Текст книги "...Имеются человеческие жертвы"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

–   Держи! – Он протянул крохотный полиэтиленовый шарик, классическую дозу.

–  Как качество? – тяжело задышав и буквально выхватив гостинец из рук Дениса, часто глотая слюну, спросил Роман. – Сам пробовал?

–   У моих, – уклончиво ответил Денис, – всегда стандарт. Может, кому-нибудь не экстра, а мне хватало.

Денис сидел в кресле в другом углу комнаты и листал какой-то журнал, время от времени поглядывая на Тучкина, а тот возлежал молча и неподвижно, только ноздри его нервно подрагивали, и постепенно все сильнее и сильнее сжимались кулаки. И вдруг он легко вскочил, как будто его подняли резким ударом бича. В его глазах горел пугающий зеленоватый огонь.

–  Ну вот, – вскрикнул он, – наконец-то! Вот они, звезды, и огонь гнева, и восторг победы! Мы несравненны! Мы непобедимы! Мы откроем врата всадникам смерти! Мы повергнем и растопчем всех этих недочеловеков, всех желтых и черных, картавых и курчавых! Ты, сибиряк, отныне мы братья! Вдвоем мы непобедимы! Ступай, ступай за мной в мое царство, в мой град белых воинов, чистых русичей! Мечом огненным мы пронзим врагов, и наши имена будут начертаны на небесах! Ты слышишь, сибиряк? Денис! Вставай! Облачайся в доспехи! Наш долг – изгнать и извести всю нечисть. Они как клещи, слышишь? Как вампиры, как москиты все эти черные – грязные, вонючие, немытые и пархатые!

Денис молчал: ему еще ни разу так близко не доводилось видеть человеческое существо во власти острого наркотического помешательства, в этом супер кайфе, в этом неистовом подъеме таящихся в глубинах мозга темных страстей и темных иллюзий. И что греха таить – жутковато было рядом с ним, когда в его помраченном, взвинченном мозгу мешались призраки и реальность, ожесточение и блаженство, все то, ради чего эти несчастные готовы были на все, на смерть и убийство.

–   Ты о чем, не пойму? – сделал большие глаза Грязнов-младший, стараясь сохранить невозмутимый вид, хотя все внутри замерло в ожидании.

–    Тебе что, объяснить? Ведь мы уже здесь на пороге власти. Мы скинем врагов, и их трупы поплывут по реке, а мы будем с берега смеяться и плевать, глядя на эту падаль. Мы свергнем тлетворную грязную власть этих наймитов Сиона, этого Платова и водрузим свое белое чистое знамя над его дворцом! Ты думаешь, что там, на площади, все было случайно? Это мы, наш таран! Люди «Долга» самоотверженно пошли на приступ твердыни! Это мы смяли порядки врагов в доспехах! Этих «омонов»! Мы бросили искру, и на всей площади запылало пламя! Крики! Битва! Так вот, это мы, мы пробили брешь, мы проломили проход! Стена треснула, и через шесть недель ты увидишь, что здесь будет...

Скоро язык его начал заплетаться, мысли хаотично запрыгали, перескакивая с одного на другое, он начал по многу раз повторять одно и то же слово, как будто не в силах дойти до смысла, и, наконец, впал в ступор, уставившись куда-то внутрь себя полуприкрытыми глазами.

Что было делать теперь? Как оставить его одного?

Но колебания Дениса продолжались недолго. В дверь позвонили, и, когда он открыл, в прихожую шагнули один за другим двое стройных молодцов, которых он неизменно встречал там, за городом, за зеленым забором. Третьим был их тренер, физрук, неторопливый, немногословный Нелюбин.

Они холодно и строго приветствовали его.

–   А где Роман? – спросил один из них.

–   Да не знаю, что с ним, – встревоженно сказал Денис. – Вот хорошо, что вы пришли! А то я прямо не знал, что и делать. Он меня вызвал, сидели, разговаривали, а после говорит: «Голова кружится», прилег и сразу отключился. И уйти не уйдешь... Хоть «скорую» вызывай.

–   Ладно, товарищ, – кивнул Нелюбин. – Вот ребята как раз с медицинского, пятикурсники. Разберутся.

–  Значит, могу идти? – спросил Денис.

–   Ты нам не нужен.

Денис вышел во двор и, помахивая сумкой, легкой походкой направился к арке, вышел на улицу, но пошел почему-то не к остановке, а к подъезду дома, стоявшего прямо напротив пятиэтажки, где на четвертом этаже обосновался Роман Тучкин.

Денис поднялся на четвертый этаж и присел на подоконник окна, выходившего во двор. Изогнулся, просунув руку между рамами, вытащил из расщелины в стене серебристую коробочку размером меньше портсигара с тянущимся тонким проводком антенны. Щелкнул кнопкой, извлек микрокассету, поставил другую и подключил легкие наушники, точь-в-точь такие же, как у тинэйджеров, всюду шляющихся со своими плейерами. Слышно было достаточно хорошо, чтобы разбирать каждое слово.

–  ... и что с ним? – донеслось откуда-то издали, но Денис узнал голос Нелюбина.

–  Опять поплыл, – ответил, видимо, один из тех двоих.

–  Вот ведь мразь! – с брезгливым презрением проговорил Нелюбин. – В такой момент тащиться вздумал.

–  Он тут уже над собой не волен, Павел Петрович, – отозвался другой. – Видно, заначка была.

–   А может, этот рыжий Денис добыл? – подозрительно спросил Нелюбин. – Уж больно ушлый паренек.

–  Скорее всего, канал тот же. Наверное, его чеченцы.

–   Ну уж нет, – усмехнулся Нелюбин, – кто угодно, только не они. Те далеко уехали... Ну, как он, не загнется?

–  Здоровый, бычара, через сутки очухается.

–   Недаром я вас вызвал, как сердце чуяло. Ну, да ладно, ребята... Мне тут надо перемолвиться кое с кем парой слов.

Пошла пауза, которая продлилась почти минуту, пока, наконец, снова не раздался в наушниках уже совсем другой, почтительный и послушный голос тренера-ассистента-сэнсея-вице-фюрера Нелюбина:

–   Добрый день! Это я, Павел. Передайте, ну, вы знаете кому, что у нас все готово. Только ждем приказа. Да, конечно. Все проверили, две репетиции провели. Так что дело за вами... Нет, проблем у нас нет. Только Тучкин опять поплыл... Да, я тоже так считаю. Это не проблема. А может, даже и к лучшему... Ну конечно, конечно, держим готовность номер один.

Разговор закончился. Денис вернул «портсигар» на то же место.

И вскоре вошел в переговорный пункт и позвонил в Москву своему толстяку подчиненному.

–  Здорово, Макс! У меня форс-мажор. Очень по Дяде соскучился. Ну и по приятелю его, Борисычу... Я понимаю, что сложно. Понял, понял... Значит, можно рвануть прямо к нему? Ты тогда хотя бы предупреди, чтоб не как снег на голову... Давай адрес.

А еще минут через сорок Денис стоял у двери квартиры на первом этаже небольшого двухэтажного дома на тихой улице недалеко от набережной на левом берегу. Он нажал на кнопку звонка, и за дверью довольно долго не было слышно ни звука. Потом, наконец, зазвенела цепочка, дверь приоткрылась, и появился хозяин – совершенно лысый маленький человечек лет шестидесяти в огромных роговых очках, за которыми поблескивали очень живые, озорные глаза.

–    Так... – сказал он, внимательно осмотрев Дениса сверху донизу. – Длинный, рыжий, морда прохиндейская, глаза наглые... Кажется, вы именно тот, кого мне настоятельно рекомендовал некто дабл-ю, дабл-ю, дабл-ю, точка, Макс, точка, ру.

–   Хотел бы я знать, – улыбнулся Денис, – кто это такой и кто изволил сочинить такой словесный портрет?

–   А то вы не знаете? – сбросив цепочку и пропуская Дениса внутрь, саркастически хмыкнул хозяин и протянул маленькую пухлую ручку:

–   Шульман, Борис Моисеевич, прошу любить и жаловать...

–   Заранее люблю и заранее жалую, – сказал Денис. – Только ведите меня скорее в ваше святилище. Если б вы только знали, какую помощь вы нам оказываете!

–   Дорогой Денис Андреевич! – сказал он проникновенно. – Вы знаете, почему мой якобы бого избранный и столь любимый человечеством народ умудрился выжить за последние четыре тысячи лет? Потому что мы умели хранить чужие тайны – тайны вкладов, тайны переписки... Если бы вы знали, сколько тайн скрывается под этой старой лысиной, вы бы очень удивились. Поэтому давайте смело выходите вот по этому адресу, – и он набрал в окне обращения интернетовский адрес.

А еще минут через пятнадцать Турецкий получил чрезвычайно важные сведения, благодаря которым он надеялся замкнуть цепь, на которой он хотел привести на суд организатора убийства Владимира Русакова. По крайней мере, цепь эта стала короче и крепче.

70

В дни отсутствия в Степногорске Данилова Женя Рыжков тоже не сидел без дела. Он собрал и систематизировал показания потерпевших и очевидцев событий на площади Свободы. Всего было допрошено больше ста человек – и студентов, и работяг, и милиционеров, и бойцов ОМОНа.

Рыжков подшил эти протоколы, а также постановления и другие следственные документы в три объемистых тома следственного дела. Теперь нужно было все это обработать, сгруппировать и составить для Турецкого так называемую обзорную справку. Все допрошенные сходились в одном: никто из участников событий, что с той, что с другой стороны, не ожидал кровавого финала. Побоище вспыхнуло как бы само собой, будто по чьей-то команде, когда одновременно в разных местах какие-то люди из числа демонстрантов перешли в яростную атаку на стражей порядка.

Кажется, впервые за все эти дни в Степногорске, уже располагая огромным объемом информации, Турецкий начал осознавать, с какой мощной, отлаженной организацией они столкнулись. Именно это соображение, не таясь и не пытаясь скрыть все растущей тревоги, Турецкий и высказал на небольшом оперативном совещании, которое они решили провести вместе с Грязновым на его конспиративной квартире. На этой деловой встрече, которую Турецкий задумал как важный «мозговой штурм» и которая происходила в обстановке абсолютной секретности, присутствовало всего несколько лиц, заслуживших безоговорочное доверие.

На совещание приехали прокурор области Золотов, начальник областного УФСБ Чекин, начальник облугро полковник Коренев с одним из своих заместителей, которого тоже знал и помнил Грязнов, двое ближайших сотрудников Грязнова и он сам. Всего с Рыжковым и Турецким набралось девять человек.

–   Совершенно очевидно, – сказал Грязнов, выслушав Турецкого, – что мы вышли, сами того не ожидая, на какого-то о-очень крупного зверя. А потому главная тема и основная задача нашей оперативки – попытаться понять, с чем, собственно, мы имеем дело или с кем и каковы их цели и задачи.

–  Задача у них всегда одна, – сказал прокурор Золотов, – на всех уровнях: власть. А вот кто теперь вознамерился эту власть захватить, хотя бы здесь, на городском или областном уровне, причем не грубой силой, а используя законные демократические механизмы, чтобы получить ее, эту власть, не как-нибудь, а по воле избирателей, прямо из рук народа, – вот это для нас вопрос.

–   И в то же время не вопрос, – сказал полковник Коренев, – потому что все знаем на него ответ. Он чуть ли не в каждой газете. Откройте любую, и, уверяю вас, вы прочтете о сращивании законных институтов, представительных органов, финансово-промышленного капитала с уголовным миром. Так, по-моему, пишут? И это не газетные утки. Блатные вовсе не дураки, они же видят, где сегодня можно, не дергаясь, грести деньги лопатой – в политике и финансах... Сначала они взяли под ноготь кооперативы, потом поставили на колени среднего бизнесмена, потом принудили и крупный капитал взять их в долю. Ну а теперь им надоело быть кому-то «крышей», они хотят, чтобы законные структуры стали «крышей» для них. Поэтому теперь к работе с уголовной швалью стали подключать и нас.

–   А значит, логично предположить, – рассуждал Грязнов, – что и здесь у вас, как и у нас в Москве, криминальное сообщество намерено ввести в структуры управления свои лучшие кадры.

–  Ну да, – усмехнулся Турецкий, – и делегировать им свои полномочия...

–  В ходе наших оперативно-следственных мероприятий, путем анализа и отсева мы сошлись с Турецким на том, что наиболее подходящей и подозрительной фигурой во всем этом здешнем раскладе представляется господин Клемешев.

–  Причем подозрения наши, – сказал Турецкий, – настолько серьезны, что я дал задание члену своей бригады заняться выяснением подлинной биографии Клемешева. Уж простите, приберег в качестве сюрприза.

И Турецкий, приблизив к глазам лист бумаги, зачитал сообщение Данилова о результатах его работы. Все молчали.

Первым пришел в себя прокурор Золотов:

–    То есть что же это получается, дорогие мои? Почти пять лет огромным городом заправлял неизвестно кто, выдавший себя за другого человека, и объяснить это можно только его чрезвычайно тесными связями именно с теми, кто обязан был по долгу службы воспрепятствовать ему прорваться на такой высокий пост.

–  Вот она и разгадка, – сказал Коренев, – отчего у нас вдруг потише стало! Вроде как угомонились наши «братки», нашли общий язык. – Он встретился глазами с Грязновым, а потом с Турецким. – Уже лет шесть, прослушивая телефонные разговоры разных бандитских «бригад», мы время от времени фиксируем не то пароль, не то кличку – Адмирал. На него ссылаются, от его имени действуют, его именем угрожают. Наш внедренный источник имел задание установить, кто такой этот Адмирал, есть ли он на самом деле или выдумка, чтоб тупым ментам головы морочить. Параллельно то же поручение было поручено еще одному агенту...

–  Ну-ну-ну, – быстро повернулся к нему Грязнов с какой-то особенной, нескрываемой заинтересованностью.

–   Да вы же знаете, Вячеслав Степанович – сказал Коренев. – Мы же давали это вам в закрытых сводках. Первый агент сумел сообщить, что, кажется, нащупал след и что этот Адмирал, по всей видимости, лицо реально существующее.

–   Ну и что? – быстро спросил Грязнов. – Что дальше?

–   Мы нашли своего информатора у одного из отделений милиции. – Коренев нахмурился. – Ему жидким свинцом залили горло.

–  Серьезные ребята, – сказал Турецкий, чувствуя, что Грязнова так и подмывает сообщить что-то очень интересненькое. Но тот почему-то не спешил, ждал...

–   А второй? – спросил он.

–   Второму повезло больше. Он жив и остается действующим источником. Тьфу-тьфу-тьфу! – Коренев постучал по ножке стула. – Он подтвердил, что последние года два почти все крупные, серьезные преступления координируются из одного центра. И будто бы всей преступной деятельностью нашего города, области, а может быть, и соседних областей практически единолично распоряжается человек по кличке Адмирал.

–  Ну! – повернулся к Грязнову Турецкий. – Ну, говори же, наконец! Изъерзался, Вячеслав Иванович!

Грязнов обвел всех присутствующих прищуренными глазами.

–   По имеющейся у нас информации в августе девяностого года, тогда еще в Ленинграде, в гостинице «Советская» состоялся «сходняк» двадцати семи самых крупных авторитетных «воров в законе» бывшего Советского Союза. Заседали три дня, и дорого бы я дал, чтобы получить стенограммы их заседаний. Но стенограмм они, к сожалению, не ведут. Решались проблемы кардинальные, в известном смысле исторические. Ну и как положено на съезде, в последний день на повестку дня были вынесены организационно-кадровые вопросы. Как нам удалось выяснить, решено было завалить двоих, нарушивших святые воровские законы. А также были коронованы «ворами в законе» четверо кандидатов, имевших мощные рекомендации. В частности – прошу внимания! – одним из возведенных в достоинство был некто с юга России по кличке Адмирал.

71

Информация, поступившая через Интернет на ноутбук полковника Грязнова от господина Шульмана, с использованием сложнейшей системы шифрования и защиты данных, разработанной Максом, как и предполагал Денис, имела для Турецкого огромное значение. Очень многое объяснилось, связалось и наложилось, чтобы можно было, наконец, покончить с позиционной войной.

За столом сидели, помимо Турецкого и Грязнова, только Коренев и прокурор Золотов. Александр Борисович изложил их общий с Грязновым план, который после отдельных доработок и коррекций был принят к действию.

–   Хотите, стало быть, попробовать раздразнить зверя в берлоге? – задумчиво проговорил Коренев. – Заманчиво, конечно. Только, боюсь, не рановато ли. Хоть шума и много, каждая газетенка на свой голос вопит, и так гадают, и этак... Хоть, как на скачках, ставки делай... однако ж интересующая нас фигура пока что не сказала ни да, ни нет. Намерен он выдвигаться, нет...

–  Ну да, – сказал Турецкий. – Тут ведь всем игрокам требуются нервы покрепче, чем в покере. Между тем сбор подписей в его пользу на предмет выдвижения идет полным ходом, причем, заметьте, преподносится это как инициатива снизу, как стихийное волеизъявление будущих избирателей.

–     Еще бы, – сказал Золотов. – И ведь самое смешное, что теперь уже и правда не разберешь, где и когда человек ставит свою подпись в его поддержку, купившись на все те номера, о которых мы знаем, то есть добросовестно заблуждаясь, а где эти подписи куплены в полном смысле слова – за деньги, за водку и так далее... Мы получаем сигналы: по области, по небольшим городкам и даже сельским населенным пунктам уже кочуют бригады агитаторов, ведут, так сказать, разъяснительную работу среди населения, приезжают, разворачивают торговые точки. Заметьте, очень приличные товары по очень умеренным ценам – одежда, школьные тетрадки, лекарства, косметика и галантерея, ну и колбаска, естественно, не говоря уж о пиве с водкой. Неплохо ведь? Не то добрая фея, не то Дед Мороз... Кто, откуда? Ответ один – от Клемешева. Так сказать, фиксация, закрепление в подкорке. Умно, хитро и точно. И ведь больше ничего не надо. Мы, конечно, проверили, что там за коробейники, – все легально, придраться не к чему, понимаете? И кстати, еще один, весьма знаменательный факт: хоть и торгуют они по бросовым ценам, то есть режут под корень всех тамошних конкурентов, – всюду полнейшая тишина, ни «наездов», ни разборок, тишь да гладь!

–   Да-а, – протянул Грязнов, – пашет глубоко, дураком не назовешь... И если завтра, предположим, мы сумеем схватить его за хвост, наш народ еще, чего доброго, кинется с кольем да дубьем отбивать доброхота. Еще жертвой режима объявят. Вот ведь смехотура!

–   По всему видно, человек с размахом, – сказал Коренев. – Такую бы башку да на добрые плечи... Ведь обычно как? Мелькает человечек, крутится, выбивается наверх, а за ним непременно шум, непременно вонь, слухи, сплетни, разные связи... То там прокололся, то здесь наследил... Сотрешь пыльцу с ярких крылышек – и тако-ое проступит!. А ведь за этим-то – ничего! Ни сигналов, ни слухов, никакого, так сказать, резонанса.

–   Ну уж прямо-таки никакого? – не поверил Турецкий. – Это просто у вас тут то ли прошляпили, то ли сознательно глаза отводили. А скорей всего, он кому-то очень хорошо проплачивал и объяснял, чтоб смотрели сквозь пальцы.

–  Может быть, – кивнул Коренев. – Отрицать не стану, очень похоже на правду.

–   Я ведь почему только сижу тут, как в блиндаже? – продолжил Турецкий. – Потому что уверен – и здесь у вас, как и у нас в Москве, в наших доблестных органах сидят «кроты», предатели, вражеские кадры, а стало быть, соблюдение режима секретности наших планов и операций очень даже относительно. В общем, так: поскольку наш бравый «афганец» начал готовить себе почву, попробуем обложить его лежку флажками. Натравим «собак» и посмотрим, что он предпримет и как задергается.

–   Что вы хотите сказать? – уточнил Золотов.

–  Устанавливаем за ним и его окружением тщательное наблюдение, – ответил за Турецкого Грязнов. – Телефонные разговоры, радиосвязь, наружное наблюдение... полный букет. Причем никакой нелегалки, никаких нарушений Конституции. У нас и так уже на него слишком много компромата, слишком тяжкие подозрения... В оперативных целях вполне допустимо.

–  Согласен, – сказал прокурор области. – Санкционирую! Пора браться за него всерьез.

72

В это утро Санина позвонила Турецкому. «Лазутчики» «Гражданского действия» узнали, что в город завезено несколько сот тысяч роскошных красочных предвыборных листовок с портретом Клемешева, а также большие плакаты с тем же уверенно и широко улыбающимся приятным лицом с тремя лозунгами-слоганами: «Моя программа – ваше счастье», «Я знаю, куда идти. Кто за мной?» и третий, несколько длиннее двух других: «Край родной, навек любимый...» Он будет здесь, если мы будем вместе!»

–  Представляю себе, какой рай на земле он тут построит, – хмыкнул Турецкий.

И в тот же день в передаче «Нынче вечером с вами...» на экране появился спокойный и уверенный в себе Геннадий Клемешев.

–   Дорогие друзья! – так начал он, глядя в глаза тысячам степногорцев. – Я мог бы сказать словами поэта, «Вы помните, вы все, конечно, помните...». Да и кто забудет о том, что было здесь, у нас, еще совсем недавно? Трагедия на площади перед зданием администрации области, убийство Владимира Русакова, гибель нескольких молодых людей, ряд покушений на господина Турецкого, приехавшего разобраться, что же здесь все-таки произошло и происходит... Вы помните, что я, считая себя во многом ответственным за то, что случилось, ушел со своего поста мэра. Я сделал это, так как хотел навсегда уйти из политики и, может быть, чтобы в какой-то степени разрядить накалившуюся атмосферу.

Уважаемые сограждане! Оглянитесь вокруг, всмотритесь в самих себя – и вы, и ваши соседи, и ваши друзья окончательно разочарованы, утратили ориентиры и не знают, куда идти, за кем идти, на кого положиться и кому верить. Я мог бы, конечно, отойти в сторону и закрыть на это глаза. Но если месяц назад совесть заставила меня отказаться от моей должности, точно так же она приказывает мне сейчас встать в полный рост на защиту справедливости и закона.

Ко мне обращаются тысячи людей. Они звонят, пишут письма, подходят на улице. Люди просят, буквально умоляют меня услышать их, откликнуться и выставить свою кандидатуру на губернаторских выборах. Как должен я поступить? Уйти в кусты или принять вызов ставленников зажравшейся, вконец обезумевшей Москвы?

Как мне стало известно, по инициативе граждан проводился сбор подписей для выдвижения моей кандидатуры на пост губернатора. Я узнал об этом только на днях. В мою поддержку собрано более шестидесяти тысяч подписей. Избирком проверил их и признал действительными. Я уважаю и мнение и пожелания народа. Я не могу обмануть и разочаровать людей, поверивших мне и надеющихся на меня.

Поэтому я хочу объявить, что сегодня я официально выставил свою кандидатуру на пост губернатора Степногорской области и начинаю предвыборную кампанию.

Турецкий закурил и мрачно прошелся по комнате. Тут же зазвонил телефон, и он не удивился, услышав в трубке голос Наташи.

–  Ну как? – быстро спросила она с еле сдерживаемой яростью. – Вы слышали?

–   А как же? – ответил он. – И это достаточно серьезно.

–   Это более чем серьезно, – перебила она. – Тут мина замедленного действия, потому что он говорит то, что людям хочется услышать. Он же как бы заранее нейтрализует и отражает все возможные удары.

–  Не преувеличивайте слишком. Против его популистских трюков у нас есть противоядие.

–   Ну что же, дай-то бог! И вот еще что, Александр Борисович... Вы помните наш договор, там, у реки, что если он за чем-либо обратится ко мне, я, так сказать, в интересах дела, наступлю на горло собственной песне и пойду на все?

–   Да, конечно, – сказал Турецкий. – Такое вряд ли забудешь.

–  Вы слышали, – продолжила Наташа, – как он уже не в первый раз использует имя Русакова, его репутацию и так далее. Так вот: поймите меня правильно... Сегодня я поняла, что не смогу выполнить то, что обещала вам. Я слишком... слишком сильные чувства испытываю к этому господину... Слишком многое помню и знаю. Я плохая актриса, я не смогу сыграть. И главное, если я хотя бы единственный раз окажусь с ним рядом и это станет достоянием публики, это неизбежно ляжет несмываемым грязным пятном не только на меня, но и на Русакова. А мне память о нем и его честь дороже всего. Есть вещи возможные и невозможные. А это за пределами моих сил.

–   Я понимаю вас, – сказал Турецкий. – К тому же после ваших статей, как мне кажется, он уже не сунется к вам. Это утратило смысл. Но у меня родилась совсем другая, неожиданная мысль. Пока не поздно, а еще не поздно, «Гражданское действие» должно выдвинуть собственного кандидата. Пусть у вас даже нет никаких шансов. Но вы – сила, и именно в память о Русакове, мне кажется, вы обязаны заявить о себе. Конечно, нет денег, нет базы, но есть то, чего нет ни у кого из них. Вы можете относиться к моим словам как угодно, но я считал нужным высказать вам свое мнение. Возможно, лучшим кандидатом от «Гражданского действия» были бы вы сами.

–   Я не публичный человек, – сказала она. – Тут нужен талант, темперамент, наконец, желание и воля. Но я обдумаю вашу идею. Мы обсудим ее в руководстве нашего «Действия». А я априори – проигрышный вариант. Я все-таки социолог и лучше вас понимаю и оцениваю структуру массового сознания в нашем городе и регионе. Это мужской город, привыкший подчиняться командам, командирскому басу.

–  Но черт возьми! – воскликнул Турецкий. – Неужели у вас там, в вашем «Гражданском действии», одни теноры и фальцеты? Скажу вам больше, Наташа, участие в этих выборах – порука тому, что само движение без Русакова не утратит своего значения, а приобретет новый вес в сознании людей.

–   А проигрыш? – спросила она. – К чему он приведет?

–  Мне кажется, – сказал Турецкий, – все будет зависеть от того, с каким лицом вы выйдете на выборы, что сумеете противопоставить. И потом, чует мое сердце, здесь все может повернуться самым интересным образом. И... не без нашей с вами помощи. Как говорится, есть кое-какие наработки... Прощайте! Держите меня в курсе ваших дел.

Не успел Турецкий повесить трубку после разговора с Наташей, как телефон заверещал вновь и Александр Борисович услышал знакомый голос.

–  Ну что, дружище, – ехидно спросил Грязнов, – по-моему, нас переиграли, а?

По своему обыкновению, великий сыщик земли русской сказал самое неприятное из всего возможного, то есть правду.

73

Двадцать первого мая, в четверг, когда весь город прильнул к телевизорам в ожидании очередной серии нескончаемого мыльного действа из такой далекой для всех степногорцев заграничной жизни, после очередного блока рекламы, предваряющей заставку фильма, на экране пошли титры «Специальное сообщение» и после минутной паузы в кадре появилось лицо ведущей, которая, улыбнувшись, обратилась к сотням тысяч зрителей:

–   Дорогие степногорцы! Приносим искренние извинения за небольшую задержку и смещение в сетке программ. Как вы сейчас поймете, это вызвано важными обстоятельствами, которые касаются всех жителей нашего города. Все вы помните, что почти месяц назад здесь было совершено покушение на жизнь известного российского криминалиста, старшего следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре страны Александра Борисовича Турецкого. Он был ранен, но медикам удалось спасти его жизнь. Александр Борисович уже почти поправился и приступил к работе. Несколько дней назад он вернулся в Степногорск, и сегодня мы с радостью предоставляем ему возможность снова обратиться к нашим телезрителям.

И в кадре появился Турецкий, все еще с повязкой на голове, похудевший, осунувшийся, но, кажется, не растративший за время болезни своего оптимизма.

– Добрый вечер, – сказал он. – Рад новой встрече с вами, тем более что она могла и не состояться. Как, наверное, многие из вас помнят, я обещал информировать жителей города о ходе расследования в связи с имевшими место трагическими событиями девятнадцатого апреля. За этот месяц с небольшим произошло многое, но я хочу вам сообщить самое главное.

Следствию удалось значительно продвинуться в своей работе, и поверьте, это не стандартная дежурная фраза, за которой сплошь и рядом ничего не стоит. Я хочу особо подчеркнуть, что наши успехи были бы невозможны без активной помощи жителей вашего замечательного города, мужчин и женщин, стариков и молодых и даже... бедных и богатых, – чуть улыбнулся Турецкий. – Могу доложить, что мы уже точно знаем, кто убил Владимира Русакова. Мы уже точно знаем, кто осуществил покушение в отношении вашего покорного слуги. И мы даже знаем, кто все это спланировал и организовал. Я понимаю, что сейчас меня видят и слышат не только представители, так сказать, мирного населения, но и преступные элементы, для которых мое сообщение может оказаться очень неприятным. Ну что же? В отличие от них, привыкших действовать украдкой, исподтишка, я говорю открыто: да, мы знаем, кто за всем этим стоит, и даже знаем этих людей по именам. И так же прямо предупреждаю: вы изобличены, вы у нас на крючке и нам осталось только подтянуть вас поближе к берегу и подсечь. Я не шучу и не блефую. И те, к кому я обращаюсь, в скором времени смогут в этом убедиться. Я думаю, город будет потрясен, когда откроются эти имена. Для завершения операции и изоляции этих лиц осталось совсем немного. Нам нужны только последние детали, чтобы мышеловка захлопнулась. Надеюсь, что больше ничего экстраординарного не произойдет и я буду, как обещал, периодически информировать вас о дальнейших событиях.

74

Этот захватывающий телесюжет сам Турецкий смотрел, раскинувшись на тахте в одном из своих убежищ, причем в отличие от всех остальных основное его внимание было направлено не на содержательную сторону, а на чисто техническую. Наверное, ни один инспектор по качеству изображения не был так въедлив в оценке выдаваемой в эфир «картинки» .

Придирчивость объяснялась просто: это обращение и его выход в эфир в прайм-тайме были задействованы и вписаны важным элементом в проводимую операцию. Никто, кроме ее участников, не должен был заподозрить, что выступление идет не в прямом эфире, а записано заранее.

Об этом были строжайше предупреждены все причастные к этой ответственной фальсификации сотрудники телевидения. Да и привлечено их было не более десяти человек, причем даже выпускающий редактор и режиссер в аппаратной не знали, откуда поступает сигнал – прямо с камеры или с видеомагнитофона.

Было продумано все, решительно все, использована самая лучшая японская техника, а также американская бетакамовская кассета рекордного качества, и Турецкий остался доволен: тут бы и правда комар носа не подточил. Иллюзия получилась полная.

– Не подкопаться! – резюмировал Грязнов. – Ни в жисть!

Он сидел рядом с Турецким и задумчиво покуривал, размышляя, как бы поаккуратней вывести Дениса из этой затянувшейся смертельной импровизации.

А через два часа к ним приехал Коренев, и не надо было быть великим физиономистом, чтобы прочитать на его лице скрытое торжество и нечто такое, чем ему хотелось как можно скорее поделиться.

–  Ого! Кажется, лед тронулся, – заметил Турецкий. – Ну давайте выкладывайте, что у вас там! Душа горит!

Коренев достал из кармана черную коробочку диктофона и с видом фокусника, готового поразить почтеннейшую публику, нажал кнопочку. И тут же остановил, предварив таким комментарием: