плечо, примерил палку и, бросив последний прощальный взгляд на распахнутые ворота, сделал шаг прочь. Но вожак успел заметить короткий вздох.

– Куда идешь? – бросил он в обтянутую полушубком спину.

Отрок развернулся так быстро, что это могло быть понято как желание войти в ворота, но то, как он при этом втянул голову в плечи, говорило само за себя – паренек отчаянно ждал и боялся удара в спину.

– Куда глаза глядят, – нехотя отозвался он. – Ну, пошел я… Бывайте здоровы!

Помедлив, он поклонился издалека, и Тополь вдруг понял, что не может отпустить его просто так. Несколько воинов и отроков вернулись, остановившись подле вожака и с любопытством разглядывая паренька. Он вышел из леса как невиданное диво и собирался уходить. Но в глазах его было что-то почти неразличимое, что тревожно трогало сердце.

– А я-то думал, ты проситься к нам шел. – Вожак шагнул ближе, вглядываясь в лицо отрока. – Или ты струсил?

Он протянул руку, но парнишка отпрянул с проворством дикого зверька.

– Никого я не боюсь, – хмуро отрезал он. – А только все равно ведь не примете… Хотя что вам! У вас-то псы стоялые, кормленые – что стоит спустить их на волчонка приблудного!..

Он кивнул в сторону дружинников – впереди маячила высокая массивная фигура Первуна Медведя, только что взявшего в выученики Стойко, уже прозванного Медвежонком. Вокруг него стеной стояли лесовики, и правда походившие на свору насторожившихся псов.

Тополь окинул взором свою стаю:

– Да ты, никак, драки ждешь?

– Да ладно тебе, – моляще оборвал парнишка, отступая. – Сам уйду… Палкой гнать не придется…

– А что? – живо спросил Тополь. – Гнали?

Парнишка вскинул на него страдальческие глаза – и опустил их.

– Часто, – прошептал он совсем тихо. – Я ведь изгой. С лета брожу без огня и угла… На голоса вышел людей посмотреть…

Понурившись, он стоял у ворот, и видать, совсем не хотелось ему уходить опять в никуда, в неприветливый зимний лес.

– Как звать тебя? – спросил Тополь.

– Мама Волчонком звала, – не поднимая головы, отозвался парнишка. – А те, у кого в приймаках жил, Недоноском…

– А который тебе год?

– Шестнадцатая весна пойдет…

На вид парнишке было меньше. Решив оборвать разговор, он встряхнул мешок, поправляя его на плече, и вперевалочку неспешно пошагал по тропе мимо поселка к берегу реки навстречу опять поднимающемуся ветру и короткому зимнему дню.

– Ну, вот что, парень, – решившись, рубанул ладонью воздух Тополь. – Сумеешь против моего человека выстоять – не придется тебе в сугробе эту ночь ночевать!

Волчонок развернулся на пятках как ужаленный. В его огромных глазах вспыхнул жадный недоверчивый огонь, безумная надежда, перемешанная со страхом. Роняя мешок и палку, он шагнул было обратно – но остановился как вкопанный.

– Не пойду, – вдруг с мигом вспыхнувшей злобой ответил он. – Знаю я вашу доброту! Лучше уж замерзнуть в снегу, чем с вами, викингами вонючими, под одной крышей!.. Пропадите вы все пропадом, звери!

Словно испугавшись своих слов, он зажал себе рот рукой, озирая враз подтянувшихся воинов. Разговоры потухли, люди плотнее сомкнули строй. И в наступившей тишине угрожающе-тихо прозвучал голос вожака Тополя:

– А скажи-ка, гость мимохожий, почто ты мою стаю лаешь?

– То уж мое дело, – огрызнулся отрок. – Тебя забыл спросить… С вами, как с людьми, а вы на клочки порвать готовы… Чего глядишь? Пускай псов своих, вон у них уже слюни текут!

В толпе воинов послышалось недовольное ворчанье – мало кому пришлись по душе злые слова. Но Тополь не успел рта открыть, как вперед выскочил Всемил:

– Дозволь мне, вожак!

В толпе заворчали сильнее, когда воин выступил на утоптанный снег, оправляя полушубок. Рослый осанистый Всемил был одним из самых ловких и сильных бойцов. Рядом с ним нескладный Волчонок казался вовсе заморышем. Втянув голову в плечи, он покорно ждал, когда подойдет его противник.

Всемил шел словно на потеху, но едва он протянул руку, как Волчонок отпрянул с завидным проворством, припадая на колено. Растопыренные руки воина схватили пустоту. Но Всемил не был бы одним из лучших бойцов, если бы дал какому-то заморышу обмануть себя. Он выровнялся и замахнулся снова…

И опять Волчонок увернулся от него легко, словно у него не было костей.

Это разозлило Всемила.

– Ну, держись, Недоносок! – рявкнул он, сжимая кулаки. Потеха кончилась, начинался настоящий бой.

Парнишка сообразил это быстро. Махнув рукой, он опрометью бросился бежать, но запнулся обо что-то в глубоком снегу и растянулся во весь рост.

Стая грянула дружным хохотом. Всемил приостановился и, наклонившись, поймал его за шею, прижимая к снегу.

– Попался, Волчонок, – прошипел он, занося другую руку, чтобы примерно отлупить мальчишку.

Но Волчонок не желал покорно лежать животом на сугробе. Не пытаясь подняться, он перевернулся на спину с быстротой змеи, сжимаясь в комок, неуловимым движением сунул руку в сапог, и не успел Всемил размахнуться для удара, выбросил вперед и вверх правую руку…

Стая ахнула в голос. Всемил застыл с поднятой рукой, разинув рот и выпучив глаза, потом медленно поднес вторую ладонь к животу, качнулся и, как подкошенный, рухнул на колени, заваливаясь на бок.

Вскочив на ноги, Волчонок стоял над поверженным, судорожно сжимая в кулаке нож. На лезвии еще были заметны следы крови.

– Я не хотел, – пролепетал он, не отводя глаз от корчащегося на снегу Всемила. – Он сам! Сам!..

Всякий, кто заглянул бы в этот миг в лицо Тополя, почувствовал бы страх. С окаменевшими скулами, белое, с остановившимися глазами, оно было перекошено от бешенства и ужаса. Всемил был его человеком, воином его стаи, за которую он, вожак, был готов перегрызть глотку любому. Более того – Всемил был мужем его дочери. Перед глазами сквозь туман ярости проступило бледное личико Ланы, прижимавшей к себе недавно родившегося сына. Как он встанет перед нею, как скажет?..

– Взять его, – тихо, одними губами, выдохнул Тополь.

Стая, сомкнув ряды, молча двинулась на Волчонка. Тот отступил, не выпуская ножа из руки и только переводя испуганно мечущиеся глаза с одного сурового холодного лица на другое. Одному против всех ему не выстоять – расправа будет короткой и жестокой.

– Да нате! – вдруг тоненько вскрикнул он, срывая с головы шапку и с маху бросив ее на снег. – Нате, убивайте!.. Все одно не жить…

Кмети остановились, словно напоровшись на стену. Они первыми разглядели то, что так долго высматривал в глазах Волчонка вожак Тополь, – непроходящий страх и отчаянную решимость. Такие глаза бывают только у того, кто видел, как убивают его родных, и самого чудом избежавшего гибели, чтобы потом медленно сгорать заживо от горького осознания невозможности мести. Парнишка действительно хотел умереть.

– Стойте-ка, парни, – нарушил короткое тягостное молчание глухой голос вожака, и лесовики готовно отпрянули в стороны. Тополь шагнул к приросшему к сугробу Волчонку, который смотрел на него с робостью и осторожностью замученного зверька, не ведающего еще, что несет судьба – спасение или новую муку, но уже уставшего верить и разочаровываться.

Тополь сверху вниз глядел на парнишку. Всемила уже подняли и унесли в крепость – еще до заката вожак будет знать, опасна ли рана. А до заката оставалось не так уж много времени – солнце касалось макушек сосен на соседнем холме.

– Охолонь малость, – бросил Тополь парнишке. – Мои псы, ты верно сказал, стоялые, кормленые, да только они волчат не грызут… Поздно уж. Чем тут стоять, пошли с нами.

Он махнул приглашающе, повернулся спиной и ушел в ворота. Ждавшие его у порога свернули за ним. Потом двинулись те, кто только что наступал на Волчонка. Один из них оглянулся и поманил его:

– Чего встал?.. Пошли, тебе говорят!

Парнишка вздрогнул, как от удара. Очнувшись, он осторожно поднял со снега шапку, отряхнул ее о колено и, подхватив свой мешок, крадучись, переступил порог.

На утоптанном до хруста дворе он потерянно остановился, кося глазами по сторонам. Отроки проворно убежали в глубь двора, туда, где углом высилась крытая тесом и землей крыша дружинной избы. Семейные воины расходились вправо и влево, к полуземляным избам, где их ждали жены и дети. Холостые шли к гридням, вплотную примыкавшим к дружинному дому, где сейчас собирали вечернюю трапезу. Через приоткрытые двери постепенно густеющими клубами начал выползать дым – гридницы и многие избы-полуземлянки топились по-черному, сберегая тепло.

Забытый всеми, в том числе и вожаком, пригласившим его войти, Волчонок постоял немного, а потом потихоньку, благо никто не обращал на него внимания, повернул назад. Но еще не донес ноги, делая первый шаг, как за спиной тяжело бухнули, закрываясь, ворота. Отрок бросился было к дозорным, что, закутавшись в долгие, до пят, тулупы, опираясь на копья, стояли у воротин.

– Чего застыл? – весело бросил ему один из дозорных. – Сбежать надумал? Нет уж – попался, так терпи!

– Да ладно тебе, Твердята, мальца пугать, – осадил напарника второй. – И так вон белый от страха… Да ты шапку-то одень – глянь, уши-то уж малиновые!

Волчонок все теребил в руках старую драную шапку, которая была ему явно велика, – видать, кто-то раньше сжалился и отдал ее изгою. Он вскинулся было, но уже решил что-то для себя и только буркнул, прижимая шапку к груди:

– Не боюсь я никого…

Но говорить и тем более спорить с дозорными ему расхотелось, и он отвернулся от ворот, бессильно уронив руки. Он был пойман.

– …Ты все еще тут? Что стоишь как потерянный?.. Пошли, неча зря мерзнуть!

Шедший в дружинную избу Тополь окликнул застывшего посреди пустого двора Волчонка. Тот взвился, словно его вытянули хворостиной, глянул через плечо дикими белыми глазами – и сник. Повесил лохматую нечесаную и немытую голову и послушно поплелся за вожаком.

В дружинной избе уже собрались почти все. Сновали, никак не успокаиваясь, отроки. Стойко и трое его товарищей еле поспевали за остальными, уставляя длинный, добела скобленный стол горшками и ендовами и раскладывая караваи свежего хлеба, испеченного только что. В горшках уже дымилась рассыпчатая каша. Пар поднимался вверх, мешаясь с дымком от сложенного из камней очага, что горкой высился у противоположной от входа стены. Некоторые кмети и молодшие уже собрались здесь и ждали только опоздавших и самого вожака.

Здесь трапезовали те, кто не завел своей семьи, – женатые предпочитали лишний раз проведать жен и детишек. Но случалось нередко, что и они не хотели нарушать братства и возвращались по домам только переночевать. Поэтому в длинной, шагов на тридцать, трапезной за столами не было пустых мест.

Втолкнув упирающегося Волчонка в трапезную, Тополь прошел на свое место во главе стола, подавая пример. Все тотчас же заспешили, рассаживаясь на лавках и беря ложки.

Прежде чем приступить, Тополь привстал с лавки, вынул нож и, прижав круглый хлеб к груди, разрезал его. Отделил краюху, принял у отрока из рук братину с медом и с поклоном плеснул его на огонь в печи, помянув-угостив духов-хранителей. Только после этого, садясь, он кивнул – и тут же, наваливаясь на столы, изголодавшиеся за долгий день кмети набросились на еду. Отроки только успевали подавать. Сами они присядут за общий стол чуть позже, когда вносить станет нечего.

Волчонка никто не поманил к себе, не пригласил сесть рядом, не пододвинул ему миску, не протянул хлеба и резную ложку. Оказавшись с мороза в тепле, показавшемся ему жарким и душным после холода снаружи, он некоторое время потерянно стоял у порога, борясь с желанием потихоньку выскользнуть вон, но тепло и густые запахи сытной еды, от которой он отвык, приковали его к полу. И он стоял, тиская в руках шапку, не решаясь расстаться с нею хоть на миг и глядя в пол, чтобы хозяев не смущали его голодные взгляды. Не хотелось ничего просить у этих людей.

Несколько раз его задели локтями сновавшие отроки. Новички Стойко, Яккун и Юге замешкались, помогая накрыть на стол, и последними оставались на ногах. Пробегая мимо наконец-то к своему месту на дальнем конце стола, Стойко пихнул замершего Волчонка:

– Примерз, что ли? Поди!

Очнувшись наконец, Волчонок запихал шапку за пазуху и крадучись стал пробираться к успевшим накалиться камням очага у дальней стены. Столы стояли ближе к одной из стен, на которой были развешаны щиты и мечи воинов, и он невольно выбрал другой путь, вдоль ряда небольших, затянутых бычьим пузырем и забранных слюдой волоковых окошек. Здесь меньше сновало отроков и можно было быть уверенным, что его не заденут локтем, а значит, меньше будут обращать внимания. А у него еще оставался в мешке изрядный кус хлеба – хватит на вечер и назавтра. А там… Если успеть дотронуться до камней печи, вверяя себя домовому духу-хранителю, то, может, не тронут…

Подобравшись к очагу, он осторожно прикоснулся ладонями к нагретым камням. Огонь, добрый хранитель этого дома, был доволен приношением и не обдал жаром непрошеного гостя. Наоборот, пламя вспыхнуло, поднимаясь выше, чтобы согреть прибегшего к защите и покровительству огня.

Долгожданное, отвычное тепло было неожиданно приятно. Отдавая себя на милость огню-оберегу, Волчонок прижался к камням всем телом, впитывая тепло. Только тот, кто несколько дней проспал в сугробе, сооружая из еловых лап настил, может понять, что такое наконец ощутить настоящее тепло. Вот так простоять бы всю жизнь, не открывая глаз и забыв обо всем на свете…

Не донеся куска до рта, Тополь вполоборота смотрел на заморенного мальчишку, который, зажмурившись, прижался к каменной печке, обнимая ее и словно стараясь слиться с обмазанной глиной кладкой и ища у печи защиты. Розовые отсветы пламени резче очерчивали его острые скулы, делали глубже глаза. Сейчас он не просто казался – и был на деле заморышем, Недоноском. Вожак уже не сердился на парнишку – он только что побывал в землянке, где жила Лана с мужем и новорожденным сыном. Всемилу повезло – его спас толстый меховой полушубок и воинский пояс, а также неопытность и слабость его невольного кровника. Нож Волчонка только пропорол ему кожу на животе, не задев внутренностей. Несколько дней он полежит, потом еще столько же побережется, дождется, пока заживет рана, оставив небольшой шрам, и все забудется.

– Эй, ты, – позвал он негромко, но Волчонок сразу очнулся и торопливо выпрямился, словно боялся, что его накажут за что-то. Но рук от камней печи не отнял, добирая последние остатки тепла. – Иди сюда. – Подвинувшись, Тополь освободил место на лавке и поманил Волчонка. – Нечего зря столбом стоять.

С усилием оторвавшись от печи, парнишка прошел к вожаку, присел на край, одарив Тополя недружелюбным взглядом исподлобья, все еще не верил и не ждал ничего хорошего для себя.

– Есть небось хочешь? – спросил тот.

Волчонок промолчал. Впрочем, на этот вопрос ответа не требовалось – по его худобе и голодным глазам, которые он старательно отводил от накрытого стола, можно было догадаться обо всем. И Тополь обтер свою ложку и подвинул миску с рассыпчатой, сдобренной салом кашей, положил рядом солидный кус хлеба:

– Ешь.

Несколько долгих секунд Волчонок дикими глазами смотрел на все это, а потом торопливо схватил хлеб и ложку и, давясь, спеша, пока не передумали и не отняли, набросился на кашу.

За столом мигом установилась тишина. Кмети и отроки один за другим откладывали ложки, ставили на стол братины с медом и оборачивались на изголодавшегося парнишку. Мало кто из них мог вспомнить, когда ему самому приходилось так истосковаться по пище. Только самые старые воины, лесовики, пришедшие сюда за своим вожаком, знали, что такое долгожданная сытость после многодневного поста.

Волчонок ел жадно, некрасиво, чувствуя обращенные в его сторону взгляды, и давился кашей от смущения. Отвернувшись, чтобы не мешать парнишке, Тополь нашел глазами отроков-новичков. Стойко Медвежонок и два его приятеля-корела сидели на дальнем конце стола, и в их взглядах исподтишка светилось неприкрытое любопытство.

– Стойко, – позвал Тополь, и отрок даже вздрогнул, удивляясь, как воевода запомнил его с первого раза. – Где вы трое устроились?

– Там. – Стойко мотнул светлой головой. – Со всеми, в дружинной…

– Возьмете с собой и его. – Вожак указал им на уписывающего кашу Волчонка. – Найдите ему место. Пусть с вами поживет пока…

Услышав его слова, Волчонок поперхнулся и закашлялся. Тополь спокойно стукнул его ладонью по тощей спине, стараясь не выбить из хрупкого тела дух, пододвинул ближе братину с пивом, но потом подумал и крикнул на дальний конец стола:

– Молока в поварне спросите!

За столами прокатился сдержанный смешок, но молоко сыскалось на удивление быстро – словно снаружи кто-то подслушивал и тут же ринулся исполнять приказ. Когда перед ним поставили корчагу, Волчонок покраснел до корней волос, понимая – его считают слишком малым, чтобы он мог пить что-нибудь другое.

– Я, – севшим голосом попробовал возразить он, – не младенец…

– Пей, – сухо приказал Тополь, отводя глаза.

Сидевший подле наполовину седой лесовик толкнул мальчишку локтем:

– Когда вожак приказывает, нельзя раздумывать!

Давясь и стараясь не глядеть по сторонам, Волчонок под пристальными взглядами всей гридницы осушил корчагу и, поставив ее на стол, облизнул белые молочные усы. Глаза его повеселели, но все равно он дернулся отскочить, когда Тополь рядом с ним встал.

Остальные тоже потянулись, поднимаясь и расходясь прочь. Задержались только отроки, убиравшие со столов. На сидевшего Волчонка они не обращали внимания, и он, помедлив, осторожно поднялся и крадучись направился вон.

– Погодь малость, – остановил его голос одного из отроков, и он понял, что улизнуть потихоньку не удастся. – Нам вожак что сказал?.. С нами пойдешь!