Текст книги "Игра по крупному"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

Обращать на себя лишний раз внимание мне не стоило. Нужен был повод. Например, заступиться за даму, которую братья вот-вот начнут лапать. Дело шло к тому. Особенно после того, как младший из братьев демонстративно выбросил соломинку из коктейля и залпом опрокинул в себя содержимое фужера вместе со льдом, который он выплюнул на скатерть.

Их сторонились, но не одергивали.

И тут произошло то, что я называю везением.

–   Джамиль! – вдруг заорал младший брат и простер руки к кому-то из присутствующих.

–  Ибн Фатали! – поддержал его старший брат Костя и, отталкивая пьющих, бросился на шею к одному из чернобородых гостей.

Гость от объятий не стал уворачиваться. Напротив, ответил тем же. Все говорило о том, что у встретившихся друзей до сих пор существовали общие интересы. Они хлопали друг друга по спине, не обращая внимания на окружающих, как если бы никого, кроме них, на этом приеме не было.

Что у них общего? И почему просьбы Славы Грязнова и Питера Реддвея сошлись на этом Джамиле ибн Фатали?

Это предстояло выяснить... Но как?

Я стал пробираться через толпу к мило беседующей парочке, ставшей главной сенсацией этого вечера, – Вите Солонину и госпоже Амировой, довольно бесцеремонно расталкивая гостей, поскольку нельзя было терять времени.

Мало ли что Витя успеет наговорить ей, пока поймет, что к чему.

Солонин холодно посмотрел на меня. Кажется, я ему помешал. А судя по отсутствующему взгляду прекрасной госпожи, который она отвела в сторону, они уже о чем-то договорились.

–   Одну минуту, – сказал он ей по-английски, – мой секретарь и здесь не дает мне покоя. В чем дело, Фернан?

–   Я вам не помешаю? – спросила она с чарующей улыбкой почему-то Витю, хотя мешала мне.

–   Вы очень не вовремя, – сказал Витя с досадой, когда мы отошли в сторону.

Причем сказал достаточно громко, так что кое-кто из гостей удивленно на нас посмотрел.

–   Витя, дело прежде всего, – напомнил я.

–    Вы понимаете, что я с ней почти обо всем договорился? – спросил он.

–   О чем? – хмыкнул я. – И это в то самое время...

–   Что случилось? – спросил он. – Только короче.

Я смотрел на него .во все глаза. И это мой лучший ученик покрикивает на меня? Делает при всех замечания? А я не могу поставить его на место...

–   Они здесь, – сказал я.

–   Кто – они? – спросил он. – И что значит – здесь? И почему таким тоном?

Теперь он говорил по-английски, и на нас перестали озираться.

–    Братья Русые и Джамиль, о котором говорил Питер Реддвей.

–   Ну и что? – пожал он плечами.

–    Они встретились, они вместе, – сказал я. – У них общие дела. Они сейчас ведут переговоры.

–    Ничего не пойму. – Он снова пожал плечами. – Вы считаете это достаточным поводом, чтобы разлучить меня с прекраснейшей из женщин, с которой я почти обо всем договорился?

–    Откуда мне знать, о чем вы там договорились? – огрызнулся я.

–   А о чем, по-вашему, можно договариваться с такой женщиной, как госпожа Амирова? – спросил он, сощурившись. – Вы, который столь тонко и профессионально давали нам уроки психологии?

–  Например, об адюльтере?

Он с минуту смотрел на меня, слегка покачиваясь с пяток на носки, как если бы имел дело с недоумком.

–    И об этом – тоже, – сказал он наконец. – Но в последнюю очередь. Госпожа Делара! – обратился он к своей даме, ведущей между тем светскую беседу с каким-то господином. – Позвольте вам представить моего друга и компаньона господина Косецки.

–    Вы только что называли его своим секретарем, – сказала она, протянув мне для поцелуя свою холеную узкую руку.

Я не без удовольствия приложился к ней. Никогда бы не сказал, что это рука женщины, которой за сорок.

–    С тех пор я повысил его в звании, – довольно холодно сказал Солонин, глядя на меня своими посветлевшими от удовольствия глазами. Очень ему нравилось дразнить свое руководство, чего прежде за ним не наблюдалось.

И я подумал, что за мной должок. Уж я найду случай отыграться. Он меня повысил!

–   Делара, дорогая. – Он небрежно положил руку на ее восхитительное плечо. – Вон там стоит такой господин – Джамиль ибн... забыл, как его...

–   Фатали, – подсказали мы с Деларой одновременно и улыбнулись друг другу.

–    Вы, я вижу, уже нашли общий язык, – заметил Витя. – Может, это и к лучшему, не знаю. Но во всяком случае, поскольку этот шейх Джамиль время от времени не без удовольствия поглядывает в вашу сторону, я могу, преодолев свою ревность, позволить вам с ним потанцевать. И при этом подарить ему этот цветок. – Он вытащил белую гвоздику из петлицы. Я знал, что там находится миниатюрный передатчик с высокочастотной антенной. – Надеюсь, что, танцуя с ним, вы украсите его грудь этой гвоздикой. Он будет этому безмерно рад. – И погрозил ей пальцем.

–    Меня давно никто не ревновал, – сказала Делара на своем скверном английском, от которого Витя слегка поморщился. – Муж давно понял, что это бесполезно. А бедный Алекпер просто не имел повода. Мужчины, зная могущество его отца, просто боялись ко мне приблизиться.

–   Почему бедный? – приподнял свои мужественные брови Солонин. – Разве он не был счастливейшим из смертных?

–   Он больше всего на свете хотел, чтобы мы поженились, – пожала она своими безупречными плечами, на которых возлежало меховое боа. – И невозможность этого делала его несчастным.

–   Госпожа Делара, – сказал я, довольно бесцеремонно взяв ее под локоть и отводя в сторону. – Поскольку меня только что возвели в ранг друга и компаньона, я хотел бы, пока не начались танцы, задать вам несколько вопросов.

–    С удовольствием, – сказала она, нюхая гвоздику, каковую должна была воткнуть в петлицу бедного шейха, хотя то, что туда было вмонтировано, вряд ли могло хорошо пахнуть. Делара лукаво посмотрела в сторону Солонина, который довольно хмуро поглядывал на нас.

–   Кто мог знать о времени и маршруте поездки вашего знакомого и сына Президента в тот несчастливый день? – спросил я.

Она слегка пожала плечами.

–  Не знаю... Мы с ним встречались в разное время.

–    Как вы об этом договаривались?

–   Обычно при встрече, заранее. – Она сморщила свой ясный мраморный лоб. – Иногда по телефону.

–   Как вы договаривались с ним в тот вечер? – не отставал я.

–   Думаете, я помню? – Она засмеялась.

И под глазами у нее обозначились морщинки, как трещинки на стекле. От улыбки, как от удара.

–   Постарайтесь... – попросил я.

Впрочем, почему она должна это помнить? И

почему должна что-то рассказывать почти незнакомому мужчине? По-видимому, она подумала то же самое и с сомнением посмотрела на меня.

–  Вы ведь русский, – спросили она, – из России?

Я мельком глянул на Солонина. Тот стоял, прислонившись спиной к стене, скрестив на груди руки. Лорд Байрон.

Он встретился со мной взглядом и тут же все понял по моему виду. И сразу подошел к нам.

–   Есть проблемы? – спросил. – Мой друг сказал вам нечто непристойное?

–   Вы русские? – Ее занимало сейчас только это. Она вопросительно смотрела на Витю.

–   Это у вас мама русская, – холодно сказал ей Витя, по-московски акая.

–   Откуда?.. – Она изумленно смотрела на него, потом перевела взгляд на меня. – Откуда вы знаете?

–   Нам об этом сказал Самед, – ответил Витя. – А что тут особенного? Ну русские. Косим под иностранцев, сейчас вся Россия этим занимается.

–   Вы знаете Самеда, троюродного брата Алекпера?

–   Он попросил нас найти Алекпера, – уже по-английски сказал Солонин, заметив приближающегося супруга нашей собеседницы.

Супруг приближался с профессиональной любезной улыбкой на уст ^ах. С такой улыбкой – только в пресс-секретари. С такой улыбкой рога не так заметны. Витя улыбнулся ему в ответ не менее чарующе.

–   Делара, дорогая, ты не желаешь представить мне своих новых друзей? – спросил он на великолепном английском, какой можно получить только в Оксфорде, либо на курсах Питера Реддвея.

–   Мистер Майкл Кэрриган, мистер Фернан Косецки, – пропела она, взяв супруга под руку. – Они интересуются нашим нефтяным бизнесом. Специально приехали в нашу столь не отвечающую европейским стандартам столицу, чтобы помочь поставить на ноги нашу нефтедобывающую отрасль... Мой муж – Тофик Амиров, пресс-секретарь МИДа.

–    Ну почему? В Баку и без того столько интересного, – ^Лсказал Тофик, муж очаровательной Делары, пожимая нам руки. – Вы были во дворце ширваншахов? Это замечательный архитектурный ансамбль. В древности создавали шедевры, которые нынешним архитекторам не под силу.

–    Еще расскажи про Девичью башню, – подсказала Делара, положив мужу голову на плечо и кокетливо поглядывая при этом на Солонина. – Всем моим потенциальным поклонникам мой «упруг обязательно рассказывает легенду, связанную с этой башней.

–   С нее сбрасывали неверных жен? – спросил Солонин.

Я подумал, что наша светская болтовня принимает рискованный характер. Но муж госпожи Амировой лишь великодушно улыбнулся. Ни жену, ни ее любовников он сбрасывать с башни не собирался. И вообще подобные намеки ему были непонятны. Похоже, он был выше этого.

–    Нет, все не так, – сказал он. – В то время любовные страсти носили кровосмесительный характер. После смерти жены некий хан пожелал взять себе в жены собственную дочь, напоминавшую ему безвозвратно утерянную супругу. Но дочка, влюбленная в своего секьюрити, заперлась в этой башне, ожидая, что отец откажется от своих намерений. Но поскольку этого не произошло, ей пришлось броситься вниз головой с ее вершины.

–   Хотите сказать, что влюбленный папаша не мог до нее добраться? – спросил Солонин.

–    Это крепость-башня, – улыбнулся господин Амиров. – Тоже настоящее чудо древней архитектуры. – Чтобы взять ее приступом, следовало ее разрушить. А это повлекло бы к гибели ее обитателей.

–    В наше время, благодарение Богу, такое невозможно, – сказал Витя, и муж прекрасной Де– лары с сомнением посмотрел на него.

Похоже, ему, как и его жене, показалось, что мы не те, за кого себя выдаем.

И еще он внимательно посмотрел на гвоздику в ее руках. Но ничего не сказал. А только отошел, вежливо качнув головой.

–    Вам следует быть осторожнее, – сказала она, глядя ему вслед. – Говорите вы по-английски безупречно, но ход ваших мыслей российский. Такие вещи он, а благодаря ему и я, улавливаем сразу. Он слишком долго работал в свое время в советском посольстве в Лондоне.

–    Благодарю за науку. – Витя поцеловал ей руку. И в это время раздались звуки музыки. Оркестр, все больше струнные, расположенный где-то в глубине зала, заиграл вальс.

Солонин придержал меня за локоть, когда я сделал поползновение пригласить Делару.

Как всегда, он все видел и на все адекватно реагировал.

К Деларе через весь зал спешил тот самый Джамиль ибн Фатали, про существование которого мы с Витей на несколько минут забыли, поддавшись чарам этой замечательной женщины.

Делара вздохнула. Она-то предпочла бы вальсировать в объятиях красавца Солонина.

Этот ибн Фатали просто таял на глазах, глядя на прекрасную женщину.

–   Благодарю вас, – сказала она ему. – Вы первый, кто осмелился меня пригласить, поскольку все иные не решаются из-за моего грозного супруга. За это я вам дарю вот этот цветок!

Джамиль выслушал сию тираду, приоткрыв рот, веря всему, что она ему говорит, и протянул руку за гвоздикой.

–  Нет, – она отвела руку с цветком за спину. – Позвольте я сама вам его приколю.

Теперь эта пара была в центре внимания. А осиротевшие братья Русые снова занялись выпивкой. По-моему, от здешних вин они только трезвели. Что отражалось на их мрачных лицах. Они, по моим наблюдениям, почти не разговаривали, должно быть, ждали, когда любитель прекрасного пола вернется к ним после окончания вальса.

Солонин между тем склонил голову к плечу, слушая, о чем там беседуют Делара и ее кавалер в вихре вальса.

–   Дай послушать, – сказал я.

–   Да ничего особенного, я только хотел проверить, – ответил Витя и, приобняв меня, приблизил мое ухо к своему плечу.

Конечно, слышимость была неважная. Если от высоких частот еще можно было отгородиться, то от прочих звуков, совпадавших по частотам с голосами, освободиться было почти невозможно.

–    Вы замечательно танцуете, – сказала своему кавалеру Делара.

–     Вы самая красивая женщина в мусульманском мире! – расслышал я голос Джамиля. Он сказал это по-английски, потом перешел на фарси.

–   Это уже по твоей части, – сказал я Вите, отстраняясь от него

Он стал слушать, изредка сообщая мне, о чем у них там разговор.

–    Этот козел рассказывает ей, какой у него замечательный гарем. Уверяет, что она стала бы там жемчужиной... Она сказала ему, сколько ей на самом деле лет. Он отказывается ей верить... В общем, ничего серьезного, если не считать, что ресурс батареек тает.

–   На сколько они рассчитаны? – спросил я.

–    Еще на несколько часов... – Вид у Вити был озабоченный, видимо, он размышлял над тем, как бы изловчиться и сменить источники питания в гвоздике, когда это понадобится. Ведь ибн Фатали предстоят еще долгие разговоры с братьями Русыми после приема.

–    Придумаешь что-нибудь, – сказал я Вите. – Не зря же я с тобой столько мучился, пока научил кое-чему.

Витя, кажется, обиделся, но ничего не сказал.

10

Грязнов пришел в следственный корпус Бутырки вместе с адвокатом Сабуровым.

– Что вы можете сказать о моем будущем клиенте? – спросил Сабуров, когда они вошли в кабинет, где обычно адвокаты встречаются с клиентами.

–  Единственный сын у матери, – сказал Грязное. – Сидит шесть месяцев. Этого мало?

–    Сказал бы кто другой, Вячеслав Иванович... – усмехнулся адвокат, поправляя очки на носу. – Уж вы-то профессионал. Для вас такой человек всегда начинается с номера статьи...

–    Панкратов Николай, – сказал Грязнов, – обвиняется ни много ни мало – в умышленном убийстве...

Но тут в дверях появился надзиратель и шепотом произнес: – ЧП.

Грязнов отправился вместе с ним в корпус, где содержался заключенный Панкратов. Они подошли к камере номер триста четырнадцать. Загремели ключи. Грязнов приник к глазку. Несколько фигур в камере бросились в разные стороны. Кто-то сдавленно крикнул: атас!

Дверь распахнулась. В тяжелый воздух коридора хлынули новые смрадные запахи немытых тел и чего-то прокисшего.

–  Панкратов! – крикнул надзиратель. – Панкратов здесь?

Камера молчала. Грязнов всмотрелся при тусклом свете лампочки в лица ребят. Большинство из них были лица так называемой кавказской национальности.

–   Панкратов! – снова выкрикнул надзиратель. – Спишь, что ли?

Грязнов вошел в камеру, прошел мимо двухъярусных коек и остановился. Дальше была стена тел осужденных. Они, казалось, и при желании не могли его пропустить, поскольку не было возможности раздвинуться.

Грязнов знал о перенаселенности тюрем, но чтобы до такой степени...

–   Коля! – позвал он. – Коля Панкратов, ты здесь?

–   Да здесь он! – раздался чей-то робкий голос. – Вон лежит.

–   Ну-ка пропустите! – приказал Грязнов. – Кому говорю?

И пошел на них, глядя исподлобья.

Стоявшие развернулись боком, угрожающе хмурясь.

Коля Панкратов лежал на цементном полу, раскинув руки. Его голова была неестественно вывернута.

Грязнов склонился над ним, и тут же вокруг него сомкнулись обитатели камеры.

Им нельзя показывать, что я вынужден считаться с их численным превосходством, подумал Грязнов, ощупывая пульс у лежащего без сознания паренька. Коля Панкратов был избит так жестоко, что новые синяки и ссадины легли на старые.

Грязнов присел возле него на корточки, приподнял его голову.

–   А ну не застите мне свет! – сказал он, взглянув на оставшегося в дверях, побелевшего от страха надзирателя. Проку от него было мало. В случае чего полагаться можно лишь на себя. Эти, ухмыляющиеся, только и ждут, когда ты проявишь слабость. Дрогнешь голосом или в нерешительности помедлишь.

Два-три лица славянской национальности – не в счет. Они здесь – сявки, их ждет то же самое, что и этого Панкратова, едва закроются двери камеры.

Преступники не имеют национальности, вспомнил он слова новоявленных либералов.

Сюда бы их. В эту камеру. Запереть на полчасика, а потом открыть. И спросить потом: так имеет или не имеет?

Грязнов остановил взгляд на самом молодом заключенном в новеньком тренировочном костюме «Пума». Он с вызовом смотрел на появившегося начальника. Явно ждал, как и его братья по крови, вопроса: кто? И уже знал, что ответить. У него здесь, как он считает, все схвачено и куплено. В том числе и надзиратель, переминающийся с ноги на ногу в дверях. Купим и тебя, казалось, говорили его глаза – наглые, без зрачков, как глаза инопланетянина.

– Статья? – спросил его Грязнов. – За что сидишь?

–   Не знаю, – ухмыльнулся тот. – Вот брат купит прокурора, тот скажет.

Остальные заржали. Грязнов поднялся, держа Панкратова на руках.

–    За что вы его? – спросил он, глядя на того, кто вступил с ним в разговор.

–    А чего вы меня спрашиваете? – удивился тот. – Я что, кому на хвост наступил? Я спал, понятно? Проснулся, когда он с верхней койки свалился.

–   И все тоже спали? – спросил Грязнов.

Он стоял в их окружении с Николаем на руках. Понимал, паренька нужно немедленно нести в санчасть. Но для этого надо было еще отсюда выбраться. Могут ведь вытолкнуть надзирателя, погасить свет и устроить темную, похлеще той, что устроили Панкратову. И потом скажут на следствии: спали, ничего не видели, ничего не слышали. Гражданин полковник хотел поднять упавшего Панкратова и сам упал.

–    Вы понимаете, что вас всех ждет, если вам пришьют групповуху? – спросил Грязнов, в упор глядя на все того же малого в дорогом спортивном костюме.

–   А что я сделал? – опять ухмыльнулся тот. – И вообще, буду отвечать только в присутствии своего прокурора.

Все заржали. Даже надзиратель в дверях ухмыльнулся. Ему явно надоело ждать. Или товарищ полковник хочет установить здесь, в отдельно взятой камере Бутырки, свои законы? Раньше надо было чесаться...

–   Будет тебе прокурор, – негромко, глядя на него в упор, пообещал Грязнов и двинулся прямо на него, по-прежнему держа избитого паренька на руках. – И за изнасилование будет, и за избиение...

–   Не-а, – мотнул головой «спортсмен», тем не менее уступая дорогу. – Ничего не будет. Меня брат скоро обменяет. На двух пленных. Он их в Чечне купил. Специально у себя держит. Что со мной будет, то и с ними.

И нагло посмотрел на Грязнова. Он был уверен в себе. У него были какие-то свои правила игры.

–   Там посмотрим... – кивнул Грязнов, выходя вслед за надзирателем из камеры. Его трясло. Никогда он не подвергался подобному унижению со стороны преступников.

–    В санчасть! – сказал он надзирателю, передавая ему Панкратова. А что он мог еще сказать этому толстомордому полусонному малому, явно потворствующему заключенным?

Начальника тюрьмы на месте не было.

–    Еще не пришел? – спросил он у секретарши-

–   Пока нет. Обещал после обеда... – пролепетала она, глядя на сердитого милицейского полковника.

–    Тогда вызовите заместителя, – распорядился Грязнов. – И свяжитесь с канцелярией, мне нужно дело Николая Панкратова.

Появился Туреев, заместитель начальника тюрьмы.

 – Это вы, Вячеслав Иванович? Чем вы недовольны? Опять что-то нашли?

 – У вас и искать не надо, все на виду, только начальства не видно, – сказал Грязнов. – Почему это вы от меня прячетесь?

– Тогда прошу ко мне в кабинет, – пригласил Туреев, – а то здесь, в приемной, я уже как бы и не начальство.

Грязнов вошел вслед за ним в кабинет и, не желая того, звучно хлопнул дверью.

Хозяин кабинета поморщился.

 – Да что вы так хлопаете, Вячеслав Иванович? Скоро двери придется менять от ваших хлопаний. А у нас на это денег нет. Нам бы заключенных, дай Бог, вовремя накормить... Надзирателям зарплату выдать, пока последние не разбежались.

 – Да что ты из меня слезу давишь? – махнул рукой Грязнов, садясь в кресло. – Вот ты тут сидишь, а что у вас в камерах творится, не знаешь.

– Знаю я, все знаю... – вздохнул Туреев и поднял глаза к потолку. – А что мы можем? Ну что? Преступность растет. Ловили бы вы поменьше, мы бы дыхание перевели... Но это я так, в шутку. Что конкретно взволновало тебя на этот раз, дорогой Вячеслав Иванович?

Они давно знали друг друга, но дружеское «ты» так и не закрепилось. Разговаривали, как ляжет – то «ты», то «вы».

–   Что у вас творится в триста четырнадцатой камере, вы знаете? – спросил Грязнов.

–   А что творится?.. – Близоруко щурясь, Ту– реев полистал лежащие перед ним бумаги. – В рапортах ничего не отмечено. Все там нормально, со стороны заключенных жалоб Нет.

–    Значит, нет? – дернулся Грязнов, снова закипая. – Вот я только что там был, и там парня чуть не убили! Избили и, судя по всему, изнасиловали. Панкратова Николая. Я сам отправил его на руках надзирателя в вашу медсанчасть. Ты хоть знаешь, что вообще там творится?

–   Я знаю, что все камеры перенаселены, – ответил, повышая голос, Туреев. – Я знаю, что чем больше нам присылают заключенных, ожидающих окончания следствия и начала суда, тем меньше у нас остается надзирателей, которые просто бегут отсюда, и тем больше нас донимают адвокаты. Они жалуются на нарушения условий содержания заключенных. И вас, Вячеслав Иванович, в роли такого самозваного адвоката, при всем моем уважении, мне странно видеть.

И швырнул в сердцах карандаш на стол.

–    Гена, – негромко, сдерживая себя, сказал Грязнов. – Ты мне еще и про другое скажи. Про то, что следователи тянут резину, а суды не успевают рассматривать дела. Бог с ними. Это все известно. А вот почему в камере, которую я назвал, содержатся сплошь кавказцы, которые творят там расправу – это ты мне объясни. Их что, нельзя было равномерно распределить по разным камерам?

–   Удивляешь ты меня, Вячеслав Иванович, – вздохнул Туреев. – Ты что, газет не читаешь? Попробуй скажи такое нашим журналистам! Они вас по своей газетной полосе так размажут... Твои кавказцы – не кавказцы, а россияне.

–   Там, похоже, азербайджанцы, – сказал Грязнов. – Они терроризируют остальных.

–   Лиц славянской национальности? – насмешливо спросил Туреев. – Так, что ли? Если я начну рассортировывать всех по этническому признаку, завтра же наши либеральные издания поднимут такой вой... Хотя никакой, казалось бы, дискриминации мы не допустим. Но им подозрительно! С чего вдруг мы разделяем таким образом заключенных... – Он потер лысеющую голову. – Ладно. Давай конкретно. Что, кто, как и почему. Я запишу ваши замечания и пожелания. И в ближайшее время, что сможем – исправим! А кто он вам, Вячеслав Иванович, этот Панкратов? Я это говорю не потому, что мы не проведем внутреннего расследования, которое, скажем прямо, неизвестно чем закончится, но все же, учитывая...

–   Да не надо ничего учитывать! – взорвался Грязнов. – Кто он мне – не столь важно! Вот тебе он – никто. Это важно... Пойми, Гена, вы здесь разводите безнаказанность, от которой преступность плодится в геометрической прогрессии. Вот видел я там одного, в тренировочном костюме...

–   Рустам Мансуров, – подсказал Туреев. – Наглый малый, так? Выступал больше других, грозился братом... Слыхали. За него тут уже ходатайствовали, защищали, политический смысл во все вкладывали. А что делать, если его брат важная шишка в нефтяном бизнесе? Если этот брат выкупил в Чечне русских пленных и шантажирует, что убьет их, если будут обижать младшего братишку? И все говорят: не связывайтесь с этим Рустамом. Последствия будут и все такое – неадекватное...

Оба помолчали.

–   Ну не убьет же он пленных? – спросил Грязнов.

–    Надеюсь. Все мы надеемся. – Туреев что– то записал на листке, взяв его из стопки, лежавшей рядом с телефоном. – Вот что я готов сделать, Вячеслав Иванович. И только ради вас. Я переведу под разными предлогами всех русских из этой камеры. Пусть потом орут, что я что-то нарушаю. Хотя какое тут нарушение?

–   Как – какое? – усмехнулся Грязнов. – Напишут, что создал гетто для лиц кавказской национальности в отдельно взятой камере.

–   Вот-вот, теперь и вы поняли... – сказал Ту– реев, снял телефонную трубку и набрал номер. – Хуже того, заговорят О геноциде... Марина? К вам там поступил этот парнишка...

–   Николай Панкратов, – подсказал Грязнов.

–    Панкратов. Да. Он пришел в сознание? – Туреев прикрыл рукой микрофон и сказал Грязнову: – Состояние тяжелое. Вы поможете нам с биологами – группа крови, спермы, то, се?..

–   Нет проблем, – ответил Грязнов, – сейчас позвоню в бюро судмедэкспертизы...

–   Пусть подъезжают в медсанчасть, я распоряжусь, чтобы пропустили, – сказал Туреев. – В конце концов, надо ставить на место этих молодчиков.

Какое-то время он молча смотрел на Грязнова, вытирая выступивший на лбу пот. Потом спросил:

–   Ну допустим, экспертизу мы сделаем... А дальше?

–   Пиши рапорт, возбуждай дело, я свяжусь с Генпрокуратурой, они выделят следователя, – сказал Грязнов, вставая. – Следователь разберется. Я понимаю, о чем ты. О пленных... Посмотрим, что можно сделать. Но так это оставлять нельзя. Там, в камере, еще полтора десятка таких, как Панкратов. А эти, с Кавказа, пока выжидают, чем все кончится для их Рустама. Это нельзя так оставить. Поэтому, Гена, договоримся сразу. Начальству – ни гуту. Понял? Начальство ваше держит нос по ветру. Начальство будет говорить о целесообразности – политической и моральной...

–   Вы сами – начальство, Вячеслав Иванович, хотя и не наше, – усмехнулся Туреев. – Ох, чувствую, полечу я с вами кувырком со своего места.

–   Невысок твой олимп, – сказал Грязнов, берясь за дверную ручку. – Пойдешь ко мне в МУР?

–   Кем? – махнул рукой Туреев. – Оперативником?

–   Начальником канцелярии. Будешь скрепки перебирать, – сказал Грязнов. – Извини, конечно, но такая работа тебе была бы больше по характеру...

Из Бутырки он возвращался недовольный собой. Все-таки нельзя вот так – напролом – в чужой монастырь со своим уставом.

Как-то он ездил в Индию по туристической путевке. Гид сразу предупредил: нищим милостыню не подавать.

Он пропустил этот совет мимо ушей и подал самому жалкому мальчонке лет пяти. И туг же на него обрушилась толпа – все в лохмотьях, с культями вместо рук или ног, – откуда только взялись. Они хватали его за руки, за одежду, умоляли, от их зловонного дыхания кружилась голова.

Местная полиция вызволила его, сам бы он не вырвался из этого плена...

Сколько людей в Бутырке, столько же и боли, страданий, разрушенных жизней, не говоря уже о здоровье...

Одно то, что их там держат до суда годами, – проблема из проблем. Потому что многим из этих мучеников светит незначительное наказание...

К себе в кабинет Грязнов вошел мрачнее тучи. Пьггливо посмотрел на подвернувшегося Володю Фрязина.

–   Ты еще здесь?

–   Аэропорт в Тюмени закрыт на сутки из-за пурги, – ответил тот.

–   Черт с ней, с Тюменью... Разберемся здесь. Что известно по замгендиректору Бригаднову?

Володя молча передал ему снимки трупа из морга.

Перерезанное горло, от уха до уха. На лице отпечаток предсмертной муки, голова вжата в плечи.

–   Такое ощущение, что он его узнал, тебе не кажется? – спросил Грязнов, усаживаясь за свой стол. – И испугался... Ну-ка покажи мне такие же фотографии его шефа Ивлева.

–   А вот я об этом даже не подумал, – покрутил головой Володя, передавая снимки шефу. – А вы сразу решили сравнить...

–   Поработай с мое, – сказал Грязнов, разглядывая снимки, – потом будешь начальству дифирамбы петь. – Вот смотри: Ивлев и Бригадное в чем-то стали похожи. Одно и то же выражение лиц.

–    Страх смерти, наверное, у всех одинаков.

–    Это верно. Но Бригаднов уже знал о случившемся с Ивлевым, а тот не знал, что его ждет. И явно испугался заранее. Тут как бы разный страх, понимаешь? Бригаднов, как только увидел убийцу, сразу вспомнил, что случилось с его предшественником. Его испуг мог быть роковым. Вскрытие было? Не скончался ли он от разрыва сердца раньше, чем от руки убийцы?

–   Так оно и было! – с восхищением подтвердил Володя.

–   Ты осмотрел место убийства Бригаднова?

–  Кровь по всей лестнице. И на ней следы обуви убийцы,– ответил Володя. – Соседи даже не высунулись. Побоялись. Только позвонили в милицию. Говорят, что не было шума и пьяной ругани. Хотя алкоголь у Бригаднова в крови обнаружен. Жена говорит, будто он пил накануне.

–  А что ты сам об этом думаешь? – глядя на фотографии, спросил Грязнов.

–   А что тут думать? Тот же почерк, что и при убийстве Ивлева.

–    Картотеку смотрел? Компьютерные файлы проверял? – спросил Грязнов. – Есть что-нибудь похожее?

–   Ничего.

–    Где же убийца? Не воспарил же он на небеса вслед за покойником? – устало сказал Грязнов. – Не тяни, говори все, что знаешь... Куда он делся?

–   Только то, что с соседнего двора через пару минут отъехала машина. Говорят, «шестерка».

–   Говорят... – проворчал Грязнов. – Кто говорит-то? Бабуси, что на лавочке сидели? Да еще в темноте...

Володя молчал. Грязнов старался не смотреть на него, чтобы скрьггь раздражение.

–   Я говорю это потому, – пояснил Володя, – что через пару кварталов в Дегунине была обнаружена брошенная «шестерка», прежде угнанная. Гаишники поспешили вернуть ее владельцу.

–   Да? – Грязнов поднял на него глаза. – Что ж ты сразу не сказал?

–   Ждал ваших наводящих вопросов, – попытался улыбнуться Володя.

Тяжело ему у нас будет, подумал Грязнов. Жесткости не хватает, хватки. Хоть умный парень, работящий, честный.

–   Владелец наверняка машину уже помыл, – вздохнул Грязнов.

–   Машина была угнана за четыре часа до совершения убийства, – сказал Володя. – Об этом свидетельствует заявление владельца. Решили, что это подростки угнали. Покатались и бросили...

–    Конечно, ее нашли на самом видном месте? – спросил Грязнов. – Там, где уже все затоптано?

–   Возможно, на этом и строился расчет преступника, как вы думаете? – спросил он.

–   Или преступников, – мрачно сказал Грязнов. – Обрати внимание, здесь одно с другим плохо согласуется. Настоящий киллер резать ножом не станет. Велик риск. А вот фокус с машиной проделали нормальный, кося под подростков. Понимаешь, почерки разные у тех, кто был в машине, и у того, кто убивал Бригаднова. Давай попробуем восстановить событие. Значит, они его ждали. Потом отъехали и бросили машину, как ты говоришь, на видном месте. Стало быть, там их ждала другая машина. Им «шестерка» для начала была нужна, чтобы на нее мало кто обратил внимание. Кто-нибудь видел там другую машину, в которую они пересели?

–  Да кто обратит внимание? – махнул рукой Володя. – Убивали-то в другом месте.

–    На то они и рассчитывали, – согласился с ним Грязнов. – Ну ничего, на каждую хитрую задницу найдется кое-чего с винтом. Сейчас мы с тобой сделаем вот что... – Он посмотрел на часы. – Съездим к тому владельцу «шестерки». Мало ли. Он-то помыл свою машину, а что-нибудь внутри вдруг да осталось...