Текст книги "Дороги богов"

Автор книги: Галина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Не замечая больше меня, старый князь начал рассуждать вслух, как это часто бывает со стариками, и я весь превратился в слух по понятной причине – ведь я знал, кто поссорил между собой сыновей Гостомысла. Кто и как погубил их, заставив сражаться между собой и с дальней родней. Ворон не зря не мог найти покоя в могиле – проклятая душа его чуяла, что в родной стороне немирье и усобица. Потому и послал меня проведать старого князя – совесть мучила его и в мире мертвых.

– …Нет в Будимире того разума и силы, какая нужна для того, чтоб землю держать и судить по закону божьему, по справедливости! Никого он не слушает, окромя себя, – продолжал Гостомысл рассуждать вслух. – Ты не ведаешь, каков он!.. А он, хоть и внук мне, да не природный князь. Я землю собирал и дочь старшую за старейшину кривичского отдал. Пока отец его жив был, и внук в моей руке ходил, и род своего отца водил, а как сам править стал, так и пошло все наперекор мне. И прочие – Вадим тот и Земомысловичи… Каждый на свою сторону тянет, каждый под себя гребет, потому как у каждого есть своя вотчина, о которой он и печется, а о бедах всей земли ему и дела нет… Я вот сюда уехал, Новый Город основал, чтоб про вотчину, Славенск-град, более чем о других не думать… У князя не должно быть иной вотчины, кроме всей земли! Князь не должен владеть ничем, кроме всей земли, иначе он о том клочке, на коем сидит, и станет сердцем болеть! У князя должно быть все – или ничего!..

Гостомысл даже приподнялся с ложа, подхлестнутый своими словами, и я вдруг понял, как мог Ворон перессорить меж собой его сыновей. Ведь все четверо были князьями, а землю должен был держать кто-то один. Трое остальных оказывались лишними. Вот они и делили власть, пока остальные за их спинами делили землю. И доделились…

Задумавшись, я не заметил, как умолк, устав, князь-старейшина Гостомысл.

– Устал ты, отроче, – со вздохом прошептал он слабеющим голосом, – да и я не тот уже… Ты отдохни покамест, гостем побудь… Я потом уж позову тебя!

Тонкая, сухая рука поднялась и ударила в начищенное до блеска било, висевшее над ложем. Не успел звук замереть, как вошли два отрока годов по шестнадцати, рослые, суровые не по летам.

– Гостя устройте в тереме, – приказал им старейшина. – Да молвите, какие еще вести пришли?

– Нет вестей, княже, – с почтительным поклоном ответил один из них.

– Нету, – помрачнел Гостомысл. – Это к худу… Что ж, ступайте!

Мы вышли.

До конца дня я отдыхал – смыл с себя дорожную пыль, выспался. На другое утро, сразу после утренней трапезы, за мной явились сызнова – князь-старейшина Гостомысл требовал меня к себе.

Когда я вошел, старец уже не лежал. Он полусидел на ложе, переодетый в чистую рубаху с богатой ало-синей вышивкой по вороту, груди и рукавам. Длинная борода и грива седых волос были расчесаны и уложены. Гривна, знак княжьего достоинства, и обереги висели на шее. Князь казался еще слабее, чем накануне, но взгляд его был спокоен. В горнице, кроме меня, было еще несколько человек. Двоих из них я помнил – именно эти бояре-витязи встретили меня вчера у ворот. Остальные тоже, насколько я понимал по их одеждам, знакам власти и достоинства, были воеводами или советниками старейшины. Кроме нас, приметил я в углу еще одного старика. Он присел на лавку и приготовил лоскуты бересты и острую палочку-писало, готовый запечатлеть на деревянных листах сей день в назидание потомкам славянскими рунами.

Гостомысл дождался, пока я взойду, и только после этого обратился к ждущим его слова.

– Ухожу я к богам, – молвил он тихо, но твердо, и воеводы с боярами опустили головы. – Устал я от жизни, пора мне и на покой… Много раз с вами держал я совет о том, как остановить розмирье в нашей земле, как укротить нравных и остудить горячих. Да не выходило ничего – на каждом клочке земли сидит свой володетель, коему мои слова не в силу… Прошли те времена, когда старейшего молодшие слушали! Отчаялся я… думал – неужто придется умереть, а край бросить без защиты? Но боги просветили разум мой. Благодаря Тополю-лютичу, сыну Волка, – он слабо кивнул мне, – обрел я покой, а земля наша – защитника, коий будет призван восстановить справедливость и судить всех по ряду!.. Доброгаст, – повернулся он к одному из тех двоих, с кем я беседовал накануне, – помнишь ли ты мою Умилу?

Суровый великан-боярин вдруг улыбнулся задумчивой, далекой улыбкой.

– Как не помнить, княже, – ответил он. – Весь Славенск ее помнил…

– Дочерь моя меньшая ныне живет далеко. Отдавал я ее в жены князю бодричскому Годославу. Были от нее вести, – он говорил не спеша, и я углядел, что старик с писалом понемногу начал свою работу, выдавливая на бересте руны, – что есть у меня от нее внуки, и старшего сына зовут Рюриком…

Вот оно что! Я чуть не вскрикнул. Выходило, что тот рыжий ярл, который чудом не прибил меня три года назад на могильном кургане своего наставника, внук Гостомысла?

– Жили они в северной земле, но потом покинул зять мой с семьею те пределы и долгое время не ведал никто, что с ними сталось… До тех пор, пока не привели боги сюда бодрича Тополя, сына Волка. Он привез мне весть о моих внуках… Вы просили меня назвать своего преемника, того, кто продолжит мое дело. Так я по промыслу богов, самих пославших мне весть, избрал Рюрика Годославича, Умилы моей старшего сына. Наслышаны мы издавна о бодричах, нашего, славянского, языка людях, о законах, что правят ими. Мыслю, что лишь Рюрик Годославич и способен будет рядить землю и рассудит нас с Будимиром по справедливости. И приказываю вам, покуда есть еще в груди моей дыхание жизни, дать ответ – любо ли вам мое слово?

Воеводы и бояре-советники переглянулись. Старшим среди них был, несомненно, тот самый Доброгаст. Все поглядывали на него с немыми вопросами во взгляде – как ты скажешь, так и будет. И первым, перешептавшись с двумя-тремя воеводами, заговорил он:

– Согласны мы повиноваться слову твоему, княже! Пусть будет…

– Пусть, пусть будет, – закивали, вторя, остальные.

– Запиши, Нелюб, – простер руку к старику с писалом Гостомысл, – что порешили мы советом звать на Русь князя бодричского Рюрика, ибо земля наша обильна и велика, а наряда в ней нету. Да пусть приидет и вершит суд и оберегает уделы наши, ибо рода он княжьего по отцу и матери, витязь добрый и власти достоин!..

Я застыл столбом, не веря своим ушам. Гостомысл еще что-то говорил, указывая на то, что Рюрик подходит лучше, чем кто иной, – он иноземец и наверняка потребует их помощи и совета в деле управления страной, что он здесь будет чужим, поскольку по отцу он бодрич. Здесь не будет у него ничего своего, и он станет править Гардарикой так, как мечтал Гостомысл, – сердце его будет болеть обо всей земле, не деля край на ближнее и дальнее. Славянин по крови, Рюрик мог взять власть и удержать ее хитростью или силой…

Князь говорил, а мне слышались похоронные причитания. Я словно раздвоился – одна часть меня стояла здесь, у ложа умирающего старейшины, а другая воротилась на поляну, где когда-то состоялся Суд богов. И в ушах моих разноголосицей звучали и речи Гостомысла и гневные слова богини Девоны: «У сына Буривоя теперь нет прямых потомков, а те, на кого не пал твой карающий меч, вцепятся в опустевший без власти край и разметут его на клочки. Погибнет, не родившись, целая страна!.. Никому не дано своей волей вершить судьбы мира!»

Да, боги зорко следят за исполнением их воли и карают за преступления без жалости. Но они не могут ошибаться, играя на чувствах смертных, послушных их воле. И в том, что случилось, была вина не только Ворона – ведь семена раздора были посеяны еще до его рождения, ведь он оказался изгнанником тоже в результате усобицы, уже разгоревшейся между его предками. Он был карающим мечом в руках богов. Месть свершилась и…

Тут меня пронзил ужас.

Ворон, сам того не подозревая, был избран богами для свершения мести. Он потому и встал на Дорогу богов, что им нужен был кто-то, кто покарает потомков древних князей, сыновей Волха Славеновича, за нелюбие и братоубийство. За первой усобицей должна была последовать вторая и третья. Порой боги давали князьям роздых в надежде, что уцелевшие одумаются, но всякий раз с огорчением видели, что уроки пропали даром. Ведь, подумалось мне, и нападение викингов, о котором я слышал и которое подвигло меня на путь, тоже могло быть подстроено ими в надежде образумить враждующих родичей-князей. Но никто из них не внял предостережениям – и вот появился я. Появился, чтобы сыграть роль посланца богов и надоумить умирающего Гостомысла на мысль привести на Русь князя из чужих земель. Высшая кара, которую могли придумать Светлые! И покарать неслухов должен был я…

Я и Ворон. Мы оба стояли на Дороге богов, мы оба были карающим орудием в руках Светлых богов. Но он перестал быть нужен им, и они допустили его смерть. Теперь очередь была… за мной? Ведь судьбы наши были схожи! И Ворон говорил, что боги никому не позволяют сходить со своей Дороги живыми… Значит, Суд богов в тот далекий день свершился и надо мной тоже!

Если бы я только знал, насколько близок к истине, как скоро мне предстоит убедиться в правильности моих предположений!

На другой день поутру меня нашел сам воевода Доброгаст.

– Князь-старейшина повелел мне найти тебя, Тополь-лютич, – сразу заговорил он. – Ему с утра нездоровится – видать, до лета не дотянет… Но он приказал, чтобы я расспросил тебя о том городе, где ты виделся с Рюриком Годославичем, внуком его. Днями туда уйдут лучшие наши мужи звать нового князя на Русь. Ты волен отправиться с нами и проводить до города либо поведать мне дорогу туда.

Меньше всего на свете я хотел встречаться с Рюриком, опасаясь, что он вспомнит меня. Кроме того, во мне вдруг проснулась надежда: а что, если Гостомысл ошибся и это не тот Рюрик? Ведь если я указал ему на чужого по крови ярла, это выяснится в конце пути, и тогда мне придется несладко.

Я выбрал второе и как мог подробнее описал боярину Доброгасту путь до Рюрика.

В тот же день, отпросившись, я покинул Новый Город.

Выехав за ворота, я приостановился. Передо мной лежал путь домой – в Дикие Леса в землях, которые никогда не будут открыты для простых смертных, в землях, где живут боги и те, кто им служит.

Местность плавно понижалась к устью реки Волхов – как я помнил из рассказов Ворона, назвали ее по имени старшего сына первого князя этих земель Славена, Волха Славеновича. Он основал было здесь городец, в который ныне переселился старейшина Гостомысл, и, обновив его, стал звать Новым Городом. Был Волх Славенович колдуном и оборотнем, перекидывался огромным чешуйчатым змеем, залегал на дне Волхова и караулил лодьи с товарами. Люди откупались, бросая в воду когда часть добра, а когда и человека. Чтобы умилостивить вечно недовольного бога, жители городца построили в устье на полуострове святилище богу Коркоделу, где приносили ему жертвы. Но прошло время – и уже при правнуке его внуков, Буривое, отце Гостомысла, в святилище поселился новый бог. Я имени его не знал тогда – а жаль! Кто же ведал, что все может круто перемениться!..

Но тогда я просто ехал торной дорогой от пристани-торжища Нового Города к встающему впереди лесу, постепенно удаляясь от берега Ильмень-озера. Я еще видел полуостров и смутно различал на его перешейке частокол капища, мог разглядеть и еще один городец на берегу озера. Вокруг них лес отступал, оставляя по себе пятна пастбищ и пашен. А впереди меня ждала чаща, к которой я успел привыкнуть.

Случилось все внезапно.

Мой конь, жеребец Лесных Всадников, привычный чуять опасность и сам решать, как поступить, вдруг подобрался, всхрапывая и порываясь с места рвануться в бешеный скок. Любой лесовик на моем месте тут же доверился бы коню и, припав к гриве, умчался в леса, но я все еще оставался в душе немного викингом и помнил, что только трус без оглядки бегает от врагов. Силой смирив пляшущего коня, я обернулся, желая узнать, кто скачет за мной.

Лес, под крону которого я как раз въехал, тут еще был редок, и я сразу заметил нескольких всадников, что неслись на меня во весь опор, постепенно окружая. В них можно было признать княжеских кметей, и я приостановился, уверенный, что это ближний боярин старейшины Гостомысла Доброгаст послал за мной людей.

Это была моя ошибка, и она оказалась роковой. Всадники приблизились настолько, что я узнал одного из них – и почувствовал страх.

Прямо на меня скакал необъятный в плечах боярин Твердята, ближний человек князя Будимира.

В следующий миг я уже летел по лесу, припадая к гриве коня и отчаянно погоняя его. Ладожский князь нашел меня – и я должен поплатиться за попытку помешать ему.

Конь мой мчался так, словно смерть грозила именно ему, но я сам помешал спасти меня, по неведению подпустив княжьих кметей ближе, чем следовало. Конные окружали меня, постепенно сжимая кольцо. Спасения не было.

И тогда я осадил коня и обнажил Меч Локи, одновременно перекинув щит со спины на грудь. Жеребец подо мной завертелся, скалясь.

Я был готов сражаться – и не оставалось сомнений, что первого, кто сунется, настигнет смерть. Всадники придержали коней, выжидая. Я заметил, как двое-трое из них достают свернутые у седла волосяные арканы, которыми ловят коней, и понял, что меня хотят взять живым, не давая мне боя.

Я успел послать коня вперед, атакуя, чтобы у кметей не было возможности метнуть арканы, но чуть опоздал. Сразу две петли упали мне на плечи, а третья – на шею моего жеребца. Всадники ударили пятками коней, разворачиваясь, и меня вырвало из седла и бросило на землю…

Пришел я в себя ненадолго уже в плену. Связанный, я лежал на земле, а надо мною стоял ладожский князь Будимир. В руках он держал мой меч и, рассматривая его со всех сторон, любовно, точно лаская женщину, гладил тускло поблескивающее лезвие.

Разум во мне помутился от ревности. Рванувшись всем телом, я приподнялся, и князь Будимир отступил назад.

– Это не простой меч, – сказал он, проводя ладонью по его боку и поворачивая так, что руны стали ясно заметны. – О таких бают наши сказители… Их появление всегда бывает отмечено знамениями… Не так ли?

– Отдай, – молвил я.

Князь улыбнулся. Поудобнее перехватив Меч Локи, несколько раз взмахнул им, примеряясь. Нужно ли говорить, что меч сидел в его руке как влитой!..

– Это оружие словно создано для меня! – пояснил он. – И мне было предсказано, что оно окажется в моих руках, верша справедливую месть.

– Не гневи богов, князь Будимир, – попробовал усовестить его я. – Не для тебя и не для меня сей меч назначен…

– А для кого? – последовал короткий, быстрый выпад, и холодное лезвие коснулось моей шеи. – Для кого ты бережешь его?.. Моему сопернику?

Если бы это зависело только от меня, я бы поведал ему про Рагнарёк, Последнюю Битву меж богами Света и Тьмы, про вековечную распрю и орудие мести, ждущее своего часа. Меч наконец-то получил свободу, значит, День Гнева не за горами. От хранителя требуется только одно – не дать ему исчезнуть снова, сберечь до срока и отдать Тем, кто придет за ним…

– Ну а что ты делал у старика? – спросил Будимир. – Ежели откроешь все начистоту, подарю жизнь! Слово князя!

Как все было просто! Назвать имя Рюрика, открыть, что его задумал позвать старейшина Гостомысл Буривоевич на княжение, поведать потом, как и где его сыскать, и не только обрести свободу, но и остановить князя-иноземца, может быть, даже спасти Гардарику-Русь от злой доли!.. Но как узнать, что большее зло – человек, держащий меня в плену и замышляющий ни больше ни меньше как убийство своих сородичей, или неведомый бодричский конунг, с которым у меня когда-то были свои счеты? И за кого из них стоят боги? Кто им ближе? А может, хотят они, чтобы эти двое уничтожили друг друга ради кого-то третьего, мне не ведомого? Может, избран богами тот же Вадим Храбрый из Белозерска и Светлые хотят избавить его от соперников?

О, я мог бы много чего рассказать ладожскому князю, только все это не предназначалось для его ушей. И Будимир понял мое молчание по-своему.

– Что ж. – Помедлив, он убрал лезвие от моей шеи. – Ты не хочешь говорить – и не надо. Я сам все узнаю в свой срок!.. Эй! – крикнул он своим людям. – К Перыни!

Меня подхватили поперек туловища, как мешок, и забросили на спину моего собственного коня. Закрепили веревками, чтобы я не свалился, все расселись в седла и тронулись в путь.

Всадники ходко рысили узкой дорогой к берегу Ильменя, направляясь, судя по всему, к тому полуострову, мимо которого я проезжал недавно. Вывернув шею так, что она захрустела, я мельком увидел вдали стены Нового Города. С них наверняка видели всадников, но за дальностью расстояния не могли разобрать, что происходит. А ведь воины боярина Доброгаста могли бы спасти меня… Если бы я был человеком старейшины Гостомысла…

У меня заломило в затылке. Пришлось опустить голову, и я не заметил, как мы въехали на перешеек полуострова.

Князь оглянулся через плечо, выглядывая что-то позади. За ногами и спинами лошадей я видел, что там, на небольшом холме над берегом озера Ильменя, возвышается ограда капища.

– Туда его, – негромко приказал Будимир.

Он, видимо, уже был здесь, потому что нас на пороге при раскрытых воротах встречали жрецы. Было их трое – крепкий еще старец с седыми прядями в бороде, одетый в длинную некрашеную ряднину, покрытую вышивкой, с оберегами на груди и тускло посверкивающей на шее гривной. Когда-то это был могучий воин, и сейчас еще он мог играючи одолеть противника. Он опирался на посох с насаженным на него черепом волка и смотрел на всадников из-под взлохмаченных волос. За его спиной стояли плечо к плечу молодой жрец, без единого седого волоса в бороде и волосах, одетый так же, с длинным ножом в украшенных шитьем ножнах и – тут я невольно остановился, так что заработал укол копьем в спину, – женщина. Еще молодая, моих лет, в жреческом одеянии и при мече на поясе. Позади этих троих ждали еще несколько человек – то ли младшие помощники, то ли случайные зрители. Они держались в стороне и старались не попадаться на пути всадникам и жрецам. В глубине капища я разглядел поднимающий к небу ветви молодой высокий дуб и резные изваяния богов, возвышающиеся на пологом насыпном холме, по кругу которого были выкопаны ямы, в которых мерцали огни неугасимых костров. Дымы поднимались ввысь, напоминая почему-то могильные курганы.

Старший жрец шагнул князю Будимиру навстречу:

– Что надо тебе здесь, в доме богов?

– Ты сам знаешь что, – ответил Будимир резко. – Я уже говорил с тобой, жрец Огнеслав, о жертве, которую обещал Перуну за победу и во имя своего дела. Сегодня я пришел исполнить обещание и доказать, что многого стою!

Старец кинул на меня взгляд исподлобья:

– Его? Перун любит, когда на алтаре льется кровь, но отданная по доброй воле и людская ему не надобна!..

– Именно его! – прервал князь.

Я внутренне содрогнулся – у викингов приносить в жертву пленников было делом привычным. Этим занимались чаще всего сами вожди и хёвдинги, ибо такая жертва угоднее Отцу Побед Одину. Возможно, будь князь ладожский ближе знаком с обычаями столь ненавистных ему викингов, он бы давно сам повесил меня на первом же дереве со стрелой в сердце или вовсе отрубил голову. Но было, видать, что-то, чего я не знал.

– Ты помнишь, о чем мы говорили с тобой, владыка Огнеслав, – продолжал князь, – перед твоим отъездом из Ладоги. И я не отступлюсь от своего слова, ибо хочу, чтобы боги даровали мне победу. А этот человек еще и чужеземец и…

– Ты хочешь осквернить алтарь Перуна кровью иноверца? – ахнул старец и пристукнул посохом. – Опасайся вызвать гнев богов!

Как я понимал старика в этот миг! Я готов был верить чему угодно, потому что видел – жрец не хочет приносить в жертву человека! А я хотел жить! Что, если князь не переспорит жреца…

– Боги на моей стороне! Я князь, со мной сила и благословение их! Эта жертва будет угодна Светлым! Я так вижу! – воскликнул Будимир, взмахнув руками, и я понял, что погиб.

– Никому не ведомы помыслы богов! – упрямился жрец. – И не всякая жертва может быть принята! Бойся их гнева, бойся Суда богов!

Мне показалось, что с чистого неба полыхнул гром и блеснула молния. Откуда владыка Огнеслав мог знать о Суде богов? Прозрел ли вещей душой или сам стоял на Дороге?.. Окликнуть его, спросить и заручиться союзом!.. Но я не успел открыть рта. Из-за моей спины вперед шагнул человек.

– Гнева божьего я не страшусь, – спокойно возразил князь Будимир. – И кровь этого человека прольется на алтаре Перуна, ибо неведомо мне, какая новая беда грядет на нашу землю. Пусть эта кровь остановит ее. Я так решил, и не тебе, жрец, меня останавливать! Мой человек готов сделать все сам!

Незнакомец, стоявший ко мне спиной, подошел вплотную к владыке Огнеславу, о чем-то переговорил с ним и его спутниками – я не слышал. Потом старец с ворчаньем нехотя отодвинулся в сторону:

– Если хочешь ты умереть смертью безвременной, то иди, потому что богам неугодна будет твоя жертва!

Это было проклятие похуже всякого, слышанного мною за жизнь. Ибо не всякую жертву принимают боги. И бывало, что их гнев обрушивался со страшной силой на того, кто приносил на их алтарь недостойный дар. Один и Тор могли покарать вождя, принесшего в жертву раба-трэлля, – только свободнорожденный или вольноотпущенник достоин предстать перед Отцом Побед.

Я бы мог сказать очень многое, но меня толкнули в спину и заставили переступить порог…

Что рассказывать дальше! И так уже все ясно! Священные костры, зажженные жрецами, будут гореть всю ночь, а наутро княжеский колдун перережет мне горло во славу Перуна. Старый владыка Огнеслав отказался помогать ему, но мне-то что из того? Ночь уже перевалила за середину, и совсем скоро настанет рассвет – последний рассвет в моей жизни. Но я спокоен – я помню, что всякий, ступивший на Дорогу богов, должен умереть. Суд Светлых присудил меня к смерти, и я встречу ее достойно, как подобает викингу и Лесному Всаднику.

Но если бы хоть кто-нибудь мог понять, до чего же мне хочется жить!..