Текст книги "...Имеются человеческие жертвы"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

–  Запись прослушки нашего друга Геннадия. Разговор велся из машины по сотовому телефону, установить собеседника пока не удалось. Ну вот, слушайте!

Клемешев. ...Я так и знал, что он выплывет. Не уверен даже, правда ли его таскали в Москву. Может, и ранения никакого не было.

Неизвестный. Ты же говорил, у тебя там свои люди, все держат на пульсе. Где же они были тогда?

Клемешев. Люди есть люди. Они не боги. Значит, не могли.

Неизвестный. Вот ты бы слушал меня, а не разыгрывал свои красивые композиции. Его надо было с ходу нейтрализовать, своими силами, а не черных подряжать. Бывают моменты, когда незачем пытаться сразу двух зайцев убить, тут бы и одного хватило. А ты с ходу за тремя погнался.

Клемешев. Но ведь почти все удалось.

Неизвестный. Вот именно почти. То-то он и лыбится в ящике, как сучий фраер! Я как увидел эту будку, весь ливер взыграл...

–  Не могу понять, – пожал плечами Турецкий, – кого это Клемешев так покорно выслушивает. Чертовски голос на кого-то похож! А на кого – не пойму!

– И мне показалось, – сказал Грязнов. – Даже не голос, а интонации, знаешь...

Неизвестный. Ты пойми, я же не «наезжаю». Я понимаю, как все трудно, особенно в твоем положении. Но эту телезвезду надо глушить. Я его хватку на собственной жопе знаю. Если б не он, мы бы с ребятами хрен куковали! Он ментяра лютый, не сломаешь. Так что сейчас твой фарт в твоих руках. Времени мало. А если выгорит, тебя уже хрен достанешь! Член Совета Федерации, сенатор, неприкосновенное лицо! Будто сам не понимаешь.

Клемешев. Да я-то понимаю, уж не дурей тебя. Я вот что маракую: он же базарил, что будет еще из ящика петь. Значит, надо что? Там и скрадок забацать и взять на гнезде.

Неизвестный. Ладно, не трепыхайся. Об этом после поговорим, лучше бы с глазу на глаз.

Клемешев. Да никто нас не слышит! Мне пацаны, кто технику ставил, мамой клялись, гарантия как в швейцарском банке.

Неизвестный. Ну, смотри, тебе жить... Еще неизвестно, что там у них за мама, чтоб ей клясться. А идея здравая. Коль на месте не возьмем, проводим по воздуху, проведаем, где его держат. И снимем. Только людей уж надо покрепче ставить. И не черных. Кстати, вот чего – есть свист, Алибек забурел, за племяшей отыграться на Коране клялся.

Клемешев. Нет, ну тут все в масть. Не допетрит.

Неизвестный. Ну, надейся, надейся... Алибек у-умный... А может, и объяснил кто? (Кто-то из собеседников тяжело вздохнул.) Ну ладно. Остальное после.

75

Два дня прошли без особых событий, если не считать того, что на окраине города средь бела дня вспыхнула и сгорела дотла дорогая итальянская бензоколонка, которая, как все знали, входила в торгово-промышленное объединение, одним из соучредителей которого был бывший мэр Степногорска и преуспевающий бизнесмен Геннадий Петрович Клемешев.

Это известие Турецкий получил непосредственно от Коренева, находившегося в тот час в дежурной части Управления внутренних дел по городу и области. Он позвонил ему прямо из оперативного зала.

–  Может быть, обычная случайность? – спросил Турецкий.

–   Да нет, не похоже. Как показали свидетели и кассирша заправки, загорелась серая «БМВ», шланг с бензином оказался на земле, ну и пошло... А те, что приехали на «бээмвухе», отбежали и сели в другую машину, которая, видно, их ждала, ну и дали по газам.

–   А что за люди были?

–  Никто не запомнил в суматохе, не до того было. Однако уцелел номер «БМВ».

–  Каким образом? – не понял Турецкий.

–   Ее пытались откатить, едва она загорелась, но бензоколонка уже пошла полыхать, а «бээмвуху» залили пеной из огнетушителей.

–  Ну и что? – спросил Турецкий. – Это машина Софи Лорен?

–   Да не совсем... Минут за сорок до пожара мы получили сообщение об угоне автомобиля «БМВ», принадлежащего господину Арсланову.

–  Так-так-так... – сказал Турецкий. – У них что, бензиновая конкуренция?

–   Нет, в бизнесе Клемешева бензин – так, между делом... Две-три колонки. А Арсланов, по сути дела, монополист.

–   Ясно, – ответил Турецкий. – Похоже, это повод к войне. Причем возможны варианты. То ли действительно чеченцы Арсланова погуляли, то ли их снова пытаются подставить, чтобы ударить по Арсланову из всех орудий.

–  Только вот непонятно почему? – сказал Коренев. – Казалось, они давно пришли к соглашению и не мешали друг другу. Во всяком случае, я не удивлюсь, если в ближайшие дни имущество Арсланова потерпит существенный урон. Может быть... – начал Коренев, но, спохватившись, что говорит из дежурной части, где его могут слышать, оборвал себя на полуслове.

Но Турецкий понял его.

–  Нет, – подумав с минуту, сказал он. – Если они что-то замышляют, то, скорее всего, что-нибудь посерьезнее.

На том и расстались.

Турецкий походил по комнате, насвистывая какую-то мелодию, отдаленно напоминающую «ОН, татшуие», а потом взял трубку и набрал номер сотового Али Арсланова. Тот сразу ответил, и голос у него был заметно встревоженный.

–  Приветствую вас, Али!

Арсланов сразу узнал его:

–  Здравствуйте, уважаемый! Значит, вы уже знаете?

–   Ну конечно, хотя почему-то мне кажется, потеря «БМВ» – это просто мелочь по сравнению с тем, что вам угрожает.

–   Я тоже так думаю, – сказал Арсланов.

–  Тогда как вы думаете, – спросил Турецкий, – чем вызван мой звонок?

–  Наверное, нужно поговорить.

–  Хорошо. Давайте поступим так же, как в тот раз. Вам когда удобно?

–   Да хоть прямо сейчас, – отозвался Арсланов.

–   Хорошо! Записывайте номер машины, в которую вам надо будет пересесть. Но перед отъездом, мой вам совет, отдайте своим людям нужные распоряжения и предпримите все меры, чтобы тоже не стать погорельцем. Вы ведь понимаете, Али, о чем мне хотелось бы поговорить?

–   Да, конечно, – подтвердил тот.

А уже через час они сидели в той же гостинице «Центральная», только в другом номере, на седьмом этаже.

Когда Арсланов вошел в номер, Турецкий поднялся навстречу и подал ему руку. И первым начал разговор, с ходу взяв быка за рога:

–   Разумеется, с точки зрения служебной этики мне, возможно, и не следовало бы встречаться с вами. К чему темнить, Али, вы знаете, кто я, а я знаю, кто вы. Но нас с вами уже связало одно дело, когда, мне кажется, и вы и я поняли, что можем доверять друг другу. В известных пределах, но доверять.

–  Согласен, – сказал Али.

–  Что нас сегодня объединяет? – продолжил Турецкий. – Общий враг. И я даже считаю излишним называть его имя. Мне нужно кое-что выяснить, кое-что узнать о нем, по крайней мере, то, что известно вам, в вашем мире.

Али удивленно и настороженно поднял брови.

–   Да-да-да! – воскликнул Турецкий. – Все знаю! Стучать, закладывать, петь дрозда на своих – западло, и я, уважая чужие традиции, вряд ли стал бы склонять кого-то к тому, чтобы были поруганы традиции и законы. Весь вопрос в том, свой ли он вам. Ведь у вас с ним, если взглянуть с другой стороны, тоже имеется общий враг – это мы.

–  Знаете, уважаемый, – улыбнулся Арсланов, – будь на вашем месте кто-то другой, я бы просто засмеялся и ушел. Но тут особый случай, вы правы.

–  Знаете что, – сказал Турецкий, – пока нас с вами никто не видит, давайте-ка выпьем по рюмочке коньячку. Никто не узнает и никто не осудит! В прошлый раз, при нашей первой встрече, вы поклялись Аллахом, а я клянусь своей дочерью, что, если бы имел на вас соответствующие материалы, не только не пил бы с вами, но и действовал бы по отношению к вам без снисхождения, забыв обо всем, по всей строгости закона. Надеюсь, вы понимаете это... Алибек.

–  Конечно, понимаю, – кивнул Арсланов.

И когда они пригубили рюмки с отличным армянским коньяком, Али, подняв глаза, сказал:

–   Спрашивайте.

–  Вопрос у меня один, – сказал Турецкий, – знаете ли вы «вора в законе» по кличке Адмирал и если да, то кто он?

–   Ого! – удивился Али и взглянул на Турецкого не то с удивлением, не то с уважением. А потом закурил тонкую темную сигарету и заговорил: – Это ведь не допрос, так? Не показания. Я рассказываю вам байку, а вы слушаете, и все. Так, не так – решать не мне, а вам. Как вы, конечно, знаете, есть «воры» и «воры». Правильные, неправильные. Вот я, например, не «вор». Кто я такой? Я – «папа», «батар», ну, там, великан, богатырь, по-вашему – «авторитет». И это правда. У меня много людей, и все меня слушают. Я серьезный человек, и меня вынуждены почитать, но я не «вор в законе», никто меня не венчал, никто не короновал. На их встречах – «сходняках» – я не был. У них свои дела, а у меня свои. Но, конечно, я многих знаю, обязан знать. Да, есть такой Адмирал. Его венчали, по-моему, в девяностом году, но большинство воров его за равного не признали.

–  Отчего так? – спросил Турецкий.

–  Он из этих, из новых. Для него нет законов, он сам себе закон.

–   Так как же такого могли избрать?

–   Другие времена, – сказал Али. – По старым, правильным порядкам он никогда не стал бы «законным вором» – он никогда не тянул срок, ни дня – ни на зоне, ни в «крытой». Он не знает или почти не знает настоящих правил, но, когда все нарушилось и стало можно покупать титул – а он ведь знал, как много он стоит, как много значит, какую власть и права дает, – он, по сути дела, свою корону просто купил. Но купил за такие деньги, что поразил всех. Никто не знает, сколько он внес в «общак». Назывались цифры, но врать не стану. И все-таки законность его коронации, так сказать, сомнительна, очень сомнительна. Я же сказал, большинство не признало его. И все же он купил право участвовать в «сходняках», иметь там свой голос и свою долю в «общаке»... Было еще одно... Блатные ведь все знают и часто, вы уж простите, уважаемый, даже больше, чем вы.

–  Бывает, – усмехнулся Турецкий.

–    Так вот, он пришел и был принят еще и потому, что он беспредельщик, чистый отморозок. За ним не одна сотня отморозков – и тут, и там, в Москве. Ему нужна была власть над ними, полная власть. «Вор в законе» почти как бог. Его нельзя не только убить, но оскорбить нельзя.

–  Но ведь убивают же, – сказал Турецкий. – То и дело убивают.

–   Другие времена, – развел руками Арсланов.

–  И вы знаете, кто он, этот Адмирал?

–  Конечно, знаю, – улыбнулся Арсланов.

–  И кто же?

–  Тот, о ком мы говорим, наш общий враг.

Оба помолчали.

–   Как видите, – сказал, наконец, Арсланов, – той власти, что у него есть, ему мало. Ему другую давай, в придачу к той, что есть. Здесь у нас, в регионе, о том, кто он такой, кроме его людей, знают немногие – может, пять, может, шесть человек. У них там дисциплина железная. Если что – убивают сразу, без рассуждений, без разборок. Ни правилок, ни базара. Пуля в лоб и пика в бок. Из тех людей, кто знает, кто такой Адмирал, за последний год тут остался я один. Троих убили, двое исчезли. Я опасен ему, и сейчас он решил убирать и меня. Потому и племянников моих они взяли в это дело, потому и Иссу, ослиную голову, решили использовать, чтобы вас застрелить. Мне и деньги предлагали, чтобы я куда-нибудь убрался. Предлагали купить весь мой бизнес, раза в три дороже, чем он стоит. Так что я все это вам сообщаю, чтобы вы понимали, какая тут идет война.

–  Почему же вы не уедете? – удивился Турецкий.

–   А куда? – в свою очередь удивился Али. – Я тут свой, у меня свой, как говорится, сектор. Я отдал всему этому почти двадцать лет. И куда мне теперь соваться? Везде все давно поделено! Чтобы меня там ухлопали через месяц? И потом, – глаза его сверкнули, – в конце концов, я просто не хочу! А мое желание мне дороже денег. Я работал, я думал, я все это поднимал, нарушал законы, меня сажали, я выходил – еще раньше, в те времена – и начинал опять... У меня ведь в моем деле сородичей, чеченцев, процентов десять. У меня русские, татары, хохлы, грузины, евреи, конечно, – у меня все. Почти никто не знает, откуда все пошло. Работают, получают, все довольны. Что еще надо? Мы уже восемь лет чистые торговцы, и нас не за что брать. А у него уголовник на уголовнике, подонок на подонке. Он возник тут неизвестно откуда лет двенадцать-тринадцать назад, уже с деньгами и с людьми. Очень скоро подмял и купил всех, кого мог. Проституция, рэкет, подпольные кооперативы, потом совместные предприятия... Он и тогда еще хотел нас выдавить, потом, когда в Чечне началось, хотел поднять против нас народ. В чем только нас, чеченцев, не обвиняли... Но мы-то знали, кто ветер гонит, шурум-бурум поднимает.

–  Ну а что же вы? – удивился Турецкий. – Просто сидели и молчали?

–    Он бы мог попытаться меня хлопнуть, – усмехнулся Арсланов, – но, видно, побоялся. Отморозки ведь все трусы. Видно, понял, что мои где угодно найдут, всюду достанут. Не рискнул. А теперь, наверное перед выборами, снова хочет попробовать нас опередить, чтобы мы ему морды не подпортили. Так что видите, все просто: с одной стороны, виноватыми во всем объявить власти, губернатора, прокурора, вас...

–   Легавых, – усмехнулся Турецкий.

–     Ну да, – махнул рукой Арсланов. – А еще нас, чеченцев. Сыграть на этом, пустить в дело национальный вопрос, задурить народу мозги, объявить себя защитником и спасителем, ну и въехать, куда он хочет, на белом коне...

–    Так вот, значит, кто у нас все-таки Адмирал, – сказал Турецкий. – И куда же он, спрашивается, плывет?

–   Как – куда, дорогой? – удивленно взмахнул руками Али Арсланов. – Как – куда? К вам, в Москву, поближе к Кремлю.

76

Новое приглашение во дворец губернатора Платова пришло крайне не вовремя – не до того было Турецкому, да уже и не до Платова вообще. Он был теперь то, что на языке лошадников, ипподромных завсегдатаев именуется фуфляком или дохлой кобылой. Да и вообще к господину губернатору был особый счет, и разговор с ним предстоял особый и уже не по его инициативе.

Однако пока что надлежало следовать этикету и протоколу, и Турецкий тщательно оделся, идеально выбрил щеки, надушился и, прихватив с собой в качестве поддержки Мишу Данилова, отправился с этим пустым и никчемным визитом.

Губернатор принял их в том же кабинете и на этот раз казался еще более растерянным, встревоженным и даже близким к прострации.

–  Я пригласил вас, Александр Борисович, – начал он и осекся, с недовольством глядя на Даниова. – Простите, но вообще-то я... рассчитывал, так сказать, на конфиденциальную встречу.

–   Все правильно, – кивнул Турецкий. – Присутствующий здесь Михаил Антонович – мой помощник, младший друг и первый конфидент. У меня вообще нет секретов от моих сотрудников – членов моей группы. На том, как говорится, стою. Иначе просто невозможно было бы работать. Вы со мной согласны?

Губы Платова нервно дернулись, но он сдержался:

–   Ну хорошо... Пусть останется. Так я вот в связи с чем... Ваше последнее выступление по телевизору... Это что, все правда? Или, так сказать, тактический ход?

–   Мне кажется, Николай Иванович, вы несколько недооцениваете остроты момента. Какие уж тут игры, какая тактика?

–  Значит, действительно можно будет его...

–   Признаться, не совсем понимаю, кого вы имеете в виду... – широко раскрыв глаза и сделав удивленное лицо, сказал Турецкий. – Вы знаете, за время работы здесь мы нарыли столько любопытного и неожиданного, что я, честно говоря, просто искренне изумляюсь безграничной выдержке и терпению нашего народа.

–   Но... господин Турецкий... Насколько я помню, прошлый раз мы с вами о чем-то договорились и вы обещали...

–   Мы с вами договорились? – опешил Турецкий. – Я обещал? Простите, но это даже как-то странно звучит. Насколько я помню, мы говорили с вами – я, так сказать, законник по званию, а вы – законодатель – о верховенстве закона над всеми суетными интересами частного лица. Так что подобная постановка вопроса по крайней мере неуместна. Я должен был сделать обычную свою работу – найти и изобличить преступников, и мы с моими коллегами уже действительно у цели. Я, помнится, говорил вам тогда, что для меня и моих сотрудников нет ни лиц, ни должностей, ни партийных пристрастий. Вот и все. К тому же горький опыт меня кое-чему научил, а потому я имею обыкновение отправляться на важные встречи и серьезные переговоры с диктофоном в кармане, который служит мне чем-то вроде записной книжки. Вот и сейчас наш разговор слово в слово ложится на ленту. Но это все так... мелочи, антураж. И даже больше скажу: мне кажется, лично для вас сейчас уже совсем неважно, что будет с тем человеком или той группой лиц, которыми мы приехали сюда заниматься. Я не политик, я всего лишь юрист, но мне кажется, вас должны были бы сейчас волновать совсем другие вопросы, едва ли не философского порядка. Ну, например, зачем и к чему она, эта самая власть, или она всего лишь кантовская «вещь в себе»? Неужто вся ее сладость, желанность, эта мучительная потребность в ней лишь для того, чтобы как можно большим числом чужих рук и умов исполнять собственные прихоти?

–   Послушайте, господин Турецкий, – перебил Платов, – я, кажется, пригласил вас не для того, чтобы вы тут мне морали читали и философский ликбез разводили.

–   Ну что вы! Ни боже мой! – усмехнулся Турецкий. – Я разве говорю о вас? Я говорю о собственных недоумениях. Меня действительно удивляют, я бы даже больше сказал – для меня загадочны люди, которые, когда судьба дает им в руки, быть может, высший дар – возможность оказать помощь и сделать счастливыми множество других людей, – как будто глохнут и слепнут. Они вдруг будто теряют разум, употребляя массу энергии только на то, чтоб ублажать самих себя, погрязать в непристойной и аморальной роскоши, вместо того чтобы испытывать глубочайшее удовлетворение тем, что кто-то благодаря тебе спасен, защищен, одет и обут и просто накормлен и мысленно посылает тебе свою благодарность.

–  Ну, довольно! – проговорил Платов. – Я вижу, мы не поняли друг друга. Наша встреча закончена.

–   Да, согласен, – сказал Турецкий. – Действительно, говорить больше не о чем.

77

Омоновцы схватили и скрутили Дениса Грязнова, когда он вместе с несколькими соратниками, самыми опытными и давними членами организации «Долг», а также с четырьмя неведомо откуда взявшимися и присоединившимися к ним личностями совершенно бандитского вида, отправился на то «серьезное дело», о котором уже не раз глухо упоминалось в разговорах во время очередных приездов в загородный лагерь, где они проводили свои тренировки и, как в конце концов понял Денис, готовились к каким-то «показательным выступлениям».

И вот теперь, оказавшись в забитой народом грязной и вонючей камере второго степногорского изолятора временного содержания, он старался как можно подробнее вспомнить все, что привело его сюда.

Неделю назад, в субботу, когда их снова привезли в лагерь и собрали на лужайке под соснами – около пятидесяти наиболее крепких и подготовленных членов организации, Павел Нелюбин прошелся вдоль строя и приказал десятерым соратникам сделать шаг вперед. В число выбранной им десятки попал и Денис.

Распустив остальных и приказав вести тренировки без него в обычном режиме, Нелюбин привел их в одно из деревянных строений, приказал всем сесть кружком на полу спортзала и завел разговор:

–  Значит, так, братья! Пришла, други мои, пора показать, чему вы научились и на что способны. Дело серьезное, рискованное, но тут у нас не балетный класс... Через три недели и четыре дня – выборы. Есть люди, которые поддерживают нас и которых обязаны поддержать мы. Недаром наша дружина называется «Долг». А долг есть долг, и долг платежом красен. У наших друзей имеются враги. А значит, чьи это враги?

–  Наши, – понимающе откликнулось несколько голосов, но как-то не очень бодро и весело.

–  Вывод ясен, – кивнул Нелюбин. – Если помогают нам, должны помочь и мы.

Он достал листы бумаги, на которых было отксерокопировано несколько фрагментов карты города. Вглядевшись, Денис понял – не иначе ксероксы сняты со специальных карт, какие можно найти, наверное, только в оперативно-дежурных частях милиции или в госбезопасности. Чувствовалась опытная рука военного картографа, да и крупный масштаб говорил сам за себя.

Была поставлена задача: одновременно тремя группами по три человека ворваться в два магазина и на одну бензоколонку.

–   Акция мщения и устрашения, – пояснил Павел. – Вы знаете, черные дьяволы – чечены рискнули затеять в нашем русском городе джихад-газават, священную войну с «неверными». Но это, блядь, наша земля, наша, соколы! Он сожгли бензоколонку у наших друзей. Мы все узнали, кто за этим стоял, кто заказал. И завтра он тоже недосчитается кое-чего в своем хозяйстве. Они поймут, – возвысил он голос, – что такое тактика выжженной земли, не на словах, на деле поймут! Поймут и почешутся, что пришло время запрягать им свои арбы и катиться отсюда, чем быстрее, тем лучше. Мы начнем с чечен, но призадумаются все черные и урюки, все армяшки и все кацо. А там и абрамы подберут свои бебехи. А наша акция – искра. Вопросы есть?

Денис уже знал, что вопросов здесь задавать не принято и, может быть, это была только чистая форма, усвоенная бывшим капитаном спецназа Нелюбиным на прежних политзанятиях. И все же он поднял руку:

–  Ну, чего, Грязнов, давай, – повернулся к нему Нелюбин.

Денис пружинисто поднялся и по военному встал навытяжку:

–  Говорить как думаю или лучше молчать в тряпочку?

–  Нет уж, лучше говори.

–   Я был в Чечне, правда, не капитаном, как ты, Павел, в Афгане, а старшим сержантом ВДВ. И у меня к ним свой счет. Но я помню Грозный в августе девяносто шестого. Поэтому считаю: устраивать то, что нам приказано выполнить, – рано. Мало сил, не та подготовка.

–   А ты не думаешь, – сузил глаза Нелюбин, – что имеются люди, которые петрят во всем этом маленько получше тебя?

–  Даже уверен, – сказал Денис. – Я же не говорю, что не нужны акции, но надо же иметь запас прочности.

Все смотрели на него и ждали, что он еще скажет.

–  Все? – спросил Нелюбин.

–   Такие дела, – жестко сказал Денис, – нужно делать с головой, а не с бухты-барахты.

–   Ты что имеешь в виду? – со скрытой угрозой проговорил Нелюбин. – Давай уж выкладывай.

–  Возьмем меня, – смело глядя в глаза Павлу, продолжил Грязнов-младший. – Вы меня знаете меньше двух месяцев, так? Однако рискуете брать на такое дело. По-моему, несерьезно. Какой-то дилетантизм. Все!

–   Ах, вон оно что! – сказал Павел. – Ты же приехал спокойно учиться, чтобы стать богатеньким адвокатом! Скажи проще: неохота мараться, неохота связываться. Чем плохо, правда, качать мускулы да баксы брать. Нет уж, дорогой! Ты, видно, маленько обсчитался. И берем мы тебя не сдуру, а чтобы в деле посмотреть, пощупать и проверить, что там за жилы у тебя. Считай, завтра у тебя зачет на норматив, экзамен на классность. Такие экзамены тут каждый сдал, теперь твой черед. И жалко будет мне твою бедную маму, коли завалишься по очкам. Ты попал как раз к очень серьезным людям, а потому завтра пойдешь первым и, если жить хочешь, докажешь, что все сказанное намотал на ус.

–  Значит, если, допустим, я... – начал Денис.

–  Молчать! – рявкнул Павел. – Тут – армия! У нас не было и не будет «хочу – не хочу, могу – не могу». Ты включен в группу, и мне доложат, как ты вел себя в деле и как проявил. А теперь я назначу старших и проведу оперативно-тактическое занятие по всем объектам. Это – объект один, это – два, это – три. Наше дело – только запалить, плеснуть бензина и кинуть огоньку. Потом уходите, и общая встреча на объекте четыре. Ну а вот с ним – особый разговор. Все должно получиться! Всюду нас будут прикрывать другие люди, обеспечат подход и отход. Но что бы ни было – запалим черных, не запалим, – на точку четыре приходят все, потому что это главная цель!

–   А что за четвертый объект? – спросил один из соратников.

–  Гадюшник сучий, – сказал Павел. – Один вонючий демократический подвальчик, с которым у нас свои счеты. Вот теперь всё!

–   А... ясно к кому... – сообразил один из соратников. Да и все это поняли, кажется, без объяснений.

78

«Все-таки все у них делается на удивление коряво, непродуманно и нелепо, – думал Денис, когда в тот же вечер их привезли в город и они, как обычно, коротко распрощавшись, растеклись в разные стороны, потеряли друг друга из виду и смешались с толпой на вокзальной площади. – Вот, может быть, поэтому только, по нашей российской беспечности и расхлябанности, у нас пока еще нет ни фашизма, ни военной диктатуры.

И все же какая-то сила – то ли интуиция, то ли ангел-хранитель – уберегла его и не пустила в этот вечер прогуляться по городу, чтобы, в конце концов, наведаться в тот переговорный пункт.

Минут через семь, когда он стоял на автобусной остановке, чтобы отправиться в общежитие, он почувствовал за собой слежку. Это был Кучерков, которого в этот день в лагере Денис не видел, а стало быть, и топтаться на вокзальной площади ему тоже не было особой нужды. Значит, послали встретить и проводить. Ну что же, работай, служи, топтун-одиночка! И Денис спокойно поехал в общагу, пришел в свою комнату и завалился спать, понимая, что завтра ему предстоит выдержать, быть может, самый трудный день из всех, что он уже провел здесь, «кося» под студента.

«Ну ладно, – решил он. – Поскольку ни убежать, ни заболеть нельзя, надо ехать, а там уж действовать по ситуации».

Все группы между собой были связаны радиосвязью, и по мере приближения к намеченным рубежам они время от времени перебрасывались короткими сообщениями. Их было трое в машине, и, согласно плану, прежде чем приступать к операции, они должны были пару раз объехать стоящий отдельным островком небольшой белый городок на площади, недалеко от железнодорожного вокзала, где располагались в одном комплексе магазин автозапчастей, немецкая мойка и заправочная станция Али Арсланова.

Но когда их серая «Нива» только выехала на площадь, сидевший за рулем один из «соратников», худой здоровенный малый, стремительный и ловкий, резко затормозил и остановил машину у тротуара:

–   Глядите!

Денис и его напарник, сидевшие сзади, и сами уже все увидели.

–  Ну вот, – сказал Денис, – я же говорил!

На подъездах к белым теремкам Арсланова бросались в глаза три яркие милицейские машины и люди с автоматами, а также несколько иномарок, в которых виднелись кавказские лица. А у бензоколонки даже стояла наготове пожарная машина.

–  Вот так! – сказал тот, что был за рулем. – Кина не будет.

–  И не потому, что кинщик заболел, – злобно сказал Денис и сплюнул за окно. – Стукнул кто-то, ясно! А нас послали, как телков...

–  Неизвестно еще, на что другие напорются, – заметил третий.

– Могу ответить, – сказал Денис. – Всюду то же самое. Ладно, поехали! Чего тут торчать?

Сидевший за рулем тронул машину и, покинув площадь, включил рацию на прием. И вскоре в подтверждение сказанного Денисом в эфире прошла условная фраза, означавшая, что операция «Три костра» отменяется, но остается в силе приказ атаковать тот «сучий подвал», штаб-квартиру движения «Гражданское действие».

Еще перед выездом на операцию они заехали в один глухой двор, где жались друг к другу с десяток старых ржавых гаражей и несколько новых «ракушек», и там в одном из боксов переоблачились в омоновскую форму, натянули пятнистые и, видно, не раз уже побывавшие в деле, серо-зеленые комбинезоны прямо поверх цивильных маек и спортивных штанов, напялили и шлемы. Черные маски с разрезами для глаз до времени задрали повыше, чтоб закрыть лица перед самым нападением. Получили и два укороченных «калашника». Предполагалось, что внезапное, стремительное появление людей в форме и в масках внесет сумятицу, растерянность и страх и в стане чеченцев, и в конечной точке маршрута.

Приехали минут через двадцать и сразу увидели знакомый «уазик»-фургончик цвета хаки, в котором должна была подтянуться к месту действия и вторая группа. Третьей почему-то не было.

Подождали минут десять и, запросив по рации, как быть, получили приказ подождать еще минут пять и приступать.

Тут надо было навести такого шороху, чтоб эти народные доброхоты запомнили надолго.

Лавиной вниз, в подвал, пробежка коридором, с ходу высадить дверь, а дальше, как в новейшем триллере: всех, кто окажется в помещениях и на пути – на пол, без церемоний, бить и в глаз, и в рыло, и в пах, и по ребрам, и в печень, и в почки, как учили. Компьютеры – на пол, уродовать не глядя, крушить на металлолом.

Главное – документы, планы и списки. Потребовать, чтобы открыли сейфы. Откажутся, заартачатся – стволы в зубы, а не откроют – вытащить на себе. Сейфы маленькие, всего-то по шестьдесят – семьдесят килограммов. «Найти» загодя прихваченные листовки с призывами ко всеобщей акции неповиновения, к низвержению администрации, захвату здания областной думы, разбросать их везде, перед отходом пара очередей из «калашей» поверх голов... Все.

На всю эту карусель ровно десять минут. По машинам – и с концами. А уж там пусть ищут, пусть доказывают, пускай валят друг на друга, кто побывал да чей отряд. При нынешней каше поди разберись! В одном только городе ОМОН, спецназ, подразделение антитеррора, ударные группы и группы захвата РУОПа, СОБРа, налоговая полиция – пусть расчухивают потом!

Ну что ж, вперед! Маски на морды, и ринулись вниз, топоча сапогами по ступеням. Дверь оказалась открытой. Наталкиваясь друг на друга, набились в узкий проход, толкнули дверь в одну комнату, другую... Всюду не заперто и всюду – никого. Рассыпались по помещениям... И там пусто, и там...

Недоуменно переглядываясь, высыпали из комнат обратно в коридор, в дырках масок – удивленные глаза. Что за фигня? Небось в самой дальней комнате, где у них тут что-то вроде актового зала.

Вслед за старшим, назначенным командовать обеими группами, ринулись туда, как вдруг в спину – зычный свирепый бас:

– Всем лежать! Бросай оружие!

79

Этот вечер Клемешев проводил на берегу реки. Они приехали на трех джипах, расставили машины в каре, обеспечили охрану на ближних и дальних подступах и приступили к отдыху.

Собственно, отдыха, конечно, никакого быть не могло. Три человека постоянно сидели на связи на трех разных каналах и ждали сообщений. А сам Клемешев лежал на белом байковом одеяле, ярко выделявшемся на фоне сочной травы, и смотрел на воду. Солнце садилось, а после скрылось за лесом у них за спинами. Неподалеку двое помощников колдовали над котлом с ухой.

По первому «мобильнику» с минуты на минуту должны были сообщить, что горят синим огнем бензоколонка и два магазина Алибека. По другому должен был позвонить редактор одной из газет насчет интервью, а по третьему один очень нужный человек обещал тремя условными фразами дать знать, когда намечается на телевидении очередной сольный номер этого Турецкого. Его последний выход на арену, лебединая песня.

И вот, наконец, первый «мобильник» издал тоненькую трель, и на его корпусе часто замигала зеленая лампочка.